Geum.ru

Древнерусская цивилизация: основные черты социального строя// Вопросы истории, 2006, №9

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3

ЦИВИЛИЗАЦИИ МИРА

Древнерусская цивилизация:. основные черты социального строя// Вопросы истории, 2006, № 9.

A. H. Поляков

Вопрос о коренных основах древнерусского общества всегда волновал оте­чественную историческую науку. Историки XiX века рассматривали суть общественных отношений этого времени в основном в рамках оппозиции: князь — вече. Общим местом было представление, что князь стоял вне общественной структуры, являлся некой чужеродной силой, которую доб­ровольно призывали в силу внутренней необходимости, мирились с ней или по каким-либо причинам изгоняли. К. П. Павлов-Сильванский в отли­чие от большинства дореволюционных русских историков стремился дока­зать аналогию исторических путей России и Запада. Русь, как и средневе­ковая Европа, казалась ему страной феодальной. Под феодализмом он понимал режим частного права, главной чертой которого считал раздробле­ние верховной власти или тесное слияние власти с землевладением. Труды Н. П. Павлова-Сильванского, как выразился Б. Д. Греков ', «испортили спящим сон», заставили многих историков, придерживавшихся установок традиционной школы, поволноваться, но к повороту в их взглядах на обще­ственный строй в Киевской Руси не привели.

К вопросу о феодализме на Руси вернулись советские историки 2. Но это был качественно новый уровень исторического исследования, другой подход и совсем иное восприятие феодализма. Советские историки изучали Киевс­кую Русь сквозь призму теории общественно-экономических формаций. В основу общественной системы были поставлены социально-экономические связи, однако внимание обращалось главным образом на отношения эксплу­атации и процессе производства. Само понятие феодализма по существу све­лось к господству крупной частной собственности на землю при условии эксплуатации крепостного (или просто зависимого) крестьянства. Первым советским историком, посвятившим зарождению фсодхтазма на Руси специ­альный труд, был С. В. Юшков 3. Он полагал, что феодальные отношения на Руси складываются под влиянием экономического кризиса конца XII в., ко­торый вывел Русь из международного торгового оборота. С конца 30-х годов XX в. отношение к древнерусскому обществу как феодальному (в марксист­ско-ленинском понимании) стало господствовать. Произошло это не в пос­леднюю очередь благодаря трудам Б. Д. Грекова 4, ставшего признанным


авторитетом по проблемам Древней Руси. Киевская Русь стала представлять­ся, а порой и до сих пор представляется, страной, где господствовал класс крупных земельных собственников, эксплуатирующих феодально-зависимое крестьянство, лишенное земли.

Однако полного единства в этой области советская наука не достигла. Спорными оставались не только вопросы, связанные с путями зарождения и особенностями феодализма на Руси или датировкой его начала, но и вопро­сы определения общественного строя в целом. Так, Л. В. Черепнин предло­жил концепцию так называемого «государственного феодализма». По его мнению, зарождение феодальных отношений в Киевской Руси было связано с возникновением государственной (княжеской) верховной собственности на землю, которая преобладала в X — пер. пол. XI вв., а вотчинное землевла­дение — основа феодализма в традиционном для советской науки смысле — развивается только со второй половины XI столетия 5. Данная концепция в той или иной степени была поддержана О. М. Раповым, Я. Н. Щаповым, М. Б. Свердловым, В. Л. Яниным, А. А. Горским, Л. В. Миловым и други­ми. Некоторые историки склонны были считать, что древнерусское обще­ство было не феодальным, а рабовладельческим (П. И. Лященко) и, прежде чем стать феодальным, оно прошло через рабовладельческую формацию (И. И. Смирнов, А. П. Пьянков, В. И. Горемыкина).

И. Я. Фроянов, опираясь на идеи А. И. Неусыхина, относил Русь к переходной — от первобытной к феодальной — формации, вобравшей в себя элементы того и другого: общинность (без первобытности) и социальное не­равенство. Он пришел к выводу, что древнерусское общество — сложный социальный организм, сочетающий в себе различные типы производствен­ных отношений 6.

В современной исторической науке теория формаций перестала быть дог­мой, но среди историков осталось еще немало ее сторонников. Часть исследова­телей занимается поисками новых форм и подходов. И. Н. Данилевский в своих последних трудах попытался уйти от «объективного» освещения истории и при­менить так называемый антропологический подход 7. В результате проблема социального строя отодвинулась на второй план, или даже на третий.

Таким образом, сущность общественного строя Киевской Руси вряд ли можно считать до конца понятой. Проблема эта, думаю, и не могла быть решена в рамках теории общественно-экономических формаций. Господ­ствующий метод и теоретические установки не давали возможности уложить известные исторические факты в логически стройную картину. Источники показывали, что на Руси использовались различные типы производственных отношений — рабовладение, разные виды найма, данничество, советские историки находили еще и крепостничество, но понять какой из них преобла­дал, не представлялось возможным. Теория требовала последовательной сме­ны формаций в масштабах целых регионов Земли, в идеале — всего челове­чества. Но согласовать невероятно богатый по разнообразию и своеобразию — культурному и временному — человеческий мир практически невозмож­но. С одной стороны, восточные славяне до образования Русской земли жили первобытным строем; тогда на Руси, казалось бы, необходимо искать преоб­ладание рабовладельческих отношений. С другой, в Европе в те века господ­ствовал феодализм, стало быть, и Русь, коль скоро она принадлежит к этому времени, должна быть феодальной. То, что основная масса советских исто­риков все-таки склонялась в пользу феодализма, связано не с фактами, а с желанием следовать теории, даже порой вопреки историческим фактам. Кон­цепция И. Я. Фроянова возникла, как попытка примирить источник, выте­кающий из него факт, и теорию, оставаясь в рамках формационной схемы. Фроянов нашел достаточно оснований (и на то время еще и смелости) утвер­ждать, что устоявшийся в советской науке взгляд на древнерусское общество как феодальное, не имеет под собой твердой почвы. Как оказалось даже в марксистско-ленинском смысле, достаточно широко трактующем понятие феодализма, существование последнего на Руси без явных натяжек признать

68 ......

нельзя. Это лишний раз показывает невозможность применять теоретичес­кие установки, принятые в советской науке, без того, чтобы не пострадал главный принцип науки — объективность.

Предлагаемый в настоящей статье метод исследования общественного строя Древней Руси исходит из особого понимания сущности цивилизации, как объективно существующего социального феномена. Основной признак его - наличие социального ядра, такого слоя Населения, который формирует господствующие формы жизнедеятельности, образ жизни общества в целом, его внешний — города, монументальная архитектура, предметы роскоши — и внутренний облик. Отличительной чертой этого социального слоя являет­ся особое положение в обществе, дающее право и возможность человеку, к нему принадлежащему, освободиться от необходимости заниматься произво­дительным трудом. Типология цивилизаций строится на выявлении суще ственных связей внутри этого социального ядра. Основа общественных от­ношений цивилизации — ее базис — видится в культурно-экономическом укладе: особом типе хозяйственных связей внутри социального ядра и соот­ветствующей системе структурно важных ценностей.

В земледельческом обществе выделяются три основных типа цивилиза-ции: полисный, вотчинный и феодальный. Воснове полисного типа лежит верховное право городской общины (полиса) на землю. Чтобы владеть зе­мельным участком (наделом-жребием), землевладельцу необходимо входить в состав полисной общины. В качестве важнейших ценностей полисный тип культивирует патриотизм, чувство солидарности и свободу. Вотчинный тип цивилизации предполагает только одного полноправного собственника земли

земли - царя а, лучше сказать, государя, наделяющего землей остальных земле­владельцев при условии несения ими военной или иной службы. Вотчин­ному укладу соответствуют исполнительность, преданность, угодливость. Феодальный тип зиждится на основе иерархических связей между владель-цами земли. В этом случае верховные права на землю принадлежат самим землевладельцам, а отношения между ними строятся на основе вассалите-та, то есть над правом одного земельного собственника здесь стоят права другого, более крупного, а над ним третьего и т.д. Важнейшей ценностью для феодального общества является верность — как сеньору со стороны вассала, так к вассалу со стороны сеньора.

Киевская Русь складывалась как цивилизация на основе языческих цен­ностей и традиций, которые не исчезли и после принятия христианства. Если читать только литературные произведения, может сложиться впечатление, что общество XI— XIII вв. уже полностью пропитано христианскими ценно­стями. Противоречит этому только «Слово о полку Игореве», из-за чего его время от времени пытаются объявить поздней стилизацией или же просто подделкой. Действительно, подобного произведения, в котором автор от­крыто исходил бы из языческого мировоззрения, пока больше не известно. Однако, данные о значительной роли языческой традиции в Киевской Руси

— не от первого лица, как в «Слове о полку Игореве», а от третьего — все-
таки есть. Я имею в виду поучения против язычества. Из них становится
ясно, что население Руси не только в XI или в конце XII в., но и в XIII и
даже XIV вв. продолжало следовать языческим обычаям. Это значит, что и
поведение, и определяющая его система ценностей во многом, не полнос­
тью, конечно, оставались тогда языческими. Дополнительные данные в этом
отношении предоставляют найденные археологами предметы быта и юве­
лирные изделия, и даже украшения христианских храмов.

В «Слове некоего христолюбца», написанном в XIII— XIV вв. читаем: «...Тако и сей не мога терпети хрестьян двоевсрно живущих, и верують в Перуна, и в Хорса, и в Мокошь, и в Сима, и в Рыла, и въ Вилы, ихъ же числом 39 сестрениць. Глаголять невегласи и мнять богинями и так поклады-вахуть имътеребы, и куры имъ рсжуть, и огневе молятся, зовущее его Сваро-жичсмъ, и чесновиток богомъ же его творят. Егда же у кого будет пиръ, тогда же кладут въ ведра и въ чаши и пыотъ, о идолехъ своихъ веселящееся ... иже

69


въ вере и во крещеньи тако творять не токмо невежи, но и вежи — попове и книжници ...Того ради не подобает крестьяномъ игръ бесовъских играти, еже есть плясанье, гуденье, песни мирьскыия и жертвы идольския, еже моляться огневе под овиномъ, и Вилам, и Мокоше, и Симу, и Рьглу, и Перуну, и Роду и Рожанице ... Не тако же зло творимъ просто, но смешаемъ некия чистыя молитвы со проклятьимъ моленьемъ идольскыим» 8. Выходит, и в XIII, и в XIV веке, на Руси были прочно живы не только обычаи язычников — люди по-прежнему верили в старых богов: божества из семейства Перуна, которым Владимир поставил кумиры в 980 (978) г., не исчезли, им приносили жертвы и посвящали праздники. И это делали люди, считавшие себя христианами, причем среди них были не только «невежи», как пишет автор поучения, но и «вежи» — попы и книжники.

Судя по археологическим данным, древнего русича и после крещения Руси повсюду сопровождали вещи с языческой символикой. Среди них изве­стны пряслица, гребни, домашняя утварь (ковши, солонки и т. п.), обереги, серебряные или золотые наручи, гусли, фигурки домовых и многое другое. Языческой символикой пронизан женский головной убор, в целом и орна­мент на избах. Здесь мы встречаемся с изображениями ящера, сокола, гри­фона, символов солнца, земли, воды, здесь и личины языческих богов, и волчьи головы, и кони, и «хляби небесные», и т. п. 9.

«Слово о полку Игореве» в этом окружении выглядит уже не как исклю­чение, а как счастливая находка, за которой стоит целый пласт литературы, не дошедшей до нас, созданной знатоками-книжниками, из тех, что не гну­шались веселиться на пирах перед идолами Перуна и Дажьбога. Одним из них, видимо, и был автор «Слова» о несчастном походе новгород-северского князя. «Слово о полку Иго реве дает нам по истине бесценные сведения из первых рук, точнее из первых уст, не обличающих язычество в русском хри­стианстве, а исповедующих это язычество. Автор «Слова» отражает взгляды большинства населения Киевской Руси. И потому его поэма является цен­нейшим источником о подлинном мировоззрении древних русичей, действи­тельных устоях древнерусского общества.

В «Слове» Игорь и его полки действуют в особом мире. Здесь трудно различить где сравнение, где метафора, где жизнь, а где образ, кто здесь Бог и где Дьявол. Великое Солнце преграждает своим внуках! путь, губит их жаж­дой. Черные тучи и злые Ветры осыпают русичей стрелами. Силы Зла и силы Добра как будто сговорились. Перед нами образец языческого восприятия мира, где нет границ между тем и этим светом, где всё друг с другом взаимо­действует: солнце, ветры, звери, люди, духи. Нет ни безусловного Добра, ни безусловного Зла. Человек общается и с тем, и с другим. Мыслимо ли в христианской системе ценностей, чтобы раб божий укорял Бога за ниспос­ланные ему испытания, как это делает Ярославна в «Слове» по отношению к Солнцу? Мыслимо ли, чтобы христианин называл дьявола господином, как это делает Ярославна по отношению к злому Ветру?

Ценности, которых придерживается автор «Слова» и его герои, — храб­рые русичи, плоть от плоти этого мира. Здесь нет, присущего христианским авторам, уничижения, призыва к смирению и укрощению гордыни. Здесь нет грубой лести и раболепства, обращения к страху божьему и покаянию. В «Слове» жизнь торжествует над смертью, являя торжество человеческого духа и силы. Здесь мы видим призыв к войне, жажду мести за поруганную честь, ради всего того, что так дорого безымянному древнерусскому поэту.

Наиболее заметное место среди ценностей в «Слове о полку Игореве» занимает «Русская земля». В тексте поэмы этот термин встречается 21 раз, выражая патриотические чувства русских воинов и выступая как главный оправдательный мотив Игорева похода. И это только при первом, поверхно­стном взгляде! Если же присмотреться внимательнее, значение Русской зем­ли в системе ценностей русичей окажется еще более существенным.

Оправдательным мотивом похода являются также «слава» и «честь». Ру­сичи идут на половцев «ищучи себе чти, а князю — славы» '". «Славу» поют

70

различные народы киевскому князю Святославу. Славой прадедов звенят черниговские вои князя Ярослава. Игорь и Всеволод, по словам Святослава, хотели «переднюю» славу похитить, а «заднюю» поделить. «Слава» встречает­ся в тексте поэмы 15 раз. Два раза как прославление (автор славит участни­ков похода в конце поэмы), два раза в смысле песни, остальные в значении обычной воинской славы. Для создателя поэмы «слава» одна из определяю­щих поведение русичей ценность. В ряде случаев автор «Слова» прямо ука­зывает, чем именно прославились герои его поэмы. Куряне своим воинским искусством: они под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, луки у них напряжены, сабли заточены, и скачут они словно серые волки в поле. Слава черниговцев в их неустраши­мости: они могут без щитов, с одними ножами, или даже только кликом, полки побеждать. Святослав славен своей победой над Кобяком. Ярослав Галицкий тем, что заступил королю путь и затворил Дунаю ворота. Старый Владимир своими многочисленными походами. Олег Святославич, которому автор поэмы, в общем-то, сочувствует, называя его «Гориславичем», мечом крамолу ковал и сеял стрелы по земле. При нем Русская земля страдала от междоусобиц, погибало достояние Дажьбожьего внука, и вороны граяли над трупами. Всеслав Полоцкий волком рыскал по всей Руси вплоть до Тмута­ракани, хотел перескочить путь Великому Хорсу. Стремление добыть славу путем воинского подвига вполне естественно для князей и храбрых руси­чей, ведь они воины. Однако, по убеждению автора поэмы, добрая слава рождается не сама по себе, не при любом воинском подвиге, о чем доста­точно красноречиво говорят рассказы об Олеге и Всеславе. Настоящая сла­ва достигается, только если этот подвиг совершен во имя Русской земли — высшей ценности, как это делали в свое время Старый Владимир, Ярослав Галицкий и Святослав Киевский. Это должны были делать и черниговцы, но не сделали, о чем сожалеет Святослав в своем «золотом слове». Это должны были делать и куряне, но не смогли, ибо пошли в поход рано и одни, потер­пели поражение и вместо славы заслужили хулу. Таким образом, две важней­шие ценности — патриотизм и слава, которые исповедовали русичи, судя по «Слову о полку Игореве», оказываются прочно связанными между собой, практически неотделимыми. По настоящему прославленным человеком на Руси мог быть только патриот, вес свои подвиги посвятивший милой серд­цу Родине.

Данные «Слова о полку Игореве» о Русской земле как о важнейшей ценности того времени подтверждаются другими памятниками древнерус­ской литературы. Независимо от происхождения автора и места создания произведения, главные помыслы и чувства в них чаще всего обращены к Руси в целом, а не к собственному городу. Например, черниговский игумен Даниил, согласно его «Хождению», будучи в Палестине, ощущал себя по­сланцем всей Руси, а не Чернигова, и почет, который там ему был оказан, связывал с уважением именно к Русской земле ".В «Слове о законе и благо­дати» середины XI в., киевский книжник Иларион писал о русских князьях: «"Не въ худе бо и неведоме земли владычьствоваша, нъ въ руське, яже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли» п. И.С. Чичуров справедливо видит в этих словах гордость Илариона за свою страну, осознание им ее достойного места в ряду многих других народов 13. Настоящим патриотичес­ким гимном является «Слово о погибели Русской земли»: «О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! И многими красотами удивлена еси: озеры многыми, удивлена сси реками и кладязьми месточестьными, горами круты­ми, холми высокыми, дубровами частыми, польми дивными, зверьми разно-личьными, птицами бещислеными, городы всликыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными и князьми грозными, бояры че­стными, вельможами многами - всего еси исполнена земля Русская...» . Глубоким патриотизмом проникнута «Повесть о разорении Рязани Батыем»: «Надо было обладать чрезвычайной стойкостью патриотического чувства, чтобы, несмотря на страшную катастрофу, ужас и иссушающий душу гнет

71


злой татарщины, — пишет Д. С. Лихачев, — так сильно мерить в своих сооте­чественников, гордиться ими и любить их» 15. Даже в эпоху так называемой политической раздробленности и самостоятельности крупных городских цен­тров, жители русских городе» помнили о своей связи с Киевом, ощущали себя единым целым — гражданами Русского мира. Может быть, поэтому в русских былинах невозможно найти никаких следов раздробленности- «Ро­диной ;для былин была Киевская Русь на всем ее протяжении ... Киев — материальный, духовный и территориальный центр ...» 16.

В «Слове о полку Игорсве* заметно звучат и такие ценности как свобода и братство (солидарность, взаимопомощь). Об этом говорят несколько эпи­зодов в -Слове». Описание похода здесь начинается с рассказа о солнечном затмении. Светлое солнце, накрыв воинов Игоря тьмою, предвещало им ско­рую гибель. Чем и объясняются слова, сказанные тогда князем: «Луце жъ потяту бытии, неже полонену быти; а всядемъ, братие, на свои бръзыя комо-ни, да позримъ синего Дону». Игорь и его спутники после затмения, осознав, что идут на верную смерть, хотят если не победить, то хотя бы взглянуть на Дон. Прославиться если не победой, то хотя бы своим стремлением идти до конца.

При этом Игорь произносит фразу, по смыслу схожую с той, что гово­рил в Болгарии Святослав Игоревич, идя в последний бой: «...Да не посра­мим земли Русские, но ляземы костью ту. и мьртвы бо сорома не имасть. ащс ли нобсгнемъ то срамъ нам. и не имамъ оубегнути. но станемъ крепко, азъ же предъ вами пойду, ащс моя глава ляжсть. тоже промыслите о себе» |7. За готовностью погибнуть, стоит забота о чести и славе русских воинов, а в конечном счете — Русской земли. Кодекс поведения русского воина, как следует отсюда, предписывал предпочитать смерть плену иди бегству. Этим русич добивался на родине доброй славы о себе. И дело тут не только в том, что он сражался до конца, был стойким и храбрым, как и положено воину, главное в другом — он умирал свободным, а не рабом. Лев Диакон оставил нам сведения, вполне объясняющие такое поведение русских воинов: «...Уби­тые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлу­чения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служе­ния, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть. Вот такое убеждение владеет ими» '*.

Трудно сказать насколько стойкими оказались эти представления в древ­нерусском обществе, в какой мере они продолжали жить в сознании русича после принятия христианства. Учитывая роль языческого мировоззрения в целом, надо полагать, что подобные убеждения продолжали существовать на Руси еще долго и прочно. В любом случае это означает, что «свобода» лично­сти ценилась на Руси достаточно высоко. Об этом же свидетельствует еще одна примечательная фраза в «Слове о полку Игоревс». Сообщая о послед­ствиях поражения Игоря, автор поэмы говорит: «Уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеся дивъ на землю». Речь идет о том, что на Русь вместо славы (хвалы), которую ожидали, пришла хула, а вместо воли — нужда, то есть притеснение. Под «землей» подразумевается Русь, на нее обрушился Див, олицетворяющий зло. Но автор считает важным отметить не только военные последствия поражения, он перечисляет ценности, которые оказались, с его точки зрения, нарушенными после гибели полков Игоря. Это слава (хвала), воля (свобода) и (Русская) земля. Значит, эти понятия и для него были главными.

О значении личной свободы для русского общества красноречиво гово­рят пословицы. «Вольность всего лучше (дороже). Воля — свой бог» -- имен­но такое отношение к свободе сложилось у русского народа. Часто высказы­вается мнение, что на Руси сформировалось какое-то особое понимание свободы, отличающиеся от «европейского». «Место личной свободы, — пи­шет И. И. Данилевский,— в российской духовной культуре заняла категория воли». «Воля» согласно В.И. Далю означает «данный человеку произвол дей­ствий; свобода, простор в поступках; отсутствие неволи». В пословицах рус- .

• ,