«Отцы»
| Вид материала | Реферат |
СодержаниеРоссия, по вашему представлению, это..( в % от общей численности опрошенных 2.3 Равнение на богатых Богатый человек в современной |
- Восточные Отцы, 3634.52kb.
- Иван Сергеевич Тургенев. Отцы и дети Роман книга, 2665.54kb.
- Тургенев отцы и дети содержание, 134.71kb.
- И. С. Тургенева «Отцы и дети» Тема: Испытание любовью. (Проблема человеческих ценностей, 197.04kb.
- Волчек Оксана Анатольевна гуо «Гимназия №75 г. Минска» Тема: «И. С. Тургенев. Роман, 95.16kb.
- След Великой Победы в моей семье, 46.56kb.
- Ответы на экзаменационные вопросы интернет-курсов интуит (intuit) : Введение в теорию, 197.01kb.
- Анализ Аркадий и Базаров (роман Тургенева «Отцы и дети») (сравнительная характеристика, 32.89kb.
- Кризиса всего крепостного уклада звучит и в горестных сетованиях Николая Петровича,, 28.63kb.
- Природа в изображении И. С. Тургенева и И. А. Бунина Тургенев и Бунин относятся к разным, 34.04kb.
1 2
1.3 Личность в постсоветском социуме. Наиболее глубоко и подробно особенности советского менталитета и изменения, происходящие в нем в постсоветский период, исследованы в работе Г.Г. Дилигенского «Индивидуализм старый и новый. Личность в постсоветском социуме». Автор задает вопрос: произошли ли в постсоветский период российской истории какие-либо качественные изменения в массовом сознании, в системе социальных представлений и установок, мотивов и ценностей рядовых россиян? Или в их реакциях на новую действительность проявляются главным образом черты советской ментальности, сформированные опытом нескольких поколений? Дилигенский ищет ответы на эти вопросы, исследуя содержание понятий «индивидуализм» и «коллективизм», свобода и воля, взаимоотношение личности и государства. Конечно, в советском обществе коллективизм всегда составлял одну из основ официальной идеологии и являлся средством узаконивания и осуществления тоталитарной власти. Но его культурное и социально-психологическое значение в различные периоды советской истории было неодинаковым. В годы "строительства социализма" коллективистские ценности, требовавшие подчинения интересов личности интересам класса, коллектива, общества, сияющему коммунистическому будущему, выступали в качестве реального феномена массовой психологии. Их питали вера в коммунистическую утопию, пафос строительства новой жизни, атмосфера "мобилизационного общества". Однако в послевоенные десятилетия, особенно в годы застоя, ситуация кардинально изменилась. Индустриализация, урбанизация, рост социальной мобильности, индивидуализация потребления, повышение образовательного уровня населения разрушали (как и повсюду в мире) устойчивые связи между индивидами внутри традиционных (локальных или профессиональных) социальных групп и сред, составлявшие социальную и психологическую базу коллективистских, или общинных, культуры и поведения. С переходом "реального социализма" в фазу застоя и возрастающей дискредитацией коммунистической утопии коллективистская идеология утратила свои массовые корни. Формально социалистический коллективизм все еще оставался официальной идеологемой, навязываемой властью нормой отношений между людьми. Но как и другие официальные ценности, он приобрел прежде всего показной характер: homo sovieticus скорее демонстрировал свою коллективистскую ориентацию (главным образом в ситуациях, когда находился под государственным контролем), нежели ощущал ее личностной ценностью. Коллективизм утратил присущую ему в "героические времена" социалистического строительства мобилизационную и мотивирующую силу. Но это не означало, что он вообще перестал играть сколько-нибудь значимую роль в массовой и индивидуальной психологии. «Поскольку социалистический коллектив представлял собой первичное звено пирамиды власти, интеграция в него выступала в качестве необходимого условия социальной защиты, которую даровал всемогущий Отец-Государство. Подобную индивидуалистическую стратегию можно определить как адаптационный индивидуализм. Советский индивидуалист преследует свои цели, приспосабливаясь к правилам игры системы или изобретательно обходя их. Но при всех обстоятельствах он неизменно демонстрирует свою преданность этим правилам, часто маскируя тем самым свои личные цели и позиции. Советское двоемыслие отнюдь не всегда равнозначно лицемерию или сознательной маскировке. Коллективистские нормы, похоже, усвоены советским человеком в качестве его собственных, вполне искренних убеждений. Они скрывают его индивидуализм не только от других, но и от него самого. В сущности, это вынужденный индивидуализм социально слабого человека. В данном случае - настолько слабого, что он не решается даже критиковать явно противоречащие его убеждениям социально-политические порядки. Советский человек - действительно "коллективист", поскольку нуждается в поддержке и помощи социума, однако он индивидуалист в своем отношении к этому социуму. Подобную позицию можно определить как инфантильный эгоцентризм: маленький ребенок ждет помощи от взрослых, но еще не в состоянии разделить их заботы». [5] Распад прежней экономической и политической системы создал для основной массы населения России радикально новую ситуацию, характеризующуюся крайней нестабильностью и отсутствием материальных и социальных гарантий. Прежде всего, были разрушены или ослаблены механизмы социальной защиты. Исчезли гарантированная занятость, относительная стабильность цен и уровня жизни. Испарились сбережения советских времен, многие ранее бесплатные или дешевые социальные услуги (например, организованный отдых для детей и взрослых) стали недоступными, усилилось неравенство в сферах здравоохранения, образования, распределения жилья. Возникли невиданные прежде феномены неработающих заводов, не выплачиваемой месяцами и годами зарплаты. Но особо значимые социально-психологические последствия имело отсутствие новых правил экономической и социальной жизни (либо незнание этих правил теми, кто хотел бы следовать им). Либеральные российские реформаторы не проявили желания или способности разъяснить людям свою политику, новые принципы и цели, призванные определять отныне социальное поведение. Единственным нормативным представлением о возникающем социально-экономическом порядке, которое можно было извлечь из реформаторского курса, был принцип конкуренции между индивидами, а наиболее одобряемым качеством гражданина - личная предприимчивость. Одним из важнейших факторов, определяющих социально - психологическую эволюцию постсоциалистического общества в России, является крайний дефицит социальной информации. Речь идет не об информации "о чем попало", которую в изобилии поставляют российские СМИ, а об информации осмысленной, позволяющей понять, что происходит в стране, ориентироваться в затрагивающих каждого россиянина процессах экономической и общественной жизни. Отсутствие такого рода знаний исключает формирование новой культуры, способной заменить распадающуюся коллективистскую: общество не имеет ценностей и норм, которые могли бы лечь в ее основу. За несколько лет "невидимая рука" перенесла вчерашнего советского человека из жестко организованного иерархического общества в царство беспорядка - хаотичный социум, лишенный ясных и обязательных "правил игры". В сущности, этому человеку было предложено единственное правило: принцип индивидуального выживания и успеха. Данный принцип открыто провозглашали многие сторонники либеральных реформ, пропагандировали массмедиа и реклама. После краха государственного контроля и защиты, когда поддерживаемые им "коллективистские" ценности и практика перестали служить индивидам психологической и моральной опорой, индивидуализм окончательно превратился в едва ли не неизбежную жизненную стратегию. Постсоветское общество создало условия для развития нескольких форм этой стратегии. С одной стороны, оно открыло перед людьми невиданные в советские времена возможности для индивидуального успеха, обогащения, социального продвижения, а иногда - и самореализации личности. С другой - оно обрекло широкие массы населения на экономическую и социальную деградацию, предпосылки которой были заложены структурами советской экономики. В подобной ситуации глубокие различия в индивидуальных судьбах стали зависеть от многих факторов, включая физиологические, психологические и интеллектуальные данные индивидов, их возраст, состояние здоровья, уровень образования и культуры, семейное и профессиональное положение, место проживания и, наконец, их "социальный капитал" - те связи, которыми они обзавелись при социализме, ту "сеть" отношений, в которую они были включены. В самом общем, схематичном виде можно выделить три основных типа реакции россиян на постсоветскую ситуацию. Отличительные черты реакции первого типа – пассивное безразличие. Склонным к такой реакции людям часто присуща психологическая установка на терпение, довольно обычная для традиционной русской ментальности. Для них характерны состояние тревожности, нередко безнадежности или смутной надежды на какие-то "объективные" положительные изменения в будущем, а также выраженная ностальгия по прошлому, чувство социальной беспомощности. Свойственная данной категории людей инерция "коллективистских" ценностей воздействует на их социальные представления: вынужденные обстоятельствами ориентироваться на индивидуальное выживание, они воспринимают такую ситуацию как угнетающее одиночество. Согласно данным социологических опросов ВЦИОМ, более 80% россиян определяют свое нынешнее положение формулами "жить трудно, но можно терпеть" и "терпеть наше бедственное положение уже невозможно" (хотя на практике они терпят его). Можно предположить, что те, кто ориентируется на терпение и пассивную адаптацию, образуют наиболее многочисленную часть населения. Она представлена главным образом людьми старших возрастов; женщинами-матерями; теми, кто живет в основном на зарплату, которую платит государство; рядовыми работниками "кризисных" отраслей и предприятий. Второй тип реакции на постсоветскую ситуацию можно назвать активной адаптацией. Наиболее показательный признак склонности к данному типу реакции - энергичный поиск возможностей выживания или даже успеха, открытых новыми социально-экономическими условиями, будь то смена профессии, переход в частный сектор экономики с относительно высокой оплатой или просто "приработки" (часто на основе неформальной, "теневой" занятости). Самый наглядный пример активной адаптации являют собой "челноки", однако ее конкретные формы отличаются значительным многообразием. Третий тип реакции может быть определен как ориентация на максимальный индивидуальный экономический и социальный успех. Среди его носителей - "новые русские"; легитимные и криминальные предприниматели; люди, служащие и делающие карьеру в руководстве крупных фирм, в бюрократическом аппарате, в прессе или в публичной политике. Подобная ориентация весьма характерна для молодых людей - от студентов, готовящих себя к прибыльным профессиям, до тех, кто живет на доходы от криминальной деятельности. Усиление индивидуализма - очевидное последствие развития всех названных типов реакции. В наибольшей степени это относится к "активно адаптирующимся" и "ориентирующимся на максимальный экономический и социальный успех", но и "терпеливые" и пассивные все больше приучаются - объективная ситуация заставляет - рассчитывать исключительно на собственные силы. Это, разумеется, не означает, что психологическая адаптация к необходимости индивидуального выживания уже произошла. По инерции «терпеливые» продолжают ждать помощи от государства. Так, согласно данным ВЦИОМ, в 1997 г. 72% россиян считали, что большинство населения страны не сможет выжить без поддержки, постоянной опеки со стороны государства. Та же установка проявляется в экономических представлениях: большая часть наших соотечественников выступает за национализацию крупной промышленности и государственную собственность на землю. Однако осуждение индивидуалистических ценностей и привязанность к "коллективистским" принципам, отражающие протест против неустойчивости личных ситуаций, не могут помешать укоренению индивидуалистической жизненной практики и соответствующих ей поведенческих установок. Сочетание у одних и тех же людей противоположных ориентаций представляет собой одну из характерных особенностей постсоветского индивидуализма. Как и его предшественник, адаптационный индивидуализм, это чаще всего - индивидуализм слабого человека. Именно поэтому он относительно мало сочетается с достижительной мотивацией. Как отмечает социолог Б. Дубин, даже среди молодых россиян, которые в целом более индивидуалистичны, чем люда среднего и старшего возраста, "ценности успеха первостепенно значимы примерно для четверти опрошенных". По данным проведенного в 1997 г. опроса ФОМ, более трети респондентов в возрасте 18-33 лет предпочитают принцип "избегать худшего" энергичному "стремлению к лучшему". Тем не менее было бы неверным видеть в этом признак простого воспроизводства советского адаптационного индивидуализма. Даже те, кто адаптируется активно (второй тип), проявляют больше смелости, инициативы, авантюризма, чем было свойственно советскому человеку. Что же касается стремящихся к успеху (третий тип), то они часто совершенно свободны от всех комплексов социальной зависимости и слабости, от "коллективистской" морали и страха перед властью. В младшем поколении, среди "детей перестройки" - тех, чей возраст не превышает ныне 30 лет, мы находим действительно новый индивидуализм, имеющий мало общего с тем, который можно было наблюдать у homo soveticus (это не означает, конечно, что все люди данного возраста являются его носителями или, что он вовсе отсутствует в старших поколениях). Этот новый индивидуализм может быть обнаружен на глубинном уровне личной психологии. Насколько позволяют судить исследования, существует тип молодого россиянина, для которого характерен весьма высокий уровень автономии по отношению к социуму и социальным институтам, В отличие от советского индивидуалиста, он не апеллирует к обществу и его нормам; вынужденный считаться с ними, он противопоставляет им свои собственные правила; у него нет глубоких эмоционально насыщенных социальных связей за пределами семьи и круга друзей. Все социальное представляется ему внешней средой, индифферентной, а то и враждебной. Адаптационный советский индивидуализм не имел нормативного характера, скорее он был определенной формой спонтанного поведения, порожденной запретом на свободную коллективную деятельность. Но для индивидуалистов нового типа, появившихся в постсоциалистической России, независимость и личная автономия являются именно нормой. Высшей - осознанной ценностью для постсоветских индивидуалистов выступает свобода. По данным А.Б.Зубова, треть россиян, опрошенных в 1997г., согласны считать индивидуалистическим пониманием свободы "ответственность за свои поступки только перед самим собой". Здесь надо остановиться на содержании понятия свободы в современной российской ментальности. Тем более что, осуждая постсоциалистическую экономическую, социальную и политическую действительность, российское общественное мнение склонно признавать реальный рост свободы. Так, с 1995 по 1997 г. доля опрошенных, чувствующих себя в российском обществе более или менее свободными людьми, возросла с 29 до 36%. Рождение на руинах тоталитарного социализма человека, осознающего себя свободным, - возможно, одно из наиболее значительных культурных и психологических изменений с начала перестройки. В то же время нельзя не видеть, что эта осознанная свобода имеет мало общего с либерализмом западного общества. Скорее, она несет на себе печать традиционной русской "воли". В западной культуре свобода - не только ценность, но и принцип организации социального порядка, и в качестве такового предполагает обязанности индивида по отношению к социуму, к другим людям. Свобода по-русски, или воля (именно так обозначалось данное понятие до XIX в.), лишено социального содержания, она касается только отдельного субъекта и не представляет собой нормативное социальное отношение. В течение веков институциональная свобода была на Руси чем-то совершенно немыслимым, освобождение понималось как индивидуальное бегство от существующего порядка, в крайних проявлениях - как отказ от любого порядка. Говоря словами философа Г. Федотова, "воля есть прежде всего возможность жить, или пожить, по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами, не только цепями. Волю стесняют и равные, стесняет и мир... воля всегда для себя... Разбойник - это идеал московской воли". Хаотическое состояние институтов власти в постсоветской России взаимосвязано с усилением асоциального индивидуализма. Один из его аспектов - асоциальное поведение политических и экономических "элит". Значительная часть (возможно, большинство) политических руководителей и депутатов, чиновников и региональных администраторов, директоров предприятий и крупных предпринимателей проявляют психологическую неспособность представлять и защищать социальные интересы ни общества в целом, ни тех или иных слоев населения - даже в той минимальной мере, которая необходима для нормального функционирования соответствующих институтов. Чаще всего они не в состоянии даже создавать ассоциации, более широкие, чем неформальные "команды" (или мафии), основанные на личных связях. Подчас создается впечатление, что их единственный мотив - необузданная жажда денег и власти, которыми они хотят овладеть здесь и сейчас, действуя иррационально, против собственных долгосрочных интересов. Подобный менталитет "элит" углубляет экономический, социальный и политический кризис, создает почву для расцвета коррупции и является важнейшей причиной иллюзорности, неосновательности большинства российских партий. Асоциальный индивидуализм наряду с другими факторами обусловливает социальную слабость постсоветского человека. Даже если тот или иной человек способен мобилизовать свой индивидуальный потенциал и дорожит своей свободой, он все равно остается беззащитным перед лицом власти, крупного капитала и криминальных групп. Изолированный, не находящий поддержки в сообществе себе подобных, он нередко поддается соблазну вновь искать ее по инерции у государства-патрона, даже если знает, что такого государства не существует. Социальные опросы выявляют здесь антиномию, характерную для постсоветской ментальности: ей присуще стремление сохранить одновременно и свободу, и несовместимые с ней формы безопасности, социальной защищенности. Как показывают многочисленные опросы, восстановление порядка в обществе - приоритетное требование россиян. Его выдвижение представляет собой естественную реакцию на кризис властных и правовых институтов, на коррупцию бюрократического аппарата и правоохранительных органов. Но оно адресуется исключительно высшей власти, мало кто адресует его самому себе и своему окружению. Здесь мы сталкиваемся с еще одной архетипической (но сохранившейся по сей день) антиномией русской ментальности. Ее носителю хотелось бы жить в условиях законного порядка, но такой порядок не является для него собственным делом: закон - вещь, несомненно, необходимая, но ниспосланная свыше, внешняя по отношению к индивиду, не не воспринимаемая им в качестве личной нормы. Его выполняют скорее по принуждению, чем по доброй воле, по возможности стараются обойти Согласно одному из опросов ВЦИОМ, в 1995 г. 40% россиян считали допустимым "обходить закон, не нарушая его напрямую" Нынешний постсоветский беспорядок может показаться воплощением этого идеала. Людей тяготят беззаконие и беспорядок, но многих не привлекает и жизнь по закону. Подобная раздвоенность усиливает общественную апатию, которая, как показывает исторический опыт, облегчает работу энергичных "вождей", стремящихся восстановить традиционный полицейский авторитаризм. Лев Гудков в статье «Советская цивилизация: коммунальная дыра» рассматривает проблему советского менталитета через призму «квартирного вопроса» и называет коммунальную квартиру квинтэссенцией советского образа жизни. Он утверждает, что это такая же принудительная, казарменная форма существования, как армейские казармы, как ГУЛАГ. Сколько бы вы ни мечтали о своем жилье, о собственной квартире или доме, как это было в вашем детстве или в детстве ваших родителей, вы не могли выбраться из коммуналок, кроме как по соизволению властей. Жилплощадь нельзя было заработать, ее можно было только получить. Квартиры предписывались не людям, которые работали больше и лучше других, а должностям. Отсюда всеобщая уверенность во всеобщей же коррумпированности и всесилии блата. Это было вынужденное жилье, терпимое, поскольку любые другие формы жизни недоступны. «Власти эта форма организации жизни устраивала по двум причинам. Во-первых, это позволяло не тратиться на жилищное строительство в том объеме, который обеспечивал бы более-менее нормальную жизнь. Это характерная черта определенного типа экономики и общества, где искусственно поддерживаемая нищета — не случайная вещь, а способ государственного инвестирования. За счет поддержания такой нищеты и такого уровня потребления даже при крайне низкой продуктивности и производительности можно было находить деньги на атомные бомбы, на все, что хотите. На этом держалась вся распределительная экономика. Когда российские граждане сегодня с гордостью вспоминают, что наша страна оказалась первой в космосе, они почему-то забывают, какая цена за это заплачена, и кто ее заплатил (жили-то очень по-разному, был номенклатурный уровень и образ жизни, он ничего общего не имел с нищим коммунальным бытом). Один несостоявшийся наш космический челнок «Буран» стоил столько же, сколько десятилетняя программа жилищного строительства по всей огромной стране. Такое перераспределение средств возможно только в жестко принудительном порядке, в стране милитаризованной, проникнутой идеологией осажденной крепости, в обществе, изолированном от других, без всякой возможности сравнить свою жизнь с тем, как другие люди живут, то есть это сообщество абсолютно глухое, загнанное внутрь себя. Власть устраивало и то, что нищими, зависимыми людьми управлять, конечно, легче, чем собственниками хотя бы своей отдельной квартиры. Нищета в нашей стране была принципиальной установкой власти. Я не хочу сказать, что был у кого-то наверху замысел такого рода, нет, это скорее тот предел взаимной терпимости, давления системы, которое население готово было безотчетно терпеть. Приспособиться к такой жизни можно было, только существенно снизив запросы. Невыносимая ситуация - хотеть большего, лучшего без всякой надежды это приобрести. А потому логично придавать нищете характер ценности: мы отказываемся от материальных потребностей, от человеческих потребностей в своем доме, в приватном пространстве ради высоких целей, духовности и прочего. Так рождалась мифология компенсации. Некоторые - заведомое меньшинство - находили компенсацию в работе. А большинство психологически как бы съеживалось, умеряло потребности и запросы. Самой массовой реакцией было отупение. Понимание, что все так живут, и нечего рыпаться. Привычка не протестовать, не возникать с резкими решениями, а сжиматься, находя в этом какое-то достоинство. И иногда срываться на истерику, выдавая внешне иррациональные и совершенно фантастические формы агрессивности. Коммуналка давила всякую инициативу, она учила с пренебрежением относиться к способностям, таланту, образованию. Да, детей учили, но скорее ради «корочек», которые давали больше шансов на какую-нибудь должность в будущем, чем ради образования как такового. В общей квартире были представлены практически все социальные слои — от сбежавших из деревни крестьян с двухлетним образованием до людей с учеными степенями. Логика выживания в таких условиях всех уравнивала, а для этого существует только один способ: снижать образ жизни и потребности одних, чуть подтягивать к некоему среднему уровню других, что и происходило». [4] Пока сохраняется эта разлагающаяся система, сохраняется и двойственное положение жильцов, которые все-таки до сих пор скорее жильцы, чем собственники. И в значительной степени прежняя коммунальная ментальность - сжимание потребностей, зависимость от власти, понимание бессмысленности всякой инициативы - тем самым воспроизводится.Она дает себя знать и в других сферах. Потребности недавних выходцев из коммуналок, жителей домов с вонючими лестницами и захламленными дворами слишком низки, чтобы желать действительно чего-то другого (нет ни аристократии, ни массового открытого и достижительского общества), у этих людей трудно разбудить стремление много работать, много зарабатывать и как-то выскочить из этого порочного круга. Появились новые образцы богатой жизни, представление об иных стандартах потребления, прежде всего их демонстрируют зарубежные фильмы и телесериалы. Но все это существует само по себе, «для любования», и не имеет отношения к повседневной жизни большинства, поскольку никаких механизмов достижения такого уровня жизни фильмы, разумеется, не дают».[4] Глава II. Результаты социологического исследования 2.1 «Отцы» перевоспитываются Межрегиональный исследовательский центр «Социум» провели исследование «Отцы» и «Дети»: внутренняя самооценка и восприятие проблем реформирующегося общества». Опросы проводились в Тульской, Орловской и Курской областях России. В каждом регионе было выбрано по три школы. Одна, условно именуемая «столичной», находилась в областном центре, наиболее продвинутом в смысле реформ. Во вторую группы входили школы в небольших городках. Агарный сектор представляли сельские школы с числом учащихся от 15 до 60 человек. В каждой из школ ребят и родителей просили ответить на вопросы. Вернулось 1415 анкет, 40 % из них заполнены взрослыми. Наиболее важные из этих вопросов были предложены учащимся 11 классов СОШ №7 г. Колпашева (102 человека), родителям и учителям (56 человек). Объединенные результаты этих исследований приводятся в данной работе. Место жительства не слишком влияет на традиционную для провинции систему ценностей. На первое место и городские, и сельские взрослые поставили здоровье. Далее идут семья, работа и материальная обеспеченность Молодежь тоже считает главным приоритетом здоровье (кстати, все прежние годы первенство отдавалось любви). Однако выше, чем взрослые, оценивает работу. И городские, сельские старшеклассники присвоили ей почетное второе место. В отличие от старших, они воспринимают профессиональную деятельность не только как средство заработка, но и как способ удовлетворения потребностей в общении (так заявили 34 процента опрошенных), пополнения знаний (26 процентов), проверки собственных талантов и возможностей (19 процентов). Главными качествами, необходимыми для достижения поставленных в жизни целей, взрослые назвали честность, порядочность и совестливость. «Дети» же не согласны. «Сантименты» старших разделяют менее четверти опрошенных (в основном сельские респонденты). 52 процента юных горожан полагают, что настойчивость, инициатива и независимость - более предпочтительный жизненный ресурс. Городские подростки выше ценят «уважение к законам и готовность их соблюдать (21 процент горожан и всего 15 - сельчан). Но для всех молодежных групп наиболее привлекательными качествами характера оказались «самостоятельность» и «решительность». Выберете из предложенного списка качества (не более трех), которыми вы хотели бы обладать.
Разница в системе ценностей "отцов и детей" похоже не выливается в открытый идеологический конфликт. Родители отчасти живут еще старыми представлениями, но уже готовы безропотно принять новую реальность. Интересно сравнить оценки, которыми наградили подрастающее поколение сами взрослые, с «идеальным портретом поколения», составленным ими же из готовых вариантов ответов, предложенных социологами. В случае «свободного творчества» характеристики имели в основном неодобрительный оттенок и распределились так: подростки стали «чересчур практичными» - две трети опрошенных, «агрессивнее» - почти четверть; «научились качать права» -21 процент; «стали больше дерзить» - 19;«считают себя слишком умными» - 15; «менее управляемы» - 12;«менее организованны» - 10 процентов. «Добрее» - не написал никто. Довольно многие отмечали: сегодняшний школьник полностью потерял «жизненные маяки», у него нет «никаких принципов». Что не нравится - понятно. Но какие же качества «отцы» хотели бы видеть в собственных детях? При выборе из составленного социологами списка на первое место взрослые, естественно, поставили любовь и уважение к родителям - простительный эгоизм. А дальше, пропустив вперед лишь трудолюбие, обозначили те же самые «бойцовские» качества, столь приоритетные и у подростков: инициативу, способность отстаивать свои интересы и самостоятельно решать проблемы. Доброта, отзывчивость, совестливость, порядочность отодвинуты на нижние строчки. Словно старшее поколение, извиняясь, признает: да, эти ценности привлекательны, но , чтобы пробиться и не потеряться в новой жизни, молодым требуется иное. Какие из перечисленных качеств вы в первую очередь хотели бы видеть в собственных детях (не более трех).
Лишь каждый пятый провинциальный родитель уверен, что он может быть примером для своего ребенка в смысле умения бороться и достигать цели. Треть, наделяя чадо «востребованными для нынешней жизни качествами», выразили сожаление, что сами ими не обладают. Остальные испытывают разные чувства. Одни (32 процента родителей) будут довольны, если их дети получаться такими, какие нужны новой стране. Другие (примерно каждый пятый) переживают, что им на смену идет «жесткое и нахрапистое поколение» 2.2 Патриотизм Молодые провинциалы без традиционной зажатости, вполне осознанно говорят о себе как о будущем России. И не стесняются признаваться в своих патриотических чувствах. В системе ценностей и «отцов», и «детей» патриотизм занимает седьмую строчку. Но если первые любят Родину, не задумываясь («просто так должно быть - и все»), то чувства молодых более рассудочны. «Хочется понимать, за что ты любишь страну и гордишься ею», - ответили почти треть школьников на вопрос, насколько необходим патриотизм в их жизни. Выяснилось, что поводов для гордости у молодых не мало. Чаще всего отмечали, что у нас великая культура», «богатая страна, большой запас полезных ископаемых» (70 процентов опрошенных), прилив высоких чувств испытывают 17 процентов школьников при воспоминании о «национальном духе России» и о том, что «страна всегда с честью выходила из разных испытаний». Четверть подростков уважают свою Родину «за цивилизованность» и «успехи в экономике». Среди взрослых таких патриотов вдвое меньше. Зато «отцы» среди достоинств державы чаще всего упоминают ее «военную мощь». 15 процентов взрослых испытывают патриотическое удовлетворение оттого, что страна продвигается к демократическому будущему. А вот, по мнению 35 процентов подростков, Россия уже стала демократическим государством. Россия, по вашему представлению, это..( в % от общей численности опрошенных)
Как отмечают социологи, о патриотизме в провинции размышляют немало. Особенно молодые люди, готовые отвечать за свою жизнь и самостоятельно решать проблемы. Лишь 8 процентов «детей» полагают: общенациональную патриотическую идею «должны предложить сверху». 87 процентов, напротив, считают патриотизм «личным чувством» и уверены, что оно «должно созреть», «быть ответным». Для изменения существующего образа России в лучшую сторону, ей необходимо: (в % от общей численности опрошенных)
Среди взрослых респондентов о правах и свободах человека вспомнили лишь 12 процентов. И всего по 5 процентов в каждой группе считают, что государство должно чаще советоваться с ними. Остальные махнули рукой на эту «мелочь» и готовы еще крепче любить Родину, если она обеспечит им «достойную жизнь» (83 процента опрошенных), «равные возможности для получения образования и работы» (42 процента) и «заставит всех соблюдать законы» (так считает каждый третий). Молодые гораздо больше, чем их; родители, озабочены имиджем России за рубежом, чаще подвергают сомнению «особый путь» ее развития. Среди них - подавляющее большинство миролюбцев и сторонников сближения с Западом, приверженцев общечеловеческих ценностей. Но и сознание старшего поколения меняется. Несколько лет назад 27 процентов провинциалов считали, что поднять престиж страны на мировом уровне возможно только за счет усиления военной мощи. Сейчас таких «ястребов» вдвое меньше, снизилось и число тех, кто настаивал на особом пути развития России. Многие считают мирное урегулирование на Кавказе непременным условием для «хорошего будущего» России и ее сближения с «цивилизованными странами». 2.3 Равнение на богатых Чтобы чувствовать себя в России комфортно, подавляющему большинству опрошенных во всех возрастных и социальных группах не хватает «достойной жизни». Чаще всего под этим понимается высокий уровень достатка. Причем «дети» не только демонстрировали значительно больший оптимизм в оценках материального положения семьи, но и чаще, чем «отцы», называли незадействованные «внутренние резервы», которые могли бы улучшить ситуацию. В первую очередь это необходимая, на их взгляд, «перемена занятий родителей, другая, более оплачиваемая работа» (24 процента против 13 у взрослых), «дополнительный заработок, в том числе и за счет привлечения к нему подростков (соответственно 19 и 11 %), «более упорядоченное ведение домашнего хозяйства, использование современных возможностей» (13 и 19 процентов). Подростки довольно жестоки. 18 процентов утверждают: взрослые «чаще всего сами виноваты», что не достигли более высокого уровня жизни, потому что неправильно распорядились своими талантами и возможностями. «Отцы» не хотят, считать себя виноватыми: лишь 8 процентов признали, что упустили шанс». Еще большее несовпадение между поколениями в их отношениях к богатству, к зажиточным людям. «К богатым провинция относилась плохо всегда, - говорит руководитель проекта «Отцы и дети» Людмила Бердникова.- Деревню и особенно население небольших городов с упавшей промышленностью не убедишь, что капиталы нажиты честным путем». Как показывает опрос, особую нетерпимость к тем, кто выше по достатку и социальному положению, проявляют взрослые из райцентров (до 70 процентов), затем следуют жители крупных городов - 40 процентов. В селе к разбогатевшим относятся более спокойно (недовольных всего 9 процентов). Возможно, потому, что пришлых богатеев здесь нет, накопление происходит у всех на глазах. Антипатия к зажиточным россиянам отмечается, как правило, у людей, которые не могут получить качественное медицинское обслуживание, имеют мало шансов самостоятельно обеспечить хорошее образование детям, недовольны работой и оплатой своего труда. Сельская молодежь вообще не испытывает негативных чувств к разбогатевшим согражданам, в рабочих поселках их «не любит» каждый четвертый подросток, в областных городах - 22 процента. Надо сказать, что некоторые взрослые провинциалы (19 процентов горожан и 13 процентов жителей маленьких населенных пунктов) все-таки испытывают гордость или удовлетворение от того, что в России существуют «новые русские». Среди тех, кому еще не исполнилось восемнадцати, уважающих зажиточных людей в два - два с половиной раза больше (в городе - целых 43 процента). Родителям остается только разводить руками и «пугаться», как выразился один обескураженный респондент, когда их чада наделяют «ненавистный класс» лестными характеристиками. Самое интересное, что нарисованный «детьми» портрет разбогатевшего соотечественника схож с автопортретом нового поколения Богатый человек в современной Росси это ...
«Новый русский в моем представлении - это прежде всего профессионал, высокообразованный, энергичный, деловой». «В деле он агрессивен, напорист, по натуре лидер. У него цель жизни - доказать, что в России можно сделать полезные, большие дела». «Они очень быстро разговаривают. Почему? Нет времени на многозначительные причмокивания, на обсуждение ненужных деталей». «У них есть умение цепко браться за любые проблемы, есть знание производства, хорошая адаптация в рынке». «Люди старшего поколения не привыкли работать в новом режиме. Они предпочитают устоявшийся порядок и не поспевают за реактивностью нового поколения. А когда отстают, то нашу динамичность объявляют суетливостью. В конце, концов, все определяется итогами работы» Заключение На основании всего вышеизложенного можно сделать следующие выводы. Менталитет постсоветского человека - понятие сложное и противоречивое, в нем причудливо сочетаются «традиционно-советские ценности», исконно русские и либеральные ценности современного западного общества. Причем из результатов социологического исследования становится ясно, что происходит постепенная трансформация массового сознания советского типа. От целого ряда специфически советских ценностей (или ценностей, уходящих корнями в более давнюю традицию, но идеологически акцентированных именно в советскую эпоху) произошло самоосвобождение: энтузиазм, самопожертвование, борьба, атеизм - все они практически вытеснены из сознания. Но популярность других ценностей находится, как правило, в прямой зависимости от того, насколько они олицетворяют индивидуальное освобождение от идеологической и политической опеки государства, и в обратной зависимости от того, насколько они символизируют индивидуальную ответственность. Таким образом, менталитет русского человека в новых экономических и социальных условиях заметно меняется. Причем темпы этих изменений существенно различаются как в разных социальных группах, так и у представителей разных поколений (обозначенными в наших исследованиях терминами «отцы» и «дети»). Социологи отмечают: в российской глубинке становится все больше людей, которые положительно оценивают происходящие в стране изменения. Прибавилось и тех, кто уверен: при решении возникающих проблем следует опираться на собственные силы. Общий градус оптимизма и практичности, как выяснилось, повышается за счет подрастающего поколения. Сегодня в России имеет место своеобразный нигилизм, отвергающий сложившуюся ранее систему ценностей, который изначально подразумевает абсолютное расслоение общества и отсутствие общих для всех слоев населения интересов, целей, установок. Факты показывают, что это далеко не так. Мысль об объединении русских общей целью, мысль о национальной идее высказывается представителями разных социальных групп, что свидетельствует о том, что торговая предприимчивость, мечта о «хорошей жизни», охватившая сегодня все общество, не погубила души народа. Легко предположить, что противоречивые внутренние установки, сочетающиеся в русском менталитете, в различное время превалируют друг над другом. Возможно, современная ситуация выдвинула на передний план ценности и требования меркантильного характера. Однако духовные нормы, правила, обычаи русского народа, изначально сформировавшие национальный менталитет, имеют возможность исправить возникающие социальные отклонения в общественном сознании. Волне логичный с точки зрения теории ментальности этот этап российской истории может стать новым шагом к восстановлению духовности и возрождению великой России. Список литературы 1. Бадалян Л. Рыночный вызов и человеку социализма.- Знание- сила, 1992, №8 2.Бердяев Н. Русская идея.- М.; Сварог и К, 1997. 3. Бутузова Л. Небескорыстная любовь.- Родительское собрание, 2002,№5 4. Гудков Л. Советская цивилизация: коммунальная дыра.- Знание- сила, 1999, №1 5. Дилигенский Г. Индивидуализм старый и новый. Личность в постсоветском социуме.- Полис, 1994, №1-3 6. Дубин Б. Массовые коммуникации и коллективная идентичность.- Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2003, №1 (67) 7. Зубов А. Россия 1991- 2001: победы и поражения.- Знамя, 2001 №8. 8. Капустин Б; Клямкин И. Либеральные ценности в сознании россиян.- Полис, 1994, №1-3 9. Катречко С. Рыночная реформа и менталитет русского народа.- Полития, 1998, №2 10. Клямкин И. Советское и западное: возможен ли синтез?- Полис, 1994,№5 11. Лосский Н. Условия абсолютного добра, М., 1991 12. Лосский Н. Характер русского народа М., 1991 13. Полежаев Д. Безработица и русский менталитет.- Саратов, 1998, №3 14. ссылка скрыта 15. ссылка скрыта 16. ссылка скрыта 17 ссылка скрыта 18 ссылка скрыта | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||