Научный быт русских историков-эмигрантов в Праге в 1920 1930-е годы

Вид материала

Автореферат

Содержание Официальные оппоненты Общая характеристика работы Объектом исследования Предметом исследования Хронологические рамки исследования Степень разработанности проблемы. Цель работы Методология исследования Источниковая база исследования. Научная новизна Научно-практическая значимость. Апробация работы. Структура исследования. Основное содержание работы Вторая глава Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях

Подобный материал:

• Социальная адаптация российских ученых-эмигрантов в 1920-1930-е, 598.79kb.
• 16. СССР в 1920-1930-х, 105.64kb.
• Литература русскогозарубежья «перваяволна», 4562.58kb.
• Политические репрессии в калмыкии во второй половине 1920-х 1930-е годы 07. 00., 317.58kb.
• А. Ф. Сметанин (председатель), И. Л. Жеребцов (зам председателя), О. В. Золотарев,, 7034.84kb.
• Глина I. Особенности национального самосознания населения Восточной Галиции i$ 1920-1930-е, 206.01kb.
• История становления и развития радиовещания в иркутской области в 1920 1930-е годы, 418.04kb.
• Кабардинская проза 1920-1930-х годов: национальные истоки, специфика формирования жанров,, 274.63kb.
• Йорке Бертрана Рассела, который прогуливался по 64-й улице. Английский философ был, 2185.37kb.
• Проблема литературного контекста и жанровых традиций в лирике иосифа уткина 1920-1930-х, 390.05kb.

На правах рукописи


КОВАЛЕВ Михаил Владимирович


Научный быт русских историков-эмигрантов в Праге

в 1920 – 1930-е годы


Специальность

07.00.02 – отечественная история


АВТОРЕФЕРАТ


диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук


Саратов 2009

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Саратовский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского»


Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор

Мезин Сергей Алексеевич


Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Козляков Вячеслав Николаевич


доктор исторических наук, профессор

Николаев Александр Николаевич


Ведущая организация: Нижегородский государственный

университет имени Н. И. Лобачевского


Защита состоится 2 декабря 2009 г. в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.243.03 при Саратовском государственном университете им. Н. Г. Чернышевского по адресу: 410012, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, XI корпус СГУ, 516 ауд.


С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского по адресу: Университетская, 42, читальный зал № 3.


Автореферат разослан 31 октября 2009 г.


Ученый секретарь

Диссертационного совета,

доктор исторических наук Л. Н. Чернова

Общая характеристика работы


Актуальность темы исследования. Огромные по масштабам миграции стали неотъемлемой частью истории ХХ века. Возникновение, становление и развитие тоталитарных и авторитарных режимов неизменно приводило к исходу или изгнанию значительного числа интеллектуалов. Для России знаковыми оказались события 1917 г. и Гражданской войны. По предварительным подсчетам современных исследователей, Россию покинуло около четверти ученого и профессорско-преподавательского корпуса¹. Эти обстоятельства трагическим образом сказались на социальной и духовной жизни общества, на судьбе гуманитарного знания, особенно – на исторической науке, естественный ход развития которой был насильственно прерван.

Ныне для российских гуманитариев стало возможным обращение к тем страницам прошлого отечественной исторической мысли, которые на протяжении десятилетий были запретными. Изучение жизни и творчества русских историков-эмигрантов обращается в одну из самых актуальных задач. Обширный и чрезвычайно интересный материал для исследователя дает история пражского центра исторической науки Зарубежной России.

Новые возможности возникают и в связи с усвоением отечественной наукой социально-антропологических подходов. Особенно ценны они для изучения повседневно-бытовых жизненных практик. Напомним, что понятие «быт» выступает как многомерная историко-культурная, социальная и психологическая категория. Она включает в себя обычаи и привычки, модели поведения, образ жизни, нравы определенной социальной группы в определенный исторический период. Научный быт можно рассматривать как «уклад жизни, совокупность привычек, нравов ученых»². Он представляет собой повседневную реальность, в пространстве которой протекает исследовательская работа и происходит создание научного знания, а также организуется жизнь самих ученых. Изучение эмигрантского быта важно для понимания особенностей внутреннего развития научной, культурной и повседневной жизни диаспоры.

Повседневное измерение эмигрантской научной жизни позволит лучше понять особенности работы русских ученых в условиях изгнания, их морально-психологическое состояние, уяснить социальное положение, проблемы межкультурного диалога в процессе научного познания, социальный и этнический облик научного сообщества, карьерные пути ученых, место престижных интересов в их среде, соотношение научной кооперации с конкуренцией и соперничеством и т. д.

Объектом исследования является научный центр эмигрантской исторической науки, сложившийся в Праге в начале 1920-х гг. и просуществовавший до Второй мировой войны. Выбор его в качестве объекта исследования продиктован тем, что в 1920 – 1930-е гг. чехословацкая столица превратилась в главный центр этой науки, и поскольку там возникла развитая сеть эмигрантских учебных, научно-исследовательских и культурных организаций. В Праге жили и работали академики В. А. Францев, П. Б. Струве и Н. П. Кондаков, члены-корреспонденты РАН Е. Ф. Шмурло и А. А. Кизеветтер, профессора Г. В. Вернадский, Д. Н. Вергун, И. И. Лаппо, приват-доценты С. Г. Пушкарев, Б. А. Евреинов и др.

Предметом исследования выступают формы повседневной организации научной жизни русских историков, межличностные и групповые отношения, профессиональная этика, практики конкуренции и сотрудничества, работа учебных, научных и культурных организаций, научное творчество в их исторической динамике.

Хронологические рамки исследования определены 1920 – 1930-х гг. – эпохой существования Зарубежной России как особого культурно-исторического феномена. Массовый исход российских граждан, о котором выше говорилось, привел к тому, что к началу 1920-х гг. во многих странах мира сложились значительные эмигрантские колонии. В конце 1930-х гг. эмигрантская жизнь в значительной степени затухла. Вторая мировая война во многом подвела черту под историей Зарубежной России.

Степень разработанности проблемы. Вокруг изучения истории послереволюционной эмиграции, в том числе жизни и деятельности русских историков в Чехословакии, сформировался значительный круг научной литературы.

Первые работы о пражском научном сообществе русских историков появились еще в 1920 – 1930-е гг. и принадлежали перу самих эмигрантов – А. В. Флоровскому³, А. А. Кизеветтеру⁴, А. Г. Мазуру⁵, И. И. Гапановичу⁶. Достоинством их работ является стремление вписать эмигрантскую историческую науку в контекст общемирового развития гуманитарного познания, одновременно показать ее связь с российскими научными традициями. Но в них почти не уделялось внимания обстоятельствам изгнания русских историков, их социальному и правовому положению за рубежом, психологическому настрою и мотивации творчества. Внутренняя жизнь научного сообщества интересовала этих авторов в малой степени.

Значительный опыт в изучении исторической науки русской эмиграции накоплен в чешской историографии. Первые работы по интересующей проблеме появились еще в 1920 – 1930-ее гг., но они были малы по объему и посвящены очень узким сюжетам⁷. После Второй мировой войны, когда Прага перестала быть одним из центров Зарубежной России, а к власти в Чехословакии пришли коммунисты, исследование русской эмиграции чешскими учеными значительно ослабло. Определенный прорыв наметился лишь в 1970-е гг.⁸ Новый этап в развитии чешской историографии наступил в конце 1980-х – 1990-х гг. Важнейшими его вехами стали выход в свет специального номера журнала «Slovanský přehled»⁹, публикация трехтомного сборника статей «Русская и украинская эмиграция в Чехословакии в 1918 – 1945 гг.» (1993 – 1995)¹⁰, материалов международной конференции «Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами» (1995)¹¹, а также иных тематических сборников¹² и справочных изданий¹³. Широкое признание получили исследования З. Сладека¹⁴, С. Тейхмановой¹⁵, В. Вебера¹⁶, И. Савицкого¹⁷, А. Копрживовой¹⁸, Э. Ворачека¹⁹ и др.

Особенностью работ чешских историков является повышенное внимание к проблеме «Русской акции», роли Т. Масарика в ней, жизни и деятельности русских писателей и журналистов в Чехословакии. Однако эмигрантская наука чешскими историками исследуется пока незначительно²⁰. И пока увидело свет немного специальных работ о русских историках-эмигрантах²¹.

В Великобритании ряд работ по истории русской эмиграции в Чехословакии был написан Е. Чиняевой²². Она отводит много места исследованию характера контактов русских эмигрантов с чешским обществом, политической борьбе в Чехословакии вокруг «русского вопроса», проблемам исторической памяти и межкультурного диалога.

В 2004 г. вышла в свет совместная работа профессора Оксфордского университета Е. Андреевой и ее чешского коллеги И. Савицкого, ставшая первой обобщающей работой по истории «русской Праги»²³. Одна из глав книги тщательно обрисовывает организацию научной работы российских ученых-эмигрантов. К сожалению, само научное наследие историков-эмигрантов в книге не анализируется. В то же время в ней подробно освещены проблемы внутренней жизни интеллектуального сообщества.

Немало работ о русской эмиграции появилось и в историографии других европейских стран. Особо высок интерес к евразийству как политической и научной школе, о чем говорят труды немецких исследователей О. Бёсса, Л. Люкса, А. Игнатова²⁴, швейцарца П. Серио²⁵, француженки М. Ларюэль²⁶, поляков Р. Беккера и Р. Парадовского²⁷. Но обобщающей картины развития эмигрантской исторической науки и истории научного сообщества в историографии представлено не было.

В США историки обратились к эмигрантской тематике в начале 1930-х гг.²⁸ Но систематическое изучение эмиграции началось только после Второй мировой войны. Американские исследователи долгое время обращали внимание в основном на ее политические и культурные аспекты. Здесь следует упомянуть исследования Р. Уильмса, Р. Джонстона, Д. Стефана, Т. Рихи, Р. Хагглунда, Д. Глэда и др. По сей день значимыми остаются статьи Н. В. Рязановского о евразийстве. Их отличает проникновение к истокам этого течения, глубокий и деполитизированный анализ воззрений его идеологов²⁹. В полемике с евразийской историографией были написаны работы медиевиста Ч. Гальперина об одном из главном столпов этой историографии – Г. В. Вернадском³⁰.

Большим вкладом в американскую историографию стали работы М. Раева³¹, особенно его монография по истории культуры Зарубежной России³². Главное место в ней занимает история научного быта русских ученых в эмиграции, детальная прорисовка жизни научного сообщества, анализ деятельности историков-эмигрантов на фоне эпохи. М. Раев стал основателем направления в изучении культурного наследия российской эмиграции, которое нашло множество сторонников и последователей по всему миру³³.

В отечественной историографии эмигрантская тема вплоть до конца 1980-х гг. была почти запретной как с точки зрения проблематики, так и потому, что большинство научных работ эмигрантов находилось в спецхранах библиотек, и работа с ними была крайне затруднена. В общих трудах присутствовали обличительные оценки.

Первые попытки обращения к творческому наследию Зарубежной России были предприняты на волне «оттепели»³⁴. В 1960-х гг. появились работы Л. П. Лаптевой об академике В. А. Францеве – первые в СССР исследования о жизни и творчестве ученого-эмигранта³⁵. На протяжении 1960 – 1970-х гг. занимался изучением научного наследия русских историков В. Т. Пашуто. Его неоконченная книга «Русские историки-эмигранты в Европе» была посмертно издана только в 1992 г. Одна из ее глав посвящена «русской Праге»³⁶. В. Т. Пашуто был и остается едва ли не единственным ученым, попытавшимся комплексно исследовать историографическое наследие русской эмиграции. Он не смог освободиться от «разоблачительного подхода», но одновременно признавал значение эмигрантского научного наследия³⁷. Правда, общую историографическую ситуацию в 1960 – 1970-е гг. определяли тенденциозные работы В. В. Комина, С. А. Федюкина и др. Отход от прежних сугубо обличительных оценок русской эмиграции наметился в 1980-е гг. в работах Л. К. Шкаренкова. Его книга «Агония белой эмиграции» выдержала три издания, каждый раз заметно дополняясь и постепенно высвобождаясь от идеологических догм³⁸.

В 1990-е гг. проблемам исторической науки Зарубежной России, в том числе и историкам русской Праги, были посвящены работы А. В. Антощенко³⁹, Н. Н. Болховитинова⁴⁰, М. Г. Вандалковской⁴¹, Ю. Н. Емельянова⁴², И. Л. Кызласовой⁴³, М. Ю. Сорокиной⁴⁴, В. И. Цепиловой⁴⁵ и др.

Значительная работа в изучении российской эмиграции ведется сотрудниками Института славяноведения и балканистики РАН. Эмигрантская тема регулярно освещается на страницах журнала «Славяноведение». С начала 1990-х гг. в области истории русской диаспоры в Чехословакии активно работает Е. П. Серапионова, автор первой в отечественной науке монографии по данной теме⁴⁶. Существенный вклад в изучение культурной и научной жизни «русской Праги» внес Л. С. Кишкин⁴⁷. К исследованию отдельных сторон развития исторической науки многократно обращалась в статьях Е. П. Аксенова, М. Ю. Досталь, А. Н. Горяинов, М. А. Бирман, В. И. Косик и др.⁴⁸

При общей оценке современных исследований российской научной эмиграции, нельзя не заметить, что выстраиваются они по преимуществу вокруг отдельных больших фигур⁴⁹. Что касается специальных обобщающих работ об эмигрантском интеллектуальном сообществе, то их пока совсем немного. Удачным опытом стала монография О. Р. Демидовой о литературном быте русской эмиграции⁵⁰. Она показала сам процесс сотворения эмигрантской литературы в условиях изгнания. К сожалению, аналогичных работ об эмигрантском научном сообществе пока не появилось.

Кроме того, современная историографическая ситуация обнаруживает разрыв между историографическим осмыслением наследия эмигрантского научного сообщества и конкретно-историческими исследованиями его жизни. Практически не исследованной остается внутренняя жизнь эмигрантских научных сообществ и локальных центров исторической науки. Исследователи мало обращают внимания на проблему взаимоотношения историков-эмигрантов с зарубежными учеными, еще детально не уяснена степень влияния, которое русские историки оказали на развитие гуманитарных исследований в разных странах.

Таким образом, современная историографическая ситуация дает возможность ставить новые исследовательские проблемы, среди которых и вопросы научного быта одного самых больших эмигрантских интеллектуальных сообществ – Пражского.

Цель работы состоит в изучении научного быта представителей пражского сообщества русских историков в 1920 – 1930-е гг. Достижению указанной цели служат следующие исследовательские задачи:

– охарактеризовать процесс становления научного сообщества русских историков-эмигрантов в Праге;

– выявить особенности адаптации русских историков к условиям жизни и работы в эмиграции и восприятия ими новой социально-культурной среды;

– оценить развитие личных и деловых контактов между русскими историками и их чешскими коллегами, степень их конкуренции и сотрудничества, результативность таких контактов для обеих сторон;

– раскрыть основные формы организации научного быта на примере деятельности учебных, научно-исследовательских и культурных организаций, а также неформальных интеллектуальных объединений;

– рассмотреть отношения внутри самого научного сообщества, определить их главные типы;

– исследовать метаморфозы индивидуального и коллективного исторического сознания на примере обращения ученых к узловым проблемам российской истории и культуры.

Методология исследования.

В работе над диссертацией были использованы следующие исследовательские методы – проблемно-хронологический, компаративный, ретроспективный и герменевтический. Проблемный подход позволил выделить наиболее значимые аспекты организации научного быта русскими историками-эмигрантами.

Направление, в рамках которого выполнена диссертация, принято называть социальной историей науки⁵¹. Она дает возможность рассмотреть науку как практику, связанную с широким социальным, политическим и культурным контекстом, отличающуюся определенными внутренними ценностями.

Изучение социальной истории науки, выработка ее методологии связана с работами Т. Куна, П. Фейерабенда, Б. Латура, Д. Блура. С. Шейпина и др. Предлагаемый ими подход открыл новые возможности в изучении истории научного знания. Прежде в истории науки видели лишь эволюцию идей и работу выдающихся ученых. Теперь внимание исследователей обратилось к изучению патронажа науки, лабораторных практик, неформальных научных структур, взаимоотношений между учеными, мотивации поступков и др. Иначе говоря, на первый план вышло изучение «стиля жизни» ученых или форм «регулирования жизни»⁵². Это давало возможность представить науку как «совокупность форм повседневной жизни, которой живут люди, именующие себя учеными»⁵³.

В работе реализованы исследовательские подходы, сформулированные представителями интеллектуальной истории. История науки в их представлении превращается не в описание развития научных знаний как таковых, но в изучение деятельности ученых по производству этих знаний. Как заметила Л. П. Репина, «новая историография науки рассматривает ее … как одну из форм общественной деятельности и часть культуры, которая не может исследоваться в изоляции от социального, политического и других аспектов интеллектуальной истории»⁵⁴.

С общефилософской точки зрения ценными представляются идеи феноменологической школы. Проблемы бытия и повседневных жизненных практики были для представителей этого течения одними из ключевых. В их понимании быт являет собой фундаментальную сферу реальности. В концепции А. Шютца повседневность трактуется как «сфера человеческого опыта, которая характеризуется особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности»⁵⁵. К идеям феноменологической школы восходит базовое понятие диссертации – «научный быт». Еще Э. Гуссерль, определяя науку как «свершение человеческого духа»⁵⁶, ввел понятие «жизненного мира», в котором он видел основу для теоретического знания. Этот мир есть субъективный мир повседневности, наполненный разнообразными значениями и смыслами.

Источниковая база исследования. В работе над диссертацией был использован широкий круг разнообразных источников, которые можно условно разделить на несколько групп.

К первой группе следует отнести документы личного происхождения: частную и деловую переписку, мемуары, дневниковые записи. Они дают возможность проникнуть во внутренний мир исследователя, понять его мировоззрение и мотивы научного творчества. Личная переписка может восприниматься как диалог двух лиц, находящихся в дружеских отношениях, объединенных общими интересами. Деловая переписка позволяет охарактеризовать деятельность научного сообщества, степень и уровень личностных и групповых научных контактов. В 1990-е гг. частично была опубликована переписка А. В. Флоровского с А. Л. Погодиным⁵⁷; В. А. Францева с В. С. Иконниковым и А. В. Флоровским⁵⁸; Н. П. Кондакова с М. И. Ростовцевым, П. С. Уваровой, А. Н. Грабарем⁵⁹, А. А. Кизеветтера с В. А. Маклаковым⁶⁰ и др. Но большая часть эпистолярного наследия научной эмиграции до сих пор не опубликована.

Важнейшее место среди источников личного происхождения занимает мемуарно-автобиографическая литература. Интеллектуальная среда Зарубежной России породила чрезвычайно широкий пласт источников подобного рода. Написание мемуаров было одной из форм сохранения исторической памяти. Объектом рассмотрения в данной диссертации является чешский/пражский текст русских мемуаристов-эмигрантов. В мемуарах, как в зеркале, отражались стереотипы восприятия иной культуры. Они изображали как эмигрантский быт, так и жизнь масариковской Чехословакии, рисовали сложную картину межкультурного диалога чехов и русских, отражали представления эмигрантов о населении Чехословакии, его менталитете, быте, культуре, языке. В воспоминаниях нашли отражение эмоциональные переживания эмигрантов, вызванные трудностями адаптации к новой среде.

Основная масса мемуарно-автобиографической литературы появилась после Второй мировой войны, когда у представителей русской эмиграции возникла потребность осмыслить пережитые ими в 1920 – 1940-е гг. события. Первые мемуары о научной жизни русской Праги появились еще в 1950-е гг. и принадлежали профессору зоологу М. М. Новикову⁶¹. В 1960 – 1980-х гг. были написаны и опубликованы мемуары журналиста Д. И. Мейснера⁶², философа Н. О. Лосского⁶³, историка С. Г. Пушкарева⁶⁴ и др. К числу наиболее информативных мемуарных источников принадлежат изданные в 1990-е гг. воспоминания историков Б. Н. Лосского⁶⁵ и Н. Е. Андреева⁶⁶. Среди прочего комплекса мемуарной литературы следует назвать воспоминания историка В. В. Саханева; Т. А. Бем-Рейзер, дочери известного литературоведа А. Л. Бема; архитектора и общественного деятеля Б. С. Пушкарева, сына историка С. Г. Пушкарева; социолога П. А. Сорокина и др.⁶⁷ В 2003 г. был издан сборник воспоминаний деятелей русской науки и культуры XVIII – XX вв. о Праге, в котором представлены и мемуары эмигрантов⁶⁸.

Делопроизводственная документация представлена десятками отчетами эмигрантских учебных заведений и научных организаций (отчеты Русского исторического общества, Русского народного университета, Русского юридического факультета и т.д.), их уставами, положениями, финансовыми отчетами и др. Эти документы позволяют восстановить процесс организации научно-педагогической работы русских историков. Следует обратить внимание на чехословацкую делопроизводственную документацию. На протяжении 1920 – 1940-х гг. в «Ежегоднике Славянского института в Праге» публиковались краткие, но притом содержательные отчеты о работе Русского заграничного исторического архива, Археологического института имени Н. П. Кондакова, Славянской библиотеки, а также отчеты русских историков о научных командировках.

Поскольку диссертационное исследование посвящено ученым, то одними из самых важных источников должны стать их исследовательские работы. В данном случае речь идет о многочисленных статьях и монографиях, принадлежащих перу Г. В. Вернадского, Б. А. Евреинова, И. И. Лаппо, С. Г. Пушкарева, Е. Ф. Шмурло, А. А. Кизеветтера, А. Н. Фатеева и др. Изучение научных сочинений позволяет проследить не только исторические взгляды одного исследователя, но и понять коллективные представления общества о прошлом, проследить, как в письменной форме фиксируются проявления исторической памяти.

Важное место среди источников занимает периодическая печать русской эмиграции 1920 – 1930-х гг. (берлинская газета «Руль», рижская «Сегодня», парижские «Россия и славянство», «Последние новости» и «Возрождение», пражская «Огни» и др.; журналы «Хозяин», «Студенческие годы», «Центральная Европа» и др.), в которой публиковались многие работы историков, печатались рецензии, отзывы, объявления о научных мероприятиях и т. д.

Важнейшими источниками для написания диссертации послужили несколько сотен документов из архивных коллекций России, Чехии и Эстонии. В работе над диссертацией были использованы документы из личных фондов русских историков и эмигрантских организации, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации: личные фонды Е. Ф. Шмурло (Ф. 5965), В. А. Мякотина (Ф. 5917), С. Г. Пушкарева (Ф. 5891), П. А. Остроухова (Ф. 9586), Б. А. Евреинова (Ф. 6366), а также фонды Русского народного университета (Ф. 5899), Русского юридического факультета (Ф. 5765), Объединения Российский земских и городских деятелей в Чехословакии (Ф. 5764).

Документы, касающиеся культурно-просветительской работы русских историков, их социального положения сохранились в Российском государственном архиве литературы и искусств. В работе были использованы документы из фонда Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии (Ф. 2474), Комитета по улучшению быта русских писателей и журналистов, проживающих в Чехословакии (Ф. 1568), дипломата И. А. Персиани (Ф. 2294), журналиста К. П. Бельговского (Ф. 2298) и общественного деятеля Дионео (И. В. Шкловского) (Ф. 1390).

Особое значение представляет собрание Архива Российской академии наук. В нем хранится обширный личный фонд А. В. Флоровского (Ф. 1609), содержащий неисчерпаемый материал по истории русской научной эмиграции. Среди его бумаг большую ценность представляет обширная переписка с историками-эмигрантами и иностранными коллегами, документы о работе в чешских и русских учебных и научных заведениях, черновики и рукописи работ. Отдельные документы по истории русской эмиграции имеются также в фондах историков В. И. Пичеты (Ф. 1548) и В. П. Волгина (Ф. 514).

В Отделе рукописей Российской государственной библиотеки были изучены документы из личного фонда А. А. Кизеветтера и семьи Кудрявцевых (Ф. 566). Среди них следует назвать неопубликованные работы историка, тексты его публичных выступлений и переписку.

В чешских архивах содержатся многочисленные неопубликованные документы, важные для истории российской научной эмиграции⁶⁹. Богатейшим собранием, в частности, обладает Славянская библиотека в Праге. В работе были использованы документы из коллекций А. В. Флоровского, В. Н. Тукалевского, П. Н. Савицкого и М. А. Андреевой⁷⁰. В их личных фондах отложилась многочисленная частная и деловая переписка, документация Русского заграничного исторического архива, Русского исторического общества, Археологического института имени Н. П. Кондакова и др., неопубликованные работы, выписки и исследовательские материалы. Документы из собрания Славянской библиотеки мало использованы исследователями, и большинство из них впервые вводится в научный оборот автором диссертации.

Несмотря на всплеск интереса к истории Зарубежной России, огромная часть источников по-прежнему остается неопубликованной. Удачным примером археографической работы служит сборник материалов по истории русской эмиграции в Чехословакии в 1919 – 1939 гг., изданный чешскими исследователями в 1998 г.⁷¹ В нем представлены документы из многих чешских архивов, которые рассказывают о разработке чехословацким правительством программы «Русской акции», о политических течениях, научной и культурной жизни русской диаспоры, ее повседневности и быту.

Научная новизна исследования определяется, прежде всего тем, что впервые в рамках исторического исследования и при помощи современных исторических методов были проанализированы особенности внутренней жизни локального научного сообщества. Диссертация является первой попыткой комплексно представить повседневное измерение эмигрантской науки. На первый план вышло изучение повседневной организации науки и жизненных практик ученых-историков, научной конкуренции и академических конфликтов, проблем власти и подчинения в науке, быта и культуры научных учреждений, коллективных и индивидуальных представлений ученых об окружающем мире, традиций и привычек ученого сообщества, внешних и внутренних регуляторов развития научного знания.

По-новому был решен ряд конкретных задач исследования: впервые были комплексно изучены взаимоотношения русских историков-эмигрантов с их чешскими коллегами, и, шире, с чешской культурной средой, проанализированы особенности индивидуальной и коллективной исторической памяти эмигрантского сообщества, уточнены некоторые спорные сюжеты, связанные с историей эмигрантских научных учреждений. Это стало возможным благодаря привлечению неизвестных прежде документов из российских и зарубежных архивов.

Таким образом, новые исследовательские подходы, постановка нового круга вопросов в сочетании с привлечением малоизученных и неизвестных источников позволили по-новому взглянуть на деятельность русских историков-эмигрантов, проанализировать особенности конструирования ими профессиональной и обыденной жизни в условиях изгнания, оценить их творческое наследие и социально-исторический опыт, проанализировать специфику научного творчества в условиях эмиграции.

Научно-практическая значимость. Материалы диссертации могут быть использованы для дальнейшего изучения проблем эмиграции, обогащения и углубления общих и специальных курсов по историографии, истории Отечества и истории науки. Они могут способствовать разработке новых учебных курсов, созданию учебных и методических пособий.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории России Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского. Основные положения диссертации нашли отражение в 33 научных публикациях в российских и зарубежных изданиях, в том числе в 3 публикациях в изданиях ВАК. Отдельные выводы и результаты исследований докладывались на международных конференциях в Праге, Риге, Вильнюсе, Брюсселе, Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, а также на всероссийских конференциях и семинарах в Самаре, Ставрополе, Екатеринбурге, Пятигорске, Омске, Хабаровске. Работы автора были удостоены премии по итогам Конкурса молодых авторов российского исторического журнала «Родина» (2005) и золотой медали Российской академии наук в области истории (2006).

Структура исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы.