Вопросы истории, 2006, №9

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3

72

. ского народа данное понимание свободы прослеживается довольно отчетливо: «Кто силен, тот и волен-'; «Своя воля: хочу смеюсь, хочу плачу»; «Как хочу, так и ворочу»; «Никто мне не указ»; «В чистом поле четыре воли: хоть туда, хоть сюда, хоть инаково» ^;1). Но и древние греки, и средневековые европейцы так понимали свободу. Аристотель пишет: «...Жить так, как каждому хочется; эта особенность ... ecu, именно следствие свободы ... Отсюда уже возникло стремление не быть вообще в подчинении...». В своде феодальных законов XIII в. «Семь партид», составленного при короле Лиона и Кастилии Альфонсе X, говорится: «Свобода — это естественная способность человека делать все, что он захочет...» ²⁰.

Нередко можно встретить мнение, что «всем членам древнерусского общества, кроме самого правителя, в свободе отказывалось* . Данное представление о Древней Руси опирается на ретроспекцию московских порядков XVI—XVII веков и на самом деле не имеет фактической основы. Более того, оно противоречит фактам. В Правде Ярослава из 17 статей — 10 посвящены правам личности (речь идет о членах городской общины: они вооружены, ходят на пиры, владеют рабами и другим движимым и недвижимым имуществом). Они защищают жизнь и здоровье свободного человека. Еще четыре статьи посвящены имуществу свободного. Оскорбление, нанесенное свободному со стороны холопа — в этом смысле можно рассматривать статью 17 об ударе холопом свободного и последующим укрывательстве со стороны его хозяина — наказывалось штрафом в 12 гривен, что более чем в два раза превышает сумму, назначаемую за убийство чужого раба. Стремление защитить честь и достоинство свободного мужа можно усмотреть в статьях: 8 — об усе и бороде, штраф за повреждение которых был такой же (12 гривен), а это, кстати, более чем полвоза ржи (ее рыночная стоимость в XIII в. составляла 9 гривен) или более сорока бобровых шкур (10 гривен ²²), по меньшей мере, 8 коров (корову в сер. XII в. можно было купить за 1 — 1,5 гривны), 6 рабынь (в берестяной грамоте № 831 упоминаются рабыня ценой в 2 гривны, а также раб и рабыня общей стоимостью 7 гривен ²³); ст. 9 — об угрозе ударить мечом (за это давали 1 гривну) и ст. 10 — об оскорблении действием («Аще ли ринет мужь любо от себе любо к собе...», штраф за это — 3 гривны). Между тем в Правде Ярослава нет ни одной статьи, защищающей личность князя (отдельно от других членов городской общины) и даже его имущество. Они появляются только в Правде Ярославичей и касаются лишь имущества, но не личности князя. В пространной редакции Русской Правды количество статей, посвященных княжеской собственности, стало гораздо больше, но остались и все статьи о правах свободной личности. По данным Церковного устава Ярослава закон на Руси защищал честь и достоинство не только свободного мужчины, но и свободной женщины. Подлежало наказанию оскорбление, нанесенное ей со стороны чужого мужа: «Аще кто назоветь чюжую жену блядию ... за срам ей 5 гривенъ злата [5 гривен, если это будет жена великого боярина, за других полагалось меньше]» ²⁴. Подобный эпизод отразился в берестяной грамоте № 531 (к. XII — нач. XIII вв.): «От Ане покло ко Климя-те. Брате господине, попецалоуи о моемо ороудье Коснятиноу. А ныне извета емоу людеми како еси сьтроу мою коровою и доцере блядею...». По словам В. Л. Янина, речь идет об оскорблении сельских жен (даже не боярских!) ²⁵. Анна просит Климяту позаботиться о деле, связанном с обидой ее сестры и дочери.

О значении «свободы» для русича говорит и то, что служба князю, да и служба вообще воспринималась на Руси как рабство. Это следует из слов Даниила Заточника: «Зане князь щедр отец есть слугам многиим... Доброму бо господину служа дослужится слободы, а злу господину служа дослужится болшей роботы» ²⁶. Б. А. Романов писал по этому поводу: «"Работа" (производительный труд) противополагается у него [Даниила Заточника] «свободе» (дослужиться «свободы» или «большие работы»). Да и самое слово «работа» в зснове своей имеет «раба»: «работа» означает и «рабство», «работное ярмо» — это И рабское и трудовое иго, «работать» (трудиться) и «работить» (порабо-

73

щать) - одного корня ... личный труд в сознании «свободного* мужа неиз-менно котировался как признак подчинения и неволи. Соответственно и «свободный» муж как-то не мыслился без раба (и робы), раб — это непременная принадлежность быта «свободных». А тс, кто рабов не имел, стремились ими обзавестись правдами или неправдами. Служилые люди типа тиунов видимо и в самом деле жили неплохо: пили с князем мёд, ходили в красивых и богатых одеждах (по выражению Даниила Заточника — в «черле-не сапоге»), выступая от имени князя на суде, злоупотребляли своим положением, но «холопье имя» лишало их главного — свободы. Тот же Романов подчеркивал: «Ничто не может в глазах бывшего свободного «мужа» компенсировать утраты личной свободы: "Не лепо ... бо были котлу во ушию златы кольца, но дну его не избыти черности и жжения; тако же и холопу: аще бо паче меры горделив был и буя», по укору ему своего не избыти — холопья имени"» ^:7.

О значении для русича такого понятия как «братство» косвенно свидетельствует речь Игоря во время солнечного затмении: «Хощу бо, — рече, — копие приломити конец поля Половецкаго, съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону». Поразительно, но братство и чувство солидарности оказываются сильнее, чем угрозы высших сил. Ради своей дружины Игорь готов презреть любые знамения. Подобно ему воевода Вышага в 1043 г., согласно летописи, говорил: «...Ащс живъ буду то с ними [дружиной] аше ли погибну с дружиною...» ^:ⁱⁱ. В 1043 г. князь Ярослав послал своего сына Владимира с киевским войском на Царьград. Но буря разметала корабли русичей. И тогда они решили возвращаться на родину пешком. Никто из княжеского окружения поначалу не рискнул возглавить их. Сделал это Вышага. Тогда он и произнес эти слова. И здесь мы видим братскую солидарность, которая сильнее угрозы смерти.

Центральное место среди этих ценностей занимает понятие, в основном косвенно отразившееся в источниках, и потому часто не замечаемое исследователями --• это -свобода». «Братство» мыслилось как единение свободных людей, взаимопомощь между ними, «Русская земля» — как братское сообщество русских людей (русская дружина), родина и гарантия свободы. «Честь» и «слава» зарабатывались в борьбе за свободу Русской земли, а значит и за свободу любого русича. Так «Русская земля», «свобода», «братство» (солидарность, взаимная верность), «честь и слава» — соединялись в неразрывную цепь ценностей, определявших поведение свободного мужа в Киевской Руси. 3,1 этой системой ценностей стоят люди, основной труд которых — война; половину жизни они проводили в пирах и охоте. Пили хмельной мед и пиво, любили веселье — <<А мы уже, дружина, жадни веселия», говорит автор «Слова о полку Игоревс». развлекались с наложницами, внимали скоморохам, гуслярам и гудцам, участвовали в «бесовских» играх и плясках. Это их стараниями Русь стала такой, какой мы се знаем: полной жизни и света. По их заказу строились белокаменные храмы, словно богатыри, выраставшие из-под земли, ковались золотые и серебряные кольца и колты, писались иконы. Ради их любопытства и славы их собирались книжниками изборники и летописные своды. Это их имена мы в основном и знаем. Примерно в тех же ценностных координатах проходила жизнь и всех остальных жителей Киевской Руси — смердов. И хотя основным их занятием было земледелие, а не война, они тоже были воинами, жили общинами и ценили братскую взаимопомощь, волю и Родину. Так же как в более позднее время это делали русские крестьяне и особенно казаки. И центральные дружинные слои, и окружавшие их смерды мыслили тогда одними понятиями и прекрасно понимали друг друга.

В Киевской Руси, как и в любой земледельческой цивилизации, в основе экономических связей внутри социального ядра лежали условия владения землей. Отношения между землевладельцами зависели оттого, кому принадлежало верховное право на землю. Крен, который был сделан в пользу взаимоотношений между свободным и трудящимся слоями древнерусского об-

74

щества, оставил без внимания особенности связей внутри социального ядра древнерусской цивилизации. Точнее, особенности эти замечались, но им не предавалось должного значения. Советские историки наблюдали на Руси неразвитость отношений вассалитета, а некоторые отрицали его феодальный характер ²⁹, с трудом находили условное землевладение. М. Н. Тихомиров, целенаправленно искавший его, указал лишь на милостников. Фроянов по этому поводу заметил: «Если князь жаловал своих слуг деньгами, оружием и конями, то от этого они феодалами не становились» "'. Боярство вообще выходит за рамки такого рода отношений. Еще в начале XX в. А. Е. Пресняков писал, что данных о княжеских земельных пожалованиях как источнике боярского землевладения нет ^3|. После десятилетий поисков, которые предпринимали советские исследователи, в начале XXI в. столь же категорично заявляет Данилевский: «Древнерусский дружинник не получал за свою службу (и на ее время) земельного надела, который мог бы обеспечивать его всем необходимым» ¹². Пожалования, которые упоминают источники, касаются не земли, а доходов. Фроянов пишет: «...Передача г. кормление городов и сел носила поземельный характер. Ведь передавалась не территория, а право сбора доходов с жившего на ней населения» ³³.

Жизнь крупных древнерусских «феодалов» — бояр и князей — представлялась не совсем такой как на Западе, даже совсем не такой. В исторических трудах советского времени вместо иерархической лестницы они чаще всего образуют корпорации совершенно иного рода, особенно если речь идет о новгородских феодалах. В. Л. Янин называл государственное землевладение в Новгороде синонимом корпоративного боярского владения землей. О.В. Марты-шин именовал новгородское государство коллективным феодалом ³⁴. К тому же, признавалось, что члены этих объединений все вопросы, связанные с землей, решали на вече, а это характеризует данную корпорацию не иначе как землевладельческую общину. А. А. Горский относит земельные владения X в. к совместной (корпоративно!:) собственности военно-дружинной знати. А. В. Куза говорил о древнерусском городе как о землевладельческой корпорации. Горожане «оказываются корпорацией землевладельцев, — писал он, — которым в совокупности принадлежит территория города». По его словам, в этом кроется социальная основа городского строя Руси. Поэтому древнерусский город нередко представлялся советским историкам как коллективный замок крупнейших земельных магнатов определенной окрути ³⁵.

На Руси — это хорошо известно — вместо замков бояре и князья жили в городах. О связи древнерусского «феодала» с городом писали даже такие столпы советской историографии как М. Н. Тихомиров и Б. Д. Греков. Тихомиров отмечал, что в XI—XIII вв. «всюду появляется свое, местное боярство, крепко приросшее корнями к определенному городу». Б. Д. Греков, говоря о картине, рисуемой древнейшей Правдой, а это XI век, писал: «...Мужи-рыцари связаны с мирами-общинами, живут на их территории, где и стоят их крепко сложенные хоромы...». Община-мир, по Грекову, — это то же самое, что и вервь, и то же, что и город. Проанализировав Русскую Правду, он пришел к выводу: «К отождествлению верви миру мы получаем право прибавить еще и «город», понимая этот термин в смысле городского округа, т. е. того же мира, во главе которого стал город». Греков признает и то, что в XI— XII вв. на Руси пробуждается деятельность вечевых собраний главных городов, решения которых были обязательны для всей зависимой от них территории ³⁶. Город-обшина как ни странно — совсем не редкость в трудах советских историков. В существовании городских общин были убеждены М.Н. Покровский, Я. Н. Щапов, А. В. Куза, В. А. Буров, Ю. Г. Алексеев и другие историки, видевшие Русь феодальной, не говоря уже о И. Я. Фроянове и А. Ю. Дворниченко, отрицавших наличие феодализма на Руси ³⁷.

Итак, многие советские исследователи, в том числе сторонники феодализма, замечали такие особенности отношений в социальном ядре Киевской Руси как корпоративное (в смысле общинное) землевладение, отсутствие земельных пожалований боярам со стороны князей и, как следствие, — услов-

75

ного владения землей, отсутствие (или слабую развитость) вассальных отношений между боярами и князьями, связь князей и бояр с городами, существование городских общин и усиление городов в эпоху раздробленности. Все это совершенно не укладывается в понятие феодализма в «европейском» смысле слова и существенно отличается от средневековых порядков в Европе, то есть реального феодального строя.

В советскую формационную схему не вписывается и значительный археологический материал. Материальная культура (в особенности следы жизнедеятельности знати) довольно точно отражает характер социально-экономического строя цивилизации и позволяет яснее понимать многие письменные — часто слишком короткие и двусмысленные — источники. Между типом цивилизации и материальной культурой прослеживается достаточно очевидная связь. Так, для вотчинного типа характерно наличие величественных царских дворцов, которые воплощают могущество их владельцев, а центральное положение в городах указывает на соответствующее место в обществе. В древнем Египте — классической вотчинной цивилизации — дворцы фараонов занимали в городах целые кварталы. Так, дворец в Александрии — столице Египта в эпоху Птолемеев, занимал треть городской территории. Резиденция персидских царей — Персеполь — была возведена на террасе площадью 500 на 300 м на высоте более 15 метров ³^S. Для феодального типа свойственно распространение укрепленных замков, стоящих вне города. В средневековой Европе замки служили крепостью для защиты от врагов и одновременно жилищем феодала, они являлись средоточием политической, судебной, административной и военной власти над округой. В X—XI вв. замки буквально усыпали Европу. Разбросанные по округе крепости, словно укрепленные хутора, свидетельствуют о феодальном типе отношений в обществе. Для полисного строя присуще наличие городов с полицентричной структурой, в основе которой важнейшие жизненные центры городской общины: площадь для собрания граждан и центральная крепость с главным храмом. Древнегреческий полис имел обычно правильную планировку: ряды домов шли строго параллельно друг другу. Одним из главных центров города была агора, служившая местом народных собраний, а так же рыночной площадью. На агоре или неподалеку располагались правительственные здания полиса. Главный храм обычно находился в городской цитадели, которую греки называли акрополем, то есть «верхним городом». Похожими на них были города-полисы этрусков. Как городская община была организована столица обширного африканского царства Батум (XIX век). Город был окружен валом и специальными волчьими ямами. В него вели восемь ворот, по числу кварталов. Имелась площадь, служившая местом сбора народного собрания и одновременно торга ³⁹.

Древнерусский город величественных княжеских дворцов не знал. Палаты князей по большому счету сравнимы с боярскими хоромами, а так называемый княжеский «замок», по сути, то же самое, что и боярский загородный двор или же на самом деле городской детинец. До нас не дошло ни единого сооружения действительно дворцового характера, принадлежавшего князьям, ни в целом виде, ни в остатках. Киевская Русь не оставила нам ни одного княжеского дворца — памятника зодчества — даже в воспоминаниях современников, кроме разве что архитектурного ансамбля в Боголюбове, но и он, если посмотреть внимательнее, не является исключением. В летописи Боголюбове называется городом и сравнивается с Вышгородом. «...Якоже Вышегородъ от Кыева. тако же и Бълюбыи от Володимеря...» — пишет летописец. Имеется в виду, что князь построил не замок-резиденцию в полном смысле этого слова, а именно город, ставший пригородом Владимира, как Вышгород являлся пригородом Киева. Посреди города христолюбивый Андрей поставил каменный храм (а не дворец!) и богато его украсил иконами, золотом и прочими драгоценностями. Такую же бурную деятельность он предпринял и во Владимире. Что же касается сооружения дворца — летопись об этом умалчивает. Княжеские постройки называются здесь домом. Наряду с

76

боярскими домами, после убийства Андрея его разграбили местные горожане⁴⁰. Археологические раскопки, как и следовало ожидать, не выявили здесь величественного княжеского дворца. Границы терема Андрея Боголюбского едва различимы и вовсе не поражают своими размерами.

Как известно, не было на Руси и замков. Наивной выглядит попытка объяснить их отсутствие особенностями природного ландшафта. Н. П. Пав-лов-Сильванский писал: «В удельной Руси не было замков, потому что здесь не было гор» ⁴¹. Дело, конечно, не в том, что не хватало холмов с крутыми и обрывистыми склонами — они были заняты городами.

Крупнейшие древнерусские города имели структуру, характерную для полисов. Ядром Киева — метрополии всех русских городов, были мощные укрепления Владимира и Ярослава, располагавшиеся на крутом, изрезанном оврагами берегу Днепра. «Почти в центре последнего размещалась площадь с огромным Софийским собором и митрополичьим двором — местом вечевых собраний киевлян» ⁴-. В основе уличной планировки были сквозные магистрали, шедшие вдоль и перпендикулярно Днепру. Они связывали воедино три главных общественно-политических и экономических центра города: вечевую площадь, которая, судя по летописи, была оборудована специальными скамьями для участников веча, княжеский двор и торг с гаванью ⁴³. Подобным образом были устроснь! Новгород, Смоленск, Владимир на Клязьме и другие крупные города.

Это придает совсем иной вес и значение ряду давно известных письменных источников. Особое место среди них занимает грамота Изяслава Мстис-лавича новгородскому Пантелеймонову монастырю (1134 г.). По ее данным именно город на Руси являлся верховным собственником на землю. «Се езъ князь Изяславъ Мьстиславичь, — говорится в документе, — по благословению епискупа Нифонта, испрошавъ есми у Новагорода святому Пантелеймону землю село Витославиць и Смердъ⁴⁴ и поля Ушьково, и до прости...»⁴⁵. Грамота показывает: кому бы эти земли не принадлежали (спор по этому поводу идет между И. Я. Фрояновым и В. Л. Яниным ⁴⁶), новгородская община могла изъять их и передать другому. Следовательно, община города была верховным собственником земли, независимо оттого находилась ли эта земля в частном, совместном или общем владении.

Данные грамоты Изяслава подтверждаются летописными источниками. Под 1279 г. в Новгородской Первой летописи находятся сведения, отражающие схожую ситуацию: «Испроси князь Дмитрии у Новагорода поставити собе город Копорью...»⁴⁷. Любопытные факты содержатся в сообщении Ипатьевской летописи 1150 года. Речь идет о борьбе за Киев между Юрием Долгоруким и Изяславом Мстиславичем. В Киеве в начале укрепился Изяслав, но затем он потерпел поражение от Владимира Галицкого, который стоял на стороне Юрия. И вот, Изяслав Мстиславич замечает, как одни киевляне плывут в насадах к Юрию, а другие перевозят суздальцев через реку и он уезжает во Владимир Волынский. Тем не менее, часть киевлян ушла вместе с Изяславом. Через определенное время он им говорит: «Вы есте по мне из Рускы земли вышли своихъ селъ и своихъ жизнии лишився...» ⁴⁸.

Слова эти не раз привлекались исследователями для подтверждения мысли о существовании боярского землевладения ⁴⁹. Фроянов рассматривал их как доказательство общности хозяйственных и политических интересов бояр и князей. «...Судьба князя, — пишет Фроянов, ссылаясь на данный текст летописи, — судьба бояр. Потеря князем волости-княжества означала утрату его боярами доходов, поступавших от населения в виде различных кормов...». Волостные сборы (корм) Фроянов видит здесь в слове «жизнь» ⁵⁰. Такое толкование этого слова не единственное. А. П. Толочко, например, считает «жизнь» аналогом западноевропейского «аллод», то есть под «жизнью» он понимает отчуждаемое наследственное владение ⁵¹.

Как бы то ни было, кроме доходов, если, принимать точку зрения Фро-янова, киевляне, ушедшие из Киена, потеряли и свои земельные владения — села. Если следовать за Толочко, данный факт становится еще более выпук-

77

лым и очевидным. Но хотелось бы обратить внимание вот на что. Киевляне лишились сел, когда покинули свой город, решив разделить свою судьбу с участью любимого князя. Частное землевладение здесь оказалось тесно связанным с верностью своему городу-общине, а не князю, что ложится в ту же плоскость отношений, которая выясняется на основе новгородской грамоты 1134 года. Кроме того, из этого сообщения ясно, что система отношений, выявленная на основе грамоты Изяслава, не является особенностью Новгорода, в связи с чем, новгородские материалы, гораздо более многочисленные, приобретают особое значение. Новгородская Первая летопись знает примеры, когда городская община лишает земли своего члена за определенные провинности. Под 1209 г. стоит сообщение о том, как после неудачного похода новгородцы собрали вече и подвергли остракизму своего посадника Дмитра, обвинив его во всевозможных грехах. Среди прочего новгородцы «житие ихъ [Дмитра и Мирошки] поимаша, а села ихъ распродаша и челядь, а скровиша ихъ изискаша и поимаша бещисла, а избытькъ розделиша по зубу, по 3 гривне по всему городу...» ⁵².

В источниках можно найти и факты пожалования земли со стороны города (правда, поздние). В духовной Остафия Ананьевича конца XIV в. есть такие строки: «А что Новгородъ пожаловалъ отца моего и меня и далъ грамоту на Волжане, и в томъ у отца моего и у мене купилъ Александръ посадникъ четвертую чясть...» ⁵³. Пожалование со стороны городской общины, вероятно, имеется в виду и в сообщении новгородского летописца под 1436 г.: «Того же лета послаша новгородци на отвод земли на Бежичкыи верхъ посадникъ Григории Кюрилович... а князь великой своих бояръ не посла, ни отци-ны новгородчкои нигде же новгородцем не отведе, ни неправы не учини» ^м. Городское пожалование позволяет усматривать здесь, во-первых, то, что в качестве действующего лица обозначен посадник — полномочный представитель новгородской общины, во-вторых, то, что действует он не сам по себе, а на основании поручения новгородцев, то есть по решению веча, в-третьих, то, что целью поездки посадника является обвод земли, то есть определение границ земельных участков. Практика городских пожалований отражается и в грамоте новгородского веча сиротам Терпилова погоста, датируемая началом XV века. В ней речь идет не о земельной даче, а определении размера поралья и потуга. Тем не менее, в грамоте запечатлено и верховное право города закреплять земельные угодья за тем или иным владельцем: «А цемъ владелъ Савелии Григорьевичь и его братья, землею и водою, и лесы, и лолешими месты солеными в Унскои губе, и всякими ловищами, и имъ темъ владети и детямъ ихъ» ⁵⁵. Здесь город выступает как гарант земельного права Савелия и его братьи и, не исключено, как источник этого права.

Косвенно о городских пожалованиях могут говорить и названия земельных угодий, образованные от способа приобретения. Среди них древнерусские источники знают «жребий», «отчину», «добыток», «куплю» и некоторые другие (в духовной Остафия Ананьевича кроме «пожалования» перечисляются «отчина», «дедина» и «купля»). Особое внимание привлекает «жребий». В новгородских берестяных грамотах и сопутствующих археологических материалах «жребий» в значении земельного надела встречается, начиная с XI века. Во время раскопок 1999 года было найдено сорок деревянных цилиндров-бирок от мешков, предназначенных для сбора дани. На цилиндре под № 35 (конец XI в.) обнаружена надпись: «Жеребино Е [5J» — ее переводят, как «собранное по жеребьям (участкам)». В грамоте № 390 (1281 — 1299 гг.) находим пример раздела земли по жеребьям: «Бологожь 2 жеребья. Козьлеско, Плутьць 2 жеребья. Во Подогореи плисина 2 жеребья... А Бориславу другая сторона Нетьца по Цьрьтово руцьи и до вьрховья...». На основе грамоты № 477 (вт. пол. XIV в.) можно составить представление, какие земли могли входить в жеребья: «Поклоно Ане от Микыфора з Дорофеева жеребья. Что еси дала пожню в Быко(в)щине, Шюего отимаеть, другую Ошпоко. Землици мало, а пожни отимають. Ничимь способити, не оче и седети. А ныне дай ми то место Быковщину» ⁵⁶. Здесь Дорофеевым жеребьем называется «землица»

78

(видимо, пашня — «орамая земля» ^5?) и пожни — сенокосные угодья в районе Быковщины — урочища, которым изначально, по жребию, владел некий Дорофей. Микифор приобрел земельный надел у Анны, направился туда, но столкнулся с тем, что соседи не признали его права на участок. В грамоте он просит Анну прислать ему документы, подтверждающие совершенную между ними сделку. Конечно, слово «жребий» было многозначным. Но в значении земельного участка оно подразумевает вполне определенную вещь: то, что получено в результате раздела по жребию. Раздел мог осуществляться среди совладельцев. Но мог происходить и среди членов городской общины в целом. Примеры такого рода известны в истории. Не исключено что, жребиями называли и первоначальные наделы, полученные в момент возникновения общины. Если так, перед нами еще одно свидетельство верховной собственности города на землю. Любопытно, что древнерусское «жеребье» полностью совпадает с названием земельного надела в древнегреческих полисах, где владения граждан назывались клерами — буквально жребиями.

В совокупности все перечисленные источники показывают, что городская община в лице веча полностью распоряжалась всем земельным фондом города

Blog

Древнерусская цивилизация: основные черты социального строя// Вопросы истории, 2006, №9