Ксения Букша Питерские каникулы
| Вид материала | Документы |
- Сочинение Бахмайер Ксения, 22.42kb.
- Летние каникулы для школьников совершенно особое время, 65.98kb.
- Фестиваль «Цифровые каникулы» – музей, образование, бизнес, 48.15kb.
- Рождественские каникулы в петербурге, 121.9kb.
- Программа курса классической гитары, 70.57kb.
- Владимирская Полина «Каникулы на Марсе», 22.6kb.
- Список публікацій співробітників лабораторії моніторингу І сертифікації лісів Укрнділга, 567.43kb.
- К. Ю. Лебедева лебедева Ксения Юрьевна аспирантка кафедры гражданского права Юридического, 156.98kb.
- Рекомендации к проведению Недели «Итальянские каникулы» в библиотеках «цбс», 161.36kb.
- Звезда. 1994. № С. 170-188, 404.12kb.
Я не могу назвать себя умным человеком, но одно знаю с рождения: если
не хочется ничего делать, то следует действительно не делать ничего. Не надо
отговаривать свой организм от безделья: читать книжки, пытаться тем более
работать или учиться, строгать палочку, рассеиваться у телевизора, телефона
или компьютера. Надо вот именно застыть и раствориться в окружающем мире,
так чтобы пустым дуновением вымело из головы все мысли, из сердца все
чувства, и, собственно, чтобы тебя некоторое время не было вообще.
Так стоял я очень продолжительное время, а потом в глубине квартиры
зазвонил телефон, зашаркали шаги, и послышался бабушкин крупный разговор:
- Занимается он, занимается, говорят! Подойти - не может...
На этом месте я уже выхватил у бабушки телефонную трубку и крикнул:
- ВАС слушают!
- Зачем орать-то так, - сказала бабушка.
- Это Катя, - сказали в трубке.
Я запутался и ответил еще раз, для порядка:
- Вас слушают.
- Какой ты странный, - сказала Катя.
- Не умеешь ты с девушками разговаривать, - сказала бабушка.
Она и не думала уходить, так и стояла подбоченившись.
- Слушай, приходи сегодня...
- Никуда я тебя не пущу! Тебе надо физику...
- Тут проблемы, - сказал я. - Это по какому праву?
- Ни по какому, - обиделась Катя. - Не хочешь, не приходи.
Бабушка сатанински расхохоталась; я хотел ее пнуть, но она увернулась и
отскочила.
- Я хочу, хочу! - заревел я, как медведь. - Катя! Приходи ко мне в
подъезд! Улица Верейская, дом такой-то! Приходи через час, я тебя ждать
буду. - Тут я брякнул трубку и повернулся к бабушке: - Если еще раз ты
залезешь в мою личную жизнь своими костлявыми...
- О, о, о, - передразнила бабушка. - Ладно, в подъезд я тебя выпущу. А
чтобы ты не сбежал, я тебя стальной леской привяжу, рыболовной. А то знаем
мы вас... ходоков.
Ровно через час я стоял на лестнице у полукруглого окошка между вторым
и третьим этажом - дальше дядина леска не дотянулась. За окошком дождь дышал
светом-радостью мне в лицо; Катины шаги слышались все ближе и ближе,
наконец, она сложила зонтик, отряхнулась, вышла на площадку, села на
корточки, скукожилась и закурила сигаретку. Личико у нее было мокрое и
маленькое.
- Че, как экзамены? - спросила она насмешливо. - Все уже провалил?
- Вот, - ответил я, - завтра первый сдаю.
- Никуда ты не поступишь, - заявила Катя. - Это я тебя не обижаю, а
просто чтобы ты, дурачок, времени не тратил.
Я разозлился: вот надо же, пришла и обзывается.
- Знаешь, - огрызнулся я, - уж лучше я потрачу, а там видно будет.
- Дурачок, - повторила Катя.
Она затянулась, двумя руками отлепила от лица мокрые волосы, развела их
в стороны, и в полумраке среди мрамора и пыльных перил стало видно, что лицо
у нее все дождем зареванное - под глазами серая тушь, а ушки маленькие, как
перышки.
- Катя, - сказал я деловым тоном, подходя, - давай поцелуемся. Только
не кусайся.
- Я не буду, - уверила Катя испуганно, глядя на меня с корточек.
Так целоваться было неудобно, поэтому я тоже присел к ней. Там, у пола,
запахи стали яснее, и сквозь толщу табака я почуял саму Катю, - пахла она
молоком, как младенчик.
- Не умею я целоваться-то, - в замешательстве прошептал я.
- Не умеешь, не берись, - фыркнула Катя, отодвигаясь.
Так бы мы и не решились, но тут послышалось отовсюду: чье-то хихиканье,
как по команде; и чьи-то шаги сверху и снизу, и дождь пуще и слаще, и голоса
все ближе! Я решительно двинул губы ближе к Катиным, Катя раскрыла ротик, и
поцелуй удался.
- Правильно, - похвалила Катя. - Способный. Может, и поступишь
куда-нибудь.
И тут леска, за которую меня привязала бабушка, натянулась, дернулась,
да так, что я хряпнулся лицом на мрамор и поехал вверх, как Винни-Пух,
считая ступеньки головой.
- Прощай! - замахал я руками.
Остолбеневшая Катя долго стояла на площадке, вытаращив глаза, и
смотрела мне вслед, держа личико высоко, как на блюдечке.
Бабушка стояла в дверях квартиры и сматывала удочку.
- Свидание окончено, - объявила она сварливо.
- По какому праву! - завопил я, становясь на ноги.
- А по такому! - прошипела бабушка. - Я же не могу при твоей девушке
кричать, что тебя другая девушка к телефону зовет!
Алгоритм я уже отработал: схватил трубку, и, не взирая на бабушку,
рявкнул:
- ВАС слушают!
- Ну хоть кто-то меня слушает, - сказала в трубке Варька. - Слушай,
приходи сегодня...
Лился розовый дождь по листьям, и шесть часов вечера выглядели как
десять утра - ровно так же. Неба я не видел, только ровный мелкий дождь и
жаркие тучи теснились в небе, а по лестнице распространялась приятная
сырость. Варька прискакала быстрее Кати, уселась на перила, выставила острые
коленочки и вылупилась на меня.
- Ну чо? - спросила она. - Как дела? Пока не родила?
Тут Варька прыснула на собственную шутку; положительно, на нее было
приятно посмотреть.
- Чо звал-то? - подкалывала она. - И чо это за леска у тебя к ноге
привязана?
Но я уже стал опытный, не проймешь; я прямо подошел, сел рядом с Варей
на перила, чтобы быть вровень, и стал ее целовать.
- У-у, м-м-м, - затрепыхала Варька острыми крылышками. - Мм!
Вкусненько!
Но тут бабушка опять рванула леску, и опять неожиданно. Так как в
прошлый раз я сидел на корточках, а в этот - на перилах, над землей, то упал
я гораздо костлявее и громче, не говоря уже про искры из глаз и прочий
эффект.
- Молодец! - закричала Варька и замахала мне рукой. - Но пасаран!
- Па-са-ре-мос! - кричал я ей, будучи увлекаем железной бабушкиной
рукой все выше и выше по ступенькам.
Тут показалась и бабушка; она упиралась в порог квартиры и вытягивала
меня, как могла.
- Ты знаешь, сколько времени? - спросила она. - Семь вечера.
- Сама знаешь, так зачем спрашиваешь, - заметил я.
- Я за тобой следила...
(А то я не знал!)
- ...ты ни минутки не учил, все дурака валял!
С этими словами дверь комнаты, где я жил, захлопнулась, поднимая тучи
пыли, лязгнул железный засов, придвинулся комод, и я остался наедине с
учебником физики. Несколько секунд длилась полная тишина, а потом на улице
заспорили:
- ...у Курбатова травма, он не выйдет на поле, а без Курбатова они
никогда...
- Да говорят тебе, идиот, они нового игрока взяли!
Футбол я, честно говоря, не очень любил, хотя за команду родного
Каменноугольского комбината всегда болел; здесь же меня увлекла живость тона
и вообще новые впечатления. Я метнулся к окну. Там, внизу, стояли посреди
дождя три лысины и оживленно обсуждали футбол. Руками они махали так, что
только обручальные кольца мелькали.
- А я говорю, "Анжа"!
- А я говорю, "Зенит"!
Тут я понял, что пора вмешаться. Ведь иначе они не дадут мне учить
физику своими спорами!
- Эй, мужики! - крикнул я. - Я точно знаю, что выиграет "Зенит".
Мужики перестроились в шеренгу, задрали головы и посмотрели на меня,
все трое.
- Да иди ты, - недоверчиво сказал один из них. - Маловероятно. Ты
просто болеешь за "Зенит", а мы-то, друг, денежки ставить идем. Нам по
правде надо знать.
- Я по правде и говорю, - кивнул я убедительно. - Зенит выиграет!
Мужики переглянулись и посоветовались.
- Парень, а откуда такая информация?
- Сто процентов! - и абсолютно бесплатно, если не считать вашей
благодарности. Можете ставить все свои деньги! - разорялся я.
- А сам-то что не ставишь тогда? - указал один из лысиков.
- А я бы поставил, да меня жена закрыла в доме, - объяснил я грустно. -
Мне же медаль дали: "Лучший кобель города".
И я мужикам медаль показал. Правда, валялась на полу среди прочего
хлама, от дядиной собаки осталась. Собака в Крым уехала, там в медали жарко.
- А-а, - заржали дядьки. - Ну, тогда давай мы тебя по веревочке
спустим. Вон от охранника сейчас принесем.
Там у них в доме подворотня запиралась на шлагбаум, и ведал этим делом
охранник, такой важный мужик. Как всегда в больших городах, никто с ним не
здоровался, но эти лысики были, видимо, очень душевные люди - свели и с ним
дружбу в рабочее время. В общем, принесли мне веревку, я лихо слез, лысик
мне один и говорит:
- Да, это видно, что ты лучший кобель. Видать, много раз приходилось
вот так, по веревке-то?
- Да я, - говорю, - все больше по молоденьким, по панночкам, знаете ли.
Повели они меня через подворотню в пивнушку, что была напротив. А я в
ней даже не был ни разу до тех пор, как-то все далеко гулял, а тут под самым
носом такое приятное место оказалось! Продавщица фартуком нос утирает, в
углу телевизор на кронштейне висит, футбол показывает. Когда мы зашли, все
как раз построились, мы денежки внесли, сели, пиво заказали.
- Лучший кобель, а лучший кобель, - говорит один лысик, - тебе что,
суки-то, платят, что ли, за обслуживание? Какой-то ты очень богатый.
- Просто, - говорю, - если ставить мало, то мало и получишь. А дело-то
верное. Я же все знаю.
Тут судья свистнул, и вся пивная в телевизор уткнулась. - "Анжа"
нападает, налетает, гавкает, как свора. "Зенит" бедный еле отбивается.
Хрясь, и гол в зенитские ворота! Вся пивная так и взвыла, но лысики, вижу,
опытные: грустно им, но они ничего, не матерятся. Только один кратко
вздохнул - прерывисто. И мне говорит:
- Что ж ты? - говорит.
- Да ладно, - развожу руками. - Ну, десятая минута всего! Отобьются,
отвечаю!
Типа все путем.
А диктор как раз говорит:
- ..."Анжа" сегодня играет очень грубо, но судьи, видимо, настроены в
пользу кавказцев...
- Ах, мать твою, - говорит один из лысиков, смотрит на меня
подозрительно и пиво выпивает.
В этот самый момент одного из зенитовцев, сраженного грубой игрой
"Анжи", с поля без головы вынесли, ну, а через тридцать секунд кавказцы и
второй гол петербуржцам забили. Как лысики это увидели, вот тут-то они и
застонали! И на меня расстроенные взгляды бросают.
- Да он же, - пригляделся самый толстый лысик, - вообще никакой не
кобель, а щенок! Он же, небось, еще в армии не служил!
Когда я услышал это слово, мне стало страшно, но я хоть бы что, даже
рассердился якобы:
- Я вам говорю, что "Зенит" выиграет! Тем более "Анжа" играет грубо. Ну
и что, что два-ноль, еще много времени!
И тут, как на заказ, "Анжа" хрясь - и третий гол. Что творилось,
описать вам не могу. Лысики бросили телевизор смотреть, орут, рожи скорчили,
скачут, как будто им отдавили все места (ну, я же не болельщик, вы
понимаете), и вопят, что самое интересное:
- Не пускать этого гаденыша, его надо в милицию сдать! Это все из-за
него!
Нашли, значит, виноватого. Я хотел свалить потихоньку, но самый толстый
лысик меня ухватил за штаны и шипит:
- Ну уж нет, не уйдешь от нас, сука!
Я хотел поправить его, что я не сука, а кобель все-таки, но там было
так шумно, а мужик так хотел меня побить, что я просто вырвался и побежал к
выходу. Но там уже стоял вышибала с распростертыми объятиями - пришлось мне
срочно менять траекторию и скакать в глубину зала. Все за мной прыгают,
пивные животы трясутся, красные рожи обступают - и тут!
- Го-о-о-ол! - завопил диктор.
Народ разом от меня отвлекся и в телевизор вперился, а лысик руки
опустил и буркнул:
- Ну хоть не всухую.
А дикторы в телевизоре спокойно мнениями обмениваются:
- ..."Зенит" заметно активизировался, в то время как "Анжа", кажется,
выбивается из сил, и как знать, Сергей, - все еще возможно?
- Да, Андрей, я с вами совершенно согласен, бывали такие случаи...
Го-о-о-ол!
Тут уже все рты раззявили, глазами радостно заблестел.
- До конца игры осталось полторы минуты.
- Что ж ты нас так, а? - говорит мне толстый лысик в волнении. - За что
ж ты нас так, а, кобелина?
Как будто я в чем виноват. В общем, забили они еще два гола за эти
полторы минуты; тут как раз судья свистнул, все обнимаются, касса выигрыши
выплачивает.
- А-а-а! - кричит толстый лысик. - Качать его! Обнимать! Целовать!
Тут все на меня навалились потной кучей, плачут, душат, поят. Ажиотаж
вокруг меня развели.
- Он лучший кобель города! - вопит лысик. - Его жена заперла, а он
вырвался!
Я вчерашнее вспомнил, хотел уже не пить, да разве тут откажешься? Если
бы я отказался, они бы, наверное, насильно, через воронку влили, как в том
моем сне. Ну, и халява опять-таки. После пятой я и стесняться перестал, стал
хвастаться:
- Могу, - говорю, - влить в себя бутылку водки на четыре секунды
быстрее, чем она сама из горлышка вытечет!
И - под общие аплодисменты.
Когда на улицу вышли, уже вечер наступал, дождь давно кончился, солнце
из-за домов рыжее сияло во всей красе, по мокрым улицам разливалось, сквозь
крапиву и тополя просвечивало.
- Ах, как хорошо, - хотел я сказать, но вместо этого у меня получилось:
- А-а-а о-о-о!
И еще рукой я так повел, что, мол, все это мое, все кругом - мое! Все
дыбом встало, солнышко восходить принялось, - это меня кто-то перевернул
вверх ногами, и ночь скрыла остальное. Последнее, что помню: лица лысиков,
испуганные, и моя бабушка на пороге, и чей-то абсолютно обалдевший голос:
- Ну, братцы, от такой-то жены я бы и без веревки...
8
...одним словом, экзамен по физике я проспал. Проспал я и всю субботу.
Бабушка клялась потом, что она меня как бы будила, и что я даже как бы
проснулся, но потом уснул опять прямо в тарелке с горячей кашей, и спал,
уютно свернувшись там калачиком, хотя каша была действительно горячая и даже
обжигающая. Окончательно я проснулся только к шести вечера, - хотя бабушка
утверждает, что окончательно я так и не проснулся до сих пор.
В шесть вечера бабушка, уже несколько робея, вошла ко мне со своими
мятыми листиками и доложила:
- Егор, у тебя в понедельник сочинение в Горном институте. Там ваш
директор завода учился.
- Ну и что? - спрашиваю я. - Ты хочешь, чтобы я стал как наш директор
завода?
- Конечно, - удивляется бабушка. - А ты не хочешь?
- Не, - говорю. - Я уже сейчас лучше него.
- Люди не бывают лучше и хуже, - важно говорит бабушка. - Люди все
разные.
- Березки в лесу, - говорю, - тоже все разные, а все равно есть лучше и
хуже. И все они одинаковые тем более.
Это я бабушку с сочинения сбивал, отвлекал. А тут как раз телефон
зазвонил, даже два раза подряд, на разные лады. Сначала позвонил Мишка из
партии дыбороссов и пригласил:
- У нас завтра в Стрельне будет большой митинг с праздником. Или митник
с празднингом. Будем единого кандидата выдвигать. Выдвигана кандидать.
- В общем, пьянка, - догадался я проницательно. - А Катя будет?
- Ага! - весело кричит Мишка. - Мы будем петь и смеяться, как дети!
Такой уж этот Мишка заводной, кто тут сможет отказать, да еще и Катя
будет. Буквально безвыходное положение. Правда же?
Потом позвонил Герман из партии выдемборцев и тоже пригласил:
- У нас, - говорит таинственно, - завтра будет в Зеленогорске -
- Пьянка! - радостно заключил я.
- О! - кричит Герман. - Молодец! Пармен, он у нас молодец!
- А вы думали, я девица? - говорю я.
- Ну так как, поедешь?
- А Варька будет? - спрашиваю.
- А как же!
Ну и опять-таки, кто ж тут откажется.
Бабушка по итогам подслушанного выходит ко мне и говорит, качая
головой:
- Все-таки ты у нас дурак. Как же ты поедешь и туда, и туда? Это же
через Залив.
- Какая, - усмехаюсь я, - ты все-таки, однако! Ну и через Залив. Там же
небось и доплыть недалеко.
- Да как тебе сказать, - хихикает бабушка. - Оно, конечно, можно и
доплыть, хе-хе. Ха-ха.
Меня просто зло взяло, чего она хихикает? Утащил я из коварной мсти со
стола бутерброд с колбасой, да и побежал к дыбороссам. У меня целые выходные
были, вот я и побежал. Я-то думал, как все будет? А как все вышло? Я так и
не думал, как все вышло. Совсем даже не думал, а то бы так не вышло!
Может, это и хорошо, что я не думал.
А то бы ведь небось и не вышло.
9
Стрельна - это такое специальное место, где лучше всего видно, как
хорошо было при старом (очень старом) режиме, и как плохо стало при
коммунистах. А также, если кому угодно: как много в Питере и окрестностях
всякого красивого, на что надо выделить деньги и немедленно их украсть.
Вот там дыбороссы единого кандидата выдвигать и собрались. Подъезжаю к
платформе, выскакиваю, вижу: уже все стоят, Александра Александровна, полная
дама с усиками, которая меня в партию принимала, вся от жары колышется, и
Мишка рядом пляшет, и Катя стоит все как на блюдечке, а хвостик пушистый над
головой и за головой светится в лучах.
Мишка первым делом, как меня увидел, ехидно кричит:
- Ну чего, лучший кобель города, отпустила тебя жена?
Наверное, у меня страшные глаза стали, а я ведь амбал, как я уже
докладывал. Мишка испугался и кричит:
- Тихо! Спокойно. Просто Питер маленький город.
- Питер маленький? - кричу. - Нихренаська!
Александра Александровна прогудела примирительно:
- Это только кажется, что он большой, а на самом деле его можно весь
уместить в одном кармане.
Мишка набрал воздуху и громко крикнул:
- Что этот тип и делает!
Кого он имел в виду, я, честно говоря, не понял. Но тот, кого Мишка
имел в виду, видать, понял все отлично, потому что стояли мы под деревом, и
на Мишку тут же сверху, подломившись, рухнул огромный сук прямо с цветами и
неясно какими плодами. Мишка еле-еле успел отскочить.
- Живая иллюстрация произвола и тирании властей! - высказался он
мрачно. - Видали?
- Да ну, - хмыкнула Катя, - тоже мне.
И закурила.
Клуб, в котором мы устраивали общее собрание, находился где-то на
окраине этой самой Стрельны, и туда пришлось долго идти по заброшенным садам
вдоль моря. Крапива цвела, иван-чай рассыпал лепестки по огромным матерым
лопухам. Тропинка была так тепла, что все мы сняли обувь и пошли босиком.
Катя шла впереди меня, и я шел, словно по воздуху; море стояло абсолютно
гладкое, как пруд, на нем было ни тени, ни маленькой волны, только изредка
валялись тут и там ржавые консервные банки да на привязи застыли невзрачные
лодочки.
- Скажите, - спросил я сразу всех, - а далеко ли до Зеленогорска?
- А зачем тебе? - насторожилась Катя. - Сан Саныч, зачем ему?
Александра Александровна успокоила ее:
- Да ты что, не может быть, чтобы он знал про выдемборцев.
- Кто такие выдемборцы? - поинтересовался я.
- Жуткие люди! - возгласил Мишка, забежал впереди меня (а шли мы
довольно чинно), и стал изображать. - Главарь у них Пармен, - тут Мишка
закатил глаза и сложил ручки, - он толкает речи на три часа, как Фидель,
пьет как сапожник, а недавно, - Мишка прыснул, - он украл мороженое!..
- Ну, он роздал его избирателям, - ради справедливости пояснила
Александра Александровна. - Понимаешь, Егор, у них сегодня тоже собрание.
Только в Зеленогорске. И Катя, дурочка, испугалась, что ты собираешься нас с
ними помирить.
- Это абсолютно невозможно, - строго сказала Катя.
- Вот еще! - фыркнул я. - Очень мне надо кого-то там мирить! Да я их и
знать не знаю!
И я для обострения кровожадности сорвал голыми руками охапку зрелой
мучнистой крапивы. Слева сквозь жирную зелень виднелись разваленные
посеревшие дворцы, и сады, заросшие снытью, и остатки фонтанов - кубик на
кубике.
Наконец, мы пришли. Клуб оказался огромным голубым сараем с рюшками.
Краска на нем местами облупилась, но крыльцо было новое, а над крыльцом было
написано по-русски: "Мерри Крисмас!"
- Очень актуально, в июле-то, - прыснула Катя.
- С Рождеством, любезные мои конфиденты! - крикнул Мишка.
Вишь культурный какой, подумал я с неприязнью. Мне-то все эти
исторические подробности под страшной тайной рассказывали, по капельке
выжимали и в воде разводили. А эти, питерские, небось, хлебают культуру в
немереных дозах, и хлебом не заедают! А Мишка вообще выпендривался. Мы все
нормально на крыльцо зашли, а он разбежался и прямо на перила заскакнул и на
них на голову встал, столбиком, да так, что они треснули.
На этот звук выбежал представитель местной партийной элиты. По нему
было видно, что выбирать единого кандидата начали без нас.
- А-а! - радушно приветствовал он нас. - Давайте скорее, а то мы все
вы... выберем!
- Без нас нельзя, - добродушно пожурила его Александра Александровна,
закрутила ус и стала пробираться в дверь. За ней повалили и мы.
Сначала мне показалось, что внутри полный мрак - так светло и хорошо
было снаружи. Однако потом глаза привыкли к темноте, и я понял, что где-то
под сценой даже горит лампочка. Потом я увидел и саму сцену. Сцена была
разломана на дощечки; где-то посередке торчал дохлый микрофон, сзади
виднелся рояль с гнилыми зубами и прилипшей папиросой в углу рта. Он явно не
знал ничего, кроме "Собачьего вальса" и, может быть, "Мурки". В самом зале,
среди битых стульев и трухлявых пюпитров, сидели на корточках кандидаты и
простые члены партии. Все они были веселы. Посередке на бывшем контрабасе
стояли вина и закуски.
- Но почему, - изумилась Катя, - мы не пойдем на улицу, где так много
солнца, света, и есть можно с листа?
- А капелла, сударыня, а капелла! - ххекнул местный главарь.
- Как вы наивны, дитя мое...
- Нас давно ищут с собаками!
- Нужна строжайшая конспирация, - сверкнула глазами пожилая грузинка в
цветастом платке. - Поэтому мы уж лучше посидим чуть-чуть здесь...
- Чем сидеть двадцать пять лет на Колыме без права переписки! - упоенно
завопил Мишка. - Да!
- Усаживайтесь, усаживайтесь, - пригласил нас местный главарь. - Вот
черносливовая наливка "Спотыкач" от псковских друзей. Не пейте местный
"Спотыкач", - псст, это не то, - главарь изобразил на лице брезгливое
снисхождение. - А вот псковский - это да...
- Но это не мужской напиток, - гордо сказала Александра Александровна.
- Мне бы чего покрепче, позабористее.
- А вот, например, перцовка, - выхватила грузинка, - ух, забористая. И
перчик внутри.
- Егор, покажи, как у вас на Урале, - потребовал Мишка.
У меня были планы на дальнейшую жизнь, я намерен был оставаться трезвым
сколько возможно, но как-то независимо от рассудка мои руки быстренько
налили полный стакан перцовки, и только когда она наполовину опрокинулась
внутрь меня, я сообразил, что поступаю не в согласии со стратегией. Надежда
была теперь только на закусь, - однако и местные, и наши будто с голодного
города приехали. Даже Катя, божественное, небесное существо, незаметно
тащила в ротик все новые кусочки и только облизывала губки.
- Чтоб не последний! - провозглашал Мишка, и крутился на голове. -
Веселися, дыборосс!
- Виват Дыбороссия! - откликались члены.
Надо сказать, что приходило все больше и больше народу, пока не набился
полный сарай. Солнце сияло снаружи, у нас же царила темнота, еле прерываемая
пыльной лампочкой, так что было и не видно: кто пришел, чего хотят. Впрочем,
чего хотят, можно было угадать по повсеместному бульканью и блеску очей.
- А "Владимирский централ" кто-нибудь нам слабает? - наконец закричал
Мишка. - Ну-ка, ну-ка!
Кто-то вылез на сцену и пошел мучить роялю. Голосовать никто и не
думал, и я наконец принял решение: не дожидаясь темноты, отправиться по
чистой глади Залива в Зеленогорск и там принять учение в голосовании
выдемборцев, а потом, утром, приехать обратно - наверняка к этому времени у
дыбороссов тоже дойдет до дела, и так я смогу проголосовать и там, и там.
Одно было плохо: Катя все время на меня смотрела, улизнуть от нее было
трудно. - "Еще поплывет за мной, - думал я, - с нее станется".
Незаметно, под надрывное блатное пение товарищей по партии, я выполз по
гнилому полу к двери, открыл ее, выпрыгнул на солнышко и опять закрыл. Лес
сверкал передо мною сосновыми стволами; вблизи, в костре, лежало огромное
бревно, довольно-таки прямое, сухое и крепкое, почти не обгоревшее. Не теряя
ни секунды, я подволок его к крыльцу, хрястнул на перила (они, конечно,
сломались, да уж это издержки) и наглухо припер дверь снаружи под углом
примерно сорок градусов к земле. Сдвинуть бревно с той стороны не было
никакой возможности, а чтобы ломать дверь, нужна была политическая воля, -
судя по голосам, доносившимся изнутри сарая, ее уже ни в ком, кроме Кати, не
оставалось.
И уж теперь-то, вполне спокойный, я отправился по блистающим солнцем
дюнам к морю.