Geum.ru

Интерпретация образа скорбящей матери в русской литературе XX века (на примере произведений В. Закруткина «Матерь человеческая» и Ч. Айтматова «Материнское поле»)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
К.А. Старцева (Северодвинск)

Интерпретация образа скорбящей матери в русской литературе XX века (на примере произведений В. Закруткина «Матерь человеческая» и Ч. Айтматова «Материнское поле»)

Научный руководитель – профессор Э.Я. Фесенко


В работе представлена попытка классификации образа евангельской матери в русской литературе ХХ века на прозаическом материале М. Горького, М. Шолохова, Л. Чуковской, М. Булгакова, Б. Пастернака, В. Закруткина, А. Приставкина, и др. В основе классификации теория архетипов К.Г. Юнга и многозначность образа Богородицы в канонических Евангелиях.

Особое внимание в докладе уделяется типу скорбящей матери (на примере произведений В. Закруткина «Матерь человеческая» и Ч. Айтматова «Материнское поле»). Этот женский образ появляется в военной прозе и реализует, в первую очередь, символический аспект архетипа матери.


Ключевые слова: интерпретация, Евангелие, интертекстуальность, образ Богоматери.


Теме материнской любви во всех видах искусства придавалось и придается особое значение. Известно, что прообразом Матери является Дева Мария, Богоматерь. В русском искусстве этот образ занимает особое место. Любовь и почитание к Богоматери возникли с первых веков принятия христианства на Руси: церкви, календарные праздники, исконны и молитвы посвящены Пресвятой Деве.

В русской литературе особенно популярными образы Матери и Сына становятся в XX веке. К ним в своих произведениях обращаются такие писатели как М. Горький («Мать»), М. Шолохов («Тихий Дон»), Л. Чуковская («Софья Петровна»), Б. Пастернак («Доктор живаго»), В. Крапивин («Лоцман», «Кораблик, или Помоги мне в Пути») А. Приставкин («Ночевала тучка золотая»), С. Василенко («Ген смерти») и многие другие, каждый из которых создает и воссоздает свою Мать и своего Сына.

Такое количество различных интерпретаций возникло и продолжает возникать, на наш взгляд, по двум причинам: во-первых, максимальная приближенность библейского сюжета рождения сына матерью к реальной жизни и, во-вторых, многозначность образа Богоматери в канонических евангелиях.

Появляются целые типы Матерей. Мы выделяем их, взяв за основу архетип Матери, выделенный К.Г. Юнгом. Он занимает особое место в теории швейцарского психолога и имеет множество аспектов. Среди которых:

– родственный аспект: мать, крестная мать, бабушка и т.д.;

– религиозный или мифологический аспект: богиня, мать бога, дева (например, Деметра), София;

– символический аспект: рай, Царство Божие, Церковь, мудрость, земля, лес, море и др.

– анималистический аспект: корова и другие животные, помогающие людям.

Кроме прочего архетип Матери имеет позитивное и негативное выражение. Наиболее выраженную амбивалентность имеют Богини: например, богини судьбы [Юнг 1997].

На основе этих значений мы выделили следующие типы Матерей:

– Мать, родившая Бога (М.Горький «Мать» и Л. Чуковская «Софья Петровна»);

– Мать, родившая человека (Б. Пастернак «Доктор Живаго»);

– всеобщая Мать (или Мать-заступница) (В. Крапивин «Кораблики, или Помоги мне в пути»);

– скорбящая Мать (В. Закруткин «Матерь человеческая», Ч. Айтматов «Материнское поле»);

– Мать-наставница (А. Приставкин «Ночевала тучка золотая»);

В противопоставление истинно материнскому началу – образ блудницы (на материале произведений М. Шолохова «Тихий Дон», С. Василенко «Ген смерти»);

Особого внимания заслуживает тип скорбящей матери. Он сочетает в себе черты и матери, родившей человека и всеобщей матери (или матери-заступницы).

От типа всеобщей матери (матери-заступницы), скорбящую мать отличает чувство скорби по тем, кто умер и тем, кто еще жив, но обречен. Образ скорбящей матери характерен, в первую очередь, для военной прозы.

Повесть В. Закруткина «Матерь человеческая» (1969г.) написана через двадцать лет после окончания Великой Отечественной войны. В центре произведения образ Матери: земной матери Марии и евангельской Богоматери. Писатель, используя аллюзии и реминисценции, сопоставляет и противопоставляет жизнь женщин, переживших одинаковую трагедию: «Смерть сына – тяжкое, неизбывное горе для матери» [Закруткин 1985: 5], но «Разве нет на земле матерей человеческих, испытавших более страшные удары судьбы, чем те, которые ниспосланы были тебе (Мария)?» [Там же].

Стимулом к жизни для земной Марии становится еще не родившийся ребенок. В утробе матери – символ новой жизни: «Не убивайте его, идущего в мир! Он хочет жить...» [Закруткин 1985: 28]. Через образ материнской утробы реализует символический аспект архетипа Матери: в числе своих значений утроба это «мягкий образ, чувствительный, болезненной незащищенности перед ударом. Вочеловечевание раскрывает перед человеком перспективу стать Богом» [Белова 2001]. Положительную коннотацию символ чрева имеет уже Евангелии, он связан с появлением новой жизни, надеждой на рождение Спасителя («по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго», <…>не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого [Ев. от Мт. 1. 18, 20].

Особое значение при анализе образа Богоматери играет имя. В канонических евангелиях авторы обращаются к Богородице как Дева Мария, Матерь, Матерь его, жена Иосифа. В то время как имя «Мария» имеет несколько значений, которые, не теряя связи с евангельской Богоматерью, реализуются в произведениях русской литературы ХХ век. В повести В. Закруткина «Матерь человеческая» Мария, сопоставленная писателем с евангельской Марией, как ‘святая и возвышенная’. Значение имени «Мария», кроме библейского варианта «матери Иисуса Христа», от древнееврейского – ‘противиться, отвергать’; ‘святая, высокая, печальная’; ‘превосходство, госпожа’ [Петровский 1984].

Образ Марии в повести В. Закруткина относится к типу скорбящей матери и в контексте произведения реализует значение имени ‘противиться, отвергать’: женщина противится смерти, страху, боли.

Значение имени Мария ‘святая, высокая, печальная’ в повести «Матерь человеческая» является своего рода апелляцией к апокрифическому сказанию «Хождение богородицы по мукам». Мир для Марии сопоставим с адом: «Ей (Марии) казалось, что все вокруг гудит: и небо, и земля, и что где-то в самых недоступных глубинах земли тоже не прекращается это тяжкое, смертное гудение» [Закруткин 1985: 28], в центре повествования эсхатологический мотив.

Аллюзия в тексте произведения «Матери человеческая» на сюжет о Великом Потопе, образ Ноева ковчега («Сказал [Господь] Бог Ною: конец всякой плоти пришёл пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли» [Быт. 6:13-16]) расширяет временные рамки произведения и вносят добавочное значение к образу Матери (‘скорбящей матери’). Также как в библейском сюжете, в повести В. Закруткина к месту спасения (погреб в котором укрывалась Мария от разрушений мира) пришли звери: собаки, коровы, голуби, пчелы, овцы, лошади, курицы. И всех Мария встречала с радостью: «Бедные вы мои, – сквозь слезы сказала она коровам, – не пожалели вас люди...» [Закруткин 1985: 33],  «сиротиночки мои бедные, — ласково зашептала она, – некуда вам приклонить свои головочки, некому пожалиться на свое сиротство» [Там же: 51]. «Ноев ковчег» в контексте повести «Матерь человеческая» является символом гибнущей цивилизацией, спасти которую может только любовь и милосердие.

Религиозный аспект прочтения повести В. Закруткина не исключает политической подоплеки: «Это правда, что ты ходишь в церковь? И тебе не стыдно? – приподняв бровь, спросил вожатый» [Там же: 70]. Война, как общечеловеческая трагедия, все ценности и приоритеты расставляет на свои места: людей лишили Бога, предложив на замену вождя В.И. Ленина, и потому спрос за человеческую жизнь теперь тоже с него:  «Вот, товарищ Ленин, – сказала она (Мария), давясь слезами, – вот чего сделали с людьми, с бедной Санечкой, со мною... Куда мне теперь податься, товарищ Ленин? Скажите, дайте мне ответ, Владимир Ильич, научите меня... Отец мой, и мать моя, и муж мой, и сыночек мой малый жизни лишились, и осталась я на белом свете одна... » [Там же: 12] – так обращалась Мария к профилю Ленина на белой эмали значка, приколотого к воротничку убитой Санечки.

Писатель подчеркивает естественность потребности человека в вере: с детства «нравилось Марии и в церкви, все казалось ей там необычным, торжественным: и дрожащие огоньки свечей, и запах горячего воска и ладана, и смутное отражение человеческих лиц в стеклах икон, и сами люди, спокойные, умиротворенные, празднично одетые» [Закруткин 1985: 69]. В Храме Божьем человек равен Богу: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему … И сотворил Бог человека по образу Своему, по Образу Божию сотворил его» [Быт. 1, 26-27], человек отражение Бога: «отражение человеческих лиц в иконах».

Вся скорбь Матери реализуется в ее борьбе за жизнь еще не родившегося ребенка: «Живой незрячий комок не видит, как жестоко истязают один другого люди, как безжалостно убивают они друг друга. Растущий в теплой тьме материнского чрева, глухой, он не слышит, как, уродуя землю, грозно гремят орудия смерти, не ощущает, как вздрагивает потрясенная земля, как натужно трещат вырываемые из земли живые корни деревьев. Безъязыкий, он не может сказать: «Опомнитесь, люди! Пожалейте себя, не убивайте жизнь на земле! Пожалейте тех, кто еще не пришел, но придет в мир! Пожалейте еще не рожденных, еще не зачатых! Оставьте им светлое солнце, и небо, и воды, и землю!» [Закруткин 1985: 28].

Чингиз Айтматов в романе «Тавро Кассандры» (1996г.) продолжает тему, начатую В. Закруткиным: «в первые недели внутриутробного развития человеческий зародыш способен интуитивно предугадывать то, что ожидает его в грядущей жизни, и проявить свое отношение к потенциальной судьбе. Если это отношение негативно, у эмбрионов возникает сопротивление грядущему появлению на свет Божий. <…> Суть того, что сообщает кассандро-эмбрион, можно передать примерно так: «Будь на то моя воля, я предпочел бы не рождаться. В ответ на ваш запрос я посылаю сигналы, которые вы можете разгадать как предчувствие рока, беды, ожидающей меня, а значит, и моих близких, в будущем. И если вы эти сигналы разгадаете, то знайте, я, кассандро-эмбрион, предпочитаю исчезнуть, не родившись, не принося никому лишних тягот. Вы запрашиваете – я отвечаю: я не хочу жить». Киты в романе Ч. Айтматова выбрасываются на берег «это явление – самоубийство китов – противоречит биологическому закону самосохранения вида. То есть – природе вопреки. Такого нет в животном мире. <…> В акте группового самоубийства китов он видит реакцию мирового разума на земные события» [Айтматов 2007]. Образы скорбящей матери В. Закруткина и образы кассандро-эмбрионов Ч. Айтматова – это символы, предостерегающие человечество. Литература в данном случае выполняет репрезентирующую по отношению к реальности функцию.

Еще одно значение Матери, которое реализуется в повести «Матерь человеческая» это всеобщая мать. К Марии идут животные, чудом выжившие на сожженном немцами хуторе, к ней выходят дети из ленинградского детского дома. «Голубяточки мои... Деточки родные... Выходите все... Все выходите... Я вас накормлю, напою, искупаю... Мы будем жить вместе... Я одна, совсем одна... и голоса человеческого давно не слышала...» [Закруткин 1985: 84]. Мария принимает детей как родных: «А я и есть ваша мама, – глухо сказала Мария. – Выл у меня один-единственный сыночек, а теперь вон вас сколько, и все славные, хорошие деточки...» [Там же: 87].

В образе русской женщины Марии сливаются образы матерей немецкого солдата Вернера Брахта и матери русского Славика. Умирая Вернер тянул к ней руки: «Мама! Мама!». Мария понимала, что «она — последний человек, которого обреченный на смерть немец видит в своей жизни, что в эти горькие и торжественные часы его прощания с жизнью в ней, в Марии, заключено все, что еще связывает его с людьми, — мать, отец, небо, солнце, родная немецкая земля, весь огромный и прекрасный мир» [Там же: 53]. И для нее в образе умирающего немецкого мальчика слились воедино «и казненный немцами сын, и умирающий мальчишка-немец, и Иван, и Феня, и застреленная Саня, и все смерти, которые довелось ей увидеть в короткие, полные ужаса и крови дни, и она, припадая к горячим рукам и заплаканному лицу Вернера Брахта, билась в исступленном рыдании, а он слабеющим движением рук гладил ее жесткие, натруженные руки и тихо шептал: « Мама... мама...» [Там же]. Всеобщая мать – это мать для всех людей на земле, вне зависимости от национальности, религиозной принадлежности, живым она помогает, мертвых оплакивает, скорбит.

Тип скорбящей матери мы выделяем как отдельный тип, так как он является специфическим, характерным для военной прозы, когда Мать является Матерью не только всем живым, но и мертвым. В повести В. Закруткина Мария хоронит убитую немцами соседскую девочку Санечку: «рыла (могилу) по-собачьи, с трудом подгребая под себя сухую, комковатую землю: «Прощевай, деточка, — хрипло сказала она, — пусть земля тебе будет пухом...» [Закруткин 1985: 13], хоронит старого немецкого офицера: «Негоже так тебе лежать, — сказала Мария, — ты ведь человек, и дети, должно быть, не раз по тебе заплачут» [Там же: 49], Вернера Брахта, русского политрука Славика: «Погоди, миленький, — сказала она, — зараз я схожу за лопатой. Захоронить тебя надо, а могильщицей я одна тут осталась... Если помру, не знаю, кто меня захоронит...» [Там же: 73]. Мария – скорбящая мать, на этом сожженном врагами кусочке земли она осталась одна и кроме нее оплакивать и хоронить людей, вне зависимости от того русские это или немцы, некому. Писатель настойчиво повторяет мысль о том, что все люди на земле равны перед Богом и матерью.

Анализ повести В. Закруткин «Матерь человеческая» позволил нам выделить следующие значения архетипа Матери: мать, родившая ребенка (прямое значение), всеобщая мать, скорбящая мать. Символический аспект архетипа Матери реализуется в образе материнского чрева – символ новой жизни.

В литературе ближнего зарубежья образ скорбящей матери появляется в повести Ч. Айтматова «Материнское поле» (1976г.). Основной темой произведения является война. Образ Матери у Ч. Айтматова многозначен. Во-первых, это мать, родившая ребенка (героиня повести Толгонай проводила на войну трех своих сыновей и всех троих потеряла). Во-вторых, народная мать: вспоминая детей Толгонай гордится, и понимает, что «материнское счастье идет от народного счастья».

Рефреном в повести звучит мысль о силе материнской любви, как способной объединять, роднить, воскрешать: «Я проглотила хлеб со слезами и подумала: «Хлеб бессмертия, ты слышишь, сын мой Касым! И жизнь бессмертна, и труд бессмертен!» [Айтматов 1963: 209].

Тип скорбящей матери в повести Ч. Айтматова «Материнское поле» реализуется в образе Матери, потерявшей троих сыновей и мужа на войне и в образе Матери-Земли, которая впитала в себя кровь всех убитых: «Земля, мать-кормилица, ты держишь всех нас на своей груди, ты кормишь людей во всех уголках света» [Там же: 210].

Народную мать и Мать-Землю (всеобщую мать, скорбящую мать) объединяет писатель одним вопросом: «А как же быть с другими, со всеми людьми, живущими на белом свете? Как дойти до сердца каждого человека?». Айтматов показывает неразрывную крепкую связь человека и природы в том виде, в каком она должна быть: к солнцу, туче, земле обращается мать человека за помощью, но мать-земля отвечает: «Нет, Толгонай, ты скажи. Ты – Человек. Ты выше всех, ты мудрее всех! Ты – Человек! Ты скажи!» [Там же].

«Матерь человеческая» В. Закруткина и «Материнское поле», «Тавро Кассандры» Ч. Айтматова с образами скорбящих матерей, детей, отказывающихся появляться на свет, эсхатологическими и апокалипсические мотивами появились во второй половине XX века и являются своеобразными итогом прошедшего столетия, это произведения-предостережения.

Евангельские аллюзии и реминисценции в творчестве В. Закруткина и Ч. Айтматова расширяют текстовое пространство произведений с библейских времен до ХХ века, позволяют обратиться к актуальным проблемам современности (война, человеческое отчуждение, низкая рождаемость и т.д.). Современный исторический контекст, в который В. Закруткин включает параллель земной скорбящей матери с евангельским образом Богоматери и библейский сюжет о Великом Потопе, дают возможность рассмотреть мотивы апокалипсиса, веры и безверия, жертвы и жертвенности и др., интерпретировать проблемы борьбы Добра и Зла, которые в русской литературе были и остаются «вечными».


Список литературы:

  1. Айтматов Ч. Материнское поле/ Приложение к журналу «Сельская молодежь», тт. 4-5. М., 1963, 512 с.
  2. Айтматов Ч. Тавро Кассандры: Роман, повести. СПб., Азбука-классика, 2007
  3. Белова Д.Н. Образ Богоматери – эстетический идеал православия// Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. – №5. – 2001. – С. 84-94.
  4. Закруткин В. Матери человеческая. Повесть. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1985.
  5. Петровский Н.А. Словарь русских личных имен// Спец. науч. ред. О.Д. Митрофанова. – 3-е изд., стереотип. М., Русский язык, 1984, 384 с.
  6. Юнг К.Г. Психологические аспекты архетипа матери // Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. Пер. с англ. – М. – К.: ЗАО «Совершенство» – «Port-Royal», 1997.