Президиуме Российского Философского общества. Если первая монография

Вид материала

Монография

Содержание 1.1. Историзм и научное творчество 1.2. Креативные основания научного познания. Но субъект познания - это также событие и на социальном уровне. 1.3. Творчество и наука 1.4. Три парадигмы научного творчества Второй подход Третья тенденция 1.5. Проблема соотношения мышления 1.6. Социопространственное творчество Антропологическая ситуация

Подобный материал:

• Президиуме Российского Философского общества. Если первая монография, 2263.24kb.
• Российская академия наук российское философское общество секция «теория и методология, 2492.98kb.
• Северо-Кавказский государственный технический университет Ставропольское отделение, 60.46kb.
• Первая международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Проблемы современного, 42.91kb.
• Статья из Вестника Российского философского общества, №3, 2000, 85.94kb.
• Н. Г. Баранец Метаморфозы этоса российского философского сообщества в XX веке Ульяновск, 23654.89kb.
• Вестника Российского Философского Общества за 2002 год была опубликована краткая обзорная, 200.57kb.
• Н. Г. Баранец Метаморфозы этоса российского философского сообщества: в XIX начале, 5421.14kb.
• Министерство образования и науки Российской Федерации гоу впо «Северо-Кавказский государственный, 62.84kb.
• В. В. Петров Оптическая запись информации. Научное эссе, 262.33kb.

1.1. ИСТОРИЗМ И НАУЧНОЕ ТВОРЧЕСТВО

Творчество часто определяют как получение новых социально-значимых результатов или как развитие сущностных сил человека. Насколько плодотворно с методологической точки зрения такое определение? Иногда дискуссии, связанные с определением творчества напоминают наивные утверждения по поводу понимания философских категорий, когда некоторые теоретики утверждали, что «на самом деле» материя – это мир телесных, чувственно воспринимаемых объектов. Но на «самом деле» существует объективная и «субъективная реальность и от уровня развития общества и философской культуры, интересов и устремлений человека зависит, какие стороны окружающего нас мира и нашего сознания мы будем высвечивать с помощью этой категории. Можно также сказать, что «на самом деле», т.е. объективно, существует деятельность человека, которую можно оценивать с различных точек зрения /по ее характеру, результатам, способам связи с другими формами деятельности и т.д./. От целей нашего исследования зависит, какие аспекты деятельности мы будем вычленять, и делать главным объектом нашего анализа, говоря о творчестве.

Если творчество определять, как создание социально значимого нового, то оно может охватывать и процессы, происходящие в природе /засухи, наводнения, землетрясения/, а также «творческую деятельность» компьютера. Тогда объект исследования расплывается, приобретает неуловимые формы. Не отвергая значимости анализа результатов творческой деятельности и ее влияние на развитие сущностных сил человека, я думаю, что более целесообразно сосредоточить усилия философов на анализе самого творческого процесса. Его характерные особенности – поиск нового решения встающих перед человеком задач /независимо от их социальной или индивидуальной значимости/. Очевидно, что в этом можно видеть главное отличие продуктивной деятельности от репродуктивной, хотя они тесно связаны между собой. Так, уже в работах Конфуция можно найти рассуждения о том, что учиться без всяких мыслей, значит попусту терять время, но и размышления без учебы, без овладения достигнутым опытом не дают человеку ощущения прочности и надежности предлагаемых им решений. Тогда творчество можно рассматривать и как сам процесс /а не только результат/ раскрытия сущностных сил человека, как многогранное переплетение поисков и находок, надежд и разочарований, напряжения и расслабления и множество других антиномий, характерных для творчества как особого качественного состояния созидательной деятельности человека. Для его высвечивания необходим и анализ индивидуального стиля деятельности, психологическая характеристика человека, вычленение своеобразных операций и используемых для достижения определенных целей. Их выбор может определяться не только уверенностью в успешности предпринимаемых действий, но и эмоциональным удовлетворением, чувством комфорта. Изучение особенностей индивидуального стиля деятельности позволяет разрабатывать теорию формирования и усвоения стиля деятельности творческого характера в процессе обучения. Некоторые исследователи /А. Роу, Р. Кетелли и др./ выделяют характерные личные качества ученого, влияющие на творческий процесс. Это сама потребность в оригинальности и новизне, гибкость мышления, увлеченность красотой, независимость суждений и уверенность в своих силах, скептицизм, эмоциональная стабильность, доброжелательное отношение к окружающему миру и т.д.

Эти рассуждения относятся к выяснению личностно психологических предпосылок научного творчества. Но и в современной философской литературе, посвященной анализу гносеологических проблем, значительное место занимает именно исследование процесса научного творчества как высвечивание ранее остававшихся в тени сторон и свойств объективной реальности, обоснование истинности научных фактов, конструирования более совершенных научных теорий /хотя сам термин «творчество» может при этом и не упоминаться. Это работы, в которых рассматривается методология научного познания, его ценностные предпосылки, сам процесс научного открытия/¹.

Задача моей работы – выяснить место принципа историзма в научном творчестве, его эвристические функции. Принцип историзма можно рассматривать как конкретизацию общей идеи развития применительно к целям научного познания. При исследовании развивающихся систем он направлен на теоретическую реконструкцию прошлых состояний изучаемых объектов, которые не могут непосредственно наблюдаться в рамках современной экспериментальной деятельности, воспроизведение основных этапов развития и определяющих их объективных закономерностей. Историзм и системность как общенаучные принципы взаимно дополняют друг друга.

Когда речь идет о месте принципа историзма в научном творчестве, то можно услышать мнение о принципиальной несовместимости историзма и творчества. Если творчество – это создание нового, то историзм, направленный на изучение прошлого, ничем не может помочь творческому процессу. Но, в сущности, подобное рассуждение не выходит за рамки формально-логического анализа понятий.

Если же говорить о сути дела, то, не пытаясь исчерпать весь диапазон возможного применения принципа историзма в научном творчестве, остановимся на анализе отдельных аспектов.

Начнем с рассмотрения общей значимости принципа историзма как важнейшей методологической предпосылки для создания любых научных теорий, включая и те, где исторические процессы не исследуются в качестве объекта научного познания. Так, можно утверждать, что историзм необходим ученому для того, чтобы при создании новых научных концепций удержаться в рамках материалистического мировоззрения, избежать опасности субъективного идеализма. Представляется, что одной из причин гносеологических корней субъективного идеализма известного физика Э. Маха был как раз его антиисторизм.

Мах всячески подчеркивает свою близость обычному здравому смыслу. Он начинает с признания необходимости считаться с объективным существованием деревьев, домов и других людей. Поэтому любой профессор, исповедующий самые крайние формы солипсизма, забывает о нем, когда читает лекции в аудитории или благодарит министра за полученный орден². Если же он считает необходимым абстрагироваться от существования объективной реальности (как бы вынести ее за скобки), если в противоположность удвоению мира (на мир «вещей в себе» и совокупность ощущений, получаемых от этих вещей) он защищает «принцип экономии мышления» (т.е., в сущности, признание абсолютного тождества имеющихся ощущений и самих предметов), то это делается только в рамках гносеологии, только для лучшего познания мира.

Но при чем здесь антиисторизм Маха? Дело в том, что Э. Мах в своих рассуждениях в определенной мере копировал стиль мышления естествоиспытателей, исследующих явления только в разрезе времени «сейчас», оперирующих готовым знанием. В этих условиях до определенного времени они могли в известной мере довольствоваться принципом тождества ощущений и бытия, не осознавая упрощенности, приблизительности, условности подобного понимания мира. Такую позицию, отождествляющую мир объективных физических объектов с показаниями стрелок приборов, употребляющих ученым на определенном этапе его экспериментальной деятельности, трудно преодолеть, не обращаясь к помощи историзма. В сущности, только исторический анализ общественно-исторической практики убеждает в том, что объективная реальность намного богаче, многограннее той картины, которую ученый создает на любом этапе его деятельности. И, если мы не можем однозначно предсказать, какие именно новые ощущения мы получим от физических объектов завтра с использованием более современных приборов, позволяющих задавать новые вопросы природе, то мы можем сказать, что наши сегодняшние данные далеко не исчерпывают богатство многогранного мира. Именно поэтому мы не можем абстрагироваться от объективного существования мира и в области теории познания.

О том же, насколько позиции субъективного идеализма мешают научному творчеству, говорят сами основатели современной физики. Так, подчеркивая важность открытий Коперника, Кеплера, Ньютона и других величайших мыслителей прошлого, Макс Планк писал, что «опорой всей их деятельности была незыблемая уверенность в реальности их картины мира. Ввиду такого несомненного факта трудно отделаться от опасения, что ход мыслей передовых умов был бы нарушен, полет их фантазии ослаблен, а развитие науки было бы роковым образом задержано, если бы принцип экономии Маха действительно сделался центральным пунктом теории познания»³. А. Эйнштейн, рассматривая отношение Маха и Оствальда к атомистической теории, признающей объективное существование атомов, отмечает: «Предубеждение этих ученых против атомной теории можно, несомненно, отнести за счет их позитивистской философской установки. Это - интересный пример того, как философские предубеждения мешают правильной интерпретации фактов даже ученым со смелым мышлением и с тонкой интуицией»⁴.

Историзм помогает ученому не успокаиваться при создании любых логически выдержанных, изящных и привлекательных теорий, ибо всегда нужно быть готовым задавать природе новые вопросы и строить на основе полученных ответов более глубокие и совершенные теории.

Другой аспект применения историзма при создании новых научных теорий выражается в том, что ученый должен в определенной мере становиться философом, исследовать предельные основания человеческой деятельности, а именно сравнивать характер субъектно-объектных отношений, служивших основанием прежней научной теории, с их особенностями в новых условиях. Только такой анализ позволит понять границы прежней теории и наметить пути создания новой теории.

Подобному анализу уделяется значительное место в работах А. Эйнштейна: «Для физики начала девятнадцатого столетия реальность нашего внешнего мира состояла из частиц, между которыми действуют простые силы, зависящие только от расстояния»⁵. «В классической физике мы видели, что если мы знаем координаты и скорость материальной точки в известный момент времени и действующие на нее силы, мы можем предсказать ее будущую траекторию»⁶. И еще одно, особенно интересное рассуждение, где говорится, что для создания теории относительности «необходимо было составить себе ясное представление о том, что означает в физике пространственные координаты и время некоторого события. Физическое толкование пространственных координат предполагало наличие жесткого тела отсчета (система координат), которое к тому же, должно находиться в более или менее определенном состоянии движения (материальная система). При заданной инерциальной системы координаты означали результаты определенных измерений жесткими (неподвижными) стержнями. Следует постоянно иметь в виду, что предположение о том, что жесткие стержни в принципе существуют, естественно напрашивается из повседневного опыта, но по существу является произвольным. При таком толковании пространственных координат вопрос о справедливости евклидовой геометрии становится проблемой физической»⁷. Способность провести подобный философский анализ субъектно-объектных отношений с позиций материализма было существенным фактором, детерминирующим то, что именно Эйнштейну, а не другим физикам (Лоренцу, Пуанкаре, Маху), близко подходившим к сходным идеям, удалось создать теорию относительности.

Можно сказать, что и создание материалистического понимания истории К. Марксом и Ф. Энгельсом предполагало подобное исследование субъектно-объектных отношений, их динамики. Так, в их работах показывается, что формирование нового мировоззрения, ядром которого была материалистическая диалектика и материалистическое понимание истории, было возможным лишь на стадии зрелого капитализма. Именно тогда меняется в значительной мере характер субъектно-объектных отношений. Капитализм разрушал сословную систему феодального общества, он в значительной мере упростил социальные отношения, обнажив их экономическую основу.

При создании новых научных теорий важное место занимает осознание взаимосвязи исторического и логического. Общая постановка вопроса, разработанная в произведениях К.Маркса, Ф.Энгельса, выражается в том, что движение мысли, зафиксированное в определенной логической последовательности понятий или категорий, раскрывающее в теоретической форме сущность и содержание изучаемого объекта выступает как отражение исторического процесса его развития, прослеживаемого на уровне его закономерных связей, исправленное соответственно законам, которые дает сам исторический процесс. Каждый из моментов развития может рассматривать в его зрелой, наиболее развитой форме. Эти положения не дают основания говорить о существовании исторического и логического в качестве самостоятельным методов, что может таить в себе опасность преуменьшения важности теоретических аспектов в историческом познании, сведения его к хронологизму. Вернее говорить о взаимодействии, взаимодополнении исторического и логического подходов к познанию развивающихся объектов, а, в сущности, о конкретно-историческом и абстрактно-историческом подходах. Именно в работах К. Маркса впервые исторический подход включал воспроизведение исторического процесса в его внутренних закономерностях, а анализ, объяснение отдельных исторических событий в определенных конкретных ситуациях опирались на знание общих закономерностей развития.

Наиболее общая форма соотношения исторического и логического – это теория и история объекта. Логичность выступает как понятое, выраженное в системе понятий и категорий, историческое. В сущности же здесь взаимодействуют три компонента: реальная история объекта, осознанная история и использование последней для создания теоретической модели объекта. В конечном счете, здесь осуществляется в значительной мере совпадение конкретного как теоретического воспроизведения целостного объекта и логического. Поскольку совпадение логического и исторического – сложный, противоречивый процесс, необходимо специально рассмотреть его некоторые аспекты. Прежде всего, это особенности самого исторического познания, которое развивается, совершенствуется, но полученные на его основе результаты не должны оцениваться как окончательные, абсолютно истинные. Необходимо принимать во внимание, в частности, неполноту исторической летописи (т.е. следов прошлых событий), ограниченность возможностей экспериментальной деятельности (проведение экспериментов с современными явлениями позволяет строить лишь вероятностные предположения о событиях прошедшего), влияние социальной позиции историка на процесс и результаты исследований и т.д.

Принцип историзма («изучение настоящего – ключ к познанию прошлого») занимает важное место в историческом познании, так как он помогает исследованию не только результатов прошлых событий, дошедших до современности, но также дает направление и основу для теоретического воссоздания самого характера процессов и управляющих ими закономерностей. При его применении важно руководствоваться диалектико-материалистическим пониманием его теоретической предпосылки принципа историзма, осознавать противоречивое единство элементов повторяемости и неповторяемости в развитии изучаемого объекта, преодолеть опасность модернизации прошлых явлений. Поэтому можно утверждать, что положение К. Маркса «анатомия человека – ключ к пониманию анатомии обезьяны» может рассматриваться в двух разных значениях. Одно из них выражается в том, знание структуры и функционирования современных явлений даже на эмпирическом уровне позволяет высказывать предположение об отдельных чертах существования объектов прошлого. Второе, - теоретическая картина современной действительности позволяет высказывать предположения об истории объекта, поскольку сохраняются инвариантные элементы в процессе его развития. Диалектическое совпадение логического и исторического как теория и история объекта предполагает их взаимодействие. Во – первых, если знание истории объекта помогает созданию его теоретической картины, то и результаты такого исследования, в свою очередь, позволяют более глубоко понять его историю, выделить относительно самостоятельные стадии его развития и специфику их функционирования; Во – вторых, для исследования, как теории, так и истории объекта необходимо предварительное, хотя бы гипотетическое представление о характере объекта, его целостности, без которых невозможно определить границы его существования и начало возникновения. Эти знания получаются в экспериментальной деятельности на основе изучения современного этапа функционирования объекта. Затем на этом фундаменте, а также на основе анализа сохранившихся следов прошлого создаются гипотезы об истории объекта, которые проверяются практикой конкретного исторического исследования. В этом смысле теоретическое познание структуры буржуазных отношений дает возможность «заглянуть в структуру и производственные отношения всех тех погибших форм общества, из обломков и элементов которого оно было построено». В - третьих, диалектическое единство исторического и логического требует избегать модернизации прошлого, т.е. не рассматривать прежние стадии лишь как ступеньки к его последней форме. Это мешает теоретическому воссозданию специфики исторических этапов и событий, приводит к игнорированию тех особенностей, которые могли определять их важные стороны, не сохранившиеся на современном этапе. В – четвертых, последовательность понятий теоретической системы не всегда отражают буквально историческую последовательность возникновения лежащих в их основе реальных процессов и явлений, но учитывает характер их взаимосвязи, субординацию в современных условиях. /Так, в «Капитале» торговый капитал, исторически возникший ранее промышленного, рассматривается как подчиненный промышленному капиталу/. Общее же значение знания истории объекта для разработки теоретической системы его понятий выражается в том, что без этого анализа нельзя преодолеть эмпирический уровень исследования, достаточно четко осознать характер взаимосвязи, субординации современных явлений.

Другой аспект взаимосвязи исторического и логического выражается как взаимосвязь теоретической системы понятий объекта и истории знаний об этом объекте. Она может учитываться при создании любой теоретической системы понятий, но особую важность приобретает в тех случаях, когда нет возможности воссоздать историю объекта /например, в физике или химии/. Здесь необходимо учитывать целый ряд моментов. Возможны разные варианты соотношения истории объекта и истории знаний о нем. Один вариант – сохраняется устойчивость объектов как элементов объективного мира, но происходит их изменение как объектов познания по мере включения их свойств во взаимодействие с познающим субъектом, что, в частности, приводит к смене различных физических картин мира. Другой вариант – развитие социальных наук, которые в значительной мере эволюционируют и по мере реального изменения явлений, выступающих для них объектом исследования. Но и здесь было бы некорректно утверждать, что история науки буквально воспроизводит историю объекта. Более глубокое познание сущности объекта на его зрелых стадиях, более явственное обнаружение его тенденций позволяет вносить коррективы в понимание функционирования объекта, доступное ученым на предшествующих этапах.

Использование знания истории науки для разработки теоретической системы объекта – менее надежный способ, чем знание истории объекта. Здесь необходимо учитывать замечание К.Маркса о том, что ученые приходят к вычленению начала, исходных клеточек анализа трудным и сложным путем, способны «возводить жилые здания», когда еще не построен фундамент. Но, тем не менее, он также дает определенные основания для построения теоретической системы.

Осознание диалектического единства взаимодействия логического и исторического для современных ученых может служить методологической основой понимания взаимосвязи исторического и системного метода и лежащих в их основе принципов историзма и системности. По этому вопросу ведутся дискуссии, и наблюдается широкий диапазон различных мнений о взаимодополнительности этих методов, до их полной противоположности. Очевидно, характер субординации этих методов меняется с изменением объекта и целей научного исследования.


1.2. КРЕАТИВНЫЕ ОСНОВАНИЯ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ.


В современной гносеологии существует распространенная традиция /Пиаже, Лоренц, Кэмпбелл, Фоллмер и др./, согласно которой теория познания должна быть преобразована в когнитивную науку, в которой, как и во всех науках, необходимо опираться на эксперимент и математические модели. В таком случае за философией остается координация векторов когнитивных исследований и обсуждение соответствующих методологических проблем. Вместо традиционной эпистемологии, выясняющей содержательные стороны познавательного процесса, фактически предлагается позитивная методология различных языков /кодов/ конкретно-научных исследований сенсорного и ментального аппаратов индивида. Признавая правомерность такого подхода, важно, на наш взгляд, продолжать и «чисто» философский анализ, выявляя те основания познания, которые в данный момент не могут быть исследованы опытным путем и выступают как трансцендентальные /априорные/. К ним относятся: на мега-уровне – изначальный творческий потенциал мироздания; на макро-уровне – направленность жизни на все более широкое и ускоренное овладение информацией; на микроуровне /субъект познания/ - эпистемологический конструктивизм, интенциональность мышления, логико-математический аппарат и «порождающая грамматика» человеческого языка. Все эти «априоризмы» не только определяют рациональное устройство мира, но и образуют исходные предпосылки для его рационального познания. Философская линия Декарта – Лейбница – Канта – Фреге – Рассела требует, на наш взгляд, продолжения с учетом современных научных знаний.

В настоящее время наука все больше раскрывает определенную направленность всех природных процессов, что может быть понято как изначальность существования творческого потенциала универсума. В науку как бы возвращается на новом уровне телеологическая причина (энтелехия) Аристотеля. Например, говорят о глубокой целесообразности физических законов, антропном принципе вселенной, телеономии эволюционных процессов, смысле исторического развития и предназначении человека.

В истории при обсуждении творчества всегда вставал вопрос о субъекте творчества и самих механизмах креативности. Все варианты ответов, по сути, сводились к следующей альтернативе - или кто-то все сотворил согласно своему замыслу, или все произошло само собой путем проб и ошибок самой природы. В любом случае за творчеством стараются отыскать еще что-то (или кого-то) более фундаментальное. В общем, это делается, исходя, прежде всего из собственного индивидуального опыта, - ведь это “Я” являюсь субъектом моего творчества, оно - только функция моей личностной структуры. На макроуровне, когда личность физиологически, психологически, нравственно сформирована, такого рода рассуждения не вызывают сомнений. Но наука давно уже исследует другие уровни, и здесь оказывается, что любая структура есть результат определенной событийности, т.е. переплетения (ситуативности) спонтанных событий-функций, в результате чего только и появляются структуры. Иначе говоря, можно не искать за креативными процессами их носителей, как это всегда делали философы, а “остановиться” на самой функции творчества, признать креативность в качестве изначальной априорной тотальности, формы, реализации потенциала которой определяются событийно (ситуативно). То есть, сама функция креативности выступает первичной по отношению к любой структуре, обладающей творческим потенциалом.

Заметим, что в отличие от “творческого порыва” (А.Бергсон), который является жизненным мистическим началом, противостоящим косной материи, прорывающимся через нее к вершинам эволюции, тотальной креативности противостоит не материя, а, как можно догадываться, ничто, из которого творчество как бы “выдавливается”, порождая все материальные и духовные структуры. “Это похоже на выдавливание зубной пасты из тюбика, но с одним важным отличием - мы постоянно наблюдаем, сам процесс выдавливания, но никто не давит на тюбик, иначе - снова возвращение к вопросу об изначальном субъекте творчества.

Понимаемое таким образом творчество выступает как интегральная метафизическая характеристика, охватывающая все основные структурные модусы познания, а также их временнòе распределение по шкале индивидуального цикла жизни - детство, юность, зрелость, старость. С этой точки зрения, субъект познания рассматривается в рамках оппозиции: “событийность - самотворчество”. Первый полюс оппозиции выражает реализацию принципа тотальной креативности, когда множество разных событий приводит к появлению индивида как вполне определенного субъекта познания. Любой индивид - это событие на квантово-полевом и молекулярном уровне материи. Для того чтобы индивид в принципе мог получить свой генетический “пропуск” в мир, “работала” все вселенная, и в этом смысле каждый индивид находится изначально в резонансе с универсумом.

Но субъект познания - это также событие и на социальном уровне. Правы экзистенциалисты, когда говорят о заброшенности человека в мир, фактически имея в виду абсолютную неконтролируемость им всех тех событий на разных уровнях социума, которые исторически приводят к его появлению на свет, а затем в дальнейшем активно влияют на его жизнь и состояние здоровья. Каждое из событий как природного, так и социального ряда, взятое само по себе, может иметь минимальнейшее значение для свершения человека-события. Но, все-таки родившись и даже осознав в дальнейшем всю математическую ничтожность такого рода реализованной вероятности, индивид субъективно вправе рассматривать все развитие универсума как направленное, в конечном счете, на него и ведущее к аккумулированию теперь уже в нем части универсального потенциала креативности. Под этим углом зрения человек-творец и становится, говоря словами Протагора, “мерой всех вещей” остального мира.

Рассматривая себя как высшую ступень развития универсальной креативности, субъект оценивает себя, с одной стороны, как результат этой креативности универсума, а с другой, - как необходимое условие для реализации своего собственного потенциала творчества. Самотворчество сообщества индивидуумов создает новый универсум, который становится продолжением и развитием природного универсума. В резонансные отношения с ними вступает каждый член социума, и это является необходимым условием, для того чтобы каждый субъект познания наиболее полно реализовал собственный потенциал креативности.


1.3. ТВОРЧЕСТВО И НАУКА


Не приходится спорить, что природа «творит» в смысле «созидает», «производит», но «творчество природы» - это все-таки метафора. Если кому-то импонирует замена терминов «развитие», «самоорганизация» и т. п. на термин «творчество», то он может это делать. Но будет ли такое словоупотребление строгим, да и принято ли оно, скажем, в теории элементарных частиц? И в самом деле, что понимать под «творчеством нейтрино»? Мы будем соотносить понятие творчества с человеком и только с ним. Предпосылкой человеческого творчества является активность материи, взятой на всех ее уровнях. Творчество – это человеческая деятельность, создающая с помощью эвристического мышления качественно новые материальные и духовные ценности. Необходимыми моментами эвристического мышления являются интуиция и воображение.

Именно интуиция дает возможность преодолеть препятствия, возникшие на пути к познанию, осуществить прыжок мысли со ступени особенного на ступень всеобщего в научном познании, порождая нужные аналогии и ассоциации. Рассмотрим пример из истории физики. Первоначально дело сложилось так, что прерывность была приписана только веществу, а непрерывность – только свету. Таким образом, каждому особенному физическому виду материи (веществу или свету) приписывалось свое, особенное строение, особенная природа. На рубеже XIX и XX веков М. Планк открыл квант действия. «Константа Планка h» вошла в формулу излучения и благодаря ей процессы излучения и поглощения света выступили как протекающие не в форме непрерывной волны, а в форме отдельных порций – квантов света. Через пять лет после М. Планка Альберт Эйнштейн показал, что свет, состоит из множества фотонов. Возникло учение о свете, согласно которому распространение света протекало волнообразно, т.е. непрерывно, а поглощение и излучение его – прерывно, дискретными порциями. Для вещества же сохранялась прежняя концепция прерывистого характера его строения. Через некоторое время, Луи де Бройль опирается на оптико-механическую аналогию, суть которой заключалась в аналогии между внутренней энергии частицы, определяемой формулой Е = mc² (по Эйнштейну) и энергией волны определяемой формулой Е = hυ (по квантовой теории), где υ – частота колебаний, и h – постоянная Планка. Основываясь на соотношении mc ² = hυ, де Бройль отметил, что можно провести аналогию между принципом Мопертюи для частицы и принципом Ферма для сопряженной волны. Таким образом, суть созданной им волновой механики сводится к обоснованию соответствия между движением частицы и сопряженных волн в различных условиях. В 1923 году Луи де Бройль выдвинул мысль о том, что не только свет (электромагнитное поле) носит и волновой и прерывистый, квантовый характер, но и вещество должно рассматриваться как образование дискретное и волнообразное, т.е. в области микроявлений всякой частице всегда соответствует определенная волна, а всякой волне – определенная частица. Таким образом, оба особенных физических вида материи (вещество и свет) получили всеобщую характеристику и как корпускулярные, и как волновые образования.

Научное творчество необходимо и при создании новых научных тем, которые появляются в ситуации, когда невозможно сблизить существующие, как, например, тему субъекта и объекта, классической и вероятностной причинности. Дж. Холтон иллюстрирует это следующим образом: В 1927 году, вскоре после спора В. Гейзенберга и Э. Шредингера, Н. Бор предложил новый подход к решению фундаментальных проблем квантовой механики, позволивший ему принять оба члена тематической оппозиции – непрерывность и дискретность – в качестве равно адекватных картин реальности. Он понял и то, что эта оппозиция соотносится с другими парами альтернативных тем, также неподдающихся сближению и взаимопоглощению, – таких, например, как разделение и взаимосвязь субъекта и объекта или классическая и вероятностная причинность. Вывод, который Бор сделал из этих констатаций, относится к числу редчайших в истории человеческой мысли: в физику была введена новая тема, до того не осознававшаяся в качестве ее компонента. Имеется в виду тема дополнительности. В тоже время сами темы регулируют воображение ученого, являются источником его творческой активности.

Интуиция помогает преодолеть устоявшуюся "парадигму", "психологический барьер" установленного на данный момент знания, которые "неосознанно для ученого выдвигают" в ранг "существенных", значимых уже познанные свойства, связи, методы поиска решений и, тем самым, фиксируя внимание исследователя только на этих свойствах и методах, ограничивают его мышление, "затеняя" множество других свойств и методов, некоторые из которых могут иметь решающее значение для искомого открытия, решения. Именно для открытия новых идей (решений) на основе интуитивного мышления в процессе рассмотрения отдельных явлений с различных точек зрения и эффективного использования интуитивного потенциала исследователя и были созданы соответствующие методы активизации творческих способностей ученого.

В литературе по творчеству нередки обращения к «мозговому штурму», синектике, методу Дельфи. Все эти методы обладают большим потенциалом, в то же время при реализации на практике они дают, наряду с плодотворными идеями, множество абсурдных, тривиальных или просто "пустых" вариантов. При этом исследователь, спонтанно генерируя новые идеи, руководствуется, как правило, только личным опытом. Кроме того, метод "мозговых атак" в классическом виде обладает следующим рядом недостатков: низкий коэффициент использования времени "мозговой атаки", спонтанный и стихийный характер процесса генерации идей. Именно для преодоления этих недостатков В.А. Лисичкиным была разработана управляемая система генерации идей. Управление генерацией происходит путем интеллектуального воздействия на генераторов в определенные моменты времени заранее сформированными управляющими сигналами. Эта система состоит из четырех подсистем: подсистема выработки технического задания; подсистемы формирования программы генерации идей; подсистемы генерации идей; подсистемы формирования таблиц экспертных оценок и дерева целей. Для интеллектуального воздействия на генераторов в определенные моменты времени заранее сформированными управляющими сигналами руководителем коллективной генерации идей формируются 2 специальные группы экспертов:

- группа у с и л и т е л е й - специалистов по исследуемой проблеме, обладающих развитым дедуктивным мышлением;

- группа п о д а в и т е л е й - специалистов по исследуемой проблеме, обладающих развитым ассоциативным мышлением.

Идея от генератора идей (специалиста прямой и смежной профессии по исследуемой проблеме) поступает к усилителям, если идея по оценке селекторов (специалистов по исследуемой проблеме, которые в состоянии избирательно оценивать предложения и гипотезы) оригинальная или перспективная, к подавителям, если идея по оценке селекторов абсурдная или тривиальная. При этом усилители вырабатывают для генератора высказывания, логически развивающие или дополняющие оригинальную или перспективную, интуитивную идею генератора, подавители же вырабатывают подавляющие высказывания для того, чтобы заглушить интуитивное развитие абсурдной или тривиальной идеи.

На первый взгляд может показаться, что все вышерассмотренные методы не имеют отношения к интуиции, что они просто заставляют человека работать по аналогии компьютера, заменяя потенциал последнего количеством участвующих людей и т.д. На самом деле это не так. Все эти методы - это способы открытия новых идей на основе интуитивного мышления в процессе рассмотрения отдельных явлений с различных точек зрения. В каждом из этих методов эксперт-исследователь решает проблему (задачу), опираясь только на свой опыт и интуицию. Компьютер перебирает варианты, выбирая из них нужный вариант на основе формальных критериев. Но в данных методах формальные критерии отсутствуют. Прежде всего, метод мозговой атаки, метод Дельфи, синектика, управляемая система генерации идей направлены на создание благоприятной среды (атмосферы) для проявления интуитивных возможностей эксперта-исследователя. Для этого используются специальные операции - разделение этапов генерирования и анализа идей; особая программа последовательных индивидуальных опросов в письменном виде (с применением специальных анкет); и др. Никакая группа экспертов не сравнится с компьютером в скорости вычислений. Однако именно вышеприведенные методы позволяют решать слабоструктурированные и неструктурированные проблемы (задачи). При правильном употреблении они образуют схему, по которой могут более эффективно использоваться творческие способности.

Для стимулирования творческого процесса большое значение имеют и социальные факторы. Это, прежде всего наличие в обществе духа терпимости, чтобы каждый человек мог безнаказанно высказывать свое мнение. Кроме того, человек не должен столько работать для удовлетворения своих жизненных потребностей, чтобы у него не оставалось ни времени, ни сил для творческой деятельности.

Творчество важнее знания, ибо знание ограничено, творческое же воображение и интуиция охватывают все на свете, стимулируют прогресс и развитие знания.


1.4. ТРИ ПАРАДИГМЫ НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА

И ОБЫДЕННОЕ СОЗНАНИЕ


1.Творчество всегда выступало одной из главных характеристик культуры. Но что есть творческая деятельность, порождающая нечто качественно новое, никогда раньше не бывшее? Это – загадка, одна из самых интересных, привлекательных, но малоизученных, несмотря на многочисленные попытки ее исследования. Это связано с тем, что природа творчества новых ценностей таинственна. Тайна появления нового из ничего есть чудо и волшебство в прямом и непосредственном смысле этого слова. Об этом говорят многие исследователи и практики.

2. Однако задача теоретического исследования состоит в десакрализации тайны творческого процесса. Все подходы в понимании творчества можно свести к трем главным, фиксирующим источник творческого процесса, формы его протекания и роль в нем человека. Рассмотрим основные подходы.

2.1. Первый подход связан с принципиальным отрицанием объективных закономерностей в творчестве. Представители этого подхода считают творческий процесс уникальным и неповторимым интимным событием жизни личности, который невозможно тиражировать, поставив на «поток» путем предварительного рационального изучения и последующей передачи в процессе воспитания и образования. Творческий акт или есть или его нет. Если он есть, то, как результат встречи человека со сверхъестественной силой, которой он присущ по природе. И хотя все люди рождены для творчества, остается момент избранности некоторых для творческой миссии. Это – пророки в религии, гении – в искусстве, науке и философии. Поэтому творческая деятельность и не может быть понята, но лишь описана.

2.2. Второй подход основан на вере в творческие возможности самого человека, их посюсторонний характер. Поэтому он проявляется в поисках объективных характеристик творчества, открытии общих закономерностей, свойственных творческому процессу вопреки его неповторимому своеобразию в каждом конкретном случае. Попытки объективации творческого процесса и разложения его «по полочкам» могут выглядеть следующим образом. В качестве первого шага творческого процесса выступает накопление жизненных впечатлений, общее осмысление жизни. Затем идет формирование основной идеи, представляющий некий общий стержень будущего художественного произведения, модели того или иного технологического процесса. Третий этап связан с разработкой замысла, его детализацией. Наконец, реализация замысла, его материализация, воплощение в жизнь – последний шаг в этом процессе. Важное место занимает осмысление духовно-творческой и материально-творческой сторон деятельности ученого. Наконец, следует учитывать и саму творческую личность, стоящую в основе процесса. Она должна быть интегрально развитой и многосторонне одаренной.

2.3. Третья тенденция связана с попытками объяснения творчества иррациональными силами, исходящими из подсознания. Наиболее популярной разновидностью этого подхода является психоанализ З. Фрейда и его последователей. Открыв бессознательное в структуре человеческой психики, отец психоанализа стал рассматривать культуру как процесс сублимации. Он понимал под сублимацией использование могучей эротической энергии либидо в социально значимых формах деятельности.

3. Итак, видно три основные тенденции в понимании любого творческого процесса в связи с поисками источника творчества. Это - сверхсознание, сознание и подсознание, учет которых в синтезе, в интеграции и должен приблизить исследователей к пониманию тайны творчества. Программу подобной интеграции предлагает, например, Б.П. Вышеславцев в книге «Этика преображенного эроса».

4. В обыденном сознании творческие процессы имеют свою специфику. В силу того, что обыденное сознание генетически и функционально связано с повседневной жизнедеятельностью человека, оно не в состоянии эмансипироваться от практики подобно науке и философии. Это приводит обыденное мышление к определенной узости. Так, большинство рационализаторских предложений, поступающих от рабочих на заводах и фабриках, как правило, не связано с решением глобальных проблем, являясь лишь обобщением практического опыта. С другой стороны, обыденное сознание может интуитивно с легкостью переносить знания, полученные в одной ситуации, на другие ситуации, решая сложнейшие житейские вопросы, которые научное сознание не может решить в принципе.


1.5. ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ МЫШЛЕНИЯ

И ОПЫТА В НАУЧНОМ ЗНАНИИ


Важнейшей задачей человечества является познание окружающего мира. Проблема опытного и внеопытного знания разрабатывалась еще в средневековой философии. В философии нового времени она была рассмотрена на качественно ином уровне. Исследования Канта о соотношении области эмпирического (апостериорного) и трансцен­дентального (априорного) стали фундаментом для мыслителей пос­ледующих поколений в разных сферах науки. Крупнейший матема­тик двадцатого века Д. Гильберт, подводя итог своей многолет­ней творческой деятельности, рассматривает эту проблему как "вопрос о том, какая доля истинного знания приходится, с одной стороны, на мышление, а с другой - на опыт"⁸. По его мнению, ответ на этот вопрос раскроет "характер нашего естественнона­учного познания" и покажет, в каком смысле знание является ис­тиной.

Данная проблема приобрела особую остроту именно в двадцатом столетии, когда наука развивалась столь стремительно, что круп­нейшие открытия следовали буквально одно за другим, в то время как в предыдущие периоды истории человечества их разделяли ве­ка. Такая интенсивность научных исследований, обилие новых ре­зультатов выявили "глубочайшую связь между теорией и практикой, мышлением и опытом ... они взаимно подтверждают, дополняют и стимулируют друг друга". Еще более впечатляюще явление, кото­рое, по терминологии Лейбница, называется предустановленной гармонией. По мнению Гильберта, она является "прямым воплоще­нием и реализацией математических идей".

Обозревая свои исследования по основаниям математики в кон­це творческого пути, Гильберт пришел к выводу, что он по су­ществу применял "самую общую из основных идей кантовской теории познания". При формировании математического знания было необ­ходимо зафиксировать "созерцательную установку и тем самым ис­следовать условия возможности любого познания в терминах поня­тий, а одновременно и возможности опыта"⁹. Априорное оказыва­ется основополагающей установкой - "выражением некоторых обя­зательных предпосылок мышления и опыта".

Гильберт убежден, что "законы окружающего нас мира не мо­гут быть получены иначе, чем из опыта". Математика является инструментом, связующим теорию и практику, мышление и наб­людение. Более того, она способствует тому, чтобы постоянно возрастала несущая способность вынужденных явлений. Гильберт считает, что математика лежит в основе всей современной куль­туры, направленной на постижение природы разумом. Аналогичной точки зрения придерживался и Кант: "... я утверждаю, что в любом частном учении о природе можно найти науки в соб­ственном смысле лишь столько, сколько имеется в ней математики"¹⁰³.

Весьма оптимистичный человек, Гильберт считал, что "для ма­тематика не существует: "Мы не будем знать", не существует не­разрешимых проблем. Такая точка зрения вполне согласуется с духом той эпохи, в которую жил и творил этот выдающийся исследователь. Как свое научное кредо и одновременно завещание он произносит слова: "Мы должны знать. Мы будем знать"¹¹.

Г. Вейль отмечает, что математика конца девятнадцатого - на­чала двадцатого веков, одним из творцов которой был Гильберт, "достигла совершенного равновесия", счастливой гармонии между абстрактными исследованиями и решением конкретных проблем. Сов­ременной математике такой гармонии более всего не хватает. Естественные науки становятся все сложнее для изучения, при этом учеными утрачены критерии абсолютности истины. Надеж­ды открыть непреходящие, незыблемые законы стали иллюзорными. По­явились многочисленные варианты оснований математики, каждый из которых не удовлетворяет представителей других математических школ. Ученые, используя математический аппарат для решения естественнонаучных задач, не могут быть свободны от сомнений по поводу того, будут ли их труды корректными. В целом это отрицательно сказалось на применении математических методов ко многим областям: нельзя получить безупречные ре­зультаты при помощи несовершенных средств.

Необходимо попытаться заглянуть в будущее науки. Но "луч­ший метод для предвидения будущего развития математических на­ук заключается в изучении истории и нынешнего состояния этих наук"¹². Поэтому обращение к наследию Гильберта и его творческий анализ, несомненно, принесет плоды, как в научных изысканиях нашего времени, так и в будущем.


1.6. Социопространственное творчество


Творчество свою универсальность и глобальность демонстрировало многократно. Видов творчества столько, сколько видов деятельности – научное, техническое, в области искусства и т.д. Список этот никогда не может завершиться. Он может лишь пополняться и тем самым расширять и типологию творчества, а, следовательно, и его методологию, поскольку каждый вид творчества отличается специфическими средствами. Причем, в различные исторические периоды типология творчества пополнялась хотя и различными видами творчества, но легко укладывающимися в определенные социально значимые направления: техника, наука и др. Так если в периоды рабовладельческих и феодальных отношений (ремесленная цивилизация) типология творчества пополнялась главным образом за счет технических видов творчества, то в период промышленной цивилизации (с Нового Времени и по настоящее время), типология творчества пополнялась преимущественно за счет научных видов творчества. Однако, начиная с рубежа 20-21 веков все более заметную роль начинают играть виды творчества по преобразованию социального пространства – социопространственное творчество. А поскольку социопространственное творчество лишь начинает входить в ареал ведущих направлений, то здесь возможно рассмотреть только базовые его положения: природу, суть и средства.

АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ

Антропологическая ситуация, возникшая в последнее время и ставшая одной из основных причин активизации социопространственного творчества, имеет свои исторические предпосылки в предшествующей рационалистической цивилизации.

Рационалистическая цивилизация. Индустриальная эра с ведущим в ней промышленным, машинным способом производства стала реальностью со времени научно-технической революции, с эпохи Ренессанса, с Нового Времени. С этого времени начинает свою историю и современное «индустриальное общество» (Арон Р., Ростоу У.). Складываясь, индустриальное общество стало демонстрировать качественные перемены во всем, в том числе и в различных сферах занятости человека, и в самом человеке, включая его менталитет, мировоззрение.

Эти радикальные изменения проявились, прежде всего, в резком возрастании роли разума, а соответственно и роли рационального отношения везде: в жизни, в практической деятельности, в науке, в искусстве. Вскоре, рационализм стал доминирующей характеристикой мировоззрения человека промышленной эпохи. Ведь неуклонно возрастающая машинизация производства последовательно все более и более ставила человека в функциональную зависимость от промышленных технологий, пока человек, наконец, ни стал фактически придатком машинного производства, разумным исполнителем логически поверяемых программ деятельности машин, а его логически натренированная разумность ни составила основополагающее содержание его собственного, теперь уже нового, рационалистического, мировоззрения. Разум, таким образом, превратился в фетиш и панацею. Он стал пониматься главной целью и основным средством миробытия, основным критерием всего человеческого, сутью метода науки, практики и даже творчества. Рационалистическая живопись (В. Вазарелли, П.Клей, П.Мондриан и др.), интеллектуальный театр (Б.Брехт), рациональная архитектура (В.Гропиус, Ле Корбюзье, Мис Ван дер РОЭ, О.Перре и др.) стали одними из ведущих творческих направлений в 2О веке. Так, двухтысячелетний прогноз Анаксагора - Платона - Аристотеля относительно понимания сущности человека как человека разумного (НОМО SAPIENS) стал именно в это время действительно реальностью, и даже более того - символом эпохи индустриального общества.

В свете необоснованно чрезмерной рационализации жизни, а это значит и предельной зависимости от всего внешнего (машинных технологий, товарного производства, разумности правительства и т.д.), человек сам себе, в собственном рефлексивном опыте, предстал всего лишь одним из явлений природы, рядовым, а нередко и низменным, образованием в мире. Мир же напротив, предстал человеку намного более сложным и значимым образованием, чем он сам. Один из ведущих подходов этого периода – марксизм – выразил эту позицию формулой: «материя – первична, сознание – вторично» (Маркс К., Энгельс Ф., Ленин В.И. и др.). В соответствии с таким гипертрофированным видением мира и себя, стали цениться человеком и знания: знания о себе стали рассматриваться им как второстепенные, а знания о мире - как главные. А такая иерархическая мировоззренческая оппозиция - “Мир-Человек” - потребовала и соответствующего теоретико-методологического оформления. И оно возникло, это - доминирующая в индустриальном обществе так называемая “субъект-объектная модель” взаимоотношения человека с миром: субъект-объектная методология.

Субъект-объектная методология. В соответствии с субъект-объектной моделью взаимоотношения человека с миром, мир как совокупность объективных, независимых от человека, различных материальных явлений (объектов), конечно же, включает в себя и человека как одного из своих и даже наиболее разумных элементов (субъекта). Однако этой субъект-объектной моделью человеку в мире отведена довольно ограниченная роль: человек пребывает в мире, главным образом, одним путем, прикладным - путем предварительного изучения свойств этого мира (это так называемый путь «объективного» объектного познания) и на этой основе - приспособления к миру. Из такого видения главного способа человеческого бытия в мире как объектного, то есть прикладного и происходят основные положения и следствия субъект-объектной методологии, которые, имея всеобщее значение, в том числе и для различных профессиональных сфер, определяют собою социокультурный портрет эпохи по таким его характерным чертам, как экстраверсия, интеллектуализм, аналитизм, дифференциация, коллективизм, системность и др.

ЭКСТРАВЕРСИЯ. Субъект-объектная модель обусловливает возникновение у человека своеобразного комплекса недоверия к истинным источникам знания, к субъективным - собственным индивидуальным человеческим ощущениям - и тем самым она обусловливает возникновение у человека особой потребности в посредниках в его взаимоотношениях с миром. Поэтому, поиск “истинных”, “объективных” знаний о мире, а это значит - объектных знаний, исходящих не из себя, а из всего того, что существует вне человека и независимо от него, и вместе с тем, поиск неких “объективных” методов проверки этих знаний, то есть методов проверки знаний тоже внешними по отношению к себе средствами, стали рассматриваться человеком одним из главных направлений и в науке, и в практике его взаимоотношений с миром. А философские, главным образом, рационалистические доктрины, обосновывающие и уточняющие именно этот путь, предстали доминантными учениями и в совокупности составили универсальные методологические основы общенаучных и специальных исследований в период индустриального общества. Любая критика в адрес этого пути поиска истины не воспринималась большинством исследователей или, напротив, воспринималась как необъективная, предвзятая или даже как намеренно вредительская для науки и практики. Поэтому, вопросы типа “разве можно получить объективное знание о мире, идя не от человека к миру, а, напротив - от мира к человеку, то есть, по сути, игнорируя потребности и возможности и одного из основных “элементов” мира, и главного “инструмента” его познания - человека?”, в лучшем случае, игнорировались учеными.

ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМ. Закономерным следствием становления промышленной эпохи с ее субъект-объектным мировоззрением стал бурный рассвет науки, особенно объектных, то есть естественнонаучных и научно-технических исследований, что обозначилось как научно-техническая революция. Знания, естественно главным образом объектные, все более и более стали рассматриваться главным условием роста благосостояния человечества (чем больше знаний, тем больше блага), пока, наконец, знаниевая культура, а соответственно и фетиш интеллекта ни стали ведущими ценностями в обществе. Многие мыслители по разным поводам указывали на эту особенность нашей цивилизации. Характерно в этом смысле высказывание Л.Шестова, резюмирующее его анализ античного и современного типов мышления: “Постулатом” современного, как и античного мышления продолжает оставаться убеждение: знание равняется добродетели, равняется вечному спасению...”. В соответствии с такой фетишизацией знаний и интеллекта, и ценность человека стала определяться, прежде всего, его знаниями, эрудированностью, интеллектом. А представления об их доминирующей роли в научной практике породили идею о “ноосфере” (П.Тейяр де Шарден, Э.Ле-Руа, В.И.Вернадский).

Естественно, и образование человека (и общее, и профессиональное) стало, главным образом, объектным рационалистическим, причем преимущественно - знаниевым, интеллектуальным. Знания стали и главным предметом самообразования, в основном путем их собирания и коллекционирования. Так возникла мода на энциклопедизм как на своеобразный критерий образованности, а соответственно и - на домашние библиотеки и на исследования в области энциклопедизма: со времен Ломоносова М.В. сложилось устойчивое научное направление – работа над энциклопедиями и толковыми словарями. Сфера воспитания тоже сориентировалась на интеллектуализм и эрудированность человека как на главный предмет и основной критерий эффективности воспитательной работы. Хотя естественно, такой рационалистический крен в воспитании не мог не осуществляться в ущерб развитию многих других важнейших качеств человека и средств его бытия: нравственности, сферы чувств, потребностей в труде, мире, взаимопонимании, свободе и др. Так сложилась ущербная по своей сути методологическая основа для организации воспитательно-образовательного процесса становления одностороннего человека – рационалистического, ориентированного на объектные знания, а, следовательно - на зависимость от внешних обстоятельств. Это порождало такие его качества как интеллектуальная натренированность и одновременно с этим – безнравственность, безответственность и агрессивность.

АНАЛИТИЗМ. Взаимоотношения человека (единичного конечного существа) с миром (вечной бесконечной субстанцией), главным образом, посредством знаний о последнем неизменно всегда вели, ведут и будут вести к аспектному видению (Б.Спиноза), аналитическому мышлению, дифференциальному исследовательскому подходу: к расчленению изучаемого на его составные части и познанию их. Вследствие такого взаимоотношения человека с миром сложился редукционистский менталитет, а вслед за ним - и агрессивное поведение. Ведь расчленение изучаемого, особенно социального содержания, на его составные части, а нередко и на противоположные части (поскольку это легче) и познание их методом сопоставления, сравнения провоцировало смотреть на эти противоположности под этическим углом зрения как на «положительные или отрицательные», «плохие или хорошие», «добрые или злые», а значит и провоцировало соответствующее ангажированное отношение, вплоть до агрессивного.

Так мир предстал перед человеком своими составными частями, элементами - “компонентным составом” - как некое дифференциальное образование, состоящее из бесконечного множества бесконечно делимых компонентов, что и отразило собою атомистическое мировоззрение, возникшее первоначально у древних атомистическим учением, а позднее проявившееся в различных науках, например, в физике - корпускулярной теорией, в математике - дифференциальным исчислением и др. Соответственно этому, в большинстве научных отраслей предстали главными прикладные проблемы, в частности - типологические: классификация составляющих частей какого-либо целого по различным основаниям, например, по функции (по их роли и значимости для каких-либо целей), по структуре, по геометрии, по цвету и т.д. Фундаментальная же проблематика, требующая для своего разрешения целостного видения, в частности экологические закономерности и закономерности развития (причем не только стохастического, но и даже детерминистского характера), стали восприниматься как сверхсложная глобальная проблематика, не поддающаяся возможностям человека (о чем заявил, например, “Римский клуб” в 70-х годах, указывав при этом на возникший в 20-м веке экологический кризис на планете).

ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ. В сложившейся ситуации превалирования редукционизма мышления, аспектной познавательной практики, человек мог жизнедействовать только как узкий специалист, технический разработчик, неведующий идеи общего дела, и тем самым уходящий от действительных человеческих, социальных, проблем (Федоров Н.Ф.). Так человек и стал в индустриальном обществе, главным образом, или специалистом-разработчиком различных извне ему навязываемых идей, или откровенно функционером - специалистом по обслуживанию уже функционирующей технологии или конкретного механизма, причем не только в сферах производства и управления, но главное в сфере воспроизводства человека - в области образования и воспитания. Но, из этой предельно зауженной роли человека в обществе вытекает ряд негативных мировоззренческих последствий. Так специалист, занимающийся лишь разработкой идей, а не порождением последних, в определенной мере, именно по этой причине не ответственен за последствия внедрения таких разработок. Отсюда и происходит небывалый рост профессиональной безответственности, практически, во всех сферах. А такая глобальная безответственность обусловила появление в мире, особенно в 20-м столетии, множество самых различных катаклизм и катастроф (технических, экологических, социальных).

КОЛЛЕКТИВИЗМ. В ситуации доминирования аспектного видения и дифференциального исследовательского подхода к изучению, главным образом, составных частей мира, проблема целостности не стала менее актуальной. Она лишь стала решаться специфическим образом. Целостность стала пониматься и формулироваться как качество, противоположное дифференциации - как интеграция или синтез различных компонентов реальности или разноаспектного знания о них. Так, совокупное, а это означало, в большинстве случаев, именно коллективное (бытие, действие, знание), а вслед за ним и так называемый “коллективный разум” становятся одними из главных ценностей в обществе. Но, поскольку в природе не существует коллективного мышления, оно всегда - индивидуально, то идея коллективного разума реализовывалась преимущественно в форме информационного “банка данных” оперативного или долгосрочного назначения. Хотя за использование информации из этого банка данных и принятие решений на этой основе ответственность может нести тоже лишь конкретная личность, а не коллективный разум, а точнее – коллектив, который на практике никогда не нес никакой ответственности. Поэтому и вследствие этого, превозносимая роль коллективного разума, в немалой мере, поощряла и без того возрастающую социальную безответственность конкретного человека как в обществе в целом, так и в различных профессиональных сферах его занятости.

СИСТЕМНОСТЬ. Естественно, наука промышленной эпохи пыталась решать проблемы, которые ставило индустриальное общество. Так проблему эффективного использования разнокачественной информации она стала решать, главным образом, путем поиска средств ее интегрирования в целостные картины, теории, модели (Берталанфи Л.Ф., Блауберг И.В., Богданов А.А., Садовский В.Н., Юдин Э.Г. и др.). На этом пути и возникает один из ведущих методов науки промышленной эпохи - “системный подход”: способ интегрирования, а по сути - конгломерирования, знаний, поскольку интегрирование знаний осуществляется всегда с некоторой долей произвольности, поскольку интеграции подвергаются, во-первых, часто не интегрируемые знания, а во-вторых, они интегрируются всегда конкретным человеком, а значит избирательно, предвзято (необъективно, а субъективно) как только и может человек. Поэтому, системный подход вскоре проявил себя не столько реальным эффективным научным средством, сколько одним из средств, по большей части, все же имитирующим результативность решения проблемы целостности, уводя тем самым актуальную проблематику целостного бытия от пути ее действительного разрешения.

Таким образом, рефлексия над содержанием лишь некоторых основополагающих моментов субъект-объектной методологии, методологии индустриального общества, подводит к пониманию весьма ограниченных ее возможностей: она не только не способствует разрешению многих актуальных проблем, но и уводит их решение к многочисленным социальным и профессиональным иллюзиям, заблуждениям и тупикам.

Субъект-объектный тупик. Понимание мира, главным образом, через разум и использование для этого соответствующего информационно-интеллектуального способа взаимоотношения с миром, а, в конечном счете, и построение общества по меркам разумности не привели человечество ни к пониманию искомой истины достойного человеческого бытия, ни к ощущению счастья. Более того, знаниевая культура, мало интересовавшаяся субъективными переживаниями человека и теми последствиями для него, которые возникают в результате применения того или иного знания, привела общество к духовному тупику (безнравственности, безответственности) и, как следствие этого, к социальному беспределу и экологическому кризису (катастрофическим разрушениям сложившихся социальных отношений и природной среды, ядерному и биологическому заражению, смертельным эпидемиям и т.д.).

Уже на рубеже 19-20 веков такой субъект-объектный подход стал проявлять свою ограниченность. Его основной популяризатор (наука) и его визитная карточка (рационализм) стали подвергаться все более активной критике. А в конце 20 века, когда уже обозначился переход цивилизации с индустриальных “рельс “ на новые, постиндустриальные основы бытия, стали отчетливо проявляться роль и ценность многих составных частей субъект-объектного подхода. Так в частности, знания, а соответственно и знаниевая культура почти во всех сферах стали резко обесцениваться, а идеал рационалистического благополучия человека в мире стал быстро меркнуть. Ведущие научные проблемы эпохи - проблема интеллектуального постижения реальности, проблема сознания, проблема свободы - стали осознаваться как неразрешимые теми средствами, которые столетиями пестовала рационалистическая наука (теория познания, логика, эстетика, этика, история). Вследствие этого, и основная проблема гносеологии - познаваемость мира - то же повисла в воздухе. Идеал человеческого благополучия в мире через разумное отношение к миру стал бесконечно удаляться. Действительно, почему располагая огромным и постоянно возрастающим интеллектуальным багажом (как казалось, этим главным и самым мощным в мире средством), общество, тем не менее, не только не совершенствуется, но порою деградирует. Сведение причины этого противоречия только к психобиологической ущербности самого человека как вида (христианство) или к его мощному природному инстинкту разрушения (психоанализ) привели лишь к резкой активизации в 20-м веке чрезвычайно опасных психофизиологических экспериментов над человеком на предмет совершенствования его природы, в том числе с применением психотропных средств и средств клонирования. Однако, причина стагнации процесса совершенствования человека не столько в самой природе человеческой, сколько в интерпретации ее, особенно с позиций субъект-объектного подхода, рационализма, то есть с позиций фетишизации разума, интеллекта. Ведь в действительности, именно интеллект и деформирует сознание, амбициозно эгоцентрично самовозвеличиваясь вплоть до своей противоположности, до безумия, буквально: ум порождает безумие, безумное отношение к миру, к природе, к себе. На этом фоне достижения рационалистической науки, официальной науки промышленной цивилизации, стали все более осознаваться как ошибочные, а традиционный научный подход, реализующий собой субъект-объектную модель взаимоотношения человека с миром, как заблуждение и безусловный тупик для будущей науки.

Характерно, что подобную деструктивность субъект-объектная методология проявляет повсюду, во всех профессиональных сферах.