Geum.ru

Впоследние годы заметно оживляется интерес к отечественной литературе советского периода, к истории ее творческого метода

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Дёмина Е.Г., аспирант,

Таврический национальный

университет им. В.И. Вернадского


ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА 1920-1930-Х ГОДОВ О ТВОРЧЕСКОЙ МАНЕРЕ Ф. ГЛАДКОВА


В последние годы заметно оживляется интерес к отечественной литературе советского периода, к истории ее творческого метода. На сегодняшний день уже в достаточной мере исследована мифология социалистического реализма. Но судьба собственно реалистичного начала в основном методе советской литературы изучена, как нам кажется, недостаточно.

Цель статьи – рассмотреть с этой точки зрения литературно-критические дискуссии 1920-1930 годов о соцреализме и то влияние, которое они оказали на оценку произведений Ф.В. Гладкова – одного из наиболее репрезентативных авторов той эпохи.

Конец двадцатых – тридцатые годы прошлого столетия были периодом бурных литературных споров о творческом методе советской литературы. В этих дискуссиях постоянно повторялась мысль о реалистической природе создаваемого метода. В резолюции Расширенного пленума ВАПП (27-29 ноября 1926) говорилось о необходимости “открыть дискуссию по вопросам художественной платформы на основе заветов Маркса и Плеханова, на основе диалектического материализма” и взять “курс на углубленный реалистический и психологический анализ” в пролетарской литературе [21]. В мае 1927 года на Московской конференции пролетарских писателей идеолог напостовства Л. Авербах провозгласил реализм “такой литературной школой, которая более всего подходит к материалистическому художественному методу” [1, 12]. В докладе на ноябрьском пленуме ВАПП Ю. Либединский охарактеризовал основные свойства нового метода: “…романтика – насквозь реалистична <…> наш реализм коллективистичен” [11, 186-187].

Одной из ключевых в литературных дискуссиях того периода была статья А. Фадеева “Долой Шиллера!”, в которой он писал: “Наше понимание реалистического и романтического методов не совпадает с тем пониманием реализма и романтизма, которое свойственно было старым профессорам литературы” [24, 6]. Рассматривая романтику как “метод искажения и мистификации действительности”, рапповцы считали, что “пролетариат не заинтересован в том, чтобы одевать на действительность маски, изобретать несуществующих “героев”, –
наоборот, он заинтересован в том, чтобы трезво видеть, понимать и разоблачать своего врага <….>, трезво видеть и понимать в свете большой исторической перспективы, то действительно новое, действительно социалистическое, что уже рождается <….>” [24, 8].

Своеобразие нового подхода к пониманию реализма заключалось во включении философской категории в понятие метода. Диалектика, по мнению А. Фадеева, давала возможность писателю “не только объяснять мир, но сознательно служить делу изменения мира” [24, 7]. Под реалистичностью подразумевалось точное воспроизведение действительности, вместе с тем определение “диалектический” в названии метода обязывало изображать перспективы социалистического строительства.

Разделяя такое понимание нового метода, А. В. Луначарский в докладе на 2-м пленуме Оргкомитета Союза писателей СССР 12 февраля 1933 года отличительной чертой социалистического реализма называл его умение подняться над действительностью, увидев желаемое будущее в будничной реальности. Соцреалист должен уметь показать и то, чего еще нет, “создать путем художественного творчества такой идеологический центр, который стоял бы выше этой действительности, который подтягивал бы ее вверх, который позволил бы заглядывать в будущее и этим ускорял бы темпы” [13, 177]. Понимая, что подобная трактовка реализма “открывает доступ элементам, строго говоря, выходящим за формальные рамки реализма, – А. Луначарский считал, что это реализму нисколько не противоречит, –
потому, что это не уход в мир иллюзии, а одна из возможностей отражения
действительности – реальной действительности в ее развитии, в ее будущем” [13, 177]. Как видим, с одной стороны новый метод должен был точно воспроизводить действительность, с другой – показывать то, чего еще нет. Для характеристики этой второй особенности участники дискуссии прибегали к таким понятиям, как романтика: “…наш романтизм составляет часть социалистического реализма. Социалистический реализм, в известной степени, немыслим без примеси романтики. В том-то и заключается его отличие от равнодушного протоколирования. Это есть реализм плюс энтузиазм, реализм плюс боевое настроение” [14, 204]. Идеология, обличенная в образную форму, о которой говорил А. Луначарский, к романтизму в точном смысле слова не имела никакого отношения. Романтизм воспринимался так же упрощенно, как и реализм.

В шестидесятые годы А. Овчаренко, выдвигавший концепцию плюрализма методов в советской литературе, допускавший наряду с социалистическим реализмом и социалистический романтизм искал для этого оснований в истории. В частности, он обратился с письмом к И. Гронскому, одному из тех, кто в 1930-е годы принимал самое непосредственное участие в создании термина “социалистический реализм”. В ответном письме И. Гронский, ссылаясь на свою речь на первом пленуме Оргкомитета ССП, писал:
“Я не говорю о нем как о методе, да еще одном из двух основных, а только как об одном из существующих в литературе направлений, при этом усиленно “приземляю” его, истолковывая революционный романтизм как одну из граней основного метода советской литературы –
социалистического реализма” [7, 341-342].

Отголоски этих споров можно обнаружить в оценках литературной критики романа Ф. Гладкова “Цемент”. Одни видели в произведениях Ф. Гладкова проявления правдоподобия, другие говорили о романтическом пафосе, третьи считали, что в “Цементе” удачно сочетается пролетарский реализм и революционный романтизм. Реализм “Цемента» большей частью критики был воспринят как натурализм, с той лишь разницей, что одни считали это достоинством произведения, а другие недостатком. Назвав “Цемент” немудреной вещью, Маяковский определил гладковский реализм как “плетение в хвосте с фотографическим аппаратом и снимание людей и пейзажей на всех красиво расположенных остановках” [15, 72]. Один из самых суровых критиков “Цемента”, О. Брик считал роман соединением прокламации и протокола. “Гладков ведет эту часть своего повествования, как бы хронику”, – писал критик об эпизоде партийной чистки [4, 32].

Но и критики, воспринявшие роман более благожелательно, отмечали жизнеподобие “Цемента”. М. Горький, один из первых давший положительную оценку роману, в письме к А. Воронскому отметил, что “Цемент” – “произведение не художественное в принятом смысле слова, но и не чисто “агитационное” [Цит. по: 16]. Об этом же Ф. Гладкову написал в 1933 году редактор газеты “Известия ЦИК ССР и ВЦИК” И. Гронский: “Мне кажется, что в творчестве своем ты столкнулся с новыми явлениями, которые ты, как художник чувствуешь, осязаешь, но, как мыслитель еще не понимаешь” [17]. Заброшенность дочери главной героини Даши Чумаловой, умирающей от голода в детском доме, вызвала недоумение С. Буданцева, который считал, что “лишь житейская возможность такого факта – кто не знает подобного случая, “знаете у нас в Тюмени”… – рассеивает до известной степени его литературную смутность…” [5, 271].

Упреки в том, что “…Гладков не делает даже попытки разрешить семейную проблему; он ограничивается лишь тем, что констатирует распад старой семьи” [8, 81], сменялись всецелым одобрением: “…очень хорошо, что Гладков близок к жизни. Все то, что порицает О.М. Брик, не недостатки, а, как раз достоинства произведения” [23, 46].

Л. Лозовский оправдывал гладковский реализм классовым подходом: “Гладков умеет наблюдать жизнь. Но он не разглядывает ее со стороны, извне, а наблюдает ее глазами того класса, в борьбе которого сам участвует. И это дает Гладкову, как беллетристу, цельность, призму, через которую раскрашивается действительность. <…> писатель не только фотограф, он не только отображает, как зеркало, предметы, но освещает их по-своему, своим внутренним светом. Надо только, чтобы призма, через которую художник разглядывает мир, не превращалась в шоры, позволяющие смотреть только в одном направлении, ибо видеть он должен все” [12, 98-99].

Наиболее ярким примером фактографизма в романе явился эпизод партийной чистки. Большая часть критиков отнесла этот эпизод к идеологическим “провалам”. Но были и положительные отклики: например, С. Буданцев утверждал, что произведение спасено “тем, что в него введены замечательные по бытовой и общественной ценности лица и сцены, в первую очередь, – сцена партийной чистки, рассказанная откровенно, правдиво и художественно четко” [5, 272]. “Живая и горячая “чистка” – одна из волнующих глав романа, из тех, что скорее всего дойдет до современного читателя”,– писал С. Буданцев. И все же критик не мог не отметить, повредившие эпизоду хроникальность повествования, отсутствие анализа и авторской позиции: “…превращение романа в хронику несколько ослабило и эту главу. <…> Сцена эта мотивирована только временем: в тот год <…> была действительно чистка партии. И вот оказалось, что для чистки у автора нет наблюдателя, как нет и центрального лица, того Пьера Безухова на Бородинском поле, в чьи зрачки читатель видит все сражение” [5, 273]. (Позже мы еще вернемся к вопросу о том, чьими глазами увидена в романе чистка). Та же хроникальность романа воспринималась О. Бриком, как фактографизм: “Происходит партийная чистка. Вычищают хороших, как будто, партийцев. Один из невычищенных возмущен: “Пусть меня вычищают из партии, но этого безобразия я не допущу”. И больше об этом ни слова. Что же, правильно вычистили или нет? Неизвестно. Гладков ведет эту часть своего повествования, как бы хронику. Случаются разные события, какая между ними связь – неизвестно” [4, 33].

“Партийной склокой” назвал этот фрагмент романа Вал. Полянский: “…совершенно неубедительно и даже противоречиво зарисована партийная чистка, партийная склока. Больше внешних эффектов, чем углубленности”. Во всем виновата, по мнению критика, “…психологическая углубленность автора, его импрессионистический подход к явлениям” [20, 52]. “Идейным провалом” назвали этот эпизод критики И. Банк [3] и Г. Горбачев. “Единственное объяснение такого исхода чистки, – по мнению Г. Горбачева, – то, что он мотивирует трагические переживания героев, необходимые в гладковских произведениях, но объяснение – не всегда оправдание” [6, 339].

Как видим, эпизод партийной чистки все критики признали провалом – с той только разницей, что одни сочли эту сцену неудачей идеологической, а другие – художественной.

Картины партийной чистки в романе интересны еще и тем, что, много раз редактируя, чуть ли не переписывая роман, Ф. Гладков многое изменял в угоду критике, но фрагмент с описанием партийной чистки оставался без существенных изменений. Л. Смирнова, сравнившая в 1967 году все редакции “Цемента”, отмечает, что эпизод с партийной чисткой был исправлен Ф. Гладковым в 1933 г. в ответ на усиливающееся давление критики, обвинявшей писателя в “искажении политического явления исключительной важности” [22, 181]. Сцена “подверглась существенной переработке, сгладились самые острые ее моменты, смягчилось враждебное настроение переполненного зала. Однако в большой степени изменения коснулись лишь формы, способа изложения, но не существа оценки происходящего события. Суть дела осталась прежней: чистка, какой описывает ее Гладков, проводилась формально, с перегибами, решения членов комиссии были несправедливы: исключались из партии честные коммунисты, оставались не наказанными жулики, хапуги, бюрократы и прямые вредители” [22, 182]. Небольшие коррективы в этот эпизод были внесены автором в 1940 году, когда Ф. Гладков отказался “от одной из не очень основательных мотивировок исключения из партии Сергея Ивагина. Лухава предсказывал, что Сергея исключат из партии, потому что он “бывший меньшевик... И призыв Ленина – гнать меньшевиков”. Упоминание о меньшевизме Ивагина исчезло и из протокола комиссии по чистке” [22, 195]. Но и в этом случае сцена чистки “осталась острой, даже несколько гротескной, разоблачающей холодный нажим и бессердечие <…>”. А поскольку Ф. Гладков и в 1953 г. вновь “настаивал на правильности изображения чистки в романе”, исследовательница предположила, что “Гладков был очевидцем подобных событий” [22, 195]. Свою догадку она подкрепила сноской на письмо Ф. Гладкова к В.П. Стахову. В июне 1953 г. автор “Цемента” писал: “В чистке партии 1921 года было допущено очень много перегибов, ошибок и предвзятостей. Комиссиями нередко руководили троцкисты, которые своими крутыми действиями разрушали целые организации. Сплошь и рядом из партии исключались и прекрасные работники только потому, что они были интеллигенты. Выходцев из других партий гнали всех поголовно. Не редки были случаи сведения личных счетов” [18]. По заключению Л.Н. Смирновой, именно эта оценка легла в основу изображения чистки в “Цементе”.

Сегодня, когда доступны все материалы архивного фонда писателя, такое объяснение уже не может удовлетворить. Острота “психологизма”, так смущавшая критиков современников объясняется просто: в 1921 году Ф. Гладков сам был “вычищен” из партии. Этот факт его биографии по понятным причинам не афишировался советскими историками литературы, но в архиве писателя сохранилось письмо Ф.В. Гладкова, датируемое 1923-1924 годом, в Московский Комитет РКП (б) с просьбой восстановить его в членстве в партии. “Осенью 1921 г., во время всеобщей партпроверки, я был исключен из партии. По выписке из протокола Обл<астной> комиссии, полученной мной во второй половине февраля или в начале марта, значилось, что я исключен, как бывший типический меньшевик и интеллигент, разлагающе действующий на парторганизацию” [19]. Как видим, Ф.В. Гладков был исключен из партии с той же формулировкой, что и герой романа – Сергей Ивагин. Эпизод партийной чистки – еще один фотографический снимок из бурной жизни первых советских десятилетий. Так как по самому Гладкову подобным образом прошлась история, эта сцена во всех редакциях романа сохранялась во всей своей остроте.

Революционно-романтический пафос романа также не остался без внимания критики. Например, Г. Горбачев в книге “Современная русская литература” писал: “Общая повышенно-эмоциональная, символически-обобщающая, патетическая, заостряющая и преувеличивающая манера письма воспринимается в “Цементе” как революционный романтизм” [6, 334-335]. Как романтические характеризовал И. Кубиков образы идеологически выдержанных героев, наиболее преданных революции (Даша Чумалова, Цхеладзе): “Во всей обрисовке облика Даши чувствуется уже перо писателя-романтика” [10, 159; 167]. Но при этом критики подчеркивали отличность романтизма “Цемента” от романтизма в его традиционном понимании: “…литературный романтизм решительно и победоносно заменен Гладковым романтизмом живой жизни <…>” [9, 134].

Отмеченный Ж. Эльсбергом “пролетарский оптимизм” “Цемента” несколько позже станет одной из характеристик социалистического реализма: “Громадный успех “Цемента” прежде всего основывается на его гигантском оптимизме, который пронизает весь роман. И одним из самых ярких стилистических приемов, выражающих этот героический оптимизм автора, и являются его метафоры и сравнения, окрашивающие все описываемое в радостные, возвеличивающие тона. <…> Сравнения и метафоры Гладкова выражают тенденцию пролетарского оптимизма, веры в социалистическое строительство, они выражают подлинную героическую сказочность того, что создают и творят на первый взгляд как будто будничные герои – Глеб Чумалов и ему подобные” [25, 134].

Соединение романтического и реалистического в “Цементе” было воспринято как новаторство, к которому так стремились творцы новой литературы. “Рассматривая твои произведения не трудно заметить в них элементы и того и другого стиля, но, замечу мимоходом, это не эклектика, а нечто другое <…>”, – писал И. Гронский Ф. Гладкову [17]. “Весь роман Ф. Гладкова – это своеобразное сочетание яркого реализма и бурной романтики”, – заключал И. Кубиков, и далее излагал свое понимание синтеза реализма и романтизма: “…Ф. Гладков знает, что в этой жизни переходного времени есть красочные, незабываемые явления. Надо взять эти яркие моменты жизни, пусть еще редкие, и творчески воспроизвести их. В этом и будет заключаться своеобразное сочетание реализма и романтики. Реализм в том, что эти светлые явления взяты все же из жизни, романтика же в том, что эти явления пока еще празднично редки. Таким интересным романтиком реализма и является Ф.В. Гладков в своем романе “Цемент”. Соответственно романтической настроенности писателя самый ритм его повествования принимает временами торжественный характер” [10, 169].

Как показывает анализ, в результате литературно-критических дискуссий конца
1920-1930-х годов выработалось понимание творческого метода пролетарской литературы, как синтеза реализма, подразумевавшего точное воспроизведение действительности, и романтизма, имевшего узкую задачу – передавать перспективы социалистического строительства.

Споры о творческом методе советской литературы не могли не повлиять на оценки критики, обсуждавшей роман Ф. Гладкова “Цемент”. Роман оценивали и как реалистическое, и как романтическое произведение, что по нашему мнению, говорит не о полярности оценок, а о том, что в произведении Ф. Гладкова действительно обнаруживается синтез реализма и романтизма. Критика 1920-1930-х годов отмечала фотографический характер реализма писателя. Советское литературоведение этот факт обходило молчанием. О романтизме “Цемента”, как одной из граней социалистического реализма, напротив писали все исследователи советского периода. При этом под романтизмом понимался героический пафос, идеологический заряд произведения.


Литература
  1. Авербах Л. Творческие пути пролетарской литературы // На литературном посту. – 1927. – № 10. –
    С. 5-16.
  2. Астахов И. О творчестве Ф. Гладкова // Литература и искусство. – 1931. – № 11-12 – С. 65.
  3. Банк И.Д. О “Цементе” // На литературном посту. – 1926. – № 4. – С. 45.
  4. Брик О. М. Почему понравился “Цемент” // На литературном посту. – 1926. – № 2. – С. 30-32.
  5. Буданцев С. О “Цементе” Ф. Гладкова // Звезда. – 1925. – № 5 (11). – С. 268-273.
  6. Горбачев Г. Современная литература. – Л.: Прибой, 1926. – 329 с.
  7. Гронский И. М. Из прошлого… Воспоминания / Сост. С. Гронская. – М. : Известия, 1991. – 368 с.
  8. Евгеньев-Максимов В. Ф. Гладков// Федор Гладков. [Сборник]. – М.: Кооперативное издательство писателей “Никитинские субботники”, 1928 г. – С. 71-83.
  9. Красильников В. Федор Гладков // Октябрь. – 1926. – Кн. 9. – С. 120-138.
  10. Кубиков И.Н. Роман Ф. Гладкова “Цемент” // Федор Гладков. [Сборник]. – М.: Кооперативное издательство писателей “Никитинские субботники”, 1928 г. – С. 151-171.
  11. Либединский Ю. О художественной платформе ВАПП (Доклад на ноябрьском пленуме ВАПП) //
    Октябрь. – 1927. – Кн. 3. – С. 175-189.
  12. Лозовский Л. Ф. В. Гладков (жизнь и творчество) // Федор Гладков. [Сборник]. – М.: Кооперативное издательство писателей “Никитинские субботники”, 1928 г. – С. 95-104.
  13. Луначарский А.В. Социалистический реализм (1 доклад) // Статьи о советской литературе. Сост. И.М. Терехов, 2-е изд., испр. и доп. – М., 1971.– С. 170-201.
  14. Луначарский А.В. О социалистическом реализме // Статьи о советской литературе. Сост. И.М. Терехов, 2-е изд., испр. и доп. – М., 1971.– С. 202-205.
  15. Маяковский В.В. Подождем обвинять поэтов // Полн. собр. соч.: В 13 т. – М., 1959. – Т.12. – С. 72.
  16. Переписка А.М. Горького и Ф.В. Гладкова // Литературное наследство. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1963. – Т.70. – С.82.
  17. Письмо И.М. Гронского Ф.В. Гладкову // РГАЛИ. – Ф. 1052. – Оп. 5. – Ед. хр. 336.
  18. Письмо Ф..В Гладкова В.П. Стахову // РГАЛИ. – Ф.1052. – Оп..3. – Ед. хр.89. – Л. 4 об. – 5.
  19. Письмо Ф.В. Гладкова в Московский Комитет РКП (б) с просьбой восстановить его в членстве в партии //
    РГАЛИ. – Ф. 1052. – Оп. 4. – Ед. хр. 150. – Л.1.
  20. Полянский В. “Цемент” и его критики // На литературном посту. – 1926. – № 5-6. – С. 50-53.
  21. Резолюция Расширенного пленума ВАПП 27 – 29 ноября 1926 // Известия. – 1926. – 30 ноября.
  22. Смирнова Л.Н. Как создавался “Цемент” // Текстология произведений советской литературы. Вопросы текстологии. Вып. 4. – М.: Наука, 1967. – С. 140-227.
  23. Старый коммунист Паки и паки о “Цементе” // На литературном посту. – 1926. – № 4. – С. 4.
  24. Фадеев А. Долой Шиллера // На литературном посту. – 1929. – № 21 – 22. – С. 4-9.
  25. Эльсберг Ж. Сравнение и метафора как классовая оценка объекта описания // Октябрь. – 1927. –
    Кн. 1. – С. 123-141.


Анотацiя

У статті розглядаються літературні дискусії кінця 1920-1930-х років про творчий метод та їх вплив на оцінку критиками того ж періоду романа Ф. Гладкова “Цемент”.


Summary

In the article literary discussions of the end of 1920-1930-s about the creative method and their influence on the estimation by criticisms of the same period of the novel “Cement” by F. Gladkov are examined.


Ключові слова: радянська лiтература, реалізм, соціалістичний реалізм, роматизм.


Key words: Soviet literature, realism, socialist realism, romanticism..