Geum.ru

Абдурахман Авторханов ро­дился на Кавказе. По национальности чеченец. Был номенклатурным ра­ботником ЦК вкп(б). В 1937 г

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   37   38   39   40   41   42   43   44   45

1. Полиция

В деле изучения структуры послесталинского правле­ния надо различать поддающееся точному анализу изме­нение места и функций правящих групп – партии, поли­ции и армии – в системе власти от неизменной природы самой власти. Кажущееся изменение послесталинского режима есть изменение не самого режима, а изменение взаимоотношений между названными властными группа­ми внутри режима. Чтобы стало ясно, в чем суть, мас­штаб и направление изменений, необходимо вспомнить исходное положение, а именно: что такое сталинизм как доктрина и искусство управления и какова была роль каждой из этих властных групп в эпоху самого Сталина? Не думаю, что это будет большим прегрешением против авторской скромности, если я на этот вопрос отвечу вы­водом, к которому я пришел ровно 25 лет назад, значит за три года до смерти Сталина, в книге "Staline аu роuvoir"* (*Alexander Ouralov. Staline au pouvoir. Les Iles D'or, Paris, 1951), по-русски опубликованной в 1950 году под назва­нием "Покорение партии" в еженедельнике "Посев". Вот что гласил этот вывод:

"Неправда, что в СССР – "диктатура пролетариа­та". Даже больше. В СССР нет и советской власти. Прав­да только то, что существующий ныне режим называет себя "советской властью" по традиции (...) Такое назва­ние лишь выгодно маскирует подлинную природу сталин­ского режима.

Нет в СССР и диктатуры коммунистической партии, несмотря на ее шестимиллионную членскую массу. Прав­да только то, что сами большевики называют коммуни­стическую партию "авангардом трудящихся СССР", чтобы скрыть от народа лицо подлинного "авангарда" (...)

Неправда, что в СССР делят господство и власть партия и военная клика. Генералитет Советской армии является пленником своего политического опекуна – ин­ститута политических работников. Но даже и эти, по­следние, являются только посредниками, мостиком к подлинной силе, которая имеет свое собственное имя и свое собственное место в Советской армии.

Неправда, что Политбюро ЦК ВКП(б) является все­могущей сверхсилой (...) Политбюро – хотя и яркая, но все-таки лишь одна тень той действительной сверхсилы, которая стоит за каждым креслом членов Политбюро.

Сами члены Политбюро это знают точно, партия смутно догадывается, а народ апатичен к "высокой по­литике". Народ учат не думать. За всех думает, действует и диктует одна абсолютная сила.

Имя этой силы – НКВД–МВД–МГБ. (...)

Сталинский режим держится не организацией Сове­тов, не идеалами партии, не властью Политбюро, не личностью Сталина, а организацией и техникой советской политической полиции, в которой самому Сталину при­надлежит роль первого полицейского. (...)

Сказать, что НКВД есть государственная тайная полиция – это значит ничего не сказать по существу. Тайной полицией является и "Интеллидженс Сервис", но ее существование в глазах англичан так же естественно, как, скажем, естественно существование Министерства здравоохранения.

Сказать, что НКВД есть орган массовой инквизиции – значит, опять-таки, ничего не сказать по существу, ибо массовой инквизицией было и Гестапо, хотя его шеф Гиммлер не годился бы и в сержанты Государственной безопасности.

Сказать, что НКВД есть "государство в государст­ве", значит умалить значение НКВД, ибо сама постанов­ка вопроса допускает наличие двух сил: нормального государства и сверхнормального НКВД; в то время как сила одна – универсальный чекизм. Чекизм государствен­ный, чекизм партийный, чекизм коллективный, чекизм индивидуальный. Чекизм в идеологии, чекизм на практи­ке. Чекизм сверху донизу. Чекизм от всемогущего Стали­на до ничтожного сексота" ("Посев", № 41 (228), 8 ок­тября 1950, стр. 13-14).

Таков был классический сталинизм. Что же изменилось с тех пор? Охарактеризованная здесь чекистская субстанция режима не изменилась ни на йоту, но во внутренней его структуре произошла пере­движка сил. Изменились роль и удельный вес властных групп между собою, что и создает вовне иллюзию изме­нения самой природы послесталинской диктатуры. Мы привыкли видеть и констатировать только главный факт: тиранию режима над народом, но мы с готовностью игнорировали соотношения групп внутри самого господ­ствующего класса, а именно: тиранию чекистов против самой партии и армии. В период кризиса вокруг и после смерти Сталина эти две силы и объединились между собою, чтобы лишить чекистов их ведущей роли, поста­вив их под контроль партии, как это было при Ленине. Сделать это партия могла лишь апеллируя к народу и разоблачая злодеяния чекистов. Но кто посягал на чеки­стов, тот посягал на самого Сталина. Игра была слож­ная, трудная и весьма рискованная для судьбы всего режима. Куда легче было объявить Берия международ­ным шпионом, чем совершить богоубийство – объявить Сталина главным преступником. Со Сталиным у его учеников было связано все святое в идеологии, политике, карьере, дружбе. Сталин и привел их к вершине власти через трупы самих отцов Октября. Долг признательности и общеизвестный факт совместных преступлений со своим учителем как будто должны были удержать учеников от того, чтобы посягнуть на самого Сталина. Однако поли­тике вообще, большевистской политике в особенности, чужды как святость исторических воспоминаний, так и всякие морально-этические побуждения вроде совести, чести, долга, благодарности... Партаппарат, поддержан­ный армией, решил пойти на калькулированный риск, чтобы восстановить свою власть и тем самым спасти весь режим: он объявил Сталина лже-богом. Более того, он во всеуслышание обнародовал, что все преступления режима совершены лишь одними чекистами во главе со Сталиным, а всеми успехами режима страна обязана в мирное время – партии, а в военное время – партии и армии.

Вот этот союз партии и армии сделал возможным поголовное уничтожение ведущих чинов чекистского кор­пуса во главе с тремя министрами госбезопасности Мер­куловым, Абакумовым и Берия, осуждение их преступле­ний, как и преступлений их вдохновителя и организатора Сталина на двух съездах партии – на XX и XXII. Однако наследники Сталина хорошо знали не только то, что они сейчас делают, но и то, кому сам режим обязан своим существованием – чекистскому корпусу в лице его воору­женных сил и тайной полиции. Они хорошо помнили слова Ленина, что без ЧК коммунистическая диктатура не может существовать (Ленин, 3-е изд., т. XXVII, стр. 140). Наследники Сталина поэтому боролись не против институции, а против лиц, не против полицейской сущ­ности государства, а против полицейской диктатуры над партией. Результаты известны: партия из вспомогатель­ной силы полиции стала ведущей силой, а политическая полиция из ведущей силы превратилась во вспомога­тельную силу партии. Однако от этого перемещения слагаемых властных групп сумма не изменилась. Только полиция перестала быть всемогущей, но само советское государство не перестало быть полицейским.

Глубины своего падения полиция достигла на XXII съезде, когда Хрущев принудил нынешних узурпаторов своей власти открыто осудить на этом съезде террори­стическую практику советской тайной полиции во главе со Сталиным. Былая легенда рыцарей революции, всеоб­щая слава всезнающих, всемогущих, никогда не ошибаю­щихся чекистов была разоблачена самой партией. Теперь не только страна, но и весь мир увидел советское поли­цейское чудовище во всей его омерзительной наготе.

Но Хрущев ошибался, когда думал, что можно управ­лять полицейским режимом, разнося полицию, еще боль­ше ошибался он, когда недооценивал ее неисчерпаемый запас подлости и коварства даже по отношению к вер­ховным авторитетам власти. Он потом и стал сам жерт­вой этой недооценки. С падением Хрущева началось новое восхождение к власти политической полиции, сопровож­даемое самыми интенсивными попытками реабилитации "органов". Пускаются в ход новые легенды вроде того, что "органы" всё-таки никогда не ошибались, а ошиба­лись лишь отдельные люди (Ежов и Берия), зато у орга­нов были и бессмертные герои, как каторжник Дзержин­ский и международный шпион Зорге. Пошли невиданные даже в эпоху ежовщины восхваления доблестных дел чекистов в бесчисленных статьях, очерках, книгах, филь­мах, с заданием создать положительный чистый тип че­кистского героя в литературе, как будто в клоаке соци­альных подонков вообще можно найти чистый тип. Да это и не было истинной целью "социального заказа" – цель была другая: создать психологический климат для возвращения сети КГБ в состав руководящей иерархии партийных органов от ЦК до местных комитетов. Вспом­ним, что КГБ был настолько дискредитирован и дискри­минирован, что его глава Семичастный до самого свер­жения Хрущева был лишь кандидатом в члены ЦК, а профессиональных чекистов вообще не ввели в состав ЦК. Официальный сигнал к реабилитации КГБ был дан назна­чением секретаря ЦК Андропова председателем КГБ с одновременным избранием его сначала кандидатом, а потом и членом Политбюро, а его трех заместителей – в состав ЦК. Как и надо было ожидать, то же самое повто­рилось и на местах – местные начальники КГБ, которых при Хрущеве держали на почтительном расстоянии от парторганов, теперь стали автоматически членами бюро обкомов, крайкомов и ЦК республик.

Речь не идет о карьере личностей, здесь происходит реабилитация институции, более того, происходит пре­вращение КГБ из былого при Хрущеве вспомогатель­ного органа верховной власти партаппарата в соучаст­ника этой верховной власти, как один из углов в тре­угольнике диктатуры. Так как органы КГБ в силу их специфической природы и сейчас неподконтрольны партии в своих оперативных функциях и по этой части поль­зуются полной автономией, то создается положение, когда партаппарат контролирует полицейский аппарат лишь теоретически, тогда как полицейский аппарат кон­тролирует практически каждого партаппаратчика от ген­сека до райсека. Чем выше стоит партаппаратчик, тем больше и гуще он обложен сетью КГБ, как легальной (охрана), так и нелегальной (наблюдение).

Конечно, как в методах КГБ, так и в его личном составе произошли серьезные изменения, вытекающие из изменившихся условий. В определенном смысле можно говорить и о новом типе чекиста. Ленинский чекист был полууголовником-полуреволюционером, который боролся с действительными врагами большевизма, нарек сам себя прозвищем "обнаженный меч пролетариата"; сталинский энкаведист был полным уголовником и открытым цини­ком, который боролся с мнимыми "врагами народа", а вот современный кагебист – тотальный ханжа. Он заявил себя с самого начала как специалист по профилак­тике преступлений и был не прочь отмежеваться от ста­линского энкаведиста ("мы – не те") или выдать себя за вашего спасителя ("мы хотим вам только помочь"), – явно опутывая вас паутиной лжи, клеветы и провокации. Однако стоит подследственному проявить твердость и поймать кагебиста на лжи, как он тут же в вспышке гнева выдает свою истинную физиономию: "Это ваше счастье, что сейчас не сталинские времена!" (вспомните выступле­ние литературного кагебиста Шолохова на XXIV съезде против Синявского и Даниэля). И все-таки он не тот тупой и малоинтеллигентный инквизитор сталинских вре­мен, единственной специальностью которого были физи­ческие пытки. Он бюрократ с вузовским дипломом, про­пущенный дополнительно через особую школу специали­стов духовных пыток. Где у сталинского чекиста безду­шие было органическое, а потому и естественное, там у брежневских кагебистов оно маскируется под наигранное добродушие. Там, где сталинский чекист подследственно­го убивал медленной физической смертью, там новый, брежневский убивает духовно. "Если убить в человеке всё, что в нем есть человеческого – совесть, честь, убеж­дения – тогда он весь в вашей власти, и значит, на вашей службе, поэтому незачем, даже вредно его убивать фи­зически", – такова философия новой психологической инквизиции. Это не значит, конечно, что физические пыт­ки вообще исчезли, но они носят теперь не массовый, а индивидуальный характер.

Беспримерным в истории надо признать ставшее почти бытовым явлением великое зло, самый убийствен­ный бич на теле народа: всеобъемлющее, вездесущее сексотство. Это тоже родное дитя Сталина. В разгар ежовщины, 20 декабря 1937 года, к 20 годовщине Чека Сталин устами Микояна выдвинул лозунг: "Каждый трудящийся СССР должен стать помощником НКВД" ("Правда", 21 декабря 1937 г.). Конечно, даже Сталин этого не до­бился. Но это было и остается и сегодня идеалом КГБ, к которому он стремится неистово, последовательно и при помощи самых преступных методов. Сколько профессио­нальных чекистов в стране? Как велика сеть нештатных секретных сотрудников ("сексотов") КГБ? По данным западных разведок, в КГБ работают 420 тысяч сотрудни­ков, из них на Западе 10 тыс., а какое число составляет армия нештатных, так называемых "кооптированных" агентов, не может знать никакая разведка, кроме самого КГБ. Но одно мы знаем достоверно: каждый взрослый гражданин обоего пола 250-миллионного советского наро­да, охваченного строжайшей паспортной системой, нахо­дится на примете, а то и на учете КГБ и под постоянным наблюдением его сексотской сети. Это тотальное наблю­дение, совершенно невозможное в таком масштабе ни в одной из стран с обычным фашистским строем, легко осуществляется при высшем типе фашизма – при ком­мунистической диктатуре, так как здесь нация слагается не из личностей, а из принудительных коллективов, чле­ны которых несут круговую ответственность друг за дру­га. В каждом из таких коллективов КГБ имеет свои ле­гальные органы под различными наименованиями и неле­гальную агентуру из членов этих же коллективов. Это относится и к самой коммунистической партии. Ленин говорил, что каждый хороший коммунист должен быть и хорошим чекистом. Поэтому Сталин поступил как после­довательный ленинец, когда он разрешил ОГПУ органи­зовать свою агентурную сеть и внутри партии. Более того, Сталин организовал дополнительно свою личную агентурную сеть по наблюдению и шпионажу и над самим партийным активом. Во главе этой сети находился "Осо­бый сектор" личного кабинета Сталина. Таким образом, партия оказалась в щупальцах двойной сети шпионажа – внутрипартийного и общегосударственного. Хрущев лик­видировал шпионаж против актива партии, реорганизо­вав "Особый сектор" и его низовую сеть в обычные секретные "Секторы" при партийных комитетах, какими они были до Сталина, но ни Хрущев, ни тем более Бреж­нев не ликвидировал агентурную сеть КГБ внутри партии. Вероятно, она сейчас еще более расширяется.

Кто и как попадает в сеть сексотов? Как правило, в свою агентурную сеть КГБ вербует подонки общества, асоциальные элементы, пойманных и непойманных пре­ступников, людей с моральным изъяном, слабовольных людей, проституток, воров, бандитов, завзятых карьери­стов, просто платных агентов, а также "идейных аген­тов" из среды партийцев, комсомольцев и даже пионеров типа пресловутого Павлика Морозова. У Сталина метод вербовки был очень простой – интересного для НКВД человека вызывали в Секретно-политический отдел и ста­вили перед выбором: остаться в этом учреждении в каче­стве заключенного или выйти на волю в качестве его агента. Сегодня положение изменилось. Наиболее дейст­венный метод вербовки сейчас – шантаж. Метод мате­риальных, академических, служебных (карьера) привиле­гий, создаваемых КГБ для своих агентов, тоже приме­няется наиболее широко как раз в нынешних условиях.

Так называемая "международная разрядка" явилась давно желанным праздником на улице чекистов. КГБ выдвинул негласную доктрину: между разрядкой вовне и безопасностью внутри существует функциональная связь – чем шире разрядка, тем больше опасности идеологи­ческих диверсий Запада против СССР. Отсюда – само собою разумеющийся вывод: увеличить власть и штат КГБ, расширить его агентурную сеть, изолировать со­ветских граждан от иностранцев, закрыть поток инфор­мации извне в СССР, из СССР вовне. На языке чекистов циркуляция свободной информации между Западом и СССР и есть "идеологическая диверсия". Единство поли­тической полиции и полицейской идеологии режима нигде так наглядно не выпирает наружу, как в вопросах раз­рядки, но оно же демонстрирует и глубокое противоречие между коренными интересами государства – получить через разрядку кредиты, технику и технологию от Запа­да – и прямо-таки животным страхом КГБ и партии перед неизбежной в этом случае циркуляцией между СССР и Западом людей, идей и информации.

В Кремле знают, что современное советское инду­стриальное общество не наделено иммунитетом против самой опасной для него заразы – духовной свободы, тогда как само советское государство может существо­вать только как закрытое государство или его вовсе не будет, по крайней мере, в его нынешнем виде.

Но если в истории есть вообще что-нибудь необрати­мое, то это тот процесс духовной эмансипации народов СССР, который начался в 60-х годах с появлением Демо­кратического движения, Самиздата, "Хроники" и расту­щей армии инакомыслящих. Необратимым потому, что этот процесс не результат акций мифических диверсантов извне, не наносное явление, идущее от зарубежных ра­диостанций, а внутренний закономерный процесс в стране сплошной грамотности и многомиллионной интеллиген­ции. "В России нет свободы печати, но кто скажет, что в ней нет и свободы мысли?", – сказал один инакомы­слящий (А. Есенин-Вольпин. Весенний лист. Нью-Йорк, 1961, стр. 170). Вот эта никакой полицией в мире не истребимая воля к свободной мысли как народа, так и народной интеллигенции, соприкасаясь со свободной мыслью Запада, оплодотворяется новыми идеями, полу­чает новые возбудители, новые творческие импульсы. Все это вместе взятое угрожает появлением духовной альтер­нативы, которая может стать знаменем широкого освободительного движения. Вот почему в Кремле полны решимости сделать разрядку дорогой одностороннего движения для привилегированных – открытой для КГБ и КПСС, но закрытой для рядовых советских граждан. Вот почему родилась в Кремле и новая теория об исклю­чительной роли КГБ в эпоху разрядки. Разрядка выдви­нула чекистский корпус на передний край инфильтрации вовне и репрессий внутри, тем самым увеличила его влияние в "треугольнике диктатуры". Перейдем к партии.


2. Партия

На членском билете КПСС красуются слова Ленина: "Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи". Если обра­титься к генетическим истокам этого "ума, чести и сове­сти", очень многое становится понятным в трагедии великой страны и ее несчастных народов. Ленин называл русский народ нацией рабов, нацией Обломовых, а ставку для освобождения рабов и перековки Обломовых делал на социальных подонков русского общества. В известную формулу "пролетариат и беднейшее крестьянство, как движущие силы революции", Ленин включал также люм­пен-пролетариат и деревенскую голытьбу. Ленин писал:

"Везде, где можно, мы будем стремиться организо­вывать свои комитеты, комитеты социал-демократиче­ской партии. Туда войдут и крестьяне, и пауперы, и интеллигенты, и проститутки" (Ленин. Соч., 4-е изд., т. 9, стр. 214).

Ленин предвидел возражения со стороны подлинных рабочих против такого принципа организации рабочей партии. Поэтому он разъяснял:

"Городской и промышленный пролетариат неизбеж­но будет основным ядром нашей социал-демократиче­ской партии, но привлекать к ней... мы должны всех без исключения: и кустарей, и пауперов, и нищих, и прислугу, и босяков, и проституток..." (там же, стр. 214-215). Та­кова характеристика Ленина социально-исторических кор­ней КПСС. Однако нынешняя КПСС только духовно обитает в этом своем родословном очаге, а внешне она вполне порядочная буржуазно-мещанская партия. Начнем с общеизвестного факта, вся чудовищность которого за­слонена удивительной природой человека привыкать ко всему: население СССР в отношении своих гражданских прав делится на два, резко противоположных класса: граждане первого класса – это члены КПСС числом свыше 14 миллионов человек, составляющих лишь 6% от общего населения страны, и граждане второго класса – это 94% беспартийного населения. К этому делению со­ветских граждан на "первоклассных" и "второклассных" или на партийных и беспартийных настолько привыкли, что само население даже не замечает глубочайшей право­вой и вытекающей отсюда материальной дискримина­ции, которой подвергаются эти 94%. СССР – это уни­кальное государство исполинской бюрократии, в котором всё взрослое население от генсека до ассенизатора, от министра до чистильщика, от ученого до писателя, от рабочего до колхозника является его наемниками, а ос­тальные – иждивенцами.

Но занимать командные посты и делать какую-либо государственную, хозяйственную, академическую и даже творческую карьеру могут только члены первого класса. Какие бы выдающиеся таланты он ни имел, но беспар­тийный в условиях СССР не может быть министром, директором, командиром, дипломатом, председателем колхоза, заведующим почтой.

Составляя высший класс по отношению к беспартий­ным, КПСС внутри, однако, тоже неоднородна. Члены партии делятся также на два класса, нашедших свое юри­дическое закрепление в Уставе партии (§ 29): первый класс – так называемый "партактив" – около двух миллионов человек, второй класс – это "пассив" партии – сюда входят все остальные. Дорога из "пассива" в "актив" партии не усеяна розами, тут происходит почти по Дарвину жестокий естественный отбор, в котором наиболее сильные и наименее разборчивые в моральном отношении пожирают своих конкурентов. Партиец, по­павший таким образом в "актив партии" – это уже вроде потомственного партийного дворянина со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Его можно переме­щать, наказать, его можно даже расстрелять, но разжа­ловать, исключить его из номенклатуры уже нельзя.

Партактив тоже делится на два разряда – первый разряд идет по вертикали – иерархия партаппарата (сверху вниз от ЦК до первичного парткома) – это та самая армия партаппаратчиков, около 300 тыс. человек, которая с полным основанием может сказать: "СССР -это мы"; второй разряд идет по горизонтали – иерар­хия ведомственной бюрократии (административная, хо­зяйственная, профсоюзная, комсомольская, культурно-идеологическая) – около 6 700 тысяч человек. "Верти­кальная иерархия" законодательствует и распределяет со­циальную продукцию государства, а "горизонтальная иерархия" администрирует и исполняет. Стандарт жизни и круг материальных привилегий активиста прямо зависят от ступени в пирамиде власти, которую он занимает. Лю­ди, которые находятся на самой вершине пирамиды, име­ют просто открытые счета в Госбанке.

Каков политико-психологический и деловой облик партаппаратчика?

Сначала немного статистики, которая весьма важна для понимания социальной функции и делового лица партии и партаппаратчика.

По состоянию на 1 января 1973 года всего коммуни­стов 14 821 031 человек. КПСС по догмам ее идеологов считается "партией рабочего класса". Ленин требовал, чтобы соотношение между интеллигенцией и рабочими в партии было сто рабочих на одного интеллигента. Со­ответственно были введены жесткие уставные ограниче­ния для вступающих в партию интеллигентов и бюро­кратов.

Однако сегодняшняя "партия Ленина" – класси­ческая партия бюрократов: из названного числа коммуни­стов так называемых рабочих 40,7%, а бюрократов – 44,6% (журнал "Партийная жизнь", № 14, 1973, стр. 14-15; и далее данные из этого журнала). Причем в графе "рабочие" числятся и так называемые бывшие "рабочие" вроде Брежнева. Специалистов с высшим и средним специальным образованием в партии 6 561 000 человек или 44,3% (стр. 17). (Интересно для сравнения: общее число всех специалистов по СССР в 1974 году составило 21 400000 человек, см. "Правду" от 4.7.1975.) Еще на­гляднее видно интеллигентско-бюрократическое лицо пар­тии по образовательному цензу ее членов – 59,9% ком­мунистов имеют высшее и полное среднее образование. По национальному лицу партия вполне интернациональ­на, хотя "коэффициент насыщенности" коммунистами в русских районах выше, чем в национальных. Более трех четвертей членов КПСС вступили в партию после войны, из них около 9 миллионов (68,5%) после смерти Сталина (стр. 10, 18). Женщины составляют в партии 23,0%. Более двух третей в партии – люди от 20 до 50 лет. (Интересное сравнение для "конфликта поколений" – этой сравнительно молодой партией руководит иерархия стариков: секретари обкомов имеют возраст около 60-65 лет, Политбюро – около 70 лет.) Партийная элита со­стоит из двух корпусов – общий "комитетский кор­пус", который по Уставу (но не фактически!) руководит партией и государством на всех уровнях. Он начинается от пленума ЦК и кончается на партбюро, парткоме или секретаре первичной организации. Этот "комитетский корпус" считается избранным органом на съезде, конфе­ренции и собрании. Он составляет сегодня 1 801 000 чело­век (стр. 24). Они и есть "актив партии". Они руководи­тели всех отраслей жизни, и в качестве таковых их и вы­бирают в комитеты. Профессиональных партаппаратчи­ков в "комитетском корпусе", начиная от райкома и до ЦК, только 290 000 человек (16,2%). Но они как раз есть то ядро, которое руководит самим "комитетским корпу­сом". Его можно назвать "секретарским корпусом" (Карл Радек шутил: "Сначала был матриархат, потом патриархат, а теперь – секретариат!"). Они – дипломи­рованные бюрократы, большинство из которых окончило технические вузы (60%), дополнительно еще высшие партийные школы (50%), и почти все имеют высшее образование – секретари райкомов и горкомов – 97,7%, обкомов и ЦК республик – 99,2% (стр. 25).

Партаппаратчики утверждают, что они вовсе не партаппаратчики, а идейные марксисты и "профессио­нальные революционеры" ленинской школы. В опреде­ленном смысле это верно. Они унаследовали от Маркса социальную фразеологию, от Ленина – технику заговор­щиков, от Сталина – мастерство властвования.

Со времени своего появления на русской сцене тип большевистского активиста претерпел коренное перерож­дение из идеалиста, у истоков большевизма, в обыкно­венного карьериста наших дней. Мотивы и ситуации рождали и соответствующие типы. Ленинского профес­сионального революционера-бунтаря подкарауливали в перспективе арест, тюрьма, каторга, а то и виселица; если сумел бежать из заключения – подполье или эмиграция. Людей, которые вступают сейчас в партию с вузовским дипломом и "диалектической" совестью, ждут впереди блестящая карьера, привилегии, материальная беззабот­ность на полном иждивении партийного государства. Если бы Ленину пришлось делать Октябрьскую револю­цию руками нынешней КПСС, то она никогда бы не со­стоялась.

Дорога к вершине власти, а значит и к материально­му благополучию советского гражданина ведет, стало быть, лишь через КПСС. Отсюда и тяготение к партии. Это звучит как анекдот, но это ведь факт, который сооб­щил нам Самиздат: в Грузии за партбилет дают 500 руб­лей!

Часто задают вопрос: есть ли хотя бы на самой вер­шине идейно убежденные люди? Конечно, нет. Последних фанатиков там истребил Сталин до войны. Уже с конца тридцатых годов можно было констатировать общую закономерность: чем выше вы поднимались по ступеням партийной пирамиды власти, тем меньше вы встречали идейных коммунистов, а на самой вершине сидели и сидят абсолютные циники, у которых был и остается один иде­ал: абсолютная власть. Внешняя кажущаяся "коммуни-стичность" советского общества в виде национализации средств производства с коллективизацией самих людей есть чистейшая фикция, ибо национализация произведена не в пользу общества, даже не в пользу государства, а в пользу партии, чтобы сделать ее диктатуру тотальной и тоталитарной. С этой большевизации русской националь­ной экономики собственно и началось социальное и идей­ное перерождение партии. Сам Ленин это предвидел, но это его пророчество никогда не цитируется в Москве. Давайте сделаем это мы. В декабре 1919 года Ленин го­ворил:

"К правящей партии примыкают худшие элементы уже потому, что эта партия есть правящая" (Ленин, 4-е изд., т. 30, стр. 164), а в 1920 году добавил: "Мы боимся чрезмерного расширения партии, ибо к правительствен­ной партии неминуемо стремятся примазаться карьери­сты и проходимцы, которые заслуживают только того, чтобы их расстреливать" (3-е изд., т. XXV, стр. 193). (Заметим, что когда Ленин это писал, в партии не было и полмиллиона человек.).

Это пророчество о разбухании партии за счет "карье­ристов и проходимцев" сбылось в масштабе, который едва ли мог предвидеть и Ленин.

Может создаться впечатление, что мы обвиняем на­следников Ленина в том, что они отказались от коммуни­стических идей. Совершенно наоборот. Партию, которая сделала из банкротства утопических позиций коммунизма правильные выводы, ухватившись за другую идею Ленина – идею диктатуры одной партии над страной и над всем миром, надо было бы признать партией трезвых полити­ков, если бы она не продолжала выдавать банкротство за торжество, мираж за действительность, новоклассовое советское общество за бесклассовый строй "развитого социализма". Отсюда и политическая шизофрения совре­менного партаппаратчика, у которого реальная политика вполне уживается рядом с очевидным коммунистическим бредом. Отсюда и глубокое противоречие между мнимым и сущим обликом партии, между ее "рекламной" миссией и политическим бытием, между ее социальной филосо­фией и исторической практикой. Отсюда ведь родился и тип партаппаратного двурушника: проповедует то, что не думает, действует против того, что проповедует. Это настолько распространенное явление в жизни партии, что как раз за последнее десятилетие ЦК партии в много­численных постановлениях, а партийная пресса в беско­нечных статьях требуют от партпропагандистов, чтобы они стали идейными. До чего должно быть глубоко идей­ное падение когда-то идейной партии, если ЦК требует от своих идеологов, чтобы они сами верили тому, что они проповедуют!

Теперь мы вплотную подошли к окончательной фор­мулировке ответа на поставленный выше вопрос – каков политико-психологический облик партаппаратчика? Ка­кую эволюцию он претерпел от Ленина через Сталина к Хрущеву и Брежневу? Пока Ленин отсиживал гибель им­перии за границей, в России орудовали от его имени два резко выраженных типа партаппаратчика-"комитетчика": один – "профессиональный революционер" (линия Сверд­лова), другой – профессиональный грабитель-"экс" (ли­ния Коба-Сталина). Грабители-"эксы" были интенданта­ми революции. После большевистской революции оба типа, с некоторым преобладанием сталинской линии ("Грабь награбленное!"), делят с Лениным захваченную власть. После смерти Ленина, после продолжительных внутрипартийных схваток "эксы"-уголовники Сталина побеждают "профессиональных революционеров". Этот сталинский партаппаратчик – представитель второго поколения большевизма – не участвовал ни в револю­ции, ни в гражданской войне, но зато активно участвовал в новой сталинской революции сверху – в насильственной индустриализации, кровавой коллективизации, а также в бесчисленных чистках – физическом уничтожении не только миллионов советских граждан, но и всей ленин­ской партии. Эта многолетняя практика инквизиции сде­лала сталинского аппаратчика чёрствым, бездушным ав­томатом в руках своего водителя. Выученный этим води­телем ценить превыше всех человеческих вожделений одну лишь власть, сталинский партаппаратчик во имя власти был способен на всё, даже на измену самому Сталину (XX съезд). Хрущевско-брежневский партаппаратчик -это "переходный тип". Будучи по воспитанию и мышле­нию чистокровным сталинистом, "переходный тип" с без­ошибочным нюхом партократа понял веяния времени -спасти основные позиции сталинизма в стране можно толь­ко отмежевавшись от самого Сталина. Так родились пре­словутая теория о "культе личности" и доктрина о воз­вращении к ленинским принципам "коллективного руко­водства". Основоположник новой доктрины о "коллек­тивности руководства", Хрущев, сам же стал жертвой своей доктрины. Именно свержение Хрущева его же со­ратниками показало крайне беспринципное двуличие "переходного типа": придя к власти через разоблачение преступлений Сталина, "переходный тип", укрепившись у руля правления, реабилитировал не только имя Сталина, но частично и его методы (процессы инакомыслящих, преследование верующих, восстановление концлагерей и изобретение того, до чего не додумался даже сам Сталин – политических психотюрем, в которых людей можно держать пожизненно).

Перейдем к характеристике армии.


3. Армия

Из трех столпов режима – партаппарата, полиции и армии – первые два, вместе или попеременно, управляли страной, а третий столп – армия – всегда была управля­емой. По социальному положению партаппарат и поли­ция бесконечно далеко стояли и стоят от народа, а армия была и остается плотью от плоти народа, она собственно и есть народ, только в военной форме. Именно это было причиной того, что правящая партийно-полицейская кли­ка ей никогда не доверяла (институт политкомиссаров раньше, система "замполитов", политотделов и полит­управлений теперь) и наиболее радикально чистила ее командный состав. Конечно, Ленин и Сталин умели ис­пользовать эту армию как против свободы русского наро­да (Кронштадт, Тамбов, антиколхозные восстания), так и против независимости нерусских народов. К ее несчастью, даже наследникам Сталина удалось использовать ее про­тив свободы чужих народов (Венгрия, Чехословакия). Более того. Ссылаясь на нее и опираясь на страшное ору­жие, которым она владеет, владыки Кремля постоянно шантажируют свободный мир, открыто вооружают и фи­нансируют так называемые "освободительные войны", революционные восстания и даже военные перевороты. И все-таки Советская армия не та, какой она была при Ста­лине. Ее эволюция от инструмента власти при Сталине к фактору власти сегодня, как одного из углов треуголь­ника диктатуры, есть исторический факт, который не может игнорировать внимательный наблюдатель. Эта эволюция открывает судьбоносную для страны перспек­тиву. Поэтому важно проследить, как это происходило.

Эволюция, приведшая к изменению роли армии, на­чалась с войны. Сперва это было скорее психологическое, а не структурное изменение. Ход и исход войны против Германии решили не партия и полиция, а армия и ее офи­церский корпус. Номинальные партийные и полицейские органы при командованиях (члены военных советов, по­литотделы, полицейские войска, особые отделы, Смерш) были лишь вспомогательными силами и полностью по­ставлены на службу армии. Впервые в истории СССР вся власть фактически перешла к армии. На войне и из войны выросли новые кадры военачальников, которым страна была обязана своим освобождением от оккупантов, а Сталин – спасением своего режима. Как раз это обстоя­тельство вызывало у Сталина сильнейшие опасения. Ста­лин знал из истории, что войны рождают не только рево­люции, но и бонапартов, не только освободителей от чу­жеземного ига, но и борцов против внутреннего деспотиз­ма. Чтобы этого не случилось, Сталин решил присвоить себе лично чужую славу – триумф военной стратегии совет­ского генералитета (легенда о "десяти сталинских ударах") и заодно избавиться от потенциальных или воображаемых бонапартов, отправив в почетную ссылку всех ведущих полководцев истекшей войны (маршалы Жуков, Воронов, Новиков, Вершинин, Богданов и др.).

В дни, когда Сталин безнадежно боролся со смертью, происходит реабилитация опальных маршалов во главе с Жуковым, а начавшаяся борьба за наследство Сталина вводит армию в совершенно непривычную для нее поли­тическую игру – в борьбу за это наследство. Ввел ее в эту рискованную игру тот, кто с ней был близко, физиче­ски связан во время войны – Хрущев. Ставка на армию оказалась для личной карьеры Хрущева успешной – при помощи армии Хрущев убрал со сцены одного за другим своих знаменитых и, казалось, могущественных соперни­ков – Берия (июнь 1953 г.), Маленкова (февраль 1955 г.), Молотова и "коллективное руководство" (июнь 1957 г.). Вот тогда впервые профессиональный военный стал со­участником власти на ее вершине – маршала Жукова сделали членом Президиума (Политбюро) ЦК. Когда Хрущев, однако, почувствовал, что своенравный и воле­вой маршал ставит интересы армии выше интересов пар­тийной клики, то он сверг и его, предварительно отправив Жукова с визитом к Тито, догадываясь, что вряд ли он сможет свергнуть Жукова, если тот будет в Москве.

Хрущев думал, что он тем самым вывел армию из игры. Но он ошибался. Ошибка выяснилась, когда Хру­щев начал ущемлять профессиональные интересы армии (план сокращения армии на 1 200 000 человек, сокращение военного бюджета, запрещение строить океанский воен­ный флот, переброска средств из военной индустрии в индустрию гражданскую). Хрущев почувствовал себя на­столько прочным в седле власти, что начал издеваться над демобилизованными генералами, посылая их дирек­торами совхозов и председателями колхозов. О самих советских генералах он однажды, критикуя свободомы­слие американских, выразился так: "Если наш генерал что-нибудь лишнее сказал, так мы его "за ушко да и на солнышко".

Хрущев, который поссорился с политической поли­цией на XX и XXII съездах, теперь поссорился и с армией. Вот этим и воспользовались его сподвижники, чтобы из­бавиться от неугодного им нового диктатора по его же рецепту – при помощи армии они его самого взяли "за ушко и выставили на солнышко".

Когда и новое руководство ЦК, пользуясь смертью маршала Малиновского, хотело вновь исключить армию из политики и поставить во главе нее гражданское лицо – секретаря ЦК Устинова, то армия, несмотря на более чем недельные уговоры, сказала "нет!" и добилась назначе­ния маршала Гречко своим министром. Таким образом, армия из объекта политики, каким она была при Ленине-Сталине, из инструмента внутрипартийных драк, каким ее сделал Хрущев, превратилась при Брежневе в субъект политики, во властную силу, в один из углов треуголь­ника диктатуры. Ввод маршала Гречко в Политбюро был юридическим оформлением фактического положения. Сегодня уже можно считать установленным, что в компе­тенцию армии входят следующие вопросы (или она поль­зуется правом вето по ним): 1) стратегическое планирова­ние и стратегическое руководство; 2) определение и пла­нирование объектов военно-промышленного комплекса советской индустрии; 3) установление политики в странах Варшавского блока; 4) установление курса и приоритетов внешней политики СССР. Ничего подобного не было не только при Сталине, но и при Хрущеве.

Приняв участие в свержении Хрущева, полиция также стала вновь соучастником власти и вернула себе полную автономию во внутренней и внешней оперативной поли­тике. Так образовалась в эру Брежнева триединая власть – партия, полиция и армия, – юридическим закрепле­нием которой и явилось включение в Политбюро глав армии и полиции.

Однако армия, особенно нынешняя армия, остается в этом треугольнике наименее надежным компонентом, если исключить отсюда политсостав. Это мы увидим, если мы проанализируем личный состав Советской ар­мии, особенно ее офицерский корпус. Офицерский корпус в Советской армии можно назвать совершенно новым социальным сословием. По существу он представляет собою советскую "военную интеллигенцию", которая живо интересуется вопросами истории, философии, лите­ратуры t искусства, будучи мастерами сложнейшей воен­ной техники современности. Достаточно упомянуть, что в 1971-72 гг. 45% офицерских должностей занимали дипло­мированные инженеры и техники, а 46% личного состава имели высшее и законченное среднее образование (журн. "Международная жизнь", № 6, 1971, стр. 106; газета "Красная звезда", 17 декабря 1972 г.). К 1975 году уже почти 100% воинов имели высшее, среднее и неполное среднее образование (маршал Гречко, "Красная звезда", 29 января 1975 г.). Среди старшего и высшего командного состава давно нет лихих, но малограмотных буденовцев. 80% командиров полков имеют высшее образование, а 82% офицеров ракетных войск стратегического назначе­ния имеют высшее военное специальное образование ("Календарь воина", М., 1974, стр. 35, "Военно-историче­ский журнал" № 11, 1971, стр. 10). Почти 100% команди­ров бригад и выше имеют высшее военное образование ("Календарь воина", там же). В личном составе армии только 22% коммунистов, но 90% офицерского состава носят формально партийные или комсомольские билеты (среди прапорщиков и мичманов только 20% партийных; см. "Красная звезда", 31 января 1973 г.; И. Грудинин, Диалектика и современное военное дело, 1971, стр. 89; "Календарь воина", там же, стр. 34). Вот почему вполне прав маршал А.А. Гречко, когда он констатирует, что современные советские "вооруженные силы неузнаваемо изменились во всех отношениях. Это качественно новые вооруженные силы" ("Правда", 4 июня 1975 г.). Вот это и ведет к образованию ряда противоречий между партией и армией.

Исконным внутренним противоречием офицерского корпуса было (а теперь еще более обостряется) противо­речие относительно компетенции между командным со­ставом и так называемым "политсоставом", который паразитирует на теле армии. Партийное опекунство над советским офицерским корпусом уникально и оскорби­тельно. Если в начале создания Красной армии оно еще понятно, ибо командный состав Красной армии состоял из беспартийных царских офицеров, над которыми прихо­дилось из-за недоверия ставить по одному коммунисту (институт политкомиссаров), то теперь, когда все командиры сами члены партии, политические офицеры не толь­ко лишни, но и вредны. Пользуясь паникой Сталина в первые два года войны, маршал Жуков ликвидировал этот институт, но партаппаратчики, почувствовав, что таким путем армия может оказаться со временем вне контроля и руководства партии, добились восстановления комиссаров, только переименовав их в "замполиты".

В истории не было и нет армии, в которой существо­вала бы такая система скрупулезных политико-полицей­ских надзорных органов, как в Советской армии: 1) пар­тийные организации с правом указаний и доносов; 2) сис­тема Главного политического управления с политотдела­ми и "замполитами"; 3) Военные советы округов, куда кроме командующего округом входят, как его надзирате­ли, начальник Политуправления округа и плюс еще регио­нальный секретарь партии (приказы командующего не действительны, если они одновременно не подписаны и членами Военного совета округа); 4) сеть "Особых отде­лов" КГБ в армии; 5) Военные советы родов войск в Мос­кве с представителями ЦК в своем составе; 6) вероятный Высший Военный совет всех вооруженных сил СССР, куда, несомненно, должен входить сам "генсек". (Произ­веденный недавно в генералы армии с вручением мар­шальской звезды Брежнев, очевидно, занял теперь и тот пост, который занимал Хрущев накануне его свержения – пост Верховного главнокомандующего.)

Таким образом, самая современная по военной техни­ке, высокоподготовленная по образованию армия надзирается все еще варварскими методами сталинских времен. Вот когда маршал Жуков вторично хотел освободить армию от этой системы партийно-полицейской опеки, Хрущев его и сверг. Свергая самого Хрущева, армия, од­нако, реабилитировала и Жукова. (Недаром "антипартийщик" маршал Жуков похоронен на Красной площади, а "субъективисту" Хрущеву в этой чести отказали.) Таким образом, сегодняшняя Советская армия уже более не ин­струмент власти, она сама власть, без которой политиче­ская власть партии – ничто. Но у этой власти есть один недостаток – она не знает, что она власть. Напоенная идеологической сивухой марксизма-ленинизма о "вели­чии" и "мудрости" партии, она дает гипнотизировать себя мифами и фикциями, да еще загонять в полицейские оковы политотделов и особых отделов. Вот здесь и за­ложено самое парадоксальное противоречие в треуголь­нике: фактической, субстанциональной властью – арми­ей – управляет зависящая от нее бесталанная политиче­ская клика, которая называет себя партией. Это проти­воестественное состояние не может долго продолжаться. Как только Советская армия осознает себя армией граж­данской, армией народа, а не партии, обозначится кризис. Когда это случится, никто не может сказать, но что об­щее веяние таково, – в этом мало сомнения.