Экономики Все «цивилизованные»

Вид материалаДокументы

Содержание


Последствия сохранения примата материализма
Возникновение культа экономики
Развитие товарно-денежных отношений в СССР
Анти-управление желаниями в СССР
Подобный материал:
1   ...   48   49   50   51   52   53   54   55   ...   71

VI.

Последствия сохранения примата материализма


В 1960-е победили физики и товарники, что стало началом конца. Советский Союз разучался мечтать.


При том железном щите, который был построен вокруг социализма, несмотря на все усилия внешних и внутренних врагов, они не могли серьёзно подорвать советское общество. Разрушение произошло изнутри, из-за внутренней противоречивости философии марксизма и из-за неспособности жрецов философии адаптировать её к изменившемуся обществу.


Всего за 40 лет Советской власти СССР достиг почти всего, о чём мечтали предыдущие поколения. Он отчаянно нуждался в новых мечтах. Но в силу догматичности, приземлённости и отсутствия фантазии у руководства, были просто взяты чужие мечты, мечты Запада.


В 1930-1940-е годы мир хотел быть похожим на СССР, и он во многом стал похожим на социализм. В 1960-е годы СССР захотел быть похожим на Запад.


В 1920-1940-е годы Советский Союз оценивал Запад, и оценивал весьма критически. В 1950-1960-е годы он начал оценивать себя глазами Запада, он захотел понравиться Западу.


Пойдя за чужими целями, общество не могло не начать меняться в противоположную самому себе сторону.


* * *

хрущёвым был выдвинут лозунг «догнать и перегнать» Запад как по объёмам производства, так и по подушному потреблению населения.


При такой постановке вопроса противостояние с капитализмом из вопроса кто прав, стало вопросом кто первый, кто здесь более сильный, кто здесь главный1.


Поскольку были взяты цели капитализма, то коммунистическая идеология из сути Советского Союза становилась просто прикрытием неудач в гонке за этими целями. Постепенно идеология стала восприниматься и как тормоз на пути к этим целям.


Более того, если дело только в том, кто первый, кто больше потребит, то социализм с его относительно командными методами и наказанием за тунеядство, начинает действительно казаться худшей и менее свободной альтернативой обществу потребления.


хрущёв получил в наследство мощнейшую машину народного хозяйства, построенную по чертежам Маркса и Ленина, внимательно отлаженную в течение четверти века Сталиным, и прошедшую критические испытания войной. От хрущёва требовалось как минимум поддерживать эту машину в хорошем состоянии и умело направлять её. Вместо этого он начал дёргать за все рычажки, которые он нашёл в кабине управления. Куда ехать, он не имел ни малейшего понятия. Тогда хрущёв решил погонять на этой машине на перегонки с Западом, чем, вместе со своими последователями, просто загнал и разломал её.


* * *

хрущёв начал делать из России колонию Запада. Великая страна становилась колонией не военной силой, но колонией сознания. Потеря независимости страны началась с потери независимости её самосознания, с потери представления о своём будущем как о своём будущем. О будущем, которое не зависит от Запада, которое принадлежит самой стране, и которое можно придумывать самим. Наши цели, наши мечты стали плебейски подчиняться вихляниям Запада.


К сожалению, такой подход довольно логично вытекал из представлений исторического материализма о смене формаций и о развитии материальных производительных сил как о единственном пути развития человечества.


Из силы, освобождающей и раскрепощающей сознание людей, каким был исторический материализм во время революции и вплоть до 1950-х годов, он стал превращаться в силу, подавляющую мечты и фантазии, в силу, загоняющую сознание в тупик бессмысленных самоограничений и предрассудков.


* * *

Была провозглашена возрастающая роль науки в целом и математики в частности, роль научной организации труда. Числа, естественные науки, эти миры каббалистов, стали всё активнее вытеснять из сознания духовные понятия. Они переставали быть средством защиты от врага или средством улучшения жизни, а становились самоцелью.


Чем больше в школьном и в институтском образовании и в ежедневной жизни было цифр, чем больше было математики и науки, тем сильнее становился взгляд людей на мир через цифры и символы, тем быстрее они катились в религию денег.


Школьные программы становились всё более сложными, и всё сильнее забивали сознание точными науками, не оставляя места – не для «объективных» гуманитарных наук, которые такие же масонские, как и точные науки – а для сказок и художественной литературы, для простой радости хорошему дню.


Если бы десятую часть советских инженеров обучали бы не математике и физике, а музыке и искусству, в каждом микрорайоне можно было бы создать свой симфонический оркестр, а вместо серых унылых улиц построить сказочные дома. Производство от этого никак бы не пострадало. Хороший кинофильм уже значил гораздо больше, чем хороший тракторный завод.


* * *

Вспомним основное противоречие капитализма, противоречие между трудом и капиталом.


Как мы отмечали в 6-й главе, в марксизме де-факто приравнены два бога – труд и золото. Капитал в связи с этой двойственностью также имеет два значения.


Первое – капитал как накопленная власть, накопленное золото. Противоречие между трудом и капиталом мы понимаем именно в этом первом смысле. Это противоречие между создающими все материальные блага, но не имеющими власти наёмными рабочими и сконцентрировавшими у себя всю власть кучкой капиталистов. Это противоречие более-менее разрешается в социализме.


Есть и второе значение капитала – капитал как накопленный, овеществлённый труд. Соответственно, возникает второе противоречие – между трудом и накопленным трудом.


Это противоречие уже никак не связано с формой собственности. Оно связано с самим понятием собственности как с желанием обладать материальными вещами. Оно неизбежно возникает в любом материалистическом обществе. Оно возникает в любом обществе, где материя – и вещи – первичны.


В таком обществе труд рассматривается в первую очередь как источник вещей. Если труд и деятельность человека не приводит к созданию новых полезных вещей, то такой труд и деятельность рассматриваются как негативные, неправильные.


В любом материалистическом обществе, чем больше полезных вещей, тем меньше смысла в труде, тем больше бесполезных людей. Чем выше производительность труда, тем больше вещей создаётся в единицу времени, тем меньше ценится труд, тем меньше ценится человек.


Это противоречие можно разрешить только одним способом – отказаться от абсолютного примата материализма. К сожалению, в СССР это противоречие начало резко усиливаться.

Возникновение культа экономики


Вместо изучения и понимания того, что именно нужно людям, чего они хотят, как улучшить их жизнь, начал процветать культ экономики ради экономики.


Вместо культа личностей всё сильнее стал культ цифр. Ведь в основе отчётности и выполнения плана всех советских предприятий лежала всё та же бухгалтерская счётная книга. Только если в религии денег она выражает накопление золота и вместе с ним власти, то в советской отчётности цифры вообще перестали что-либо выражать.


С другой стороны, советская организация производства к 1960-м годам стала и слишком сложной, чтобы её можно было отразить примитивной арифметической моделью. Хотя внутри предприятий использовались довольно сложные модели управления, место предприятия в экономике в целом определялось несколькими весьма условными показателями, вытекавшими из бухгалтерского отчёта.


Суть советского предприятия вообще нельзя отразить бухгалтерией, поскольку никакие цифры не могут показать всех тех общинных связей, того определённого образа жизни, который создавали и поддерживали предприятия. Пионерский лагерь или дом культуры создавались не ради увеличения прибыли или роста экономики. Заводы содержали свой жилой фонд, детские сады или дачные кооперативы не ради роста производительности.


Частная фирма – это видоизменившаяся рабовладельческая плантация, которая стремится только к тому, чтобы выжать из раба побольше, а истратить на него поменьше (естественно, создав при этом имидж доброго дяди). Советские предприятия – это большие семьи, которые совместно работали, совместно отдыхали, совместно растили детей.


МВФ приказал отделить от предприятий соцкультбыт. Исходя из этого же принципа муж должен платить жене за приготовление обеда, а жена мужу – за вбитый гвоздь. Потому что деньги хотят получить полную и безраздельную власть над каждым отношением в жизни человека.


К сожалению, рост экономики – это рост транзакций в счётной книге. И исповедуя ошибочную философию, государство само погоняло это рост, даже если он начинал ухудшать реальную жизнь.


* * *

Лозунги «догоним и перегоним» по уровню потребления, «экономика должна быть экономной», «больше хороших товаров», увеличить социалистическую прибыль – это был прямой путь в религию денег. Действительно, при частной собственности, при превосходстве личного над общим, эти цели реализуются лучше, чем при государственной собственности.


Потребительство начинается естественным образом там, где начинается обмен товарами. Человек начинает думать не о том, как сделать лучше, а о том, как бы ни прогадать в обмене. Оно начинается с простого выбора помидоров в магазине.


Когда человек растит помидор в деревне или на даче своими руками, то он всегда рад плоду своего труда, вырастет ли помидор меньше или больше, зеленее или спелее. В магазине совсем другая психология. Покупатель хочет, чтобы все помидоры были одинаково хороши, идеальны по размеру и цвету. На даче он не боится поработать подольше, в магазине он ищет цену пониже и недоволен обслуживанием.


Собирая ягоды в лесу, человек не знает, соберёт ли он корзинку или ведро, соберёт ли он черники или земляники. В деревне крестьянин не знает, даст ли корова сегодня полведра молока или ведро, жирностью 5 или 7 процентов. И это их особенно не смущает и не волнует. Они рады и стакану ягод, и кружке молока.


В городе потребитель хочет и ожидает абсолютного детерминизма. Он начинает нервничать, если чего-то нет в магазине, или если оно не в том виде, как он ожидал, как он привык, каким оно было вчера и позавчера.


Такой искусственный детерминизм можно обеспечить только за счёт:
  1. Резкого сокращения разнообразия.
  2. Уменьшения всего живого до минимума, особенно с помощью химических агентов и консервантов.
  3. Создания больших буферных запасов для компенсации колебаний и разделение очерёдности доступа к этим запасам1.


* * *

Выдвинув лозунг «догнать и перегнать», догоняющий всегда проигрывает, потому что он не знает, куда бежит. Догоняющий по уровню потребления не знает, что он захочет потребить завтра. Более того, если догоняющий приближается слишком близко, то тот, кого догоняют, может просто изменить цели в выгодном ему направлении.


Попытки достичь недостижимого и непонятно недостижимого ведут к отчаянию. Усилия не приводят к результатам, отставание сохраняется или увеличивается.


В сочетании с мышлением исторического фатализма, с представлениями о неизбежности смены одного строя другим, это становится саморазрушающейся силой.


* * *

Естественно, что советские предприятия не могли достигать цели, заимствованные из религии денег.


От них нередко ожидали невозможного. Чтобы «догнать и перегнать», системе управления требовалось ни много, ни мало, но научиться предсказывать, предугадывать, куда в очередной раз вильнёт потребление Запада, чтобы заранее запланировать его «обгон».


Перед тем, как запустить моду на джинсы, туфли или жвачку, любая корпорация несколько лет в полной коммерческой тайне планирует их производство и маркетинг. Когда она с трубами и с помпой выпускает очередной культ на массовый рынок, то безумно ожидать, чтобы мгновенно появились советские или иные аналоги. За то время, пока разворачивается производство, причём разворачивается не обязательно медленнее, чем на Западе, просто сменяется культ, и догоняющий опять оказывался проигравшим.


Там, где предприятия ставили самостоятельные цели, например, в космосе или в обороне, они работали гибко, эффективно, и опережали Запад.


* * *

«Экономические реформы» 1960-х годов начали буксовать. Но вместо того, чтобы поменять цели, попытались ввести элементы религии денег.


В середине 1960-х было введено стимулирование государственных предприятий прибылью, «социалистической» прибылью. Советское правительство начало вводить капитализм.


С точки зрения ортодоксального марксизма, прибыль при государственной собственности – это прибавочная стоимость. Соответственно, нет ничего плохого в том, чтобы поощрить того, кто создал большую стоимость.


Но на самом деле прибыль – это не материальная, и идеальная категория. Это всегда соблазн наживы, неважно, кто владеет собственностью. Искушение прибылью – это искушение сознания обманом, насилием.


Если государство само говорит – получай прибыль, но при этом ставит жёсткие правила, в рамках которых можно получить прибыль, то постепенно человек начинает обходить эти правила, и ненавидеть эти правила. Ведь цель – прибыль, а административные правила мешают ей.


Советские предприятия создавались не ради прибыли, не ради счётной книги, а ради того, чтобы сделать то, что нужно людям, не зависимо от наличия денег и золота у этих людей.


Теперь предприятия постоянно раздирались внутренними противоречиями – государство требует увеличить прибыль, но прибыль легче всего увеличить, как и при капитализме – увеличением цен или снижением качества.


В этой ситуации начался постепенный естественный отбор тех начальников, которые лучше умели играть с показателями и хитрить с ценами, а не тех, которые были лучшими производителями.


Предприятиям стало экономически невыгодно, нерентабельно сохранять стабильные цены и производить многие товары. Противоречие двух богов в марксизме – труда и золота – резко усилилось.


Для построения нового общества и сознания понадобилось 20 лет, для разрушения тоже понадобилось 20 лет.


* * *

Немедленно проявилась и инфляция. Если во времена Сталина цены регулярно снижали, то потом пошло быстрое их увеличение.


В официальной пропаганде обычным стало подсчитывание всех успехов и «благосостояния» в деньгах, в числе холодильников на душу населения, в «реальном росте» заработной платы. Это всё равно, что взвесить всё, что есть в доме и поставить целью увеличение веса своих вещей.


Что такое счастье? Это то, что нельзя посчитать. В 1930-е годы люди жили не ожиданием квартальной премии.


* * *

Ради счётной книги и роста числовых показателей шло активное уничтожение деревни. В 1930-е годы было необходимо провести индустриализацию. В 1960-е годы никакой необходимости массово переселять деревенское население в город не было.


Более того, индустриализация 1930-х была достигнута не столько за счёт уменьшения деревенского населения, сколько за счёт естественного прироста. По РСФСР сельское население составляло в 1913 году – 74 миллиона, в 1940 году – 72 миллиона человек.


В процентном соотношении сельское население РСФСР составляло:

1913 год – 83 процента,

1940 год – 66 процентов,

1959 год – 48 процентов,

1966 год – 41 процент,

1975 год – 33 процента,

1991 год – 27 процентов,

2003 год – 27 процентов.


К концу 1950-х годов был достигнут определённый баланс – половина населения России жила в городе, половина на селе. Но в 1959 году уже всего 56 миллионов человек проживало на селе. В этой ситуации ради роста экономики ещё более ускорили рост городов, особенно крупных городов-миллионеров.


Город – это всегда товарно-денежные отношения1. Город активно предрасположен к фетишизму товаров и денег, к наркотику телевизора, ибо в городе нет жизни, нет природы.


Если первое поколение горожан ещё помнит свободу, то второе поколение, родившееся в городе, – это группа высокого риска, потенциальные идолопоклонники.


В городе скучно. В городе нужны искусственные развлечения. Лекарство от городской скуки по-западному: считай свои деньги утром и вечером, на работе и на диване, за обедом и за ужином.


В городе муж и жена переставали смотреть друг на друга. Они отвернулись друг от друга и начали смотреть на товары. Мужчина – на технику (в лучшем случае, в худшем – на бутылку), женщина – на одежду и на косметику.


Оказавшиеся в мёртвых городах люди немедленно захотели назад, к земле. Началось массовое строительство дачных участков. Вместо того чтобы развить деревни, разумно рассредоточить производства, село уничтожили. После этого массу сил и средств истратили на строительство квартир для горожан, дачных посёлков и на коммуникации между городом и дачами. Вместо одного полноценного дома люди живут в двух неполноценных домах и разрываются между ними.


Из-за того, что в деревнях не осталось населения, горожан начали массово вывозить на сельхозработы. «Экономия», которая была получена от уничтожения деревень, обернулась и двойными затратами, и ухудшением жизни2.

Развитие товарно-денежных отношений в СССР


После НЭПа и до конца 1950-х годов товарно-денежных отношений в СССР особо не было. Во время индустриализации, войны и послевоенного возрождения деньги выполняли функцию универсальных талонов, в соответствии с которыми распределялись ограниченные ресурсы. Существовала не столько товарная и торговая система, сколько распределительная. Периодически вводились и талоны на конкретные продукты. Зарплата была скорее уравнительной, да она и не могла быть иной, когда всего не хватало.


Это не мешало людям работать и воевать изо всех сил. И на фронте, и на трудовом фронте люди сражались не за корыстные цели, а за справедливость, работали ради всеобщего блага.


Курс на цели религии денег не мог не привести к массовому развитию товарно-денежных отношений в СССР (в терминах тех времён, к развитию мелкобуржуазных ценностей).


* * *

Сменились поколения. Молодёжь 1960-х, и особенно 1970-х, уже пришла на всё готовое. Она воспринимала наличие необходимого как само собой разумеющееся, и всё больше начинала ждать от жизни материальных удовольствий.


Это была преимущественно городская молодёжь, и среди её удовольствий преобладали товары и вещи. И это были люди, воспитывавшиеся уже в виртуальном мире телеэкрана.


Вырастало поколение, которое мечтало о штанах. Поколение штанов в облаках.


* * *

Первым признаком товарно-денежных отношений стал вещизм, старый знакомый товарный фетишизм.


Исходя из новых установок, всё общество начинало жизнь по принципу – Запад более передовой, чем мы. Мы более бедные и отсталые, мы должны копировать Запад и пытаться догнать его по уровню материального потребления.


Отсюда логически следует, что если цель – догнать, то индивидуально догнать можно быстрее, чем всем вместе. Тот, кто догнал быстрее, тот и более передовой. Внешним признаком «передовой» молодёжи стали модные стили, западная одежда, западная музыка.


Советские товары в массе своей продолжали оставаться функциональными и неяркими. Они разрабатывались не как культовые, не для контроля сознания, а чтобы помочь, чтобы улучшить жизнь, сохранить труд.


Но в советском обществе уже появился спрос на товары удовольствия, и особенно на иерархические товары. Импортные тряпки немедленно заняли место индикаторов положения в складывающей новоязыческой иерархии. Яркие упаковки, брэнды, ориентация на секс делали их особым фетишем. С другой стороны, они вносили разнообразие в серость города.


* * *

На Западе не было и нет проблемы материализма и идеализма. Власть денег в принципе не задаётся философскими вопросами или вопросами сохранения и развития сознания. Запад эмпирическим путём находит всё, что приносит прибыль, и немедленно пускает это в ход. Запад быстро нащупал брэнды и языческие культы как новый источник прибыли в эпоху материального насыщения.


Поскольку своих культов не было, а религия Родины потребителей не интересовала, они стали превращаться в идолопоклонников западных товаров, и в поклонников Запада в целом.


Закупленные за нефть западные товары становились предметом вожделения и символом превосходства Запада.


Кроме того, правительство импортировало, как правило, не любые, но лучшие западные товары, и только те, которых не хватало в самом СССР. Это усиливало представление о Западе как о рае материального изобилия.


Возвращаясь к лозунгу «Догнать и перегнать», надо понимать, что материалистическими методами в принципе невозможно выиграть гонку производства культов, да это и прямо противоречит цели построения справедливого общества.


* * *

Постепенно в Советском Союзе начали возрождаться и частная собственность, и иерархия поганой власти.


Товарно-денежные отношения в СССР зародились там, где и следовало ожидать – в торговле. Из-за твёрдых государственных цен торговля не могла обманывать разницей между куплей-продажей, но она сумела обманывать обвешиванием и, особенно, блатом.


Иерархия поганой власти не могла создаться через частную собственность на средства производства. Но она смогла возникнуть через право распределения, через частную собственность на должность, дающую это право распределения. Неравенство возникло в сознании, и после этого оно воплотилось в материальной области.


Система распределения и торговли стала активно создавать очереди для усиления своей власти. Вместе с очередями быстро росла иерархия блата и связей. Торговля начала из-под прилавка управлять сознанием и желаниями людей. Она искусственно создавала спрос и ажиотаж вокруг товаров, символов своей власти. Постепенно сложилась самая настоящая мафия, торговля и распределение превращались в своего рода систему организованной преступности.


Существовала ли физическая нехватка товаров в СССР? Люди всё равно получали все те вещи и продукты, которые производились или завозились, но только через очереди и через унижение перед торговлей. Более того, магазины были полны советских товаров, но функциональных, из которых сложно было сделать культ.


Образовав иерархию, система торговли и распределения постепенно оцифровала, монетаризировала её, как в своё время оцифровалась феодальная иерархия (см. главу 3).


Можно выделить три этапа оцифровки иерархии распределения:
  1. Блат, обмен товара на товар, услуги на услугу.
  2. Взятка, обмен товара или услуги на деньги.
  3. Конвертация в твёрдую валюту во время перестройки.


Теория марксизма не предусматривала вариант захвата собственности через право распределения. Идеологически опасность была невидна, поэтому ей не уделяли особого внимания. Считалось, что главное – произвести. Если не хватает товаров, то надо просто увеличить производство.


Индикатором сильной поганизации общества стало и образование иерархий физического насилия – дедовщина в армии и рост организованной преступности.


* * *

Для части власть имущих такая система была выгодна. В СССР существовал парадокс перевёрнутой системы ценностей.


Как мы помним, при товарно-денежных отношениях цены и ценности в сознании начинают совпадать. То, что имеет выше цену, имеет более высокую ценность, и наоборот. В СССР высшими ценностями были бесплатные – образование, медицина, культура. На продукты питания сознательно устанавливали низкие цены, чтобы они были доступны всем, чтобы не было голодных и недоедающих.


В товарно-денежном сознании культура и образование стали восприниматься как ничего не стоящие, а потому и не имеющие ценности.


То же случилось и с продуктами питания. Если батон хлеба или бутылка молока стоили в 1000 раз дешевле импортных джинсов, то обладание джинсами становилось статусом, а крестьянский труд – низкооплачиваемым и презренным.


Логика правительства при установлении высоких цен на товары удовольствия была в том, что это – излишки, без которых можно обойтись. Фактически, эти товары просто облагали очень высоким скрытым налогом на роскошь. Но сознание населения это воспринимало совершенно иначе.


Более того, возникла проблема стимулирования. Высшие ценности советского общества были изначально доступны всем. Чем дальше человек продвигался по службе, чем большую должность он занимал, тем выше была его зарплата. И ему не оставалось иного выхода, как тратить эту увеличенную зарплату не на высшие ценности, а наоборот, на низшие.


Получалось, что стимулом продвижения, наградой за хорошую работу становились низшие ценности, презренные тряпки и вещи. Это не могло не порождать постоянное противоречие в сознании руководителей и полное переворачивание системы ценностей у части из них.

Анти-управление желаниями в СССР


В 1970-1980-е годы в СССР действовала система анти-управления желаниями, которая работала во вред обществу.


Отчасти это было следствием ортодоксального материализма, в котором косвенное управление сознанием было теоретически невозможно1. Отчасти – следствием честности, открытости и даже наивности правительства. Отчасти – следствием того, что желания формировала надстройка, работники телевидения и «деятели культуры», а среди них было всё больше идолопоклонников. Отчасти тем, что это увеличивало власть торгово-распределительной мафии.


* * *

Официальная пропаганда сводилась к формальному доказательству того, что социалистический строй лучше, лучше по определению. Хотя сама система управления своими же действиями показывала, что она лукавит. Если наш строй лучше, то почему мы всё время в положении догоняющего?


Одно дело требовать от людей, как надо делать, приказывать им, и при этом оставлять их внутренне несогласными. Другое дело – сделать так, чтобы они захотели сами, убедить их, или управлять их желаниями.


В 1930-40-е годы людей никто не заставлял быть похожими на Настоящего человека, на Сына полка, на Молодую гвардию. Люди хотели быть похожими на них.


Но очень сложно хотеть быть похожим на бухгалтера, который делает экономику экономной.


* * *

На практике идеологическая система словно назло делала всё, чтобы раздражать людей, чтобы постоянно возбуждать их желания, но не давать никакого честного способа их реализации.


На ВДНХ показывали замечательные товары для дома, которые было невозможно нигде купить; часто они вообще серийно не производились. В магазинах при довольно пустых полках выставляли товары, которые можно было получить только по талонам для ветеранов. Многие обычные товары можно было купить, лишь простояв несколько часов в выматывающей и унижающей очереди (или дав взятку торговому работнику).


Магазины «Берёзка» стали выставкой совершенной западной техники, которую в принципе нельзя было купить за рубли. Комиссионные магазины и гостиницы, в которых жили иностранные туристы, стали центрами нелегальной активности.


Любой товар имеет свойство полностью отрываться от производителя. Красивая лейбла западной тряпки никак не ассоциировалась с теми рабами, которые прямо или косвенно1 работали на эту тряпку. Покупая ширпотреб в обмен на нефть, СССР опосредованно присоединился к системе эксплуатации рабов.


* * *

Опять возвращаясь к совпадению цен и ценностей, правительство само вводило в сознание, что импортные товары лучше советских.


Если государственная цена японской 90-минутной аудиокассеты устанавливалась в 9 рублей, а аналогичной советской 60-минутной аудиокассеты – в 4 рубля, то при преобладавшем в сознании понимании стоимости как абсолютной и трудовой, это означало, что японская кассета в 1.5 раза лучше качеством.


Что уже говорить о соотношении цены кассеты и размера средней зарплаты. Выходило, что советский человек имеет такую низкую производительность труда, что за месяц он может изготовить/купить всего 15-20 этих кусков пластмассы. На Западе на одну зарплату можно было купить тысячи кассет.


Люди делали выводы, причём исходя не из подрывной информации, а из того марксистского абсолютного понимания стоимости, которое их заставляли учить в школе.


Чуть ли не единственным способом получить все эти дефицитные товары становились взятки, спекуляции, блат, подхалимство, а иногда и незаконный обмен валюты.


* * *

Советское телевидение и кинотеатры создавали образ замечательного мира, который недоступен за железным занавесом. Клуб кинопутешественников воспевал уникальные экзотические страны, в которые в принципе нельзя было получить путёвку.


Из всего западного кино показывали несколько самых лучших фильмов в год. Создавалось впечатление, что всё западное кино такое же качественное, и что людям не показывают ещё много хорошего. На самом деле показали почти всё, что было снято на Западе нормального и человеческого. Более того, при советском озвучивании западные фильмы приобретали множество русских красок и оттенков, ореол сказочности, которого в оригинале никогда не было1.


То же самое происходило с переводом книг. Во-первых, сам русский язык может оживить даже самую нудную английскую сказку. Во-вторых, русские переводчики не столько переводили, сколько переносили события из убогой и гнилой европейской среды в волшебное русское представление о каком-то далёком розовом неведомом мире.


Кроме того, в своих фильмах Запад, как всегда, занимался не реализмом, а создавал красивую декорацию, делал рекламу своего имиджа. Этот цветной целлюлозный имидж прямо противоречил официальной чёрно-белой пропаганде на серой газетной бумаге, которая называла капитализм обществом обмана и лжи, где человек человеку волк. Поскольку люди видели усиливающееся расхождение между официальной пропагандой и своей действительностью, они начинали предполагать, что и западная действительность подаётся им искажённой.


Увы, у советского человека не было никакой возможности самому поехать на Запад и сравнить картинку с реальностью. Это только разжигало желания и усиливало подозрения. Поездка за границу становилась мечтой. Те же немногие «счастливчики», которые на пару недель или на месяц попадали за железный занавес и приезжали с набитыми сумками, за такой короткий срок не успевали оправиться от шока новых впечатлений и от шока заваленных товарами магазинов. Не успевали оправиться, чтобы увидеть или понять, что на самом деле представляет общество религии денег.


Нельзя не «поблагодарить» и преподавателей иностранных языков, которые активно занимались фетишизацией английского, испанского и прочих диалектов Римской империи и культуры соответствующих племён2.


Советское общество совершенно не понимало перемен, происходивших в 1960-е годы на Западе, что ещё сильнее усугубляло ситуацию. Сознание советских людей и сознание Запада двигалось в противоположных направлениях. По мере того, как отмирали пролетарские представления о классовой непримиримости, в то время как советские люди открывали для себя, что капиталистам тоже присущи человеческие эмоции, что они такие же люди, как и все, массы западных потребителей становились всё менее похожи на людей, у них отмирали последние человеческие ценности.


Мы видели Америку Грегори Пека в «Римских каникулах», но это уже была Америка Джонни Дэппа в «Страхе и отвращении в Лас-Вегасе»1.


* * *

Мы обсудили, как не надо было управлять желаниями. Что надо было делать? Этот вопрос гораздо сложнее.


Сравнивая советскую идеологическую систему и западную, Запад показывает только те товары, которые можно немедленно и быстро купить. Он будет просто игнорировать или подавлять любую информацию, которая бы свидетельствовала о том, что где-то жизнь лучше или интереснее. Запад никогда не сообщит об успехах конкурента. У американца нет никаких желаний поехать за границу – он убеждён, что он и так обитает в самом лучшем в мире месте, даже если это замызганный Макдональдс.


Запад никогда не станет продавать товар, пользующийся спросом, под чужой маркой. В последнее время он делает прямо противоположное – сам ничего не изготавливает, но на всё наклеивает свой брэнд и заворачивает в свою упаковку.


Но как управлять желаниями, не превращая человека в программированного зомби?


Может быть, начать с восстановления в явном виде причинно-следственных связей. В магазине Берёзка рядом с импортной техникой выставить фотографии жилищ тех, кто производит эту технику. Почаще отправлять людей за железный занавес, и в их маршрут включать и Манхэттен, и Гарлем (Нью-Йорк – город контрастов или Стамбул – город контрастов). Показывать кинопутешествия не только восхищёнными глазами туриста, но и глазами повседневной жизни. И, наконец, объяснить, что стоимость не имеет физического смысла.


Сегодня причинно-следственные связи и понимание разницы между упаковкой и содержанием постепенно восстанавливаются. Правда, пока все проблемы списываются на «неправильную» версию капитализма, возникшую в России.


* * *

Нужен ли был железный занавес? Говоря языком информационных технологий, железный занавес – это файрволл (firewall), или межсетевой экран. Это жёсткий фильтр, защищающий компьютерную систему, общественное сознание или государство от разнообразного разрушительного информационного воздействия из враждебных источников.


Без межсетевого экрана не может существовать ни одна мало-мальски серьёзная система. Ни одно сложное общество не выживет без своего железного занавеса. Другое дело, что этот занавес должен быть гибким и как легко настраиваемым на новые угрозы, так и снимающим фильтры на то, что угрозой быть перестало.


* * *

Как видим, эпоха 1960-1970-х годов, эпоха Брежнева, была далеко не застоем, но бурным развитием серьёзных противоречий.


Отмечая все проблемы тех лет, в целом Леонид Ильич был добрым дедом. Он отвоевал войну, отстроил разрушенное, и на долгие годы обеспечил стране спокойную стабильную безопасную жизнь. Дед сделал очень много, и сделал всё, что мог.


Да, у него были свои слабости. Да, он не понимал всего, что происходит. Он мыслил проще – был бы мир, да были бы все сыты-одеты, здоровы и обучены. Не надо относиться к нему, как относятся капризные дети, которые получили меньше игрушек, чем хотели, и не такие игрушки, как у того заграничного придурка.


Дед помог вырасти всем, а уж дальше можно было делать то, что хочется. Нельзя пенять на него за то, что он не такой, как чужие говорят, каким он должен был быть. Когда дед стал старым и заболел, его избалованные дети стали надсмехаться над ним. Им казалось, что они намного умнее. Когда дед умер, и умники дорвались до власти, их умничества хватило на два-три года, чтобы разломать всё.


Оценивая место Леонида Ильича в истории – он был куда лучше многих русских царей и лучше половины генсеков.