Л. И. Сокиркиной издательство саратовского университета

Вид материала

Документы

Содержание Межкультурные особенности использования языка Библиографический список Или к вопросу динамики взаимодействия языка и культуры Библиографический список О некоторых видах монтажной композиции художественного произведения Библиографический список

Подобный материал:

• Уважаемые коллеги! Юбилейная конференция ммтт-25 проводится 24 - 26 апреля 2012 г, 23.63kb.
• Издательство с. Петербургского университета, 4243.36kb.
• Весы 2009 -№39 Альманах гуманитарных кафедр Балашовского института Саратовского государственного, 1662.41kb.
• План мероприятий: Лекции в школах г. Саратова ведущих ученых-химиков Саратовского госуниверситета,, 17.28kb.
• Пособие по спецкурсу Издательство Саратовского университета, 2369.84kb.
• Комплекс Издательство Тюменского государственного университета 2008, 5451.1kb.
• Учебное пособие Москва Издательство Российского университета дружбы народов удк 811., 4061.47kb.
• Крухмалев Евгений Алексеевич аспирант Балашовского филиала Саратовского государственного, 37.97kb.
• Учебно-методическое пособие для студентов Института истории и международных отношений, 2129.7kb.
• Учебное пособие Издательство Тюменского государственного университета 2009, 3017.16kb.

МЕЖКУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЯЗЫКА

ПРИ ОСУЩЕСТВЛЕНИИ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ


Б.Р. Могилевич

Саратовский государственный университет

Кафедра английского языка и межкультурной коммуникации


Пропаганда является коммуникативным каналом распространения идеологии, точек зрения, мнений разных индивидов, социальных групп, политических партий, стран. Язык, используемый в пропаганде, часто называют «языком политики». Основной прагматический аспект языка политики заключен в его связи с идеологией. Эта связь обусловлена семантической детерминированностью лексического состава языка политики со стороны идеологии тех слоев общества, взгляды которых эта идеология отражает [1]. Следовательно, разные идеологии коррелируют с разными языковыми кодами. Один и тот же термин может обладать разными значениями в зависимости от идеологии, которую он актуализирует.

В период противостояния капиталистической и социалистической систем термин «классовая борьба» имел отрицательную коннотацию с точки зрения капитализма и содержал положительный смысл в рамках социалистической идеологии. Другой пример: термин «nationality» (национальность) означает гражданство в странах западной демократии, а в России до недавнего времени означал этническую принадлежность.

Противостояние идеологий капиталистического и социалистического образов жизни требовало исследований по повышению эффективности пропаганды и контрпропаганды, что обусловило интерес к проблеме речевого воздействия. Этот феномен в силу своей многоаспектности находится в поле зрения лингвистики, социолингвистики, прагмалингвистики, психолингвистики и занимает важное место в социологической и психологической областях научного знания.

Известно, что любой коммуникативный акт представляет собой взаимодействие адресанта, речевого высказывания и адресата. Эффективность речевого высказывания определяется только при исследовании реакции адресата. Этот аспект коммуникативного акта изучен еще недостаточно полно. Более того, невыясненным остается вопрос о роли отдельных компонентов пропаганды и их роли в успехе/неуспехе речевого воздействия. Существует точка зрения, что речевое воздействие играет незначительную роль по сравнению с социальным воздействием [2].

Многие специалисты в области речевых коммуникаций считают, что существуют признаки влияния языка на формирование идеологии [3].

Представляет интерес диахроническое рассмотрение взаимообусловленности и взаимосвязи языка и идеологии на примере языков ГДР и ФРГ в период существования двух немецких государств, которые связаны общим историческим прошлым, после поражения фашистской Германии стали государствами с различным общественным строем, с разными идеологиями. Эти различия обусловили появление разных языковых средств в разных языках для выражения разных идеологических мировоззрений. Особенно большое значение придавалось «языку политики», оптимальным принципом которого является семантическая детерминированность терминологии со стороны идеологии. Существуют ещё другие синонимичные термины этого аспекта языка  «специальный язык политики», «функциональный стиль политики». Эти термины включают всю терминологию международных отношений и мировой экономики наряду с обозначениями реальной внутриэкономической, социальной и культурной жизни определенных государств.

Специальные словари политики ГДР включали по большей части термины политические: Arfeiterklausse – рабочий класс, Opportunismus – оппортунизм; политические жаргонизмы – языковые средства с повышенной экспрессивностью – Normenschaukelei – заниженные нормы, Jinneitsche – сторонник насильственных способов воспитания.

Язык политики ФРГ характеризовался отсутствием терминов, наличием «социальных слов», не отражающих классовую борьбу. Их семантическая детерминированность, или «идеологическая связность» проявлялась в следующем:

1) различные понятия определялись одним и тем же словом, например, Demokratie – демократия, и имели один и тот же позитивный оценочный компонент в обоих языках политики;

2) понятие обозначалось одним и тем же словом в разных словарях политики, но имело разные эмоционально-оценочные значения – Klassenkampf – классовая борьба;

3) одно и то же понятие имело разные лексические обозначения и разные оценочные значения – в ФРГ территорию ГДР называли Zone (зона), Russen zone – русская зона, Souzetzone (советская зона);

4) обозначение различных сторон общественной жизни обеих стран тоже были «идеологически связанными», например, в ГДР, Volksolizei – «народная позиция», Naurer – новатор, в ФРГ – formierte Jeseli chaft – «сформированное общество», Bundeswehr – Бундесвер и т.д.

Разработанная детальная классификация словаря политики наглядно показывает, что помимо существующего языка политики для осуществления идеологического воздействия используются слова, связанные с культурой, искусством, педагогикой, семантика которых детерминирована характером социальной системы функционирования языка  «счастье», «доверие», «родина».

Известный специалист в области социолингвистики П. Нойберт ввел понятие «идеологемы» как лингвистического инварианта с социальной релевантностью. Идеологема представляет собой обобщение языковых различий в зависимости от обозначаемых ими социальных феноменов [4]. Например, слова народ (Volk), народный представитель (Volksvertreter), народная полиция (Volkspolizei), народная республика (Volksrepublik) широко употреблялись в СМИ, научной литературе, повседневном и деловом общении, так как выражали понятия, отражающие социальное устройство общества ГДР в то время. Именно это объединяло их в идеологему – «социализм в ГДР».

Или словосочетания, широко использованные в период существования СССР («социалистический», «социалистическое соревнование», «социалистический образ жизни», «социалистический труд», «Герой социалистического труда», «социалистическое народное хозяйство» и т.д.). В странах Западной Европы и в США были распространены другие идеологемы: «рыночные отношения» (market relations), «рыночные цены» (market prices), «рыночная экономика» (market economy), «мировой рынок» (world market), «общий рынок» (Common Market). Вышеприведенные идеологемы отражали социальное устройство общества, где они создаются и находят свое применение. Более того, эти и другие примеры идеологем характеризовались употреблением в сферах диаметрально противоположных идеологий, но их лексическое единство не означало их социолингвистического и прагмалингвистического единства, вследствие обозначения ими разных социальных понятий. Многозначность идеологем отражает сложность и противоречивость общественной и социальной жизни. Лексически одинаковые единицы в процессе их использования в целях идеологического воздействия в контекстах разных идеологий и разных социальных систем и взглядов приобретают разные значения. Например, «коммуна» (community). В СССР в 20-е гг. XX в. распространение получили коммуны как объединения крестьянских хозяйств вплоть до обобществления домашней утвари и иногда проживания в одном доме. В 60-е и 70-е гг. XX в. в Европе и США появились коммуны хиппи, где совместно проживали люди, обычно молодежь, проповедовавшие отказ от моральных и нравственных ценнос-тей буржуазного образа жизни. Исследование проблем тесной связи языка и идеологии представляет собой изучение способов манипуляции общественным сознанием.

Социально-исторические предпосылки языка политики обусловлены ее публичностью, наличием огромного спектра политических течений и мнений. Семантические значения языковых единиц политики часто зависят от прагматики их использования в каждом конкретном речевом акте. Немецкий исследователь языка политики В. Дикманн опирался на бихеви-ористские концепции, согласно которым каждый конкретный речевой акт является инструментом действия, а каждый акт идеологического воздействия и есть действие, направленное на адресата. Он также считал, что эмоциональная функция языка играет решающую роль в процессе идеологического воздействия, объединяя или разъединяя социальные группы по политической принадлежности [5]. Например, разные политические движения используют одни и те же «слова-знамена» и «слова-лозунги» с положительной коннотацией в названиях своих партий и для выражения своих целей. Например, прогресс (progress), свобода (freedom), демократия (democracy), социальный (social), улучшение (improvement), развитие (development) и т.д. или названия политических партий в современной России: «Справедливая Россия», «Единая Россия», «Либерально-демократиче-ская партия России» и т.д., а также используют «слова-замены» и «слова-лозунги» в своих призывах и программах. Пример: лозунг «Единой России» – «В единстве наша сила!», лозунги «Справедливой России» – «За сильную Россию!»

Интерес представляют исследования Л.П. Якубинского, который, анализируя высказывания В.И. Ленина, предложил определение понятия слов-лозунгов. Он писал: «Лозунг возникает в определенный момент, в определенной обстановке; он имеет не только значение в узком смысле слова – словесное значение, – но и применение, объективную конкретную значимость, которая для него характерна, как и реальное значение слова» [6]. Конкретная значимость лозунга есть его стереотипизированный смысл, который оказывает определенное идеологическое воздействие. Причем лозунговые стереотипы, как и другие виды стереотипов, могут отставать от социальной действительности, и тогда лозунги превращаются во фразы. Например, слово-лозунг «Долой!» популярное сразу после Февральской и Великой Октябрьской социалистической революции, потеряло свою актуальность после укрепления советской власти. Только социально-экономи-ческое состояние общества обусловливает появление, существование и исчезновение лозунгов. Например, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – «Народ и партия едины!» – «В единстве наша сила!». Или: «Все на выборы» – «Голосуйте за …!». Основные направления изучения исполнения идеологического воздействия были изложены еще Цицероном. По его схеме, оратор для достижения успеха обязан: найти что сказать; логически структурировать текст; подобрать соответствующее лексическое оформление; запомнить все; произнести. Современные исследователи развили идеи Цицерона и внесли некоторые добавления – привлечение адресантом адресатов на свою сторону; логическое изложение текста, определение спорной проблемы, подкрепление своего мнения и опровержение взглядов оппонентов [7].

Таким образом, межкультурные особенности языкового идеологического воздействия обусловлены пространственно-временными и социокуль-турными различиями носителей языка как коммуникативного процесса.


БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Горюнов В.К. Приемы использования языка политики в целях идеологического воздействия. М., 1983. С.157.

2. Romer R. Weiser schnee – Rote Matrosen; Klassifizisrung sprachlicher Wirhun gen. DDR Dusseldorf, 1973. S.4671.

3. Клаус Г. Сила слова: Гносеологический и прагматический анализ языка. М., 1967. С.211.

4. Neubert A. Jegenstand und Jrundbegriffen einer marxistisch-leninistischen Soziolinguistik / Hrsag von Jrosse R a Heutert A. Halle (Saale), 1974. S.2546.

5. Dieckmann W. Sprache in der Politik. Heidelberg, 1969. S.121132.

6. Якубинский Л.П. Ленин о «революционной фразе» и смешанных явлениях // Печать и революция. М., 1926. №3. С.816.

7. Кузнецова Т.И., Стрельникова И.Л. Ораторское искусство в Древнем Риме. М., 1976. С.153154.


ЭТНОЛИНГВИСТИКА,

ИЛИ К ВОПРОСУ ДИНАМИКИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЯЗЫКА И КУЛЬТУРЫ


М.Б. Текеева

Карачаево-Черкесский государственный университет

Кафедра германской филологии


При изучении иностранного языка важно не только правильно понимать, что говорится, но и владеть речевыми приемами, привычными для носителей языка. Грамотность в общении предполагает не только знание лексических единиц и грамматических структур, но достижение такого уровня владения языком, которое позволит быстро реагировать на всевозможные повороты в ходе беседы; безошибочно выбирать конкретные средства из языкового арсенала и употреблять эти средства сообразно ситуации [1]. Для определения верной линии языкового поведения, правильного общения необходимо довести до автоматизма умение пользоваться грамматическими блоками и речевыми оборотами, чтобы знать, что и когда сказать [2], что не представляется возможным без формирования культурного компонента коммуникативной компетенции студентов лингвистических специальностей, т.е. приобщения к иному образу сознания и иной картине мира.

Американский антрополог Ф. Боас первым посвятил свои исследования соотношению языка и культуры как системы убеждений и ценностей [3]. Он утверждал, что нельзя понять другую культуру без непосредственного доступа к ее языку. Причем этот постулат отражает целостный подход: «…знание… языков служит важным проводником к полному пониманию обычаев и верований людей… чисто лингвистическое исследование является неотъемлемой частью скрупулезного исследования психологии народов мира» [4]. Методологически такой взгляд на роль языка означал, что лингвистические системы могут изучаться с целью понимания систем культуры [5].

Подчеркивая связь языка и культуры, Э. Сепир писал, что из всех аспектов культуры язык был первым, получившим высокоразвитую форму, и в своем совершенстве являлся предварительным условием для развития культуры в целом: «Язык приобретает все большую значимость в качестве руководящего начала в научном изучении культуры. Наивно думать, что можно понять основные принципы некоторой культуры на основе чистого наблюдения, без того ориентира, каковым является языковой символизм, только и делающий эти принципы значимыми для общества и понятными ему… Люди… находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества,  это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками».

Последователь Сепира Б. Уорф радикализировал и сделал более однозначными его взгляды. Наибольшую известность среди выводов Уорфа, сделанных на базе сопоставления индейских и европейских языков, получил тезис о том, что человеческое познание мира полностью определено языком: даже «сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем». Само понятие картины мира трактуется им по-разному в различных работах. Одно из толкований заключается в том, что структура любого языка содержит в себе теорию структуры миропонимания соответствующего народа [6]. Таким образом, говорящие на принципиально различных по грамматическому строю языках видят мир абсолютно по-разному.

Американские последователи Боаса и Уорфа Хойджер, Ли, Клакхон и другие составили «радикальную» версию этнолингвистики. Сущность ее подхода выражена в весьма категоричном суждении Клакхона: «С антропологической точки зрения существует столько же разных миров на земле, сколько есть языков». То же говорит и Ли: «Член данного общества не только кодифицирует чувственно воспринимаемую действительность при помощи использования языка и характерного для его культуры поведения, соотнесенного с образцами, но он только тогда в состоянии понять действительность, когда она представлена ему посредством этого кода».

Существовала и умеренная версия этнолингвистики. К ней можно отнести самого Сепира и большинство позднейших этнолингвистов, принимавших упомянутый тезис о языке как путеводителе в «социальной действительности». Язык понимался ими вслед за Сепиром как наиболее красноречивая иллюстрация того, каким образом система образов, в данном случае  грамматических, детерминирует способы постижения природного и социального мира, тип человеческого мышления.

На рубеже 4050-х гг. ХХ в. в серии совместных работ проблему отношений языка и культуры рассмотрели Ч.Ф. Вёглин и З.З. Харрис. Они постулировали тесные связи между этими сферами. С их точки зрения, язык  часть культуры, поэтому речевую деятельность и невербальное поведение следует рассматривать вместе. Лингвистический анализ для авторов  не только инструмент для получения нужных сведений (как обычно полагают антропологи), но и предмет исследования, один из источников знаний о пользующейся данным языком культуре.

Интерес к динамическим аспектам взаимодействия языка и культуры получил свое воплощение в подходе, названном «этнографией говорения» и в последующем  «этнографией общения (коммуникации)». Д. Хаймс был первым, кто по-новому сформулировал связь языка с культурой, отметив, что этнография говорения призвана заполнить пробел между тем, что обычно изучается исследователями грамматики (то есть структурой языка) и тем, что изучается этнографией (особенностями культуры). Этот подход сосредоточен на том, что иностранец должен знать о вербальном поведении группы людей, чтобы приемлемым и эффективным образом участвовать в их деятельности. Д. Хаймс привлек особое внимание к речи как системе культурно обусловленного поведения и речевой деятельности языкового сообщества как объекту исследования.

Семиотический подход к рассмотрению культуры позволяет рассматривать ее в качестве знаковой системы. В данном случае культура и язык выводятся на равнозначный уровень, где в самом широком смысле культура понимается как содержание, а язык  как форма существования данного содержания. Одна из основных функций культуры (выделяемая всеми исследователями)  коммуникативная  роднит ее с языком. Связь языка и культуры проявляется не только на уровне функций, но и на уровне структуры. Их объединяет семиотический характер, позволяющий в знаковой форме получать и передавать любую негенетическую информацию. Первостепенное значение понятия «культура» для определения феномена «человек» позволяет лингвисту поставить лексему культура в центр языковой, поликультурной картины мира.

При этом важной задачей становится установление не того, какие факты культуры выражаются с помощью языка, а какие способы вырабатывает язык для выражения культуры. В исследовании связей между культурой и языком наиболее значимыми становятся те аспекты языка, которые проявляют себя именно в описываемых аспектах культуры. Следовательно, лексические вариации отражают культурные различия. В любом языке есть слова, отражающие важные для общества понятия, и отсутствуют слова, обозначающие понятия, не являющиеся существенными, то есть существует так называемая «безэквивалентная лексика». Во всех культурах существуют правила коммуникативного взаимодействия, определяющие то, какое поведение считается желательным в данном обществе и какое – недопустимым. Способы общения рассматриваются как манифестация скрытой системы культурных правил или ценностей. Большой интерес проявляется к так называемым фоновым знаниям, которые представляют собой совокупность дополнительной информации у носителей языка об объектах действительности. Наличие этой информации свидетельствует об определенном уровне культурной компетенции говорящих. В последнее время особое внимание стало уделяться тому, как интерпретируется символический фон тех лексических единиц, за которыми закрепляется соотнесенность с символами, известными в соответствующей культуре. Кроме того, небезынтересными становятся исследования функционирования в речи таких слов, которые сами становятся культурными символами. Иначе говоря, речь идет об исследовании способности речевых знаков передавать ту информацию, которая закреплена за элементами другой семиотической системы  системы культурных символов, создаваемой культурой в качестве дополнительного средства концентрации, фиксации и передачи общественно-полезной информации.

Что касается национального характера речевого поведения, то он проявляет себя в соответствующем уровне активности участников коммуникации, в их стремлении к экспрессивности, к употреблению традиционных или оригинальных речевых форм, к стремлению каждый раз подчеркнуть свою принадлежность к определенной культуре, к определенному социальному кругу.

Таким образом, культурная обусловленность речи не вызывает сомнений. Способы общения рассматриваются как манифестация скрытой системы культурных правил или ценностей.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Стеченко Т.О. Система вправ для формування професійно орієнтованої англо-мовної граматичної компетенції у говорінні майбутніх філологів // Іноземні мови. 2004. №2. С.3444.

2. Погребенко Ю.И. Культурологический аспект британских учебных одноязыч-ных словарей // Вестн. Моск. ун-та. 2004. №1. С.7179.

3. Boas F. Language // Boas F. General anthropology. New York, 1938. P.124145.

4. Boas F. Introduction to the Handbook of American Indian Languages. Washington, 1911. P.52.

5. Елизарова Г.В. Культурный компонент значения речевых актов: на примере извинения // Язык как функциональная система: Сб. ст. к юбилею профессора Н.А. Коб-риной. Тамбов, 2001. С.3940.

6. Whorf B.L. Language, Thought, and Reality: selected writings of Benjamin Lee Whorf / Ed. by J.B. Caroll. Cambridge, 1956. P.134156, 246270.


О НЕКОТОРЫХ ВИДАХ МОНТАЖНОЙ КОМПОЗИЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ


М.А. Фомина

Саратовский государственный университет

Кафедра английского языка и межкультурной коммуникации


В художественном произведении композиция выступает в качестве связующей силы, организатора произведения. Она осуществляет функцию соединения различных элементов произведения, позволяет особым образом расположить их при расстановке акцентов и т.д.

В качестве особого вида композиции рядом исследователей [1] выделяется монтаж или монтажная техника композиции. При данном способе построения литературного произведения преобладает прерывность (дискретность) изображения и фрагментарность. Расположение на первый взгляд случайных компонентов текста обусловлено внутренней эмоционально-смысловой связью, причем одной из главных особенностей является значимость не самих элементов, а их «комбинация», «сменяемость одного куска другим», система чередования [1; 9].

Л.С. Выготский приводит свое понимание приема монтажа: «Так же точно, как два звука, соединяясь, или два слова, располагаясь одно за другим, образуют некоторое отношение, всецело определяющееся порядком последовательности элементов, так же точно два события или действия, объединяясь, вместе дают некоторое новое динамическое отношение, всецело определяющееся порядком и расположением этих событий» [2; 77].

В кинематографичном типе текста монтаж выступает на передний план, при этом автор намеренно создает ощущение технической фактуры текста, разнообразных переплетений наблюдаемого и слышимого, полисобытийного развертывания и др. [1; 16]. Учитывая разнообразные проявления монтажа в тексте, И.А. Мартьянова перечисляет ряд функций, осуществляемых посредством данной техники:

 создание и сопряжение наблюдаемых и слышимых образов;

 выражение эксплицитной и имплицитной оценки;

 динамизация художественного пространства;

 воздействие на воспринимающего;

 вовлечение его в сотворчество;

 изображение художественного времени [1; 13, 14].

Принимая во внимание многообразие функций монтажа, попытка классифицировать проявления монтажа в тексте представляется нам необходимым этапом исследования проблемы. Обратимся к некоторым видам и принципам классификации монтажа, которые были выделены в результате исследования природы и возможностей монтажа. Так как термин монтаж возник в киноискусстве и долгое время рассматривался исключительно в рамках данной области, приводимые примеры также представляют собой часть кинотеории.

Сюжетная однолинейность была для кино недостаточной. Это привело к появлению параллельного монтажа [3; 90]. Но однонаправленная причинно-следственная структура изложения (если не события, то смысла) была правилом, и техника визуального монтажа, сложившаяся в 20-е гг. XX в., связала визуальность и однолинейность в неделимое целое.

Режиссер В. Рутман создает ассоциативный монтаж, настоящую симфонию из звукового монтажа. Исследователь киноискусства Г. Рихтер говорит о звуковом монтаже, введенным в практику Вертовым, соответственно монтаж изображения был выделен по принципу контраста [4; 204].

Проанализировав попытки классификации монтажных стыков, выполненные Всеволодом Пудовкиным и Семеном Тимошенко, и справедливо назвав эти попытки «перечислением разнородных факторов», Р. Арнхейм предлагает свою таксономию монтажных переходов. Данная таксономия основана, с одной стороны, на рассмотрении различных аспектов соотношений монтируемых кадров (принципы склейки – вроде «длина», «крупность», «ритм», пространственные и временные отношения и пр.), а с другой стороны – на той роли, которую монтируемые кадры играют внутри данной сцены или эпизода, и на некоторых других функциях [5; 146]. Это первое в кинотеории четкое системное описание характера межкадровых изобразительных отношений, для чего была привлечена фундаментальная для всего искусствоведения оппозиция аналогия/контраст (она же гармония/конфликт).

Интуитивно читатель или зритель может охарактеризовать повествование как плавное или, наоборот. Исходя из этого, можно выделить так называемый комфортный монтаж, который имитирует течение жизни, исповедуя постоянство времени, места и действия [6; 25]. В кино монтажная система такого типа проявляет себя в том, что зритель не замечает «склеек». Комфортный монтаж выдает изображаемые время и пространство за реальные. В противоположность ему существует акцентный монтаж, характеризуемый как рваный, скачкообразный, подчеркивающий стыки и переносящий зрителя из одного места в другое, сталкивающий людей, фразы, ритмы, формы, мысли [6; 27]. Обе монтажные системы строятся либо на следовании общим принципам монтажа, либо на их нарушении.

С.М. Эйзенштейн предлагает свою классификацию приемов монтажа. Он выделяет метрический монтаж, ритмический, тональный и обертонный. Введенный им термин «интеллектуальный монтаж» он трактует как монтаж звучаний обертонов интеллектуального порядка, т.е. конфликтное сочетание интеллектуально сопутствующих эффектов между собой [7; 58]. Он приводит пример другой классификации монтажных элементов, где фигурируют, например, зрительные (световые и цветовые), обонятельные, слуховые элементы [7; 103].

Согласно А. Каминскому, другим важнейшим принципом, организующим восприятие зрителя или читателя, является ритм. Он обладает способностью гармонизировать композиционное построение. Кроме того, исследователь рассматривает монтаж по доминантам, прием дистанционного монтажа. Он определяет монтажный прием как выявление и организацию порядка в законе монтажа, а сам монтаж  как средство организации логики рассказа, его формы и эмоциональной выразительности [6; 25].

Для дальнейшего рассмотрения монтажа в его различных проявлениях остановимся на классификации, представляющейся нам наиболее удобной, основы которой были заложены великими режиссерами, упомянутыми выше. Выделим основные, так сказать, общепринятые виды монтажа:

 документальный монтаж;

 временной монтаж;

 пространственный монтаж, который подразделяется на внутрикадровый и внекадровый.

Рассмотрим проявление данных видов монтажа в современной литературе, а именно в произведениях Дж. Гришема. В кинотеории О. Аронсон выделяет документальный монтаж фильма. Он пишет: «Монтаж крупным планом и многое другое является чем-то вторичным, менее существенным по сравнению с самим материалом» [8; 147]. В подтверждение своей точки зрения исследователь приводит понятие эффекта документальности, рождающееся в результате использования подобного вида монтажа.

Ряд черт документального монтажа нашли свое отражение в современных литературных художественных произведениях. Многие исследователи утверждают, что судебные романы, а в особенности произведения Дж. Гришема, отличает литературная кинематографичность [1; 8, 9; 221]. В этих романах присутствуют специфические для данного явления элементы – доказательства, интервью, детали, создающие ощущение подлинности и т.д. Вследствие этого считаем целесообразным выделить на материале художественных произведений документальный монтаж в особый вид монтажа, под которым понимаем монтаж документов, доказательств, показаний, одним словом, тех деталей, которые помогают создать иллюзию реальности, что позволяет достичь убедительности для читателя, необходимой в данном жанре.

Произведения, в которых можно обнаружить указанные явления, буквально изобилуют ссылками на различные документы, цитатами из них, которые становятся смыслообразующими элементами. Кульминацией судебного романа Дж. Гришема является судебный процесс. Автор изображает слушания в зале суда, искусно монтируя показания очевидцев, приводя в качестве доказательств документы целиком либо отдельные цитаты, причем здесь имеет место определенная иерархия документов.

Монтаж времени также привлекал внимание режиссеров и исследователей, в связи с чем было введено множество понятий, которые можно обозначить как временной монтаж. В различных видах искусства время может представать в качестве «мумифицированного» (А. Базен), «растянутого» (Довженко) [10; 29] и др. В литературе различные варианты со- и противопоставлений временных пластов, использование приемов ретро- и проспекции так же, как и в киноискусстве, связано со стремлением автора оперировать временем по своей воле. М.Б. Ямпольский назвал монтаж, целиком подчиненный задачам повествования, вялым и одномерным; таким образом, например, монтаж, соединяющий различные временные пласты, использующий данные приемы, способен «оживить» произведение, передать его динамизм [11; 91].

Связывая явление ритма с временным монтажом, можно привести понятие плотности действия, под которым подразумевается «быстрое или медленное течение действия в произведении». Помимо этого художественного время можно охарактеризовать как «соотнесенность событий, установление ассоциативных, причинно-следственных, психологических связей между ними, создание сложного ряда событий, выстраиваемых в сюжетной канве» [12; 46].

Интересной представляется взаимосвязь понятий монтажа и пространства. Здесь можно выделить несколько аспектов. Первой и наиболее очевидной представляется такая ситуация, когда монтируется материал, связанный с различными географическими точками, например, городами, отдельными местами или достопримечательностями. Такой принцип, став-ший известным благодаря экспериментам Л.В. Кулешова, получил название географического.

Н. Изволов, исследуя природу кадра, выделяет внекадровый и внутрикадровый монтаж, с которым связано понятие глубины кадра. Для передачи глубинности важным представляется разделение (сегрегация) различных пространственных планов [13; 175]. Понятие кадра присутствует не только в киноискусстве. Например, Н. Изволов считает кадр одной из возможных структур человеческого сознания, которая тяготеет «к взаимозамещению воспринимаемых времени и пространства в геометрической рамке, сбалансированная механическим давлением внешних помех, стремящихся разложить визуальное сообщение на минимальные единицы, и внутренней тягой к расширению, накоплению естественных изменений» [14; 312]. Несмотря на то, что кадр традиционно считается понятием, применяемым только в киноискусстве, исследователь говорит о том, что кадр,  безусловно, внепленочное образование.

Понятие кадра в литературе является условным, оно успело утвердиться в литературоведении. Например, И.А. Мартьянова, исследуя явление литературной кинематографичности, рассматривает понятие кадрирования на примере художественных произведений.

В романах Дж. Гришема представлено чередование и переплетение различных событий, напрямую связанных с тем или иным городом или местом в городе, последние зачастую представляют собой сплетение множества сюжетных линий, столкновение временных пластов. В свою очередь, сопоставление различных пространственных точек раскрывает особенности расследования, предпринятого главным героем.

Что касается проявления внутрикадрового монтажа, в качестве примера можно привести панорамирование, часто использующееся режиссерами и авторами кинематографичных текстов. При данном виде монтажа важно положение наблюдаемых деталей в поле зрения, их сочетание, представленный автором динамизм. Например, нахождение деталей в поле зрения дает важную информацию о персонажах, юридических фирмах, что определяет поступки главного героя. Из деталей, разрозненных фрагментов, фактов читатель, а в ряде случаев и главный герой, учится выстраивать полную картину, восполняя пробелы.

В качестве особой категории внутрикадрового монтажа можно выделить изображение в тексте фотографий и телеэкрана. Данное понятие реализуется как кадр в кадре, взаимодействие со сферой другого искусства, проникновение в иное измерение. За счет активного использования автором возможностей синтеза в романе расширяется спектр проявлений географического и временного монтажа.

Как мы показали, Дж. Гришем сочетает различные временные пласты, осуществляет перебросы в пространстве, выстраивает связи между различными документами, точками зрения, что придает тексту экспрессивность, эмоциональность, способствует раскрытию образов героев. Система монтажных приемов позволяет создать иллюзию правдоподобия, показывает масштабность описываемых событий. Активное использование приема монтажа служит выражением авторского мировосприятия, становится особенностью стиля, а также позволяет реализовать потенциал визуальных искусств на материале текста художественного произведения.


БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Мартьянова И.А. Киновек русского текста: Парадокс литературной кинематографичности. СПб., 2001.

2. Выготский Л.С. Психология искусства. СПб., 2000.

3. Левашов В. Демонтаж // Искусство кино. 2001. № 7.

4. Рихтер Г. «Человек с киноаппаратом». Кулешов. – С.М. Эйзенштейн. – В.И. Пу-довкин.  Довженко // Киноведческие записки. 2002. № 58.

5. Филиппов С. Между мышлением и действительностью // Киноведческие записки. 2005. № 70.

6. Каминский А. Приемы монтажа // 625. 2001. № 9.

7. Эйзенштейн С.М. Монтаж. М., 1998.

8. Аронсон О. Пустое время. Монтаж и документальность кино // Киноведческие записки. 2000. № 49.

9. Штейнгауэр М.А. Литературная кинематографичность романа Джона Гришема «Золотой дождь» // Филологические этюды. Саратов, 2006. Вып. 9, ч. 3.

10. Фрейлих С.И. О стиле в кино. М., 1987.

11. Ямпольский М.Б. Кино без кино // Искусство кино. 1988. № 6.

12. Тураева З.Я. Лингвистика текста. М., 1986.

13. Ямпольский М.Б. О глубине кадра // Язык  тело  случай. М., 2004.

14. Изволов Н. Что такое кадр?// Искусство кино. 2002. № 10.