Интеграция усилий научно-практическая конференция (21 апреля 1998 г.)

Вид материала

Документы

Содержание Терапевтические мероприятия Когнитивная терапия Первый шаг Четвертый шаг Построение новой жизненной перспективы Отчего болит сердце? К проблеме адаптации “правополушарных” и “левополушарных” учащихся к условиям обучения в среднем звене школы Профессиональные страхи у педагогов Невербальные паттерны поведения Особенности суицидальности в культуре Роль социального работника в оздоровлении общества

Подобный материал:

• V международная научно-практическая конференция, 194.48kb.
• Мечникова пройдет Международная научно-практическая конференция "Экономическая интеграция, 11.08kb.
• 2-ая Международная специализированная выставка и научно-практическая конференция «Покрытия, 93.16kb.
• Городская открытая научно-практическая конференция старшеклассников по экономике, 49.41kb.
• Международная научно-практическая конференция посвященная, 48.65kb.
• Vi республиканская научно-практическая конференция, 79.16kb.
• Ii международная научно-практическая конференция, 407.62kb.
• Международная научно-практическая конференция «психолого-педагогическое сопровождение, 39.28kb.
• Международная научно-практическая конференция 18-20 октября 2006, 66.74kb.
• Ii межрегиональная научно-практическая конференция 24 ноября 2011, 49.43kb.

Эффективность и показания

На сегодя имеются довольно многочисленные данные об эффективности применения КПТ при депрессиях. Они, в частности, демонстрируют (Hautzinger,1993; Холлон и др.,1993), что при униполярной депрессии (без меланхолии) КГТ дает одинаковый кратковременный эффект с традициционной трициклической терапией антидепрессантами и превосходит последнюю в отношении длительности эффекта (1-3 года). И в более ранних работах была показана большая эффективность в пределах 63-83%, а прерывание лечения значительно ниже, чем при медикаментозном лечении (между 4-33% против 36-57%) (Hautzinger,1996, с.130). Нет достоверных данных об эффективности КПТ при эндогенной биполярной депрессии.

Терапевтические мероприятия

1. Оживление/поднятие настроения.
   

Пациент неуверен в себе, настроение безнадежности и т.д. Можно применить два приема:

Первый: противопоставить страху, чувству безнадежности деловую информацию о болезни, например:

• Многие люди болеют один или даже много раз в своей жизни депрессией.
  
• Депрессии не являются таинственными болезнями. Мы знаем, как они возникают.
  
• Депрессии никак не свзязаны с личностной неспособностью к чему-либо.
  
• Депрессии излечимы.
  
• После того, как депрессии отзвучали, не остается никаких последствий ни физического, ни душевного свойства.
  
• Терапия осуществляется пошагово, пациент ни в коем случае не будет перегружен.
  
• У терапевта есть опыт. Он смог помочь уже многим людям выбраться из депрессии.
  

С этой информацией пациент связывет прежде всего первую осторожную надежду на улучшение.

Второй: упражнения-представления, в процессе которых вызываются приятные, позитивные образы успешной деятельности, побуждая к появлению и проявлению позитивных, приятных чувств. Это усиливает его надежду на улучшение, помогает избавиться от пассивности.

2. Активация/активизация
   

Чтобы разорвать “порочный круг” между депрессивным настроением и пассивностью, вначале составляется план-распорядок на один день, затем на неделю и т.д. Планируется активность, но позитивная, приятная и с которой он, по мнению пациента, справится. И так от более простой к более сложной активности, от более приятной к менее приятной. Например, страх и трудности общения: вначале звонок о встрече, затем договор о приглашении к себе домой, за чем может последовать встреча у старого/нового знакомого дома или где-то в другом месте. Это приводит к улучшению настроения, что умножает попытки и виды активности. Это движение по спирали вверх.

3. Когнитивная терапия
   

От мысли к чувствам и поведению! Значит, нужно, чтобы мысли были позитивными. Над депрессивным способом мышления и начинается когнитивная работа, которая является ядром терапии при депрессии. Покажу это схематично на примере способа, разработанного Ароном Беком (заимствованного у Сократа).

Первый шаг: понять негативные мысли.

Второй шаг: установить различия между мыслью-предположением и действительностью.

Третий шаг: различение мыслей-предположений по степени негативности и нахождение предположений-вариантов.

Четвертый шаг: проверка предположений действительностью.

Это особая форма ведения беседы, которая еще называется Сократовским методом (так философ вел свои беседы со своими учениками). Благодаря направленным вопросам, пациенту помогают прийти к собственным выводам и так постепенно изменить свой депрессивный стиль мышления - пессимистический и односторонний.

Внутри этого подхода используются так называемые два метода правильного мышления: 1. Отвечает ли эта мысль действительности? 2. Помогает ли вам эта мысль хорошо себя чувствовать ?

4.Тренировка социальной компетентности

Социальная компетентность развивается прежде всего в следующих сферах:

- пациент научается лучше понимать собственные желания и потребности и представлять их другим;

- одновременно он научается ставить себя на место других;

- он научается лучше понимать других - через их вербальное и невербальное поведениеи адекватнее реагировать на него;

- он научается быть автономным - говорить, например, “да” или “нет”, привыкает решать проблемы, а не депремироваться.

В качестве дополнительных вспомогательных способов могут быть использованы ролевая игра и упражнения по развитию воображения, креативности-флексибильности.

5. Построение новой жизненной перспективы
   

Расширение интересов, видов активности и т.д.

Одним из специфических проявлений феномена перцептивной защиты в процессе социального познания является открытый М.Лернером (Г.М.Андреева: “Психология социального познания”, 1997, с.132-134) феномен “веры в справедливый мир”. Его суть заключается в том, что человек не хочет верить в то, что лично с ним без его вины может случиться что-то “плохое”... Значимость веры в справедливый мир как разновидность перцептивной защиты играет большую роль в выборе стратегии поведения. Тем большее значение имеет разрушение этой веры.

Важным следствием его является открытый М.Селингменом феномен “выученной беспомощности” (Seligman, 1975). Первоначально этот феномен был выявлен на экспериментах с животными (лошади на скачках, постоянно наказываемые и за плохие, и за относительно хорошие результаты, утрачивали всякую мотивацию улучшать свои достижения). Позже было установлено, что выученная беспомощность может быть свойственна и людям. Она возникает тогда, когда человек осознает, что он не в состоянии ни прогнозировать, ни контролировать результат своих действий. .. Нередко возникает ситуация, описанная Л.Кэрроллом в сказке “Алиса в стране чудес”: за что бы Алиса ни бралась, все оказывалось не таким, как ожидалось. Человек, оказавшийся в такой ситуации, усваивает “беспомощность”: он начинает себя вести как жертва пассивно и неэнергично. Неверие в свои силы, молчаливое согласие с тем, что ничего нельзя предпринять, - также разновидность утраты веры в справедливый мир...

Оказалось, что “выученная беспомощность” определенным образом зависит от атрибутивного стиля личности. Из трех атрибутивных стилей: пессимистического, оптимистического и нереалистически оптимистического - первый (пессимистический) чаще всего приводит к тому, что человек становится экстерналом (по Роттеру), т.е. обращается к внешнему локусу контроля, а это ведет к отказу от желания что-то изменить и вообще к отсутствию веры в принципиальную возможность изменить что-либо. В данной ситуации человек привыкает к беспомощности... Огромную роль в возникновении феномена “выученной беспомощности” играет общая позиция в реальных жизненных ситуациях, в частности особенности процесса социализации: насколько часто ребенок на протяжении своей жизни попадал в ситуации, когда получал доказательства безнадежности своих попыток изменить что-либо... Приобретенная же “выученная беспомощность” оказывает влияние на всю жизнь, на успешность в любом деле.

ОТЧЕГО БОЛИТ СЕРДЦЕ?
М.Ф.Белокрылова

НИИ психического здоровья Томского научного центра СО РАМН


Многообразие нарушений функций сердечно-сосудистой системы, в возникновении и развитии которых участвуют психологические (личностные, психогенные) факторы, традиционно определяются как “психосоматические расстройства” или “болезни адаптации” (Коркина М.В., Лакосина Н.Д., Личко А.Е., 1995). Современная социокультуральная ситуация, создавая более высокий уровень эмоционального напряжения, обуславливает резко возросшую роль психосоциальных факторов в происхождении болезней (Абабков В.А., Исурина Г.Л., 1992, Исаев Д.Н., 1996). Единичные, изолированные психосоматические реакции свойственны любому индивиду в напряженных жизненных условиях и не связаны с “аномалиями душевного развития” (Beck, 1969). Интенсивность и (или) продолжительность стресса, приводящие к постоянному повышению активности функциональных систем организма, обуславливают последовательную смену фаз течения хронического стресса (“ингибиции”, “мобилизации”, “преморбидной фазы”, по H. Selye (1956), M. Poppel, K. Hecht (1980). Различные пути реализации стресс-реакции (Mason J.B., 1968) приводят к поражению того или иного органа. “Выбор” последнего определяется степенью его уязвимости, конституциональной (генетической предрасположенностью к нарушениям) и (или) приобретенной (воздествия внешних факторов: инфекций, физических травм), степенью и частотой вовлеченности данного органа в психофизиологическую реакцию (Lachman S., 1972; “слабость органа”, по R. Sternbach, 1966). Существенный вклад в проблему психосоматических исследований внесли психоаналитики (Александер Ф., Селесник Ш., 1995). По их мнению, для развития заболевания важна “приобретенная в детстве предрасположенность к реакции на обиду определенным органом или системой органов” (Куттер П., 1997). Термином “Organ-Tradition” называют восприимчивый к стрессам орган, нарушениями которого из поколения в поколение “преодолеваются” стрессы. Особое внимание уделяется семье, где отчасти наследуется, отчасти идентифицируется эта восприимчивость, ребенок приобретает первый эмоциональный опыт, происходит становление его как личности.

С древних времен сердце считалось “средоточием аффектов и страстей”, органом гнева, центром тревоги (Любан-Плоцца В., Пельдингер В., Крегер Ф., 1996). В западной культуре оно выступало как символ любви (Лоуэн А., 1998).Очень часто можно услышать фразы типа : “иметь что-то на сердце”, “привязан всем сердцем”, “сердце замерло”, “камень упал с сердца” и т.д. (Пезешкиан Н., 1996). Они указывают на тесную связь состояния сердечно-сосудистой системы с эмоциональной жизнью человека. В клинической практике отмечается высокая распространенность так называемых функциональных нарушений сердечно-сосудистой системы, представляющих собой появление на фоне психосоциального стресса соматических жалоб при отсутствии морфологического изменения соответствующих тканей. Сильное сердцебиение, замирание сердца, экстрасистолы, ощущения давления в области сердца, колющие, сверлящие боли, не связанные с нагрузкой, повышение артериального давления, потливость, сильное волнение, слабость, нехватка воздуха являются симптомами автономного вегетативного раздражения, относимые пациентами к проявлениям заболевания сердца. Наиболее часто при этом ставится диагноз “невроз сердца”, нейроциркуляторная астения, сердечная ипохондрия. В соответствии с диагностическими критериями Международной Классификации психических и поведенческих расстройств 10-го пересмотра (МКБ-10) подобные состояния определяются как соматоформная вегетативная дисфункция. Большинство исследователей указывают на высокую частоту тревожно-фобических расстройств, сопровождающих подобные состояния (Семке В.Я. и соавт., 1994, 1998, Смулевич А.Б. и соавт., 1989, 1998, Никитюк Б.А., Корнетов Н.А., 1998). Страх умереть от сердечной недостаточности, кардиофобия, по мнению психоаналитиков, связан со страхом разлуки, потери близкого человека, страхом перед одиночеством, перед смертью ( Brautigam W., Christian P., 1973; Jores A., 1981; Lowen A., 1988). Это подтверждается рассказами пациентов о предшествовавшей первому приступу кардиофобии разлуке (вследствие болезни, смерти, развода, переезда и т.д.) и связанных с ней переживаниях. С точки зрения психодинамического подхода основная проблема всех так называемых неврозов сердца представлена амбивалентностью расставания и связанными с нею цеплянием за окружающих и страхом быть покинутым. H.E. Richter и D. Beckmann (1973) выделили два типа больных кардиофобией: тип А (фобический) и тип Б (контрафобический). Наиболее многочисленный первый тип представлен пациентами с симбиотической зависимостью (патологической, чрезмерной привязанностью к матери). Им свойственна повышенная рефлексия, инфантильная фиксация на своем партнере, стремление избегать неприятностей с предупредительно бережным отношением к себе, сужение жизненных сфер (Пезешкиан Н., 1996). Нуждаясь в опеке, они постоянно ищут врачебной помощи. Больные типа Б защищаются от зависимости, стремясь к гиперкомпенсации собственной слабости через физическую активность либо деятельность. Скрывая собственные страхи и конфликты, эти пациенты стремятся в отношениях с другими поддержать собственное впечатление силы и свободы от страха (Любан-Плоцца В., Пельдингер В., Крегер Ф., 1996). С помощью телесной симптоматики человек, страдающий кардиофобией, бессознательно обретает уверенность в близости и внимании окружающих. Тело получает уход и заботу, какие ему уделялись в детстве. Наблюдения показывают, что подобный стиль реагирования становится возможным при воспитании с поощрением крайней привязанности к матери или бабушке, с преобладанием “опережающего” отношения к потребностям ребенка и задержки его автономии, рационализируемых родителями как “предупреждение опасности” (Скиннер Р., Клииз Д., 1983). Детям собственные страхи их родителей передаются в результате тесного внутрисемейного взаимодействия, при котором тревожные родители часто используют ребенка как посредника между собой. Результатом является постепенное формирование амбивалентной или негативной концепции жизни. Окружающий чуждый мир воспринимается еще более угрожающим по мере подавления экспансивных стремлений ребенка. В подобных семьях в отношениях родителей друг к другу поощряется участие и вовлеченность партнера, взаимозависимость. Ребенок с детства принимает, как аксиому, что неучастие, независимость или разлука могут вызвать страхи и чувство вины, а значит, их следует по возможности избегать (Пезешкиан Р., 1996). Семья, функционируя как закрытая система, ограничивает контакты с другими людьми, включение которых в круг общения часто воспринимается как угроза семейному единству. В литературе такие семьи названы “симбиотическими” (Эйдемиллер Э.Г., Юстицкий В.В., 1989). Жизненный уклад их отличает своеобразная ригидность установок, традиций, тщательное соблюдение семейных ритуалов. При этом отмечается некритичное принятие (интериоризация) ребенком “общего семейного опыта” и его готовой интерпретации. Наблюдается так называемая “направленная перцепция”, когда мир познается исключительно глазами Значимого Другого (объекта привязанности), полностью подменяется самостоятельность, инициация поиска и направленности действий ребенка. Представления о будущем чаще сопряжены со страхами: перед любыми неожиданными изменениями жизненного уклада, болезнью, разлукой, смертью и т.д. Таким образом, внешне вполне благополучная, “социально-одобряемая” семья, основанная на взаимозависимости ее членов (или только супругов), обуславливает формирование уязвимости ребенка к различным жизненным событиям, его низкой стрессоустойчивости, а также ограниченной способности к антиципации (способности предвосхищать ход событий, прогнозировать поведение окружающих и собственные реакции, строить вероятностный прогноз, основываясь на прошлом опыте). Понятие “антиципационной несостоятельности” как преморбидной личностной особенности, типичной для развития невроза, описано В.Д.Менделевичем (1995). Таким образом, проблема распространенных в популяции и тягостно переносимых функциональных расстройств сердечно-сосудистой системы во многом перекликается с проблемой “совладания” личности с трудными ситуациями (Анцыферова Л.И., 1994). Поэтому как их лечение, так и их профилактика должны включать комплекс мер по повышению стрессоустойчивости. Многообразие характеров и стилей реагирования определяют колорит и многогранность межличностных отношений. Способность совладать с собственным темпераментом и мобилизоваться при неудачах и трудностях позволят человеку достичь стрессоустойчивости, быть открытым для нового опыта и поддержания достойного его и желаемого им качества жизни.


К ПРОБЛЕМЕ АДАПТАЦИИ “ПРАВОПОЛУШАРНЫХ” И “ЛЕВОПОЛУШАРНЫХ” УЧАЩИХСЯ К УСЛОВИЯМ ОБУЧЕНИЯ В СРЕДНЕМ ЗВЕНЕ ШКОЛЫ
С.А. Богомаз

Томский педагогический университет

1. Одной из важных и актуальных проблем в психологии, психотерапии, медицине и педагогике является проблема психофизиологических основ индивидуальности. Она, как известно, в том числе детерминируется особенностями специализации правого и левого полушарий мозга человека. Собственный исследовательский опыт свидетельствует о том, что диагностика этих особенностей, проявляющихся в различных признаках функциональной асимметрии, может быть полезной для изучения типичных механизмов реагирования человека на различные ситуации (Богомаз С.А. и др., 1996-1997). В частности, было предположено, что успешность процесса адаптации учащихся при переходе их в среднее звено обучения может быть обусловлена их типологическими особенностями межполушарного взаимодействия и соотношением у них интеллектуального и творческого потенциала.
   

С целью проверки этого предположения были выполнены исследования с участием школьников (95 мальчиков и девочек), обучающихся в 5-х классах одной из общеобразовательных школ г. Томска. У них с помощью специального опросника, кистевой динамометрии и диагностики особенностей мимики и предпочтения правой или левой руки в тестовых заданиях определялось полушарие мозга, которое доминировало в контроле двигательной активности. На основании этого дети объединялись в две различные группы: право- и левополушарных.

Для изучения интеллектуального развития учащихся применялся детский невербальный тест интеллектуального потенциала (ТИП) П.Ржичана, оценка их творческого потенциала осуществлялась с помощью “Краткого теста творческого мышления” (КТТМ, рисуночная форма) П. Торренса. В исследовании использовался тест “Скрытые фигуры” (СФ) Л.Л. Терстоуна (модификация теста Г. Уиткина, направленного на определение когнитивного стилевого параметра полезависимость-поленезависимость). Эмоционально-личностная сфера детей тестировалась по методу цветовых выборов Люшера с последующим вычислением интерпретационных коэффициентов.

Статистическая обработка результатов исследования показала, что группы учащихся, образованные с учетом доминирования правого или левого полушария мозга, по итогам тестирования не различались значимо между собой. Однако проведенный корреляционный анализ позволил выявить в каждой группе школьников ряд важных специфических особенностей, характеризующих закономерности развития их познавательной и эмоционально-личностной сферы.

Так, оказалось, что в группе “правополушарных” учащихся имелись сильные отрицательные корреляционные связи между отношением силы правой руки к силе левой руки (П/Л) и количеством баллов за решение ТИП, а также отношением П/Л и интерпретационным коэффициентом Р теста Люшера, оценивающим работоспособность нервной системы испытуемых. Положительные корреляции были обнаружены между П/Л и коэффициентами С и СО теста Люшера, указывающими на уровень стресса и психоэмоционального напряжения. Кроме того, была обнаружена положительная корреляционная связь между силой правой руки (СПР) и коэффициентом К, с помощью которого можно оценить степень концентрации обследуемого на собственных проблемах и его пассивность. Отрицательные корреляционные связи были установлены между СПР и коэффициентами ВБ и КВ, оценивающими баланс симпатического и парасимпатического отделов нервной системы обследуемого и его устойчивость к стрессовым факторам соответственно.

В свою очередь, коэффициенты ВБ и КВ положительно, а коэффициент К отрицательно коррелировали с показателем Разр/Бегл теста творческого потенциала. В группе “правополушарных” детей также были установлены отрицательные корреляции между коэффициентом Р и показателями Оригинальность и Ориг/Бегл этого теста (во всех случаях корреляционные связи значимы с p<0.05) .

Выявленные закономерности свидетельствуют о том, что в процессе адаптации к новым условиям обучения у тех “правополушарных” детей, у которых в ходе социализации предпочтительно была развита не их ведущая левая, а их правая рука, могут наблюдаться более высокий уровень психоэмоционального напряжения и стресса, пассивность и концентричность на собственных проблемах, снижение активности. Кроме того, это может приводить либо к снижению интеллектуального потенциала у “правополушарных” школьников, либо к более формальному их отношению к процедурам тестирования.

Основным механизмом, детерминирующим эти закономерности, очевидно, является повышение учебной и эмоциональной нагрузки на недоминирующее левое полушарие у “правополушарных” детей. Другими словами, за социализацию детей, не учитывающую их психофизиологические особенности, очевидно, приходится в некоторых случаях “расплачиваться высокой ценой”.

В частности, необходимо обратить внимание на то, что у “правополушарных” учащихся прослеживается следующая закономерность: более низкая их работоспособность и более высокая степень их концентричности на собственных проблемах, которые могут быть обусловлены нагрузкой на их левое неведущее полушарие, связаны с более высокими показателями оригинальности и более низкими показателями разработанности по тесту творческого потенциала соответственно. Одновременное наличие таких разнонаправленных корреляционных связей позволяет высказать предположение о том, что рисунки “правополушарных” детей отражают не их высокий творческий потенциал, а их так называемое “оригинальничание”. Вероятно, что оно может развиваться у детей в качестве механизма компенсации их низкой способности приспособления к неадекватным для них требованиям учебного процесса (в основном “левополушарного”).

Очевидно, для того, чтобы воспрепятствовать росту психоэмоционального напряжения у таких детей, им следует создавать специальные компенсирующие условия для адекватного развития их ведущего правого полушария.

Совершенно другая структура корреляционных связей была выявлена в группе “левополушарных” детей. Так, в ней были обнаружены положительные корреляционные связи между отношением П/Л и общим количеством решений, количеством правильных решений и количеством ошибок теста СФ.

Эти данные можно объяснить следующим образом. Более выраженное развитие у “левополушарных” учащихся их ведущей правой руки и связанное с нею развитие их доминирующего левого полушария, очевидно, могут способствовать увеличению скорости протекания мыслительных процессов. Как следствие это может приводить к росту скорости выполнения тестовых заданий на различение деталей геометрических фигур. Однако следует обратить внимание на то, что это повышение скорости не сопровождается увеличением качества когнитивной деятельности “левополушарных” учащихся. На это указывает отсутствие корреляционной связи между силой их рук и показателем продуктивности выполнения ими теста СФ.

Обнаруженная закономерность указывает на то, что условия развития детей, способствующие чрезмерному доминированию у них одного из полушарий мозга, могут сказаться на эффективности когнитивных процессов. Это дополнительно актуализирует необходимость гармоничного развития правого и левого полушарий мозга.

В группе “левополушарных” школьников была также выявлена отрицательная корреляционная связь между количеством баллов за решения заданий теста ТИП и коэффициентом Г теста Люшера, оценивающего такое свойство личности обследуемого, как зависимость от группы (гетерономность). Это может означать либо то, что высокий интеллектуальный потенциал предопределяет самостоятельность и независимость “левополушарных” субъектов, либо то, что имеется некоторый глубинный механизм, который одновременно детерминирует и их интеллектуальные способности и их низкую гетерономность.

Таким образом, полученные данные свидетельствуют о том, что процесс адаптации у “правополушарных” и “левополушарных” детей к учебной деятельности в относительно новых для них условиях характеризуется специфическими особенностями эмоционально-личностной и познавательной сферы. Их наличие актуализирует проблему природосообразного, психофизиологически обоснованного обучения школьников с целью их гармоничного психического и физического развития.

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ СТРАХИ У ПЕДАГОГОВ
Т.Г. Бохан

Институт образования СДВиС РАО


Одним из ряда социально деформирующих обстоятельств, ограничивающих ресурсные возможности человека, является доминирующее состояние страха (З.Фрейд, А.Фрейд, К.Изард, Р.Лазарус, В.Сатир, В.С. Руденский, Т.С.Панина).

Страх рассматривается в современной психологической науке в контексте ее одного из перспективных направлений - психологии эмоций. Страх в психологии - это отрицательная эмоция, возникающая в результате реальной или воображаемой опасности, угрожающей жизни организма личности, защищаемым его ценностям (идеалам, целям, принципам и т.д.). Страх можно рассматривать как своеобразный защитный механизм внутреннего “Я” личности. В коммуникативном аспекте исследования проблемы страха выделяется его дезорганизующая функция. Она проявляется прежде всего на уровне разрушения коммуникативных отношений и коммуникативных умений человека как субъекта общения. Длительное пребывание в состоянии страха деформирует модели поведения, стереотипизирует их, приводит к функциональным и личностным расстройствам (Schneier F.R. et al., 1996; Reich J., Goldenberg I. et al., 1996; Jele P., 1997).

Предметом нашего исследовательского интереса явились страхи у педагогов общеобразовательных школ Томска и Томского района. Так как учительство в нашей стране оказалось одной из самых социально незащищенных профессиональных групп и в то же время профессией, к которой предъявляются повышенные требования в плане умственной деятельности и психоэмоциональных нагрузок, изучение факторов риска психической дезадаптации, в том числе и проблемы страхов, и разработка направлений психологической помощи приобретают особую актуальность (Вассерман Л.И., Беребина М. А.,1997; Форманюк Т.В., 1994; Ефименко О.Г., Хван А.А., 1997; Сохань Н.А., Тутушкина М.К., 1997).

С помощью опросника “Профессиональные страхи у учителей”, разработанного П.Еле в Немецком институте международных педагогических исследований, изучена частота и интенсивность проявления страхов у педагогов традиционной, инновационных городских школ, школы для детей с задержкой психического развития и сельской школы. Опросник был представлен характеристикой 14 видов профессиональных страхов: страх потерпеть неудачу (боязнь недостаточно владеть учебным материалом, допустить ошибки, не справиться с воспитательными задачами); страх перед профессиональной непригодностью (боязнь быть вынужденным по какой-либо причине отказаться от учительской профессии); страх перед конфликтными ситуациями (боязнь что-либо сделать против своих убеждений или уступать, смиряться вместо протеста); страх оказаться без поддержки (боязнь не найти помощи у коллег или ответа на свои вопросы в педагогической литературе); страх перед влиятельными лицами (например, страх перед властью руководителей или влиятельных родителей); страх перед определенными людьми (страх. например, перед коллегой, учеником, директором школы); страх наказания (боязнь ответных мер, колкостей, несправедливостей, придирок и т.д.); неосознанный страх (боязнь собственных эмоций и инстинктов); невротический страх (боязнь, что в определенных ситуациях охватит чувство страха); страх по поводу своего материального положения (опасение, что заработной платы впредь не будет хватать для удовлетворения моих и моей семьи материальных нужд); страх. что может случиться срыв (боязнь не справиться с напряжением, связанным с профессиональной деятельностью и личной жизнью, и дойти до изнеможения); страх за систему образования; страх утратить влияние; боязнь изменений.

Предварительный анализ полученных результатов показал следующее. В большинстве своем учителя довольны выбранной профессией и не хотели бы ее поменять (78%). Наиболее значимой формой страха оказался страх по поводу своего материального положения (83%), вторым по значимости определился страх за систему образования и страх, что может случиться срыв (боязнь не справиться с напряжением) - 68%, третий по значимости - боязнь изменений (53%).

С помощью t-критерия Стьюдента были обнаружены значимые различия в частоте и интенсивности страхов в следующих группах: ответы учителей инновационной и традиционной школ, сельской и городской, традиционной общеобразовательной и школы для детей с ЗПР. Так, частота возникновения страха по поводу материального положения у преподавателей традиционной школы превышает аналогичный показатель преподавателей инновационной школы. Вероятно, можно сделать предположение, что у педагогов инновационной школы такой важный мотив, как получение материального вознаграждения за свой труд, может частично компенсироваться возможностью творческого и профессионального самовыражения, собственного развития в процессе взаимодействия с единомышленниками-коллегами и учениками. Выяснено также, что боязнь изменений достоверно чаще возникает у учителей традиционной школы.

С помощью томского опросника ригидности определялся уровень ригидности у учителей традиционной и инновационной школы, а также взаимосвязь ригидности со страхами. Были получены достоверные различия по уровню установочной ригидности и ригидности как состояния. Учителя традиционной школы имеют более высокие показатели. Различий в этих группах по актуальной ригидности обнаружено не было. Эти данные свидетельствуют о том, что в общем для учителей не характерен высокий уровень ригидности, она возникает лишь в ситуациях эмоциональной напряженности. Отсюда напрашивается вывод, что чем чаще они будут испытывать подобного рода состояния, тем больше возникает вероятность закрепления ригидности в структуре их личности, которая является дезадаптирующим фактором. Дополнительное исследование ригидности и страхов у педагогов школы для детей с ЗПР выявило, что чем выше показатели по шкале “Актуальная ригидность”, тем интенсивнее испытывается страх перед определенными людьми (К= 0,42; р=0,02) и тем чаще возникает тревога по поводу своего материального положения (К= 0,41; р= 0.035) и боязнь за систему образования (К= 0,42, р=0,031).

Имеет место обратная связь между интенсивностью установочной ригидности и частотой возникновения страха перед профессиональной непригодностью у этих педагогов (К= - 0,41, р= 0,037). Возможно, это объясняется тем, что увеличение интенсивности установочной ригидности свидетельствует о трудностях изменения отношения к себе: своей самооценке, уровню притязаний, в том числе и профессиональной компетентности. Вероятно, поэтому при увеличении показателя установочной ригидности снижается частота страха профессиональной непригодности.

Статистический анализ данных о профессиональных страхах городских и сельских учителей показал достоверные различия по частоте проявления невротического и неосознанного страхов, а также по страху перед профессиональной непригодностью, которые чаще испытывают учителя городских школ, наибольший удельный вес приходится на педагогов школы для детей с ЗПР. Однако значительные различия были обнаружены в удовлетворенности своей профессией. Учителя городских школ выразили более высокую ее степень, чем сельские.

Вызывает особую озабоченность, на наш взгляд, то, что педагоги (66%) испытывают тот или иной вид страха уже более года. Исследованные нами факты свидетельствуют о необходимости более глубокого изучения данной проблемы, а также организации мер и консолидации усилий организаторов образования, ученых, медиков, психологов в обеспечении условий для сохранения психического здоровья педагогов, а следовательно, и здоровья подрастающего поколения.

НЕВЕРБАЛЬНЫЕ ПАТТЕРНЫ ПОВЕДЕНИЯ
А.В. Ермаков

НИИ психического здоровья Томского научного центра СО РАМН


Депрессия определяется триадой признаков: пониженное настрое­ние, замедленное мышление и двигательная заторможенность. Все эти признаки выявляются не только при расспросе, но и при наблюдении за невербальным поведением. Поведение депрессивных пациентов отлича­ется от поведения больных с другими психическими расстройствами. Внешний вид больных отражает различные степени переживаемых ими угнетающих аффектов, начиная от легких и кончая самыми тяже­лыми: от печали, горя, тоски и до беспросветной и безысходной тос­ки и отчаяния.

Наиболее яркое клиническое описание относится к тяжелым депрес­сивным расстройствам, в частности, им посвятили большие разделы в своих руководствах и монографиях В.П. Осипов (1924), Е. Bleuler (1920), Е. Kraepelin (1898) и др. Характерно лицо меланхолика: бледно-серые кожные покровы, иногда с синюшным оттенком, в особенности в области носа. Тургор кожи бывает резко понижен, нередко дряблая и морщинистая кожа свисает. Мимика больного соответствует степени владеющего им деп­рессивного состояния. Выразительны глаза: страдающие, тревожные, молящие о помощи. Наблюдаются вариабельные колебания мышечного тонуса лица. Иногда он бывает расслаблен, и мы видим вытянувшееся лицо больного, спонтанно опустившуюся нижнюю челюсть, трансформа­цию более или менее прямолинейной ротовой щели в дугообразную, свисающие углы рта, сглаженные и опустившиеся вниз носовые склад­ки, т.е. общую гипотонию лица. Или наоборот, в связи с общим нап­ряженным состоянием больного тонус его лица повышается, что про­является напряженным выражением, плотно сжатыми губами и крепко стиснутыми зубами. В таком состоянии больной обычно молчит и только изредка выдавливает сквозь стиснутые зубы отдельные мучи­тельные стоны.

Глазная щель при депрессии обычно бывает несколько сужена. Тем контрастнее ее расширение при переживаниях страха и ужаса. Веки обычно также опущены, глаза полузакрыты. Типичные мимические знаки в выражении лица меланхолика. Брови нередко стянуты к пере­носице и принимают своеобразное косое положение. Обычно внутрен­ний их угол приподнят, а наружный конец опущен. Патологическим признаком депрессивного состояния является также так называемая складка Верагута, которая заключается в том, что линия брови имеет изгиб на границе своей внутренней трети, благодаря чему здесь образуется углообразный загиб брови с некоторым подъемом кверху и оттягиванием назад этой внутренней трети. Наружные же две трети составляют более или менее ровную линию, опускающуюся с места подъема к месту обычного расположения брови. Важно отме­тить, что приподнятая таким образом внутренняя треть брови подтя­гивает соответствующим образом и внутреннюю треть века. Брови мо­гут быть сдвинуты, между ними продольные складки, под которыми располагаются поперечные; при сильно выраженном страдании, мучи­тельном аффекте, вследствие длительного сокращения лобных мышц обрисовывается фигура, напоминающая греческую букву омегу. В некоторых случаях глубокая тоска охватывает все существо меланхолика. Он застывает в своем горе или же плачет, ломает ру­ки, на лице выражение мучительных переживаний и страданий. Во многих случаях характерен плач меланхоликов. Лицо остается сухим, слез нет. Они судорожно всхлипывают, мимика их совершенно идентична плачущей, но настоящего плача не получается, поскольку глаза не увлажняются и по лицу не бегут слезы. В других случаях больные совсем не плачут. Они только как бы застывают в своей тоске. Глазные яблоки, оставаясь сухими, теряют свой блестящий оттенок. Нередко у больных возникают конъюнктивиты. Их образова­нию способствует редкое мигание у меланхоликов. Для глаз характе­рен матовый оттенок. Взгляд часто отсутствующий, направленный не­определенно вниз или куда-то вдаль. При этом глаза в ряде случа­ев не конвергируют. Все это, вместе взятое, делает глаза меланхоли­ка надолго запоминающимися. Речь депрессивных больных отличается рядом особенностей: ми­мика речи оттеняет пониженное настроение; больные говорят медлен­но, тихим голосом, на вопросы отвечают с задержкой, после некото­рой паузы. Больной часами неподвижно сидит на одном и том же месте, поза согбенная, сутулая, голова опущена, верхние конечности прижаты к туловищу или голове, колени сдвинуты вместе, остается впечатле­ние невольного стремления со стороны больного занять как можно меньше места. Если больной лежит в постели, он обыкновенно зак­рывается одеялом с головой, иногда придвигается к самому краю постели.

Однако эти описания являлись выражением преимущественно сос­тояния человека без анализа механизмов их формирования. В XX в. наиболее бурно развивается этологическая концепция, в рамках кото­рой невербальное поведение рассматривается как комплекс конечных выразительных движений, отражающих врожденные формы поведения, ге­нетику поведения и нейробиологические механизмы. Исходя из обоб­щенных литературных данных и предварительных клинико-этологичес­ких исследований в условиях сплошного наблюдения во время струк­турированного интервью и использования телемониторной техники, можно выделить следующий общий облик депрессивного пациента.

Позы больных в положения стоя:

- с фиксацией руки или тела на посторонних предметах;

- раздумья когда кисть одной руки фиксирована на плече другой, другая рука фиксирована на нижней части лица;

- со смещением центра тяжести тела, руки опущены, преи­мущественная опора на одну ногу, сопровождается наклоном голо­вы и расслаблением мышц туловища.

Локомоция с замедленным темпом походки, движения рук синхронные, при ходьбе ступни от пола высоко не поднима­ются, при выраженной депрессии шаркающая походка.

Позы в положении стоя и сидя коррелируют. Сидят в позе раздумья, при котором одна или обе руки фиксиро­ваны на бедре или коленях локтями, кисть фиксирована на голове, чаще на нижней части лица, в позе релаксации, когда предплечья лежат на бедрах, голова опущена, наклон туловища вперед или в по­зе обращения, при наклоне вперед вытягивание рук, посадка на крае стула.

Позы в положении стоя и сидя стабильные, малоизменяемые. Об­щий мышечный тонус несколько снижен. При изучении динамики индиви­дуального расстояния отмечается тенденция к изначально увеличен­ной дистанции. При приближении врача и возможности пациента уве­личить дистанцию, тенденция к удалению мало выражена. Интерес к окружающей обстановке снижен.

В положении сидя стараются сесть лицом к собеседнику, руки фиксированы на стуле, бедрах, часто одна рука сжимает пальцы дру­гой руки, туловище наклонено вперед, плечи опущены, голова прямо или наклонена вперед, ноги сведены вместе, коленный угол менее 90 град., реже равен 90 град. Во время беседы смотрят вниз, за собе­седника или в окно.

Наиболее частыми компонентами области рта были сомкнутые гу­бы, опущенные углы рта с намерением говорить. Брови со складкой Верагута или печальные брови, когда наружные углы опущены. Верти­кальные морщины на лбу. Характерные компоненты области век - при­щуренные глаза и редкое мигание. Глаза печальные, тусклые. Зрачки нормальные или расширены. Мимика симметричная, вялая. Преобладало мимическое выражение страдания, внимания, печальной улыбки (угол­ками рта). В целом отмечен большой полиморфизм мимических выраже­ний, которые протекали на фоне мимики депрессии.

Наиболее специфичной была жестикуляция, когда жест носил эго­центрический характер, т.е. был направлен к телу. Преобладали жесты-акценты: покорности, обращения, смущения (жест-акцент подчеркивает смысл речи). При жестикуляции рука часто прижимается к области сердца. При выраженной депрессии жесты ограничивались движениями кистей и даже пальцев руки с незначительной амплиту­дой. Моторика головы состояла из кивков, качаний из стороны в сторону. При высказывании жалоб отмечалось уменьшение плеча. Груминг единичный. Поисковое поведение отсутствовало и появлялось по мере редукции симптоматики. На внешнюю стимуляцию (вхождение в кабинет других людей, шум из коридора) не реагировали.

У депрессивных больных часто обнаруживается возникновение тревожной симптоматики, а у больных с тревожными расстройствами - возникновение депрессивной симптоматики.

При тревожно-депрессивном варианте во время беседы наблюдает­ся нестабильная поза пациента с проявлениями суетливости. При этом симметричность позы не соблюдается, возможна боковая ориен­тация тела. Феномен тревоги постоянно выявляется в массе несиг­нальных мелких движений (манипулирование с одеждой, игра пальца­ми), на фоне повышенного мышечного тонуса туловища. Выявлена тен­денция к продолжительному, устойчивому визуальному контакту. При пространственной конфронтации (сокращение дистанции между врачом и пациентом) визуальный контакт теряет свою устойчивость, наблю­дается отчетливое избегание взгляда в глаза со стороны пациента, при этом взгляд фиксируется на различных предметах. Отклонение тела назад демонстрирует потребность увеличить индивидуальное расстояние. Асимметричность позы сохраняется при усиливающейся ее нестабильности, изменяемости. При исследовании динамики инди­видуального расстояния выяснилось, что пациент стремится занять максимально возможную дистанцию, ограниченную пределами кабинета. Поза зависима от внешней стимуляции.

Данным сообщением мы хотели подчеркнуть большое диагностическое значение целенаправленного наблюдения за невербальным поведением депрессивного больного во время интервью для верификации диагноза.


ОСОБЕННОСТИ СУИЦИДАЛЬНОСТИ В КУЛЬТУРЕ
СЛАВЯНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
И.Г. Дорохова

НИИ психического здоровья Томского научного центра СО РАМН


Обстоятельства роста числа суицидов в России в конце XX века чрезвычайно сложны и тесно связаны с этнокультуральными особенностями населения.

С целью выявления связи этнокультуральных факторов с некоторыми проявлениями депрессивного и суицидального поведения нами проведено изучение похоронно-поминальных обрядов и связанных с ними взглядов на суицид: психогенную депрессию. Установлена зависимость выраженности архаического мышления, его типа и особенностей на выбор способа суицида, на оценку и отношение к самоубийству у славянского населения Западной Сибири (Корнетов Н.А., Дорохова И.Г., 1993, 1994).

Особенности западносибирской славянской суицидальности отчетливо видны при анализе аспектов мотивации суицида по Меннингеру (1938). В соответствии с его классификацией, широко признанной в этнокультуральной психиатрии, суицид – это встреча трех мотивов: желания умереть, желания убить и желания быть убитым. Причем эти три аспекта не обязательно связаны друг с другом, но при этнопсихиатрическом рассмотрении выступают в чистой форме по отдельности.

Контрольная группа исследуемых лиц с попытками самоубийства составила 50 человек в возрасте 18-65 лет, из которых 38 женщин и 12 мужчин славянского происхождения. В результате исследования установлено, что самоубийство из “желания умереть” совершенно нехарактерно для славяно-русского контингента населения (3 женщины и 1 мужчина).

Агрессивный элемент (“желание убить”) присутствует в немногих суицидах (12 случаев из 50). Он достаточно нетипичен для представителей славянского этноса.

“Желание быть убитым” наиболее характерно для представителей славяно-русского этноса (34 случая из 50). Тенденция к самонаказанию выглядит особенно впечатляюще, если суицидент требуемое обычаем или обществом наказание исполняет на себе самом. Самое тяжелое выражение находит стремление к самоуничтожению во многих “депрессиях вины”. В России существуют традиции, способствующие этому: запрет выражать агрессивные импульсы против авторитетного лица и отсутствие эквивалента, социально приемлемого; особенности воспитания в семье, часто характеризующиеся разнонаправленостью и т.п. (Коринфский М.Н., 1996).

Другие аспекты мотивации (по Меннингеру и Элленбергеру) суицидального поведения также имеют свои особенности для изучаемого региона. Так, изменение культуры, разрушение общественных традиций и порядков, миграция значительно влияют на суицидальность малых народов, но в гораздо меньшей степени - на славянский слой населения. Так, суицидов в городах Томской области в 80-90-е годы было в 4-5 раз меньше, чем в деревнях. Психологическое состояние переселенцев еще с 20-х годов оценивалось исследователями как положительное, отмечалось, что процент душевных и нервных заболеваний по отношению к общему числу заболеваний у “осевших на участках переселенцев” – 3,66, а у старожилов – 4,18. То же касается и самоубийств (Нагнибеда В.Я., 1926). Переселенцы 90-х годов также не демонстрируют “аномической депрессии” в классическом смысле слова, мотивируя свое состояние безработицей и обнищанием (Попова Н.М., 1997).

В выборе способа суицида у славянского населения также существуют некоторые особенности. В Томской области, как и в России в целом, распространены суициды, и гораздо чаще – суицидальные попытки через угрозу или демонстрацию суицидального действия апеллировать к симпатии окружающих. Именно в традиционно ориентированных культурах, где хозяин дома ответствен за подобные действия, можно усматривать эквиваленты суицида. К ним относят демонстративные попытки убить себя в ответ на увольнение, голодовки, самоувечья и т.п. Как считают немецкие исследователи Хор (1958), Шолтенбранд (1931), такое демонстративное поведение имеет с настоящим суицидом то общее, что оно касается мотива смерти.

Позиция, которую окружение занимает по отношению к человеку после попытки суицида, указывает на особенности культуры и значительные культуральные различия. Часто на спасенном суициденте остается пятно, но в России чаще будится внимание и окружение демонстрирует готовность помощь, так что совершивший попытку самоубийства получает возможность определить по-другому, чем до сих пор, свое общественное положение.

Наконец, к этой же группе следует отнести то спокойное самоотречение, покорность, с которыми отдельные люди и целые группы без собственно суицидального действия сходят “на нет” (Мэрфи, 1954). Подобное поведение характерно для сельского населения Томской области. В целом особенности суицидальности в культуре славянского населения достаточно многообразны и требуют дальнейшего изучения.

РОЛЬ СОЦИАЛЬНОГО РАБОТНИКА В ОЗДОРОВЛЕНИИ ОБЩЕСТВА
Л.Н. Дубовская

Комплексный центр социального обслуживания населения Томской области


Отношения между социальной работой и государством представляют собой сложное сочетание автономии и зависимости, неизбежности и расчета, чередования периодов усиления и ослабления влияния государства. Социальная работа относится к сфере гражданского общества, к саморегулирующимся структурам современного общества, которые выступают посредниками между индивидом и государством.

Связь социальной работы с различными интеллектуальными и научными традициями, а также попытки добиться на этом пути большей профессиональной самостоятельности дают социальной работе интеллектуальную и концептуальную открытость. Все подходы, несмотря на разные исходные позиции, стремятся согласовать в современном обществе коллективные и индивидуальные потребности в принадлежности, идентификации и сплоченности. За этим поиском стоит проблема норм и нормальности, об относительности которых всегда знали социальные работники. Основополагающие принципы психодинамической психологии, различных парадигм социальной науки и педагогики постоянно подталкивали социальную работу к идее о том, что в стремлении к достижению стабильности и внутренней уверенности, как на уровне каждого отдельного индивида, так и на уровне общества в целом, следует опираться на личность в качестве активного и творческого субъекта. Людей нельзя приспособить и изменить под решения, они сами должны активно участвовать в процессе решения проблем.

Конституция определяет Российскую Федерацию как