Мужские сообщества донских казаков как социокультурный феномен XVI первой трети XIX в. 24. 00. 01 теория и история культуры
| Вид материала | Автореферат диссертации |
СодержаниеПервый параграф |
- Работа выполнена в рамках проекта «Казачий городок», 565.94kb.
- Примерная тематика дипломных работ (доц. Клочков В. В.), 23.26kb.
- Туризм как культурно-исторический феномен 24. 00. 01 теория и история культуры, 650.88kb.
- Медицина как феномен культуры: опыт гуманитарного исследования 24. 00. 01 теория, 752.03kb.
- Европейское путешествие как феномен русской дворянской культуры конца xviii-первой, 381.02kb.
- Программа торжественных мероприятий, посвященных празднованию Дня города и 370-летия, 47.23kb.
- Социокультурный облик уездных городов саратовской губернии в конце XIX начале XX веков, 328.24kb.
- Реферат. По предмету: история Отечественной культуры. Тема: Русское юродство как феномен, 222.83kb.
- Популярность личности как феномен культуры 24. 00. 01 теория и история культуры, 410.06kb.
- Гульжан Абдезовны «Феномен образовательного знания в диспозитиве культуры», 280.46kb.
В диссертации исследуется специфика ранних казачьих поселений и жилищ. Их эволюция дает прекрасную возможность проследить, как воплощались итоги постоянно идущего в районе пограничья процесса культурной диффузии и рождения новых культурных форм. Внутреннее пространство казачьих поселений создавалось в соответствии с определенными принципами социальной организации: они манифестировали и закрепляли изначальное социальное равенство казачьих сообществ. Облик поселений определялся военизированным укладом жизни казаков.
На основе письменных, этнографических и археологических источников реконструируются традиционные жилые постройки, характерные для ранних казачьих сообществ. Традиции строительства рождались в условиях постоянных межэтнических контактов, что находило выражение в возрождении весьма архаичных принципов организации внутреннего пространства жилищ (концентрический/куренной тип с печью в центре), в распространении поземной системы отопления, восходящей своими корнями к древним монгольским канам. По мере освоения “диких” земель и перехода к мирной оседлой жизни казачьи жилища, также как и поселения, существенно изменялись. Традиции военизированного быта и память о периоде вольных братств сохранятся и будут проявляться в планировке жилищ («круглый дом»), в интерьерах (оружие на стенах), в архитектурных деталях (большие крытые крыльца-рундуки и галереи, предназначенные для сборов-бесед) и пр.
На новой территории утверждались принципы не просто отличные, а часто противоположные тем, что остались в метрополии. Противопоставленность казачьих традиций принципам статусной территории отчетливо прослеживается и в способах, и в источниках существования. Историки, исследовавшие казачество эпохи средневековья, нередко выносили такие источники существования Войска, как царское жалованье и военная добыча за рамки понятия «хозяйственная деятельность», подразумевая под последней лишь скотоводство, рыболовство, торговлю и земледелие. Между тем, большая роль непроизводящих способов жизнеобеспечения напрямую связана с пограничными (фронтирными, маргинальными) условиями существования казаков. В этом проявляется одна из линий их общего противостояния метрополии. Освоение природной среды шло по двум основным направлениям. Во-первых, это хозяйственная деятельность(охота, рыболовство, скотоводство); во вторых, – военная (военная добыча, дань, царское жалование). Вся производственная сфера деятельности казачьих общин строго регламентировалась. Система первичного производства ранних казачьих сообществ сознательно закреплялась нормами обычного права, согласно которым долгое время сохранялся запрет на занятие земледелием.
В конце I главы делается вывод, что своеобразие складывающейся в Диком оле культурной модели определялась особенностями фронтирой зоны. Межэтнические контакты, природно-географическая среда, противопоставленность ранних казачьих сообществ статусной территории – все это проявлялось в особенностях системы жизнеобеспечения и способов первичного производства.
Во второй главе – «Социокультурная динамика организации и развития мужских военизированных казачьих сообществ» – выявляются основные принципы организации ранних казачьих сообществ, специфика потестарной системы, исследуется система норм и ценностей, а также знаковая система, используемая сообществами для кодирования и трансляции этих ценностей. Все эти элементы социокультурной организации казачьих сообществ анализируются в их историческом развертывании, с учетом идущих на Дону социокультурных трансформаций.
В первом параграфе – «Принципы формирования и организации мужских казачьих сообществ» – выявляются источники пополнения казачьих сообществ, определяются структурные единицы сообществ и основные принципы их организации. Донское войско и в XVIII в. оставалось пестрым в этническом и социальном отношениях. Представители служилого сословия продолжали играть в нем важную роль, но в после «смутного времени» все более заметной становится роль выходцев из низов русского общества. Пополнение рядов казачества нередко осуществлялось за счет тех, кто уже имел на Дону родственников или земляков. Вступали в казачьи сообщества торговцы и те, кто приезжал в регион на сезонные промыслы. Иногда сами донские атаманы и казаки подговаривали жителей окраинных сел и городов уходить на Дон. Обеспечивали донцы и безопасность перехода для беглых из Руси на опасных участках, где им могла грозить встреча с крымцами, азовцами и ногаями.
Сыскные дела первой трети XVII в. о «самовольных» поездках торговых людей из южно-русских городов свидетельствуют о наличии тесной связи между обитателями Дикого поля и жителями русской окраины (Курска, Белгорода, Воронежа, Ельца и др.). Уход в Поле не означал полного разрыва с метрополией. Казаки поддерживали тесные связи с оставшимися на Руси родственниками, пересылали им часть военной добычи, сами ездили в гости.
По письменным источникам известны такие категории жителей Дикого Поля, как оземейные, тумы, зажилые бурлаки; они разделяли с казаками многие трудности существования в Диком поле, но казаками не считались, не имели равных с ними прав. В этом разделе работы дается характеристика каждой из перечисленных групп. При безусловном наличии этноконфессиональных и имущественных различий все-таки главное, что разделяло их – это наличие прав и привилегий по отношению к Войску, иными словами – разная степень включенности в воинское сообщество.
Процедура приема (включения) в Войско демонстрирует близость к переходно-посвятительным ритуалам, характерным для традиционных культур («напой», испытания, перемена имени и пр.). Вступая в донское казачье сообщество, неофит получал гарантию невыдачи официальным властям и защиты со стороны всего Войска. Вместе с тем, на него возлагались обязанности строжайшего подчинения войсковым порядкам, запрет на самовольный уход из Войска (он воспринимался как измена), а для раннего периода – соблюдение безбрачия и другие обязанности и повинности.
Характерной чертой внутреннего устройства ранних казачьих сообществ был периферийный статус института семьи. Основной структурной единицей сообществ были так называемые «односумства», являвшиеся коллективным распорядителями общего имущества. Их символом была общая сума или котел, в котором варилась «общая каша». В свою очередь, сума или котел выступали в качестве символа коллективной доли казачьего сообщества.
Роль женщин на Дону в ранний период казачьей истории была весьма ограничена: они не обладали никакими правами (в том числе и теми, какими пользовались «статусные» женщины метрополии). Своеобразие семейно-брачных отношений будет сохраняться на Дону и после окончательного утверждения (к XVIII в.) института патриархальной семьи. Отчасти эта традиция сохраняется и в современных казачьих поселениях.
Роль горизонтальных связей в ранних казачьих сообществах наглядно проявляется в обычае побратимства, общего имущества и совместного проживания в общей избе. С идеей коллективной доли напрямую связаны и столь характерные для казачьих сообществ братские пиры (братчины, медоварения). Братский пир устраивался всякий раз, когда происходило нарушение (реальное или символическое) целостности общины и требовался передел общинной доли (выход казаков на службу и их возвращение, женитьба, выборы атамана, раздел сенокосных угодий и пр.). Каждая братчина символизировала воспроизведение коллективной доли и новое ее перераспределение.
Особенности социального устройства ранних казачьих сообществ отразились и в развитии религиозных представлений. Не только социальные, но и религиозные институты, создаваемые казаками, выстраивались параллельно (но отнюдь не иерархично) по отношению к институтам метрополии. Войско пристально следило за тем, чтобы не допустить чрезмерного вмешательства метрополии в религиозную жизнь своих общин.
Религиозность донского казачества была напрямую связана с его воинской организацией. Для ранних казачьих сообществ была характерна веротерпимость. Ранние казачьи сообщества оперировали детально разработанной, сложной обрядностью, связанной в первую очередь с воинской традицией. Более того, воинская обрядность оставалась довлеющей и в более позднее время (XVIII-XIX вв.), когда на Дону уже упрочилось православие, а в жизни общины существенную роль стали играть аграрные ритуалы. Мужские конно-спортивные игры, кулачные бои, поминальные тризны-братчины, "ссыпки", мужские обходы домов станут обязательной составной частью практически всех крупных праздников календарного цикла (Святок, Масленицы, Пасхи, Троицы).
На обрядах жизненного цикла также отразилось доминирование воинских ритуалов. Их специфика заключалась в той роли, которую отводила община социализации юношей-казаков. Важнейшую роль среди ритуалов жизненного цикла играли, например, обряд посажения на коня, посвящения мальчика в казаки, проводы казаков на службу. И молодые неженатые, и семейные казаки выступали в праздниках как главная организующая сила.
Применительно к обрядности поздней донской общины можно сказать, что собственно воинские традиции оказались здесь столь плотно вплетенными в общую канву праздников, что выделить их в качестве самостоятельного элемента не всегда удается. Очевидно, в этом заключается одна из характерных черт поздней донской обрядности в целом. При этом роль православных праздников на Дону в XIX в. будет чрезвычайно велика, а станичные и хуторские церкви будут взяты под опеку служилых казаков.
В целом можно заключить, что религиозность донских казаков за период XVII - XIX вв. претерпела значительные трансформации: воинская обрядность тесно переплелась с аграрной, а на смену веротерпимости раннего периода пришел религиозный консерватизм.
Диссертант показывает ту большую роль в организации ранних казачьих сообществ, которую играли символы и атрибуты групповой принадлежности. Знамена, жезлы, печати были призваны функционировать как в сфере межгрупповых отношений (маркировать свою территорию, выступать в качестве знака охраны и предостережения), так и внутри группы (поддерживать внутригрупповую солидарность). В этой части работы исследуется также используемый казаками вербальный код, примером которого может служить условный или тайный язык (ясак), фрагментарно реконструируемый на основе письменных и фольклорных источников.
Основой организации ранних казачьих сообществ была не социальная, а возрастная стратификация. Представляет интерес авторская реконструкция системы возрастных групп в казачьих сообществах второй половины XVII – начала XIX в. Категория «возраст» имела важнейшее значение в структурировании традиционных социальных моделей, проявляясь как на индивидуальном, так и на групповом уровнях. При этом по-настоящему значимым признавался не реальный, биологический, а социальный возраст, который определялся прохождением индивидом и его группой обрядов специальных посвящений.
Анализ письменных источников показал, что донские казачьи сообщества делились на три возрастные группы, вполне соотносимые с возрастными группами древних мужских сообществ, различающихся как по функциям, так и по уровню ответственности. Выделялись группы малолетков/выростков, служивых казаков и стариков с четким соблюдением границ между ними и детально разработанной системой переходно-посвятительных ритуалов. Такая система отнюдь не предполагала всеобщего равенства: каждая из возрастных групп имела четко фиксированные обязанности, права и привилегии. Изменение статуса было возможно только в рамках специального ритуала.
В диссертации рассматриваются основные права и обязанности отдельных возрастных групп в рамках мужских казачьих сообществ. Большое значение сообщества придавали социализации юношей, направленной, в основном, на их подготовку к военной службе. В структуре поздней (поземельной) казачьей общины "малолетки" также играли важную роль. Они выступали организаторами молодежных игрищ и забав в системе общинной календарной обрядности. Однако и в это время важнейшим отличием казачьих молодежных групп была целенаправленная подготовка к предстоящей воинской службе.
Автор обращает внимание на широкий круг обязанностей возрастной группы стариков. Старики имели в казачьих сообществах высокий статус, что разительно отличало их от положения стариков в крестьянских общинах. На примере донских казачьих сообществ удалось выявить наличие ритуала перехода казака в группу стариков, осуществляемого по типу переходно-посвятительных обряда.
В третьем параграфе – «Потестарная структура мужских казачьих сообществ» – исследуется проблема формирования и функционирования управленческих структур в условиях Дикого поля, характеризуются их основные элементы: казачий круг, исполнительная власть, судебно-правовая система.
Анализ текстов, содержащих трактовку понятия "казакования", показал, что "казачьи земли" определяются в них как зона «казачьего присуда», а "казакование" как право избирать должностных лиц и чинить расправу согласно казачьему обычаю. Это позволило диссертанту вычленить некий каркас, служащий основанием для формирующихся в Диком поле казачьих сообществ. Очевидно, что сами казаки признавали структурообразующими такие понятия, как «своя власть», «свой суд», право избирать тех, кто будет тебя ограничивать и наказывать в случае несоответствия казачьей «обыкности».
Значимость этих категорий возрастала именно в условиях Дикого поля, как района фронтира, характерными чертами которого было отсутствие регулирующих норм. В этих условиях заново формировались важнейшие принципы социальной жизни, определялись понятия «своей власти», «своего суда» (праведного, справедливого), правильного поведения (нормы) и неправильного (антинормы). Наконец, в этих условиях вырабатывалось определенное соотношение между горизонтальными социальными связями и властной вертикалью, между отдельной личностью и коллективом.
Значительное внимание уделяется в данном параграфе характеристике главного органа казачьего самоуправления – круга, который являлся воплощением идеи коллективизма и главным символом казачьей вольницы. На кругу решались все важнейшие вопросы жизни казачьих сообществ, избирались должностные лица: атаман, есаулы и дъяк. Они представляли уникальную систему исполнительной власти.
Анализ исторических и этнографических источников, относящихся к теме атаманской власти и выборов атамана, показал, что обряд выборов полностью вписывается в схему так называемых «переходных» ритуалов, суть которых сводится к осуществлению «перехода» из «этого света» в пределы «того» (в зону смерти, сакрального), где неофит получает некие сакральные ценности (знания, способности и пр.), а в реальной жизни приобретает новый статус. Весьма примечательна процедура двух- или троекратного отречения претендента от предлагаемой ему власти, которая выполняла функцию присяги легитимному правителю. Так налаживались взаимоотношения обменного типа, предполагающие определенные обязательства и со стороны отказавшихся, и со стороны правителя. При таком типе взаимоотношений символически и реально воспроизводилась ситуация, когда атаманская власть естественным образом произрастает из связей горизонтальных, основываясь на них.
Частота и легкость сменяемости атаманов в совокупности с некоторыми фольклорными и этнографическими свидетельствами позволили выявить некоторые специфические черты управленческих структур ранних казачьих сообществ. Так, фольклорные тексты и обрядовая практика донских казаков большое значение придают атаманской шапке. Она является одним из символов атаманской власти, но в то же время – символом общинной доли, ее вместилищем. Казачьи атаманы в ранний период истории выступали в качестве символических и временных хранителей общинной доли. Первостепенную ценность представляла эта доля (ее целостность, сохранность), а не личность атамана, который легко мог быть заменен другим таким же "хранителем". Эти представления плохо согласуются с ядерной структурой, предполагающей определяющую и довлеющую роль лидера, о наличии которой у казаков писали некоторые исследователи (Т.Б. Щепанская). Скорее, можно говорить о «тотальной власти» сообщества, не допускавшего концентрации слишком большой «силы» в руках отдельных личностей.
Со временем атаманская власть все более усиливалась, но на протяжении веков на Дону сохранялась такая система, при которой она основывалась на связях горизонтальных, как бы произрастала из них, а сообщество и в более позднее время имело рычаги воздействия на исполнительную власть. В то же время многие источники свидетельствуют о действительно единоличной, почти неограниченной власти казачьего атамана в условиях военного похода. Единоначалие атамана проявлялось лишь в экстремальных условиях военного похода; в мирной же жизни он оказывался в узах тесных братских связей, выстраиваемых по горизонтали и обеспечивающих постоянный контроль со стороны всего коллектива
Дальнейшие изменения потестарной структуры и активное выстраивание вертикали власти будет связано с деятельности российского правительства. Речь идет о формировании привилегированной группы донских старшин, ограничении полномочий круга, назначаемости российскими властями высших казачьих чинов и других мерах, осуществленных правительством с сер. XVII до первой трети XIX в. Правда российское государство не смогло бы так легко подмять вольницу с ее прочными традициями, если бы для этого не сложились соответствующие внутренние условия. К ним автор диссертации относит усложнение социальной структуры донского казачьего сообщества, приобретение статуса привилегированного сословия, вынужденного сочетать военную службу с земледельческим трудом, имущественную дифференциацию населения Дона при сохранении общинных устоев и коллективистской морали.
Значительное место в диссертации занимает анализ правовой культуры мужских сообществ донских казаков. Автор подчеркивает, что основу правовой системы составляли нормы как обычного, так и писаного права (последние в форме войсковых указов и приговоров). Роль первых была приоритетной в ранний период казачьей истории и сохраняла свое значение впоследствии. В целом войсковое право донских казаков характеризуется как весьма архаичное.
Обычно-правовая система ранних казачьих сообществ включала в себя такие виды наказаний как связывание, битье, «сажание в воду». Некоторые виды наказаний одновременно сопровождались лишением осужденного имущества («грабеж») и вкушением спиртных напитков («напой»). Исходя из известных представлений казаков о братстве как о некой родственной целостности, распространение бескровных видов казни у казаков в ранний период истории объясняется диссертантом распространенными представлениями казаков о крови отдельного воина как о части коллективной жизненной силы. Сообщество, требуя отмщения пролитой крови собрата чужаком, всячески оберегало свою собственную жизненную силу, не допуская пролития крови внутри братства. Практически все элементы системы наказания по обычному праву казаков представляют собой разновидности переходно-посвятительных ритуалов.
Автор подчеркивает, что представления о коллективной доле восходят к архаической общерусской традиции. Отвергая в течение длительного времени нормы писаного права метрополии, казаки продолжали воспроизводить в Диком поле архаичную систему «суда и расправы», отдельные элементы которой сохранились до наших дней.
В заключение главы подчеркивается, что, несмотря на явное влияние Российского государства, и того опыта, который был приобретен казаками ранее по обе стороны фронтира, казачьи сообщества настойчиво воспроизводили на Дону весьма архаичные структуры и принципы, основанные на нормах обычного права. С одной стороны, они копировали семейно-родственные структуры, с другой – противостояли им, выстраивая традиции собственно мужских военизированных сообществ. Важнейшими принципами, на которых они основывались, были: система возрастных групп, наличие коллективной собственности и представлений о коллективной доле-судьбе, реализующейся через общее же дело – военную службу.
В третьей главе – «Социокультурный феномен мужских военизированных казачьих сообществ через призму фольклора» – автор предпринимает попытку анализа отраженных в общерусском и казачьем фольклоре образов народной колонизации, системы возрастного символизма, представлений об основном жизненном предназначении казака-воина и его судьбе, мечты казаков о воле и воинском братстве и формах их реализации в процессе генезиса культурной модели казачьих сообществ.
Первый параграф главы –- «Образы народной колонизации в русском фольклоре» – посвящен образам Дикого поля и скитальцев в русском фольклоре. Обращаясь к этой теме, автор исходил из того, что культурная модель, которая создавалась казачьими сообществами на границах укрепляющегося Российского государства, по многим параметрам была противопоставлена культуре статусной территории, но в то же время обе территории образовывали единую систему. Сложный механизм взаимодействия этих двух регионов составляет суть функционирования изучаемой системы. Безусловно, этот механизм должен был найти отражение в знаковой сфере. Диссертант, обратившись к фольклорным текстам, показывает, как сами носители традиции определяли мотивы и смысл своего ухода. Полагая, что в основании фольклорных нарративов лежали не рациональные мотивы, а ритуальная подоснова, автор раскрывает представления казаков о причинах ухода и колонизации ими Дикого поля. Подчеркивая, что фольклор не может рассматриваться как точное отражение исторических и социальных реалий, исследователь считает несомненным наличие определенной связи между социальными структурами и воспроизводимыми ими знаковыми системами. К тому же фольклорные тексты воспроизводят позицию самих носителей традиции и отражают их взгляд на феномен казачества («казакования»).
Наибольший интерес в этом контексте представляют легенды и предания, повествующие об истоках казачества. В рассмотренных автором текстах уходящие в казаки представлены как изгои («проштрафившиеся», «проворовавшиеся»), которые проходят через череду испытаний, скитаются по морям. Одна из легенд указывает на непосредственную связь ранних казачьих братств с принципами организации юношеских союзов, члены которых покидали дом по достижении возраста инициации и в буквальном смысле «переступали» через законы и нормы домашней жизни. Эти легенды, и целый комплекс других текстов и ритуалов, бытовавших в казачьей среде, указывают на то, что в организации внутренней жизни казачьи сообщества опирались на древнюю традицию, связанную с юношескими сообществами и посвятительными ритуалами.
Выделяя специфику казачьих образов колонизации, следует отметить, что в отличие от поздней (по преимуществу старообрядческой) традиции ухода, в которой довлели эсхатологические мотивы спасения, святости и культивировался образ Святой Руси (град Китеж, Беловодье), откуда незачем, а иногда и нельзя было возвращаться, казачья традиция провозглашала идею ухода, предполагавшую обязательное возвращение. Специфическую окрашенность имел и фольклорный образ «иной земли», уходящий корнями в глубокую архаику, и образы тех, кто уходил в скитания.
Автор раскрывает новые ракурсы в фольклорных образах скитальцев, дополняет и уточняет модель, положенную в основу идеи и процедуры «ухода».
Фольклорные источники позволили выявить этапы социализации будущего воина. Анализ фольклорных текстов о богатырях-атаманах-рабойниках показал наличие важных обстоятельств в их биографии: очень часто они – сироты, сами себя называют «неправильно рожденными», «бесчастными», «бездольными», они уходят из дома с намерением отомстить за погибшего отца. Происхождение таких «сирот» связано обычно с женщиной из статусной зоны и отцом-воином – персонажем Дикого поля. Не имея своей доли в общесемейной судьбе, эти персонажи, по достижении определенного возраста, должны отправляться за ней в Поле, повторяя воинскую судьбу отца.
По мнению Т.А. Бернштам, подготовка юноши к «полеванию» осуществлялась в три этапа, причем «настоящее» испытание героя было связано с преодолением водной преграды. Этот мотив вновь отправляет нас к теме «морских скитальцев». В связи с этим возникает ключевой сюжет перехода через границу. В текстах, объединенных общей темой ухода в казаки, четко прослеживаются различные этапы этого пути: прохождение через водную преграду и так называемый «огненный» этап, которые, по предположению автора, также могли быть связаны с разными возрастными группами внутри мужских казачьих сообществ.
Завершая анализ архетипа ухода мужчины из статусной зоны, как он реконструируется на основе фольклорных текстов, автор приходит к выводу, что данный архетипический сюжет, связанный с традицией социализации юношей, не случайно оказался столь востребованным и «растиражированным» в различных вариантах именно в казачьей среде. Очевидно, он послужил своего рода мифо-ритуальной матрицей, положенной в основу конструирования культурной модели пограничья и солидаризации группы, прошедшей путь от сборища маргиналов до четко структурированных, боеспособных сообществ-братств, одержимых идеей служения оставленной Родине.
Во втором параграфе –