Как дети воспринимают и осваивают окружающий мир? Как развить твор­ческое начало в каждом ребенке, помочь ему выразить себя

Вид материала

Документы

Содержание Рассыпьте бисер! Один на один

Подобный материал:

• Грушко Татьяна Ивановна пояснительная записка, 331.68kb.
• Развитие ребёнка немыслимо без игрушек. Именно они позволяют ребёнку выразить свои, 163.86kb.
• Дсош № межпредметная интеграция как средство развития творческих способностей школьников, 162.92kb.
• Окружающий мир, 54.02kb.
• Психологические особенности развития детей жертв сексуального насилия Задачи-вопросы, 77.78kb.
• Л. В. Пигалицын моу сош №2, г. Дзержинск, Нижегородская обл, 214.47kb.
• Педагогическая поддержка младших школьников, 96.16kb.
• Серова И. Г.(Тамбов), 125.84kb.
• Что такое наказание?, 81.7kb.
• Как влияют на внутренний мир ребёнка конкретные условия воспитания?, 101.18kb.

Рассыпьте бисер!

Стоило нажать на кнопку дверного звонка, раздался оглуши­тельный плач. Сначала один голос, затем вступила вторая девоч­ка. От меня они шарахнулись. Уцепившись за ноги мамы, уползли в комнату. «Закрой дверь!» — донеслось сквозь всхлипывание.

Мне ничего не оставалось, как отправиться в кухню. Там курил бодрящийся отец малюток. Рев не утихал. Мы пили чай, курили. Задавая папе вопросы, я не слышала ответов: детский отчаянный ор стоял в ушах, надо было что-то делать. Сейчас же. Срочно.

Помню, я вдруг резко встала и пошла в комнату. Не глядя на Аню и Таню, прибившихся к маме с боков (плакали ли они в ту секунду — не помню), села к ним спиной, достала коробку пласти­лина и принялась лепить. Лепка успокаивает меня, как иных вяза­ние. Вылепила кошку, котят. Видимо, наступила полная тишина, поскольку всё, что я говорила кошке и котятам, звучало неестествен­но громко.

Мы с кошачьей компанией горевали, что перепутали адрес, попа­ли не в ту квартиру. Туда, куда мы намеревались идти, нас ждали. Там были приготовлены сосиски и молоко. Здесь и кормить нас не­чем. К тому же такой мороз. Затем я встала, положила кошку с ко­тятами в наскоро вылепленную корзинку и двинулась к дивану. Еще вспомнила вслух, что несла детям в тот дом, где нас ждут, коробочку с бисером. Где же она? Ах, да, в кармане. Бисер я «нечаянно» рассы­пала. Эх, теперь кошке с котятами до ночи подбирать. Пока все до единой бисеринки не подымем — не уйдем. А тут пришли не в тот дом, да еще бисер просыпали.

Аня и Таня подползли к моим ногам. Их милая мама была напряжена, как струна. Пока дети подбирали с полу драгоценности, я учила маму лепить корзинку — чтобы куда-то ссыпать собран­ный бисер. Да, я щедрая, пусть меня здесь не хотят, а я все равно люблю всяких детей, и подарки им тоже люблю дарить.

Корзинку оказалось вылепить просто. Девочки справились с этим, отойдя от меня на почтительное расстояние. Всё. На сегодня хватит. Надо ретироваться.

В тот день был жуткий мороз, но мне было жарко. Щеки горели, а внутри образовалась какая-то сладкая пустота. Отец малышек провожал меня до автобусной остановки. Спрашивал, как это все произошло, — ведь уже полгода, как они не подпускают к себе взрослых. Я не знала, что ответить.

Следующий мой приход прошел гладко. Аня и Таня доверились мне. Мы лепили, вернее, я лепила их руками, которые они не отдергивали. Обучаемы девочки были прекрасно. Наш с ними контакт я считала упроченным. Теперь нужно было, чтобы в моем присутствии в квартиру кто-то позвонил. Например, пусть соседка придет за со­лью. Все равно кто. Оказалось — родители с соседями не знакомы, и нет таковых, кто мог бы прийти к ним за солью. Не страдают ли родители аутизмом⁶? Нет, они оба деликатные, стеснительные, еже­секундно краснеют. Тогда идем в гости! К детям. У меня были в этом районе знакомые дети. Родители засомневались — надо ли так спешить? Сомнения имели основания. Но интуиция подсказывала — надо ловить момент, форсировать. Не дать опомниться.

И мы пришли в гости к детям.

Это было испытанием. Первый час у обеих болел живот. «У нас дома собака. Нам надо к собаке», — твердили они про вы­думанную собаку. Дети в группе, заведомо подготовленные мной, проявили не то что предельную, «запредельную» терпимость. Они им всё дарили и всё прощали. Ко второму часу контакт начал на­лаживаться.

Мама девочек держалась на славу. Если бы она поддалась па­нике, мы бы все проиграли. В конце занятий дарились подарки. Занятия стали регулярными — раз в неделю гостеприимный дом наполнялся детьми, мы лепили, рисовали, а потом пили чай с пе­ченьем.

Теперь девочки стали не просто контактными, а агрессивно общительными. Главное мы преодолели, теперь следующей задачей стало научить их дружескому, братскому общению. На это ушло гораздо больше времени, чем на сражение с аутизмом.

Да, думаю, никакого аутизма, описанного детским врачом (по его просьбе я поехала к Ане и Тане), не было. Что же было?

Дело в том, что девочки дважды побывали в реанимации в бок­се. Во второй раз врач скорой помощи (по рассказу мамы) с ними играл, шутил, а потом и увез туда же, в бокс реанимации, где они и в первый-то раз кричали сутками напролет.

Сложилось отношение к взрослому миру как враждебному, где покажутся добрыми и веселыми, а потом заберут в машину и увезут от папы с мамой.

Упорство, с каким девочки полгода отказывались от общения со взрослыми, усугублялось их двойничеством. Вдвоем их противо­стояние было, по-видимому, действительно мощным. И по всем признакам подходило под аутизм.

Сейчас девочки уже в первом классе. Все у них нормально.

А с их мамой, моей ровесницей, мы подружились. Меня пленили ее терпение и выдержка. Редко, признаюсь, я нахожу в родителях «трудных» детей такую моральную поддержку, такое умное послушание, какое обнаружила мама Тани и Ани.

Один на один

В нашей студии было оборудовано фойе с цветным телевизо­ром — для родителей. В подвале ДЭЗа, где нас с детьми приютили, таких удобств нет. Родители сидят здесь же, поодаль. Их лица мне примелькались. Но вот однажды увидела незнакомку. Инспектор?

Нет, не инспектор, родительница. Откуда-то она узнала, что я лечу аутизм. Хочет привести на занятия своего сына. Я объяснила, что это ошибка, у меня был один случай, с девочками-близнецами, но у них не было аутизма. Мать семилетнего «аутиста» не отступает: она читала мои книги, она почему-то уверена, что именно я справ­люсь с Игорем.

Итак, они прибыли в следующую субботу на занятия.

Начал Игорь с того, что ударом кулака смял наш картонный дворец, вылил на него сверху бутылку клея, укусил за руку соседку, оплевал всех, кто был рядом с ним. Все происходило так стремитель­но, что я растерялась. Поведение Игоря вызвало настоящий шок у детей. Они сгрудились по другую сторону стола. Вокруг Игоря об­разовалась мертвая зона. Родители с недоумением и ужасом наблю­дали за «новеньким». Мать Игоря держалась спокойно. Видно, все это ей было не в новинку.

— Наколдуй царство - вопил Игорь.

Я послушно расставляла на столе бумажные башенки со шпиля­ми (останки царства), но тотчас раздавался крик:

— Расколдуй царство. Я не хочу его. Расколдуй немедленно!

Стало ясно: Игорь не сможет заниматься в группе. И дорога на­зад заказана. Заниматься с ним придется индивидуально.

Жили они на противоположном от меня конце Москвы. Три часа дороги — ничто по сравнению с теми испытаниями, которым подверг меня Игорь в первый месяц занятий. Стоило мне начать лепить, Игорь взбирался на стол, ложился на него животом и бил ногами. А то нападал на меня со спины, неожиданным прыжком ва­лил со стула, душил, царапал.

При этом Игорь умел читать, писать, проявлял незаурядные спо­собности к математике. Однако общался он на уровне грудного ре­бенка. Когда младенец тянет мать за волосы и норовит ткнуть пальцем ей в глаз, он не помышляет причинить ей боль, он стремится к взаимодействию.

Иногда, в минуты просвета, Игорь пытался лепить. Но из-за зажатости кистей рук ему это почти не удавалось, он вскипал и снова набрасывался на меня. Однажды он где-то раздобыл прыгалку и, выждав момент, когда я уткнусь в пластилин, заполз за мой стул, набросил прыгалку мне на шею. Я чуть не задохнулась. Не соображая, замахнулась на Игоря. Он заревел и выпустил прыгалку из рук.

Бывают переломные моменты в отношениях людей. Когда от­крывается нечто не подлежащее анализу. Это состояние фиксирует­ся. Картина момента: Игорь сидит против меня. Ладони, испор­ченные экземой, с болячками на костяшках пальцев, закрывают его глаза, в которые мне настоятельно необходимо взглянуть. Сейчас же!

Слышу свой голос:

— Все прошло, Игорь, все прошло.

Руки медленно сползают с лица, будто снимают с него маску.

— Все прошло, — повторяю, глядя в глаза Игорю. — Будем ле­пить.

Игорь раскрывает коробку. Он услышал меня.

— Что лепить?

Так состоялся наш первый разговор.

Позже сама собой возникла идея научить Игоря лепить простейшие предметы с тем, чтобы задействовать их в игре «на контакты».

Игорь — вербальный ребенок. За его словесными тирадами не стоят «материальные» понятия. Лепка их формирует. Вылеп­ленные предметы должны взаимодействовать друг с другом нормаль­но (мать прижимает к себе младенца) и аномально (мать бьет, мучает своего ребенка).

У Игоря есть собака Трезор — предмет истязаний. Собаку слепить трудно. Человека проще. Но мне нужно было, чтобы Игорь слепил собаку, именно собаку, и вот для чего: я буду выступать в роли мальчика (Игоря), а он — в роли собаки (Трезора). Я буду нападать на собаку, чтобы смять ее в лепешку. Он — оборонять Трезора от моих агрессивных нападок.

Не без моей помощи Игорь вылепил Трезора. Я дала ему вре­мя полюбоваться на Трезора, а потом сказала:

— Играем. Ты — Трезор, я — мальчик Игорь. Сейчас я сомну твою собаку!

«Мальчик Игорь» делает прыжок через весь стол, набрасывается на «Трезора».

— Не трогай, не надо, я больше не буду! — кричит Игорь.

Игра продвинула нас в нужном направлении. Игорь открыл, что другому может быть больно. Что другие способны что-то чувство­вать.

Началось выздоровление через игру. Игорь стал лепить сам, ча­сами. Прежде без матери он не мог и линию провести, теперь он не нуждался в ее постоянном присутствии.

К весне я рискнула присоединить к нам двух соседских девочек. Их Игорь знал. Девочки пришли на занятия не без опаски. Весь двор боялся Игоря, что естественно. Но Игорь повел себя по-джентльменски. Я назначила его учителем. Проиграв со мной мно­жество ролей, он легко вошел в новую роль. А учителя — не бьют. В этом он успел убедиться.

Теперь Игорь учится в школе. Пока у него свободный режим по­сещений. Он много рисует и лепит. Зажатость кистей рук практиче­ски прошла.

Грань между нормальным ребенком и ребенком с отклонения­ми весьма расплывчата. Доводя поведение до общепринятой нор­мы (у нас это послушание, конформизм) с помощью транквили­заторов, мы добиваемся временного комфорта. Мы не понимаем, что медикаментозное воздействие на детскую психику приводит к необратимым изменениям личности. У нас миллионы детей «успокаивают» и «нейтрализуют» варварским способом. Искусствотерапия требует времени и терпения. Она построена на сугубо индивидуальном подходе. С лекарствами проще: растолок таблетку, присыпал сахарным песком — и тишина. А если подумать о будущем?..

Мать Игоря вела себя безупречно: не вмешивалась в происходя­щее, не вбегала в комнату на каждый крик сына. В первый месяц она ни разу не спросила: «Как успехи?» Она положилась на меня.

Как врач по нескольким симптомам распознает болезнь, так педагог по поведению ребенка распознает причину его внутреннего неблагополучия. Врач знает, к чему приведет запущенная болезнь. Педагог знает, чем чреваты замеченные им отклонения. Близкие больного и родители ребенка могут даже и не подозревать о серьез­ности происходящего. Иногда и не следует ставить их об этом в известность. Если они не мешают, можно работать.

И тогда «неизлечимые» недуги удается вылечить.