Н. Я. Мясковский переписка всесоюзное издательство «советский композитор» Москва 1977 редакционная коллегия: Д. Б. Кабалевский (ответственный редактор) А. И. Хачатурян д. Д. Шостакович вступительная статья

Вид материалаСтатья

Содержание


165. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
166. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
167. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
169. H. я. мясковский — с. с. прокофьеву
170. С. с. прокофьев — н. я. мясковскому
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   53

Напишите мне, миленький. Пока же крепко обнимаю Вас.


Любящий Вас С. Прокофьев


Ваш «Полный месяц»6 частенько поигрываю и таю над ним. Жаль, что романс без конца, ибо последнюю страницу я отрезал и сжег. Не сердитесь: от избытка чувства!

* собственность автора и издателя (франц.). 164. H. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

15 января 1923 г., Москва

15/I 1923 Москва


Дорогой Сергей Сергеевич, я был чрезвычайно рад получить Ваше письмо. Сам писать собирался Вам уже давно, еще когда узнал от Держановских Ваш адрес и он показал мне кое-какие Ваши письма — н том числе и Вашу проборку моим романсовым бредням 1. Но как-то так выходило, что за возней с учениками и над инструментовкой очень для меня трудной 7-й симфонии2 все не выкраивалось свободное время для спокойного письма. Сейчас я прервал работу, так как надо мной нависла гора в виде оркестровки 6-й симфонии3 — бесконечно длинной и ужасно напряженной. Все оттягиваю — ибо если начну — зароюсь месяца на четыре. Я радуюсь, хоть и удивлен, что Вам понравились мои фортепианные щеночки (не смею назвать собачками, думая о Ваших). Там я только две и ценю — a-moll’ную languend’ную* и es-moll’ную, такую же. Беготливая же — это так себе. В василенковской— я просто ошибся, я думал, что Вы в то время отметили и ее, мне же она вовсе не нравится, кроме средины; c-moll’ная тоже ерунда. Попробую Вам послать две другие — просто для замены и чтобы не выходить m счета. Насчет издания я бы, конечно, ничего не имел [против], но должен предварительно поговорить с Павлом Александровичем Ламмом, заведующим нашим Муз[ыкальным] издательством, который слишком много делает для всех здешних композиторов, особенно передовых, чтобы я мог не предложить «мелочь» сперва ему. Впрочем, Ваше мнение по этому поводу будет для меня иметь очень большое значение, так как, кроме Вашего несомненного практического опыта, я Вам доверяю вообще очень, в особенности после Ваших отзывов о моих детёнышах, которые доказали мне, что Вы по-прежнему здорово разбираетесь даже в мало Вам близкой музыке и очень цепко хватаете самую суть. Ваш отзыв о недостатках 3-й сонаты4 бьет в самую цель — это то же, что и я в ней не люблю, но от чего не мог избавиться, так как сочинял ее с трудом, урывками, между службой, колкой дров, тасканием пайков и тому подобной дребеденью. Романсы блоковские5 сочинялись тоже очень нудно — с специальной целью написать удобно для баритона с маленьким диапазоном, не очень гибким голосом и воспитанном на классиках (Шумане, Шуберте, Р[имском]-Корсакове и т. п.). Конец первого у меня просто не вышел, но возвращаться к нему я не собираюсь. Там более близки мне только позднейшие— № 2 («Холод вечеров») и № 6, который я ценю больше других, ибо выразил в нем то, что хотел. Не знаю, послал Вам Держановский по-

* как бы изнемогающе-томную — от languendo (итал.). следние мои изделия: 3 горошины на слова Тютчева6 (№ 2 и 3 — м моих любимых) и стряпню из моего старья «На грани» — 9 Зинок7. Если не послал — пошлю. Я очень удовлетворен, что в ор. 23 нет ошибок, и издание Вас удовлетворило, — я передал Ваше благодарстиие Павлу Алекс[андровичу] Ламм[у], — и он очень рад, так как чрезвычайно ценит внимание к его стараниям — действительно невероятным. А я доволен, так как ввиду Вашего отсутствия корректура Ваших сочинений, естественно, легла на меня, а при моей теперешней утомляемости быть вполне уверенным в качестве своей работы я не всегда могу. Оказывается, я кое-чего там не знал — и бальмонтовского и веринского — очаровательные штуки. Очень жаль, что есть недоразумения в «Семерых», но я их корректировал в санатории и притом без Вашей рукописи8. Уже когда все корректуры были сделаны, мне удалось от Арт[ура] Сергеевича] Лурье получить на очень короткий срок Вашу рукопись для того, чтобы самому себе выяснить некоторый недоумения — но, к сожалению, это оказалось тоже бесполезным, так как в этих роковых местах у Вас оказались описки, которые мне при шлось на свой страх в печати исправить — я думаю, что, взглянув свою рукопись, она у Лурье, который теперь за границей, Вы легко найдете мои карандашные пометки и не обвините меня в современно музыкальном безграмотстве. Недоразумение вышло только с заглавием Вашей пьесы, так как в рукописи у Вас не было никаких указаний, а наша редакционная часть требовала конкретных и определенных номенклатур.

Теперь, к счастью, наступили такие условия, что можно получать ноты из-за границы — я очень обрадовался, получив Ваш скрипичный концерт9, который мне в целом очень понравился, несмотря на невероятную уснащенность техническими трудностями. Ваши 4 пьесы (Danza и гавот — волнуют очень многих), «Сказки старой бабушки»10 (там есть очаровательные штуки), Песни без слов11 — все это действует на меня по-прежнему неотразимо. Не могу добиться, чтобы доехали до меня Ваши: «Шут», «Любовь» и Евр[ейская] увертюра12. Отрывки из «Любви» я как-то даже приспособился играть и иногда производил впечатление, что у меня что-то выходит. Между прочим, куда девался Ваш 2-й концерт13,— где он, почему до сих пор не напечатан?

Здесь есть отличный пианист, который превосходно может играть Ваши сочинения — С. Фейнберг. Конечно, Вам бы кое-что в его исполнении не понравилось, он вносит элементы Вам несколько чуждые— подчеркнутую изысканность и нервичность, но его энтузиазм, темперамент, и превосходная техника делают свое, и исполнение выходит своеобразным, но убедительным. Мне нравится одно из его замечаний по поводу четвертой сонаты14 и еще кое-чего — он находит, что после Листа только Вы делаете новые открытия и завоевания в фортепианной технике и колорите, даже Скрябин, с его точки зрения, не внес новизны в отношение к фортепиано. Когда получите мои последние две пьески, выбросьте, что Вам не понравилось, из прежних и черкните пару строк.

«Причуды»? — только потому, что пьески глупые — никакого другого названия не приспособишь. По-немецки это «Grillen» — как иначе,. не знаю. А оркестровые причуды еще не оставлены, хотя частично вошли в 7-ю симфонию.

Жму лапу. Ваш Н. Мясковский

165. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

6 февраля 1923 г., Этталь

Этталь, 6 февраля 1923

Дорогой Николай Яковлевич.

Ужасно был рад Вашему письму, даже несмотря на его чуточку искусственный гжечно*-комплиментный тон, напомнивший мне письма Чайковского к Направнику. Но Ваше известие о том, что Вы готовы зарыться месяца на четыре» в инструментовку Вашей шестой симфонии, свидетельствует, что Вы остались прежним Мясковским, и это вселяет в меня радость. Я завтра уезжаю в турне в самые разнообразные страны1, — это, конечно, очень развлекательно, но все же мне завидно Вашему зарыванию, ибо такое зарывание в конце концов, вероятно, самая увлекательная вещь на свете.

Только что мне подали пакет с Вашими романсами и парой дополнительных щеночков. Пока успел просмотреть Тютчева (превосходно!), остальные же забираю с собою в дорогу. Что касается печатания собачек у Гутхейля, то Госиздат не может на Вас обижаться: Вы достаточно передавали ему мелких портативных вещей в лице романсов. Напечататься же за границей Вам потому важно, что госиздатские печатания пока сюда совсем не просачиваются, Гутхейль же имеет отделения и в Испании, и во Франции, и в Англии, и в Бельгии, и в Берлине. Весь вопрос, сможет ли он немедленно напечатать. Теперь у них тягучка, мои романсы2, принятые в октябре, еще и резать. не начинали, а потому, если они скажут, что раньше полгода или года нельзя, то я не смею настаивать; если же они сделают это скоро, та я Вам советовал бы согласиться на Гутхейля. Через три недели я увижу Кусевицкого и директора издательства Эберга и тогда напишу Нам все в точности.

Генри Вуд оценил «Аластора» и решил его играть3, возможно даже в весеннем сезоне, о чем и уведомил меня.

Партитура моего второго концерта погибла вместе с разграбленной обстановкой моей петербургской квартиры, ибо та сволочь, кото-

* grzecznie (польск.) — любезно. рую Вы так куртуазно называете Артуром Сергеевичем, в свое время не выдала Асафьеву соответствующих грамот для изъятия из квартиры на хранение моих рукописей. В результате вселенные в квартир) люди истопили концертом печь. Будущим летом думаю приступить к восстановлению концерта.

Передайте Держановскому, что брюссельский магазин, заказавший ему 5 экземпляров моей виолончельной баллады, заказывает еще по 5 экземпляров моих второй и третьей сонат и токкаты4. Сопрановые зинки, которые заказал я, должны быть те, в которых «Петухи»5.

Ну, целую Вас, дорогой, и прошу писать. Если я не вернусь еще из турне, то мне Ваше письмо перешлют.

Успеха в зарывании.

Любящий Вас С. Прокофьев

166. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

12 февраля 1923 г., Генуя

Генуя, 12 февраля 1923


Дорогой Колечка Мясковский, по дороге в Испанию обнимаю Вас, желаю успеха в инструментации Шестой. Привет семейству Держановскому1. На днях писал Вам заказным. Целую.

С. П.

167. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

24 февраля 1923 г., Париж

Париж, 24 февраля 1923


Дорогой Коленька,

Российское] муз[ыкальное] издательство официально поручило мне передать Вам их предложение напечатать 6 «Причуд». Оно желает их в собственность за 500 французских франков (то есть à la Jurgenson, без процентов в будущем). Напечатать можно немедленно.

Если Вы согласны, то сообщите: 1) которые шесть; 2) как все-таки название («Причуды»—«Grillen»?); 3) куда Вам и как перевести деньги? Если хотите, то пришлите мне доверенность на подписание контракта: так дело будет скорее.

Гонорар не очень велик, но, если позволите, я буду Вам советовать согласиться, — дабы толкнуть Ваши сочинения по загранице.

Пишу Вам из Парижа, но для верности пересылаю через Этталь. Туда мне и ответьте.

Пока же крепко обнимаю Вас.

Любящий Вас С. Прокофьев 168. H. Я. МЯСКОВСКИЙ—С. С. ПРОКОФЬЕВУ

22 марта 1923 г., Москва


Москва 22/1II 1923


Дорогой Сергей Сергеевич, я на днях только получил Ваше деловитое письмо. Искренно благодарю за содействие по напечатанию моих пьес в Европе. Издание «Причуд»1 на сообщаемых Вами условиях меня вполне устраивает, так как хотя предлагаемый издательством гонорар и скромен (здесь Государственное издательство, по существующему тарифу композиторов, давало мне больше процентов на 30, по теперешнему курсу французского франка), но так как за границей мое имя пустой звук, то я и не упрямлюсь. Относительно названия я ничего придумать не могу: по-русски — «Причуды» — 6 штрихов (или набросков, — если Вам первое покажется слишком фокусным, не соответствующим скромному облику пьес) для фортепиано соч. 25, по-немецки «Grillen» — 6 Skizzen für Klavier; по-французски!? Есть у других Ч такие предположения: «Des Bizarreries» — 6 esquisses pour piano, но мне это мало нравится, хорошо было бы сохранить мое давнее прозвище всем такого рода моим изделиям «Flofion», — но, к сожалению, я забыл, что это значит, и нигде больше не могу найти, ни в одном итальянском словаре, быть может, Вам посчастливится? — если да и название окажется в той же мере саркастичным, как оно мне представлялось тогда, когда я им впервые воспользовался — сохраните, и тогда долой всякие «Grillen», но по-русски «Причуды» оставьте. Порядок такой: I — a-moll (Andantino), 2 — h-moll (Allegro fantastico e tenebroso), 3 — Larghetto (унисонная), только лучше было бы несколько упростить письмо (там слишком много дублей ) кое-где, 4 — a-moll (Quieto), 5 — «беготливая», 6 — многоголосная на 5/4. Василенкина и c-moll’ная выбрасываются навсегда. Вот все, что касается технической стороны дела. Теперь принципиальная. Гонорар, если можно, пусть останется за границей в каком-нибудь банке по Вашему решению (не лучше ли в Лондоне?), так как пересылать эти гроши сюда бессмыслица — на наши деньги это выходит около 1½ миллиардов, а я получаю жалованье на службе в издательстве и в консерватории, где я, к моему отчаянию, состою профессором, до 3-х миллиардов рублей. Что касается доверенности на заключение Вами контракта за меня, то если издательство сочтет возможным отнестись к настоящему письму моему как к такому документу (в известной, конечно, мере), то это было бы лучше всего, так как нотариальное оформление доверенности по нашим условиям стоит столько, что поглотит почти весь предлагаемый мне гонорар, согласитесь, что игра не стоит свеч! Во всяком случае, издательство имеет известные основания относиться к моим слонам и действиям с доверием, так как, несмотря на полные возможности, я до сих пор по отношению к изданным ими моим сочинениям не нарушил здесь их прав. Впрочем, если Вы не захотите дать издательству это письмо, прилагаю маленький листок доверительного характера, но, правда, m-оформленный по указанным причинам. В этом письме ограничиваюсь только одним делом.

Послание с упреками по поводу недоверия к моим восторгам н с новыми восторгами отлагаю, ибо бегу сейчас в консерваторию.

Передайте мой привет, если увидите, С. А. Кусевицкому.


Ваш всегда Н. Мясковский


169. H. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

25 мая 1923 г., Москва

25/V 1923 Москва, Арбат, Денежный пер., д. 7, кв. 11


Дорогой Сергей Сергеевич, я все не мог Вам писать, очень уж гадко жилось, даже работу свою забросил и почти полтора месяца ничего не делал, потом эти мучительные предэкзаменные и экзаменные времена в консерватории, где я с величайшим отвращением внедряю в разные неподатливые души контрапункты и фуги, и иную скучную материю. Сейчас, с установившейся весной, я, кажется, начинаю чувствовать себя лучше. В симфонии добрался до финала — сегодня поеду дальше. Я, по правде говоря, немного раскаялся, что сдал в печать мои фортепианные пьески, очень уж это все бедно. Во всяком случае, обязательно, я думаю, надо упразднить опусцаль*, и потом мне очень бы хотелось чуть запачкать № 3 (Largo pesante). Быть может, Вы найдете возможность переслать по надлежащему адресу такое исправление двух строк (предпоследних), если они еще не награвированы 1:

Так все-таки несколько сгладится ее монотонность, вообще-то, она мной приписана только, чтобы связать 2-й (h-moll) с 4-м (a-moll), иначе я бы ее выбросил.

* Die Opuszhal (нем.) — обозначение опуса. В Вашем письме Вы почему-то усумнились в искренности моих удовольствий по адресу Ваших сочинений. Почему это? Правда, Вы всегда утверждали, что я туго доходил до их настоящей оценки, но ведь Вы должны сознаться, что от первого момента смутного понимания, граничившего с непониманием, до вполне достаточного понимания и тогда уже восторгов и пр. я всегда пробегал очень быстро. Но теперь, уверяю Вас, я значительно повзрослел, и даже, несмотря на надвигающуюся старость, еще не одеревенел, так что воспринимаю быстро и вполне удовлетворительно. Правда, я стал капризнее и к дряни всякого рода отношусь менее терпимо, но с тем большими восторгами к действительно аппетитному. Тогда, когда я Вам писал, Я не знал еще ни Увертюры на еврейские темы, ни «Трех апельсинов», а «Шута» только одним глазом видел. Теперь я имею большинство, а «Любовь» лежит у Держановских. В Увертюре меня определенно пленила свежесть подхода к темам и очень их выпуклое и без всякой доморощенной экзотики изложение, особенно меня поразившее во 2-й теме; Ваш обычный лаконизм и в то же время полная законченность формы, отличная и четкая инструментальность изложения. Между «Шутом» и «Апельсинами» я колеблюсь — в «Шуте» есть ритмическое и тематическое однообразие (главная тема для частых повторов имеет слишком ущемленный облик), в «Апельсинах» не такие яркие, в чисто музыкальном смысле, тематические элементы; зато первый адски изыскан, как-то магически тонко и интересно сделан и творчески насыщен, «Любовь» — очень контрастна, широка, размашиста и ярко действенна и образно выпукла; в ней есть что-то соприкасающее Вас с действенной силой мусоргщины — великолепная интонационность. Как жаль, что ее нельзя поставить у нас — можно думать, что она специально для нас написана, так она ярко современно скомпонована, но, к сожалению, не в стиле наших оперных театров, каковые все в прошлом, а в драматических (Камерный театр, Мейерхольд, Студии). Да, кстати, что тех денег, что мне обещает издательство, хватит, чтобы оплатить Ваш 3-й концерт и партитуру Скифской сюиты2 или мало? Если бы хватило, мне бы очень было бы приятно получить эти ноты. Боюсь только одного, цензурных и таможенных затруднений. Между прочим, очень скоро в Берлин приедет один мой здешний немецко-русский приятель Макс[им] Григорьевич Губе, быть может, можно будет через него прислать? Я ему дам Ваш адрес. Кстати, о цензуре — у нас сеть течение запретить ввоз русской музыки, напечатанной со старой орфографией, — быть может, можно будет мои пьесы выпустить без твердого знака и «ять»?

Не имеете ли Вы сведений — где Фительберг? Он у меня увез партитуру 3-й симфонии3 с некоторыми полномочиями — я надеялся, что ему удастся ее дать Кусевицкому для печати, но оказывается, там печатать чуть [ли] не труднее, чем здесь; а здесь она была бы уже напечатана. Если Вы знаете, где он, не черкнете ли ему пару строк с запросом от моего имени. Если симфония ему там не нужна и прист роить ее в печать определенно нельзя, пусть вернет ее мне, хотя бы через Польское консульство. Как жаль, что о Вас все-таки до нас мало доходит вестей.

Ну, всего лучшего.

Ваш Н. Мясковский

Пишите!!!

170. С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

4 июня 1923 г., Этталь

Этталь, 4 июня 1923


Дорогой Николай Яковлевич.

Очень был рад получить Ваше письмо. Фительбергу немедленно написал все, как Вы хотели, про 3-ю симфонию. Его адрес: Варшава, Zlota, 16. Таков, по крайней мере, был адрес в феврале. Третью симфонию Кусевицкий в настоящее время действительно едва ли способен напечатать: издательство стонет, напрягается и печатает те лишь вещи, которые имеют немедленный сбыт за границей, особенно в валютных странах заграницы. По этим причинам, например, Метнера они совсем прекратили печатать. Однако Вашей музыкой как объектом для исполнения, Кусевицкий заинтересован и узнав, что Ваша пятая симфония1 гравируется, очень просил доставить ему экземпляр. Хорошо бы это сделать еще в течение лета, чтобы он мог с нею ознакомиться во время каникул, а потому, буде симфония еще не напечатана, не пошлете ли Вы ему корректурный экземпляр? Кусевицкий теперь необычайно моден в Европе, и если он сыграет, то это даже лучше, чем Вуд или антверпенский оркестр. Адрес его:


или:

M. Serge Koussewitzky (personnellement).

Musique Russe

3, rue de Moscou

Paris, VIII


или:

Mr. S. Koussewitzky (personal)

с/о Russian Music Agency

34 Percy Street

London, W. I.


Выберите тот адрес из двух, по которому лучше ходит почта из России. «Аластора» Кусевицкий не хочет играть, находя его слишком медлительным для своего темперамента.

Заплатку в «Причуду» № 3 наклею, так как «Причуды» еще не награвированы. Ваша доверенность оказалась all right* — хотя они выйдут не у Гутхейля, а в Российском музыкальном издательстве, но

* тем, что надо (англ.). это не важно, так как оба издательства принадлежат тому же лицу. Однако с печатанием оказалась маленькая задержка, потому что некоторые пункты присланного мне контракта я не одобрил и отослал его обратно. На этой неделе я получу его исправленным и тогда отошлю рукопись в Берлин.

Твердые знаки и яти уберу, но на опусе настаиваю, ибо Вы Вашего шаловливого ребенка просто недооцениваете. В связи с предстоящим исполнением за границей Вашей симфонии, их появление будет как раз кстати. Жаль, что наигрывание их на фонолу отложилось до будущего сезона, однако, этот вопрос зафиксирован с американской дирекцией, и наигрывание — только вопрос времени.

Кстати, чтобы Вы не очень хвастались получением в России гонораров, превосходящих причудные на 30%, Ваш гонорар за «Причуды» с 500 франков будет повышен до 650. С деньгами будет поступлено согласно Вашему указанию.

Мой третий концерт стоит 10 франков; а Скифская сюита (партитура карманного формата), кажется, около пяти. Так что, как видите, Вашего гонорара, пожалуй, на них и хватило бы. Но Вы, по-видимому, окончательно потеряли всякую совесть, предлагая мне торговые сделки на те ноты, которые я до сих пор не презентовал Вам только по причине трудности пересылки. Ведь у меня же есть авторские экземпляры, и как только я получу письмо от М. Г. Губе, я немедленно перешлю ему обе вещи с респектуозными омажами*, написанными на обложке. Если же чрез М. Г. Губе Вы найдете почему-либо неудобным, то сообщите, нельзя ли выслать просто заказною бандеролью. Я хочу сказать, не будет ли это Вам слишком обременительно, с точки зрения пошлины и русских формальностей? С германскими мы справимся.

Благодарю за критику «Апельсинов», «Шута» и Увертюры. Она очень образна и попадает в самую точку. Мне особенно приятна похвала за и-н-т-о-н-а-ц-и-о-н-н-о-с-т-ь (господи, прости Вас за это слово!). Без нее многое, особенно в первом акте, теряет свое raison d\'être. Для тощей главной темы «Шута» есть смягчающее обстоятельство в лице инструментовки: движение первых четырех тактов un poco andante — сохранено все время, и звучит оно в оркестре довольно забавно (см. эшантион **).

Увертюре на еврейские темы я не придаю значения: сочинил я ее в 1½ дня (инструментовал неделю) и даже не хотел ставить опуса. Звучит она действительно бойко, как будто играют не б человек, а больше: с музыкальной же точки зрения — стоящая в ней только, пожалуй, заключительная партия, и то, я так думаю, вероятно, вследствие моей слабости к диатонизму.

* выражениями признательности — от l\'hommage (франц.).

** l\'échantillon (франц.) — образец, здесь — прилагаемый нотный пример. Крепко Вас целую, дорогой. Жду писем и желаю успеха в окончании финала. Я все лето остаюсь в Эттале. Сейчас пишу пятую сонату.


Любящий Вас С. Прокофьев


Вы в Вашем письме упоминаете про Мейерхольда. Видел ли он клавир «Трех апельсинов»?3 Мне чрезвычайно интересно его мнение, так как это он порекомендовал мне этот сюжет перед моим отъездом из России.