Политико-правовая детерминация судебной власти в контексте социального контроля

Вид материала

Документы

Содержание Глава 1.ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЯ СОЦИАЛЬНОГО КОНТРОЛЯ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ 1.1. Социальный контроль: формы и виды Внешний социальный контроль 1.2. Право и политика: проблемы взаимодетерминации 1.3. Судебная власть в системе разделения властей

Подобный материал:

• Политико-правовая организация антисоветских государственных образований в Поволжье, 558.49kb.
• Перспективы формирования независимой судебной власти в республике узбекистан, 1658.16kb.
• История политических и правовых учений, 1720.72kb.
• Го пространства судебной системы России предопределяет не только эффективность деятельности, 163.32kb.
• Тематика курсовых работ по кафедре судебной власти и организации правосудия. Судебная, 119.85kb.
• Курсовая работа по теме «Система государственных органов в рф», 292.61kb.
• Доклад об осуществлении государственного контроля (надзора) в сфере здравоохранения, 2373.5kb.
• Эссе: "Политико-правовая культура и социальная активность современной молодежи в России.", 65.14kb.
• Тема : Судебная система Российской Федерации, 342.32kb.
• Мировой суд в контексте современной судебной реформы, 96.51kb.

Глава 1.
ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ
ИССЛЕДОВАНИЯ СОЦИАЛЬНОГО
КОНТРОЛЯ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ

Методология исследования любого вопроса не может быть сведена к одному способу исследования. Применительно к проблеме социального контроля и политической детерминации становления и развития судебной власти она требует уяснения целого ряда вопросов. Первоочередными в данном случае, с нашей точки зрения, являются: сущность и формы социального контроля, соотношение права и политики и особенности политической детерминации судебной власти¹⁷.

1.1. СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ:
ФОРМЫ И ВИДЫ

В связи с постановкой самой жизнью новых задач перед российским обществом требуется уточнение терминов, широко применяемых в научной правовой, политологической и социологической литературе. Одним из наиболее сложных и многозначных терминов является широко используемое в названных науках понятие «социальный контроль»¹⁸.

Несомненно, что данное понятие вошло в наш научный словарь исторически недавно. Так еще в дореволюционном словаре «Брокгауза и Ефрона» используется только термин «государственный контроль», причем трактуется он достаточно узко, как деятельность «учреждения, на обязанности которого лежало бы наблюдение за правильностью и законностью поступления государственных доходов и производства расходов».

Социальный контроль - термин, введенный в широкий научный оборот французским социологом и криминологом Г. Тардом, который первоначально рассматривал его как средство возвращения преступника к общественной деятельности. В дальнейшем, расширив объем понятия, Г. Тард стал понимать его как один из факторов «социализации» личности. Социальный контроль стал трактоваться как целенаправленное влияние общества на поведение индивида в целях обеспечения «здорового» социального порядка.

Развернутую теорию социального контроля в социологии создал Р. А. Лапьер, рассматривавший социальный контроль как средство, обеспечивающее процесс усвоения индивидом культуры и передачу ее от поколения к поколению. При этом Лапьер выделил три универсальных механизма социального контроля, действующих в различных обществах:

1) физические санкции (наказание индивида за нарушение групповых норм),

2) экономические санкции («провокация», «запугивание», «штраф»),

3) административные санкции.

В современной социологии отклоняющегося поведения проблема социального контроля выступила в частности в связи с задачей контроля над отклоняющимся (девиантным) поведением.

Различные науки выработали подходы к проблеме социального контроля, отвечающие специфике их предмета.

Так, например, психология рассматривает проблему социального контроля сообразно проблеме психической жизни индивида¹⁹. Характерно, что в своем труде Шибутани посвящает всю первую часть своей социальной психологии проблеме социального контроля. Здесь социальный контроль рассматривается в сопряжении с такими темами как «Структура организованных групп», «Самосознание и участие в группах», «Культурная матрица играния ролей» и, наконец, «Коммуникация и социальный контроль».

В настоящее время понятие «социальный контроль» в предельно абстрактной форме определяется как «способ саморегуляции системы, обеспечивающий упорядоченное взаимодействие составляющих ее элементов посредством нормативного (в т.ч. правового) регулирования»²⁰.

Таким образом, социальный контроль в социологии рассматривается как часть общего процесса социализации индивида. Изучается он также в связи с исследованием установок, выявлением контролирующей роли неформальных групп (конформизм), в работах по психологии толпы, при разработке методов контроля над стихийным групповым поведением и т.д. При этом различают гибкий, жесткий, слабый социальный контроль, формальный и неформальный, групповой и универсальный и т. п. Существенно различение внутреннего и внешнего социального контроля.

Подробное рассмотрение социального контроля как социологического понятия дано в работах В.И Добренькова и А.И.Кравченко²¹. Данные авторы не только рассматривают проблему социального контроля в тесной связи с проблемой положительных и отрицательных санкций, системой ценностей и различных норм, в том числе и правовых, но и выделяют существенную проблему самоконтроля. «Если применение санкций совершается самим человеком, направлено на себя и происходит внутри, то такую форму контроля надо считать самоконтролем.

Самоконтроль называют также внутренним контролем: индивид самостоятельно регулирует свое поведение, согласовывая его с общепринятыми нормами. В процессе социализации нормы усваиваются настолько глубоко, что люди, нарушая их, испытывают чувство неловкости или вины. Вопреки нормам подобающего поведения человек влюбляется в жену своего друга, ненавидит собственную жену, завидует более удачливому сопернику или желает смерти ближнему. В таких случаях у человека обычно возникает чувство вины, и тогда говорят о муках совести. Совесть - проявление внутреннего контроля».

Однако, в социологии все же большее внимание уделяется внешнему социальному контролю. Внешний социальный контроль - совокупность поощрений либо ограничений и принуждений, составляющих систему социальных санкций.

Внутренний социальный контроль - вид социального контроля, в основе которого лежат ценности, нормы, ролевые ожидания, обычаи, интернализованные индивидом в процессе социализации.

С точки зрения системного подхода С. А. Радионова определяет социальный контроль как «механизм саморегуляции системы, обеспечивающий упорядоченное взаимодействие составляющих ее элементов посредством нормативного регулирования. Как часть общей системы согласования взаимодействия индивидов и общества, первичный социальный контроль задается наличием институциональной организации общества. Социальный институт контролирует поведение, устанавливая образцы, которые придают поведению одно из многих, теоретически возможных направлений. Контролирующий характер институционализации жестко не связан с системой санкций, поддерживающих институт: дополнительные, вторичные механизмы контроля требуются в том случае, если процессы институционализации не вполне успешны. Применение санкций как результат категоризации индивидуального или группового акта через отнесение его к определенному типу действий (одобряемому или порицаемому), обеспечивает совпадение или минимизирует расхождение между фактическим и ожидаемым поведением, формируя конформность членов общества».

Функционирование санкций охватывает меры стимулирования нормативного - признание, отличие, награда - и репрессирования отклоняющегося поведения - от убеждения и запрета до прямого принуждения и давления.

В связи с рассмотрением практических аспектов функционирования социального контроля возникает проблема его эффективности. С точки зрения социологов эффективность социального контроля зависит не только от формально созданной системы барьеров, внутри которой может действовать объект контроля, но и от интериоризации норм социального контроля в процессе социализации и индивидуальных особенностей человека, определяющих стремление к признанию и безопасности. Социализированный индивид усваивает образцы деятельностей, действия и реакций на действия других (взаимодополнительные экспектации), принятые в рамках общего для данной системы символического контекста, включающего культурную традицию и институциональный порядок во всей его целостности.

В юриспруденции проблема социального контроля присутствует не только в пограничной с социологией отрасли «социологии права», но и в теории правовой науки. Особенно ясно ощущается присутствие проблемы социального контроля в таких теориях как аналитическая юриспруденция Герберта Харта, концепциях «живого права» Е. Эрлиха и в американской социологической школе права.

Известно, что социологическая юриспруденция наибольшее распространение получила в США, где она сосуществовала и конкурировала с аналитической юриспруденцией и естественно-правовым направлением. Роско Паунд, глава этой школы, начал разрабатывать новую проблематику еще в первой четверти века и в конце своего творческого пути сумел свести воедино свои разработки в 5-томной «Юриспруденции» (1959). Суть нового подхода в социологии права была охарактеризована самим Паундом как «инструментальный прагматический подход» к изучению права, причем само право стало восприниматься преимущественно как «инструмент социального контроля». Поскольку контроль связан с урегулированием и координацией поведения и социального взаимодействия законопослушных граждан, то для самой юриспруденции наиболее подходящим названием стало название «юридическая социальная инженерия», авторство которого также принадлежит Р. Паунду.

В политологии проблема социального контроля исследуется в рамках соотношения государства и гражданского общества. При этом в ряде случаев исследователи пытаются свести ее к проблеме форм и методов включения индивида в политическую деятельность, рассматривая социальный контроль как воздействие индивидов через институты гражданского общества на институты государства в результате развития различных форм демократии, как в непосредственных, так и опосредованных формах участия.

На трактовке анализируемого понятия сказывались особенности становления новой отрасли науки - социологии права. В XX в. сформировалось два подхода к социологии права. Если в континентальной Европе сформировалось направление социологии, именующее себя юридической социологией, то в Соединенных Штатах, прагматически ориентированных на изучение практических проблем правопорядка, появилась социологическая юриспруденция.

Первая из этих дисциплин связывала социологию с феноменом групповой жизни как влекущей за собой «право». Другая - связывала юриспруденцию с регулированием отношений и упорядочением поведения, что необходимо в рамках жизнедеятельности социальных групп. Первая трактовка оказалась ближе к общей социологии, вторая - ближе специальной науке о праве.

Известно, что если для европейской общественной мысли характерно строгое разделение различных отраслей науки и в том числе социологии и права, то для США больше характерен интеграционный подход. В частности, это проявляется в широком распространении социологической концепции права, когда, согласно классикам американской правовой мысли О.У. Холмсу и Р. Паунду, право трактуется как «совокупность реальных общественных отношений» (отсюда название одной из американских правовых школ – реализм) или же, как социальная инженерия. При этом само право рассматривается в большей степени инструментально, а именно как важнейшая форма социального контроля.

В рамках этого различия сформировались и несколько различные представления о функциях права. В европейской традиции для права основными являются регулятивная и охранительная функции. В американской правовой мысли - другая точка зрения. Так, по мнению американского юриста Лоуренса Фридмэна, основная функция права состоит в социальном контроле поведения людей в обществе²². Естественно, что сама правовая система рассматривается как часть системы социального контроля.

В связи с развитием теории и практики правового государства этот вопрос о соотношении социального контроля и права стал активно разрабатываться. При этом обнаружились новые аспекты проблемы, связанные со спецификой различных государственных институтов, системой разделения властей. Особенно актуален вопрос о проблеме социального контроля применительно к функционированию судов, специфике действия судебной власти.

Председатель Верховного Суда РФ, доктор юридических наук, профессор В. М. Лебедев в ряде своих публикаций²³ ставит эту проблему в новом ключе. Такие характеристики суда как «беспристрастный» и «справедливый» являются базовыми для общества, в котором разделение властей реально осуществлено. Несомненна органическая связь данных понятий, отмечает В.М. Лебедев, поскольку беспристрастный - чуждый пристрастию, т.е. беспристрастность является важной предпосылкой справедливости. Но и беспристрастность и справедливость суда предопределяют особую роль социального контроля за судом. Такого рода социальный контроль осуществляется как в рамках самой многоуровневой судебной системы, через систему инстанций судов, так и через развитие определенных форм взаимодействия суда с институтами гражданского общества.

Прямой контроль осуществляется через систему нормативных актов, законов, регулирующих деятельность судов. И в этой связи необходимо исследование механизма взаимодействия двух важнейших самостоятельных и независимых ветвей власти: законодательной и судебной, поскольку вся деятельность судов определяется развитой системой правовых норм. Кроме того, следует рассматривать сам судебный контроль как одну из конкретных форм социального контроля. Именно развитие судебного контроля на стадии предварительного расследования преступлений знаменовало очередной этап развития судебной реформы.

В то же время не стоит уходить от проблемы развития различных форм собственно социального контроля за деятельностью судов. Важной гарантией беспристрастного поведения судьи и принятия справедливых решений, подчеркивает В.М. Лебедев, служит социальный контроль в условиях гласности (открытости) судебного разбирательства.

По настоящее время имеются определенные сложности взаимоотношений средств массовой информации и судов, проистекающие из недооценки роли СМИ в создании благоприятной среды обитания судебной системы. Сказывается и ограниченное понимание конституционного принципа гласности судебного процесса только как публичности судопроизводства без учета более широкого доступа граждан к делам судебным, что обеспечивается именно средствами массовой информации. Во многом, имеющее в отдельных случаях место негативное отношение части населения к суду и судьям определяется отсутствием элементарных представлений о работе судов. С этой точки зрения различного рода информационные передачи, посвященные процессу, судьям, их деятельности способствуют выработке у населения представления о судебной власти, более соответствующего реальности, и создают основу для ее адекватных оценок.

Другими направлениями разработки проблем социального контроля за деятельностью судов являются исследования взаимоотношения судов с такими институтами политической системы как общественные организации, в частности, правозащитные. Несомненно, что независимость судебной власти является принципом функционирования современной политической системы, который не может быть подвергнут ни малейшему сомнению. Однако независимость не отрицает информационных взаимодействий. При этом заново встают классические вопросы о взаимоотношении, взаимосвязи и взаимовлиянии права и морали вообще и профессиональной этики и общечеловеческих нравственных ценностей, в частности. С возрастанием значения вопроса о развитии институтов защиты прав гражданина высвечиваются новые аспекты роли в системе гражданского общества и такого специфического института как адвокатура²⁴.

Обзор проблемы социального контроля позволяет нам выдвинуть гипотезу, что развитие российской правовой системы в существенной степени определяется взаимодействием таких тенденций как повышение самостоятельности и независимости судебной власти²⁵, с одной стороны, и укрепление внутреннего единства и целостности всей российской политической системы в результате развития многообразных форм социального контроля за ее функционированием²⁶.

В результате анализа проблемы социального контроля можно сделать вывод о том, что социальный контроль представляет собой механизм обратной связи, обеспечивающий функционирование всей общественной системы как органического целого, основанный на приоритете базовой системы ценностей, воплощенных в традициях, нравственных и правовых нормах, действующих как через систему правовых институтов (прежде всего – суда), так и через систему институтов политической системы (прежде всего – в рамках взаимодействия «гражданское общество»-«государство»).

Поскольку, как в системе разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную, так и в обществе в целом судебная власть сама является основным институтом социального контроля, то основной проблемой является взаимодействие негосударственных структур (институтов гражданского общества) и судебной власти. Именно взаимодействие этих институтов

1.2. ПРАВО И ПОЛИТИКА:
ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕТЕРМИНАЦИИ

Основой анализа становления конкретных механизмов политической детерминации правовых феноменов и институтов является определенная трактовка диалектики политики и права²⁷.

В истории политико-правовой мысли по этому вопросу наблюдались две крайние позиции. Первая – абсолютизация политики и полное подчинение ей права (вплоть до поглощения и исчезновения как самостоятельного феномена). Вторая – попытка абсолютизации права с соответствующим преуменьшением роли политики.

Наиболее последовательное проведение первой точки зрения характерно для социалистических и коммунистических утопий и марксистско-ленинской концепции. Согласно последней – в будущем коммунистическом обществе исчезает не только право, как «одинаковая норма для разных людей»²⁸. В конечном счете, в соответствии с представлениями утопистов, а позднее - и классиков марксизма, прекращает свое существование и политика как «управление людьми», полностью заменяясь «управлением вещами».

Концепция абсолютизации права в ущерб политике выражена менее отчетливо. Как правило, это точка зрения, паразитирующая на проблемах становления правового государства. Тем не менее, она косвенно проявляется в работах, посвященных роли судебной власти, особенно роли Конституционного Суда.

Корни такого явления – в особенностях того или иного исторического этапа развития государства и права, в том числе - и в специфике развития национальной государственности.

Так начальный этап становления государства в Древней Греции характеризовался несомненным приоритетом политического, государственного, что отразилось даже в названиях и последовательности основных политико-правовых сочинений того времени. Характерно, что Платон вначале, на первом этапе своей теоретической деятельности, пишет «Государство» и лишь затем, во второй половине жизни, «Законы». Его ученик Аристотель называет свое основное произведение «Политика».

В Новое время с развитием частной собственности, новых элементов государственности, отражающих потребности буржуазного развития на первый план выходят правовые исследования, которые практически снимают остроту проблемы государства как самостоятельной, постепенно подчиняя ее правовой проблематике. Так Ш.Л. Монтескье называет свое произведение «О духе законов», несмотря на то, что его основная проблематика непосредственно связана с формами государства, географическим детерминизмом и разделением властей. Г.Гегель пишет «Философию права», в которой само государство есть только проявление (хотя и в своей высшей форме) права как объективного духа. Эта тенденция наиболее последовательно была реализована в позитивистских юридических концепциях второй половины XIX-го и особенно первой половины XX-го вв., определявших сущность права как нормативизм (Г.Кельзен).

Весьма своеобразно рассмотрение этой проблематики в российской общественной мысли. Если наиболее активные (политически) марксисты, прежде всего В.И. Ленин, придерживались марксистской традиции отрицания права и поглощения его политикой, то позитивистская трактовка в России так и не сложилась. Наиболее последовательный из позитивистов дореволюционной России (по крайней мере, единодушно признаваемый таковым) Г.Ф. Шершеневич известен в то же время как теоретик права, поставивший вопрос о необходимости антропологической трактовки права дореволюционной России²⁹.

Напротив, виднейшие представители российской правовой мысли, юристы-государствоведы исходили из понимания внутреннего единства права и политики. Для российской правовой мысли этого времени весьма характерны взгляды на государство и власть Н.М. Коркунова³⁰ и других представителей российской социологической школы, далеко не случайно определявшихся П.И. Новгородцевым как близких в чем-то к юридическому позитивизму³¹.

В советский период практически полностью доминировала точка зрения полного подчинения «отмирающего» права политической идеологии. Сложившаяся система партийного руководства определяла развитие правовой системы страны во всех ее аспектах: теоретическом, нормативном и институциональном. Характерно, что даже в период так называемой оттепели, время правления Н.С. Хрущева, эта тенденция абсолютной политизации права была определяющей. Достаточно вспомнить о применении вновь принятого закона о применении смертной казни к валютчикам - классического случая нарушения ряда принципов уголовного права, включая принцип действия закона только в одном направлении и принцип применения новой нормы к уже совершенному преступлению лишь при смягчении наказания. Другим примером моuen служить такие изменения в системе правоохранительных органов как ликвидация в этот период союзного МВД и придание Комитету Государственной Безопасности функций политической полиции. Эти функции были закреплены в «Положении о КГБ при Совете Министров СССР», утвержденном постановлением Президиума ЦК КПСС 9 января 1959 г. В этом документе, определявшем деятельность КГБ, провозглашалось: «Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР и его органы на местах являются политическими органами (выделено нами, В.Л.), осуществляющими мероприятия Центрального Комитета и Правительства по защите социалистического государства от посягательств со стороны внешних и внутренних врагов». Суды - центральный элемент системы правоохранительных и правоприменительных органов - были полностью подчинены партийному аппарату.

Подлинно научный анализ соотношения политики и права сдерживался в известной степени проблемностью понятия «политическое»³². В данном исследовании мы придерживаемся позиции, сформулированной американским политологом Д. Истоном, который центральной идеей политической науки считает определение границ между политической системой и гражданским обществом, а, следовательно, именно взаимодействие гражданского общества и государства в первую очередь включается в понятие политического. Естественно, что политическая деятельность, в противовес радикальной классовой трактовке политики, при этом трактуется как способ обеспечения целостности общества, как интегративная деятельность.

Осознание сложности проблемы соотношения права и политики, а затем и политической детерминации становления и развития правовой системы широкой российской научной юридической общественностью началось с периодом реформ.

В работе Л.С. Явича 1990 г., еще в очень осторожной форме, ставится вопрос об относительной самостоятельности права. В первую очередь ставится проблема относительной самостоятельности права по отношению к экономическим отношениям – «производственные отношения определя­ют тенденцию развития их форм, оставляя «коридор свободы» для выбора в пределах экономической необ­ходимости»³³. При этом диалектика экономического и юридического предстало у данного автора как «соотношение между волевой (юридической) сто­роной общественных отношений собственности и их фак­тической (реальной) стороной».

Далее, отражая необходимость развития правового государства и гражданского общества, принципиально по-новому ставится вопрос о диалектике политического и юридического. Вместо полной детерминации права (юридического) государством или, точнее, партийно-государственным аппаратом, Л.С.Явич ставит вопрос о «пограничной области отношений». «Именно эти пограничные области отношений, связан­ные с деятельностью негосударственных организаций и объединений трудящихся, с ростками самоуправления народа, приобретают в жизни общества все большее значение, и в их регулировании первостепенную роль играют неюридические нормы, неюридические права и обязанности. Они включают в себя отношения, которые можно условно охарактеризовать как негосударственно-политические и неюридически-правовые (выделено нами, В.Л.)»³⁴. Фактически здесь речь идет о роли гражданского общества и его структур как важнейшего элемента политической системы в развитии правовой системы.

Более того, Л.С. Явич строго разделяет общественные отношения на производственные, отношения собственности, государственно-политические и государственно-правовые. Естественно, что в рамках последних рассматриваются правосудие и законодательство³⁵. Таким образом, был заново поставлен вопрос о самостоятельности и независимости трех ветвей власти.

Дальнейшее продвижение по пути раскрытия сложной, диалектической внутренней связи права и политики требовало уяснения ряда методологических вопросов. Тем не менее, в начальный период реформ, и особенно легитимизации нового строя, новой российской государственности, практически была воспроизведена нормативистская концепция, отрицающая самостоятельный характер политики. Таким образом, «маятник» теоретической мысли качнулся в противоположную сторону – абсолютизации права в его отрыве от государственно-политической составляющей. Характерным для этого времени является появление рядом с учебниками по теории государства и права, учебников по теории права. И только в коллективном труде «Право и политика в современной России» под руководством В.С. Нерсесянца данная проблема, проблема соотношения политики и права была поставлена как самостоятельная. Основной мыслью исследования является раскрытие связи права и политики в их сущностном выражении, через категорию власти³⁶.

Выделим основные посылки данного исследования.

Власть — это стержень и политики, и права; через власть дано их единство, ею же определяется качество, характер данного единства. Более того, авторы исследования справедливо утверждают: «Любое право как таковое обнаруживает почти все свои типические свойства и особен­ности, благодаря непосредственной связанности с властью. Уже по своей форме правовые нормы логически воспринимаются как импе­ративно-властные суждения, то есть как повеления, приказания, требования, адресованные субъектам правовых отношений»³⁷. При этом императивный характер права подчеркивает глубокую внутрен­нюю его связь с властью, авторитетом.

Императивно-властный характер права обнаруживается как на уровне объективного права, так и может быть установлен применительно к субъективному праву.

Особо интересна характеристика нашего времени. «Двадцатый век, надо признать, в правовом отношении развивался однобоко. Никакого другого права, кроме этатизированного, огосударствленного, он почти не знал и во многих случаях политические элиты были прямо заинтересованы в том, чтобы ли­шить право собственных оснований, подрубить его корни в обществе, привязать как можно крепче к государству и проводимой им поли­тике»³⁸.

Тем не менее, власть права, хотя она и связана с государственной властью, не тождественна ей и принципиально не сводима к ней. Право далеко не всегда, а в условиях стабильного развития общества относительно редко, работает в критическом режиме и прибегает к помощи аппа­рата государственного принуждения. Правовая жизнь идет своим чередом, правомочия осуществляются, обязанности выполняются без всякого реального принуждения агентов государственной власти. Это типичное положение дел в сфере частноправовых отношений, где доминирующая воля субъекта права в процессе совершения сделок выражается в действиях либо безразличных государству, либо одобренных им в самой общей форме. То, с кем и по поводу чего я заключаю договор, какие содержательные моменты я в него закла­дываю, - находится в моей и моего контрагента власти, а не государ­ства. Поэтому в рамках конкретного правоотношения, развертывающегося в сфере, как частного, так и публичного права, власть субъекта права и государственная власть довольно четко разделяются по своим функ­циям и задачам. Авторы работы считают, что наряду с государственной власть права, называемая иногда «юридической властью», «волевой влас­тью», активно формирует правовые отношения, определяет их динамику.

Внутри системы объективного права и в рамках правоотношения мы находим специфический феномен социальной власти, выраженный в императивных функциях законодательства, но особенно в доминировании воли управомоченного лица, носителя субъективного права.

Правовое отношение представляется, в таком случае, ни чем иным, как типом властеотношения, а право - императивно-властным явлением или всеобщей властвующей волей.

Особенности нынешней правовой неустроенности России объясняются авторами, помимо всего про­чего, привычкой воспринимать право как эпифеномен, вторичную, отраженную реальность, обслуживающую первичные ре­альности - экономику и политику.

Однако в целом, право, опираясь в определенных случаях на поддержку государственной власти как силы внешнего обеспечения, строится и функционирует на базе внутренней, имма­нентной ему власти, которую авторы называют юридичес­кой. Самым сложным остается вопрос о природе этой власти. Он решается в результате уяснения связи правовых, политических, социальных и культурных факторов.

Большую роль в осознании данной диалектики на новом витке теории стало развитие политологии, целой системы политических наук, что и позволило исследователям-политологам подойти к этой проблеме с другой стороны. Это было связано с возникновением кратологии – раздела политической науки имеющего в качестве основного предмета категорию «власть»³⁹. Однако, развитие кратологии столкнулось с известными трудностями, поскольку решение велось преимущественно в рамках исключительно политической науки, без учета системных связей политики и права.

В результате проведенного анализа можно сделать следующие выводы.

Под политикой в узком смысле в данном исследовании мы понимаем систему государственного регулирования, прежде всего систему органов исполнительной власти в единстве с системой политических отношений и политической идеологии. Широкое понимание политики включает также соответствующую деятельность структур гражданского общества, характеризующуюся базисными политическими отношениями и политических взглядов.

Право трактуется нами в его наиболее широком аспекте - как система нормативного регулирования, включающая систему правовых норм, правоотношений и правовой идеологии.

Право и политика находятся в диалектическом единстве, при этом конкретное содержание связей этих двух социальных феноменов зависит от исторических условий и этапа развития общества. Диалектике политики и права свойственна достаточно высокая степень динамики.

Предельная политизированность права, выражающаяся термином «революционное право» свойственна обществам, находящимся на этапе изменения общественно-политического строя. По мере укрепления данного строя роль относительная самостоятельность права повышается и право само начинает выступать в роли важнейшей детерминанты развития политической системы.

На таком этапе все большую роль начинают играть негосударственные политические и негосударственные юридические отношения. В первом случае речь идет о политических партиях и общественных организациях, во втором – о развитии отношений, регулируемых частным правом.

В силу особенностей исторического развития может складываться ситуация отождествления правящей партии и государства (ветви его исполнительной власти). Результатом такого развития становится, как правило, редукция законодательной (представительной) ветви и судебной власти, теряющих свою независимость.

Для уяснения специфики механизма и форм детерминации становления национальных правовых систем требуется решения ряда промежуточных задач.

В частности, по нашему мнению, требуется развитие представлений о связи политики и права в новых аспектах.

Во-первых, требуется рассмотреть связь данных феноменов через призму категории «разделение властей».

Во-вторых, специальной задачей является определение факторов детерминации правовых явлений.

В-третьих, существует потребность рассмотрения политики и права не как отдельных феноменов, а как определенной органической системы, детерминируемой культурными факторами.

В-четвертых, исследование процессов становления и развития национальных правовых систем невозможно без применения методик юридической и политической антропологии, трактуемой как развитие компаративистской методологии. Следовательно, необходимо рассмотрение становления национальных правовых систем как детерминируемых изменением системы политических и правовых ценностей, принципов функционирования политико-правовой надстройки.

Не менее важно уточнение основных понятий, используемых в исследовании. Прежде всего, речь идет о понятии «правовая система» и его связи с понятиями «система права» и «правовая семья». Важнейшим в этом ряду является и понятие «детерминации».

Наконец, следует уточнить тот первоочередный спектр методов и методологических подходов, которые должны обеспечить вскрытие сущностных характеристик политической детерминации становления национальных правовых семей.

При рассмотрении проблематики политической детерминации становления национальных правовых систем основным методом является, несомненно, исторический, поскольку сама диалектика права и политики носит исторически изменчивый характер. При этом следует различать модели политической детерминации, характерные для различных этапов развития общества: доиндустриального, индустриального и постиндустриального. Помимо этого на характере политической детерминации сказываются и особенности культурно-антропологических факторов развития национальных правовых систем.

Рассмотрение механизма политической детерминации становления национальных правовых систем также дифференциации вопросов соотношения судебной, исполнительной и законодательной властей на разных этапах и в разных странах

Принятое в России, как и в большинстве стран, разделение властей воплощает своеобразное соединение политической (по терминологии Л.С. Явича, государственно-политической) исполнительной власти и правовых ее ветвей (юридически-государственных)– законодательной и судебной.

Преимущественно политический или правовой характер власти определяется как самими функциями, реализуемыми этими ветвями власти, так и их соподчиненностью.

Функции отличаются, прежде всего, своей направленностью на определенный объект и тенденциями изменения данного объекта.

Применительно к ветвям власти речь идет о таких различных объектах как личность - для права, или социальные группы (классы) – для политики. Единым для этих феноменов являются социальные институты.

Несомненны и различные тенденции в детерминации развития данными феноменами. Когда речь идет о праве, это в первую очередь стабилизация процессов, сохранение стабильности, устойчивости в обществе. В случае политического управления чаще ставится вопрос о реформировании, изменении системы.

Частный и весьма специфический случай изменения – революция объединяет эти два феномена. Право политизируется и перестает обеспечивать устойчивость общества, выступая в виде так называемого революционного права, то есть перестает быть собой, перестает существовать как право.

Политика вместо того, чтобы обеспечивать развитие социальных организмов, становится инструментом, обеспечивающим легитимизацию пришедших к власти групп, теряя свои традиционные характеристики инструмента реформирования общества, инструмента созидания, и превращаясь в инструмент уничтожения старого, отжившего.

Отметим исторически изменчивый характер диалектики этих ветвей, в зависимости от задач, стоящих на данном этапе перед конкретной страной. Так в условиях смены политического, общественного строя на начальном этапе остро стоит задача легитимизации новых общественных отношений, что определяет повышенную роль права, правовых институтов, законодательной власти.

Далее, по мере разрешения этой задачи возрастает роль исполнительной власти, первоочередными становятся задачи развития механизмов управления массами, создания системы политического управления на нижних этажах общества.

Наконец, при переходе к становлению правового государства на первый план выдвигается задача максимально гармоничного развития системы сдержек и противовесов, при особой роли судебной власти как институционального гаранта развития правового государства и гражданского общества.

Нормальное развитие государства в единстве государственно-политической и государственно-юридической составляющих характеризуются возрастанием роли государственно-юридической составляющей. Это подмечает в своих работах С.С. Алексеев. «Во-первых, система юри­дических норм, будучи инструментом государственной власти, в то же время в результате всеобщности законов со временем все более упорядочивает, ограничивает и связывает деятельность ее органов. В ходе развития цивилизации, демократии и культу­ры законы и становятся носителями права, которое как бы меняется местами с государственной властью и, оста­ваясь в какой-то мере ее инструментом, приобретает значение фактора, призванного упорядочивать, ограни­чивать и связывать «саму» власть, подчинять ее функциониро­вание строго определенному правовому режиму. При такой подчиненности государства праву и начинает складывается правовое государство

Во-вторых, у права существуют и по мере развития цивилизации все более развертываются собственные функции, выражающие логику права, его смысл и предназначение в обществе и не связанные с его ролью инструмента государственной власти (об этом пойдет речь во второй и третей частях книги). Но именно эти собственные функции права, предопределяющие его место и самостоятельную ценность в жизни людей, по линии отмеченной ранее «встречной связи» призваны обогатить государство великими общечеловеческими, духовными началами, наполнить положение о правовом государстве глубоким гуманитарным смыслом, расширить и возвысить его до признания необходимости «правового общества»⁴⁰.

Однако в отдельных случаях развитие правовых институтов как самостоятельных задерживается и мы имеем заидеологизированную систему права. Именно в таком качестве ее определяет С.С. Алексеев. «Семья заидеологизированных систем – таких, как советское право, право других социалистических стран до 1990-х гг. (в этих системах определяющую роль играет партийная идеология)»⁴¹.

Еще одним фактором, детерминирующим специфику диалектики права и политики, является культура, как общая, так и собственно политическая.

Своеобразным результатом является формирование, а затем и развитие уникальных в каждом случае правовых семей и систем.

В становлении и развитии диалектики политики и права можно выделить три основных этапа.

На начальных этапах развития общества характер политической культуры детерминирует развитие тех или иных черт правовой системы.

На этапе буржуазного развития уже своеобразие правовой культуры определяет дальнейшее развитие политической культуры.

На этапе постиндустриального общества эта диалектика приобретает наиболее своеобразный и развитый системный характер. Эта системность проявляется в формировании правового государства.

Следует сразу подчеркнуть, что, вопреки широко распространенным заблуждениям и мнениям, по нашему мнению, развитого правового государства с полным обеспечением прав человека в современном обществе нет. Поэтому, даже применительно к США, можно говорить только об определенном этапе развития правового государства.

Соответственно декларирование той или иной страной правового государства в своей Конституции чаще всего является лишь своеобразной Декларацией о намерениях. Несомненно, что для каждой из этих стран степень приближения к правовому государству может существенно отличаться.

В то же время более развитые общества демонстрируют не только развитую систему разделения властей в обоих его аспектах, отмеченных еще Г. Гегелем в «Философии права»: абстрактное разделение властей (законодательная, исполнительная и судебная) и конкретное-реальное (функциональное, по основным государственным институтам - налоговое ведомство, полиция и т.д.).

С переходом к более высокой степени органической связи политики и права, или, говоря другими словами, при формировании органического единства политики и права уже в начале создания правового государства возрастает роль гражданского общества, то есть появляется «негосударственная политическая» и «негосударственная юридическая власти». Собственно формы и степень развитости этих форм власти и характеризует развитость гражданского общества. Однако национальные особенности правовой системы находятся в прямой зависимости от ряда социальных и культурно-антропологических факторов, генетически детерминируется этими факторами. Признание данной детерминации требует более подробного рассмотрения методологического значения социологического и антропологического подходов в анализе становления национальных правовых семей.

1.3. СУДЕБНАЯ ВЛАСТЬ В СИСТЕМЕ
РАЗДЕЛЕНИЯ ВЛАСТЕЙ

Проблема определения места судебной власти в системе разделения властей требует уточнения классической теории разделения властей, доставшейся нам от Ш.Л. Монтескье в виде традиционного деления власти на законодательную, судебную и исполнительную.

Существует два подхода к проблеме разделения властей. Один, представленный именами Т. Гоббса и В.И. Ленина, исходит из признания необходимости отказа от разделения властей. Данный подход, в настоящее время практически не является господствующим, но представлен в политической и правовой мысли.

Так, далеко не все современные демократические государства являются приверженцами принципа разделения власти. Например, в Швеции на официальном уровне принцип разделения власти не провозглашался.

Точно так же Британия являет нам пример демократии, несмотря на то, что с большой натяжкой можно говорить о последовательном проведении в жизнь принципа разделения власти в современной Великобритании, хотя опыт именно этой страны вдохновлял Дж. Локка в ХVII в. и Ш. Монтескьe в ХVIII в.

В Конституции Финляндии 1999 г. §3 называется «Парламентаризм и разграничение государственных функций». И, хотя в самом указанном параграфе говорится, какие органы осуществляют законодательную власть, какие - исполнительную, какие - судебную, но речь в Конституции идет не о разделении власти, а о функциональном распределении полномочий между различными органами, что, как уже говорилось, имеется в любом государстве, но не идентично разделению власти.

Подход, связанный с именами Аристотеля, Д.Локка и Ш.Л. Монтескье, используется большинством современных теоретиков. Однако, среди сторонников данного подхода, сформировалось, в свою очередь, несколько различающихся трактовок разделения властей. Последователи традиционного деления государственной власти на три ветви постоянно подвергаются критике сторонников дальнейшего разделения власти в их функциональном аспекте. Эта линия идет от Г. Гегеля, который в своей «Философии права» провел четкое разграничение между абстрактным разделением властей, по Монтескье, и конкретным, реальным, соотносящимся с наличием многочисленных правоохранительных, административных и других государственных органов.

В то же время функциональный подход, как редукционистский, подвергается в ряде случаев заслуживающей внимания критике. Так при обсуждении доклада ЦСИ ПФО в Самарской области (26 июня 2002) П.Г. Щедровицкий провел следующий анализ проблемы разделения власти по функциональному признаку, соотнеся понятия полномочия, функция и ресурс. «Полномочие имеет тройственную природу. С одной стороны, это норма. С другой стороны, это управленческая функция. С третьей стороны, это ресурс и … очень часто эти три момента полномочия разбалансированы друг с другом. То есть мы имеем ситуацию, когда норма есть, а функция и ресурсы отсутствуют, или, наоборот, мы имеем ситуацию, когда вроде бы есть ресурсы, но ни нормативного обеспечения, ни управленческой квалификации, которая бы поддерживала освоение этих ресурсов, сегодня нет». Из этого вытекает, что задача разграничения полномочий должна решаться с учетом динамики процесса. То есть единой и вечной на все времена системы разделения полномочий, а, следовательно, и власти быть не может.

О.И.Генисаретский - научный руководитель Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа, исходя из такого подхода, выделяет характерные признаки президентской власти, рассматривая ее как такой институциональный комплекс, спецификой которого является стратегизм, стратегическое: разработка, продвижение в жизнь и реализация стратегий странового развития. Известно, что на такой позиции стоит ряд теоретиков, несмотря на то, что Конституция РФ не выделяет данной ветви власти.

Исходя из выделения указанных характеристик президентской власти делается вполне определенный вывод и относительно контроля. «Вторая задача связана с пониманием контроля. Вообще-то вся контрольная функция произросла из состязательности судебного процесса в древнее время. Но ее ни в коем случае нельзя сводить ни к стандартам, ни к юридическим техникам. Вы знаете, что все судебные дела, которые у нас начинались по поводу крупных проблем, все разваливаются. А разваливаются они по одной простой причине: на мой взгляд, предметом анализа не становятся управленческие предпринимательские схемы, по которым принимаются те или иные решения, которые потом подозреваются в незаконности. Аналитике подлежат сами схемы, благодаря которым юридический поток часто обстраивается соответствующими законами или указами и в буквальном смысле становится недоступным не только для судебного преследования, но и для какого бы то ни было контроля».

При этом данный автор вполне определенно и, по нашему мнению, чрезвычайно узко трактует контрольные функции в современном обществе. «Контрольные функции в современном эффективном государстве - это не поиск показательных виновных, которые потом показательно же наказываются, и на этом дело закрывается. Это выявление тех дисфункциональных схем, которые стратегически нерелевантны, которые мешают развитию, а не способствуют ему».

Естественно, что контрольную деятельность в таком случае можно понимать «в рамках стратегической функции президентской ветви власти».

Таким образом, «доктрина разделения функций государственной власти» может быть вполне вписана в систему отрицания разделения властей как таковых с подменой ее системой разделения функций. Как «советская модель», отрицающая разделение властей, так и концепция «разделения функций» могут быть противопоставлены разделению властей, свойственному западной демократии.

Несомненно, что в основе теории разделения властей лежит идея единства и целостности государственной власти. Однако требует дополнительного рассмотрения вопрос о проблеме иерархии в системе разделения властей. Наиболее распространенным является утверждение противопоставляющее иерархичность и функциональность власти, при этом предпочтение отдается, как правило, функциональному принципу разделения властей. Характерным является утверждение «разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную строится не по иерархическому, а по функциональному принципу».

Однако вопрос этот не так прост. Напомним, что проблема разделения властей в настоящее время все в большей степени предстает как проблема увеличения количества ветвей власти. Так, если Дж. Локк выделял три ветви власти: законодательную, исполнительную (правительственные и судебные полномочия) и федеративную (полномочия в области внешней политики), то Б. Констан полагал, что существуют следующие ветви власти: 1) королевская (нейтральная или посредническая) власть; 2) исполнительная власть; 3) постоянная представительная власть (власть наследственной палаты пэров); 4) власть, представляющая общественное мнение (власть выборной нижней палаты); 5) судебная власть, а также особая (уже шестая по счету) ветвь - муниципальная власть.

Китайский мыслитель и политический деятель рубежа ХIХ-ХХ вв. Сунь Ятсен предлагая свой вариант деления ветвей власти, говорил о законодательной, исполнительной, судебной, контрольной и экзаменационной ветвях власти.

Сам функциональный подход с неизбежностью, в силу усложнения социальной системы, приводит к мысли о необходимости выделения помимо трех традиционных и других ветвей власти. Так некоторые юристы - как теоретики, так и практики - предлагают считать избирательную власть фактически включенной в систему разделения власти. В частности, Председатель Избирательного суда Уругвая К.А. Уррути полагает, что данный суд, являющийся высшим избирательным органом, представляет самостоятельную ветвь власти, поскольку (хотя Конституция Уругвая упоминает только три ветви власти) закрепляет такой статус этого суда, который вполне позволяет по всем признакам отнести его к отдельной ветви власти. На этой же позиции стоят и некоторые российские теоретики⁴².

В связи с этим особое значение имеет спор о так называемой контрольной власти. Согласно одной из теорий в науке конституционного права власть, занимающая самостоятельное место в системе разделения властей наряду с законодательной, исполнительной и судебной должна быть выделена как отдельная ветвь – контрольная власть⁴³.

Действительно, в большинстве современных государств контрольная власть представлена высшими органами государства особого рода (конституционные суды, счетные палаты, государственные контролеры, суперинтенданты, омбудсманы). Они организационно обособлены от других «ветвей» власти. Именно конституционные суды по мнению данной группы теоретиков, в отличие от ведомственного, административного контроля, занимают самостоятельное место.

Тем не менее, специальному выделению контрольной власти в качестве самостоятельной ветви мешает то, что практически все государственные органы обладают теми или иными контрольными полномочиями. Ведь власть осуществляется, в том числе, и посредством контроля, и органы государства в рамках каждой ветви власти реализуют определенные контрольные или надзорные полномочия.

Следует учесть и аргументы, приводимые М.С. Шалумовым, который отмечает, что «само по себе существование в системе разделения властей самостоятельной ветви - контрольной ... весьма спорно. «Исследование места и роли прокуратуры в современном российском государстве, основанном на принципе разделения власти на законодательную, исполнительную и судебную, - пишет М.С. Шалумов, - дает возможность утверждать, что прокуратура не входит в структуру ни одной из ветвей власти, но является важнейшим и неотъемлемым элементом системы «сдержек и противовесов», которая позволяет обеспечивать не только правильное разделение полномочий между различными ветвями власти, но и их согласованное функционирование»⁴⁴.

Как мы видим здесь возникает совершенно новый аспект проблемы разделения властей, а именно, невозможность сохранения государства при расчленении суверенитета приводит к неизбежной потребности дополнить принцип разделения власти при его внедрении системой сдержек и противовесов, взаимозависимостью ветвей власти, гармоническим их сочетанием.

Не случайно принцип разделения власти в теории и практике конституционализма США был дополнен принципом системы сдержек и противовесов (checks and balances). Напомним, что заслуга разработки принципа сдержек и противовесов в теории и внедрения его на практике принадлежит Дж. Мэдисону.

Эта необходимость обеспечения взаимодействия различных органов государственной власти, их системного объединения приводит к дополнению принципа разделения власти неким другим принципом, который формулируется в разных странах по-разному, однако имеет примерно одинаковый смысл. Это отражается в конституционном законодательстве большинства тех стран, в которых принцип разделения власти положен в основу построения системы государственных органов.

Так во французском законодательстве и юридической доктрине говорится о разделении и сотрудничестве ветвей власти.

В Конституции Португалии 1976 г. (ч. 1 ст. 111) также речь идет о принципе разделения и взаимозависимости ветвей власти.

По словам известного российского юриста Н.М. Коркунова, разрабатывавшего на рубеже XIX и XX вв. проблемы разделения власти, нет ни одного государства, где бы законодательство, исполнение и суд были строго обособлены друг от друга, а задачу разделения власти он видел во взаимном сдерживании ее ветвей с тем, чтобы «надлежащим распределением функций властвования» обеспечить свободу»⁴⁵. Другой российский юрист - государствовед рубежа XIX-XX вв., Ф. Кокошкин разрабатывал концепцию равновесия ветвей власти. Он, в частности, писал: «Если неверно устаревшее представление о министерстве как о послушном орудии парламента, то еще более ошибочно и противоположное мнение, низводящее палату на степень учреждения, пассивно регистрирующего решения правительства»⁴⁶.

Тем не менее, вопрос об иерархии в системе разделения властей остается. Эта иерархия не носит характера абсолютного господства одной ветви власти над другой. Только иерархически организованные системы могут устойчиво функционировать. А приоритет судебной власти в системе разделения властей определяется тем, что Судебная власть в правовом государстве призвана выполнять функцию защиты прав и свобод личности, то есть вытекает из приоритета прав человека. Так, например, задачи суда как органа правосудия по уголовным делам вытекают из общих задач уголовного процесса, которые закреплены в статьях УПК РФ: обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден.

Статья 6 УПК РФ относит к числу задач уголовного процесса: защиту личности, прав и свобод человека и гражданина, интересов общества и государства от преступных посягательств путем быстрого и полного раскрытия преступлений, уголовного преследования лиц, их совершивших, объективного судебного разбирательства и правильного применения закона на основе строгого соблюдения процессуальных норм, а также обеспечение защиты лиц от необоснованного обвинения и осуждения, незаконного ограничения прав и свобод человека и гражданина, а в случае обвинения или осуждения невиновного – его незамедлительной и полной реабилитации.

Рассмотрим этот центральный вопрос подробнее. Ранее действовавшая Конституция РСФСР, принятая 12 апреля 1978 года, формируя судебную систему, не вводила понятия судебной власти (Глава 21). Закон РСФСР «О судоустройстве в РСФСР», принятый 8 июля 1981 года, вместо термина «судебная власть» устанавливал цель деятельности судов: осуществление правосудия должно быть направлено на всемерное укрепление социалистической законности и правопорядка, предупреждение преступлений и иных нарушений (ст. 1, 3)⁴⁷.

Очевидно, что такой подход к формированию понятия «судебная власть» был связан с особенностями функционирования советской судебной и в целом правовой системы.

На доктринальном уровне обсуждение теоретических проблем судебной власти можно проиллюстрировать материалами дискуссии на тему «Судебная власть», состоявшейся в Московском государственном университете 11 декабря 1990 года. Там было подчеркнуто, что «главное, что определяет содержание судебной власти, связано с решением стоящих перед ней задач защиты прав и свобод граждан, законных интересов общества и государства, а не только применения принуждения к нарушителям закона».

Способ реализации судебной власти - Правосудие. Отметим, что проблема соотношения понятий «правосудие» и «судебная власть» в правовой науке решается неоднозначно. Безусловно, оба понятия тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены, правосудие – форма реализации установленных законом властных полномочий судебных органов⁴⁸. Но правосудие – не единственная возможность реализации судебной власти.

Не менее важным способом реализации судебной власти является судебный контроль. Так Конституцией Российской Федерации (ст. 22) установлено, что арест, заключение под стражу, продление сроков содержания под стражей осуществляются под контролем суда. Действующий закон допускает действие судебного контроля на досудебных стадиях и в иных формах, например, в виде досудебной процедуры дачи разрешения на производство оперативно-розыскных и следственных действий, ограничивающих права граждан. Судебный контроль действует как мера защитного характера, обеспечивающая законность и обоснованность ограничения прав человека.

Однако, являясь в этом качестве субъектом контроля (судебного) по отношению к другим ветвям власти государства, сама судебная власть в социуме может и должна быть подконтрольна этому обществу.

Знаменательно, что С.В. Бородин и В.Н. Кудрявцев ввели в содержание судебной власти элемент, который имеет особое значение для уточнения места судов в системе социального контроля. Речь идет о таком важном условии, как сотрудничество всех ветвей государственной власти с гражданским обществом, участие в функционировании государственных институтов в контроле над соблюдением прав и свобод граждан. По мнению данных авторов, судебная власть играет во всем этом механизме еще и некоторую посредническую и сдерживающую роль. Контроль конституционности правовых актов, рассмотрение жалоб на действия должностных лиц, разрешение споров между юридическими и физическими лицами, наказание нарушителей законов на базе такого сотрудничества легитимно снимает возникающую социальную напряженность.⁴⁹

Следует учесть и то, что «Особенность судебной власти как одной из ветвей власти состоит в том, что ее компетенция распространяется на всех без исключения – и президента, и правительство, и парламент, и на все государственные органы, на все институты гражданского общества. Кроме того, судебная власть не столь определенно отражает идею этатизма, это в известном смысле полугосударственная власть, поскольку в ней проявляется и общественное начало (мировая юстиция, суды присяжных). В этом смысле она сильно отличается от исполнительной власти (выделено нами, В.Л.)»⁵⁰.

Раскрывая содержание понятия «судебная власть», исследователи отмечают следующие основные формы деятельности судов, в которых реализуются ее полномочия⁵¹:

– правосудие;

– конституционный контроль;

– судебный контроль над законностью действий и решений органов и должностных лиц публичной власти;

– исполнение приговоров и иных судебных актов;

– разрешение дел об административных правонарушениях;

– разъяснение действующего законодательства на основе обобщения судебной практики;

– законотворческая инициатива;

– участие в формировании судебного корпуса и содействие органам судейского сообщества;

– материально-техническое и финансовое обеспечение судебной деятельности.

Как мы видим, контрольные функции суда являются приоритетными, а с учетом того факта, что и при реализации других функций, например, правосудия, права человека являются базовой ценностью в деятельности судов, специфика и приоритет в контрольных функциях судебной власти по отношению к другим ветвям власти не подлежит сомнению

Проблема развития судебной власти как субъекта и объекта социального контроля не сводится только к общетеоретическим концепциям и схемам, пригодным для всех стран и культур. Несомненно, необходим учет культурно-антропологических факторов. На это обращают внимание многие авторы⁵². Так Н.Н. Крадин следующим образом характеризует основные достижения западных политических антропологов? «Их исследования показали, что процессы модернизации и либерализации не реализуются автоматически. Очень часто цели прямого воздействия в трансформирующемся обществе искажаются факторами цивилизационного (если речь идет, например, о воздействии на китайское или исламское общество) или архаического и традиционного характера трансформирующегося общества.

Прежде всего, выяснилось, что «традиционный» и «бюрократический» (по М.Веберу) типы господства на практике оказываются трудносовместимыми. Демократия – это добровольное объединение независимых индивидов. В посттрадиционных обществах человек — это часть более общего целого (племени, клана, землячества), следовательно, вся его деятельность опосредована этим более общим целым. Для них (а в более широком контексте – всех незападных обществ) не были характерны такие выделенные Вебером признаки, как «рациональность», «обезличенность», «компетентность»⁵³. Особенно значимой эта проблема становится при попытках прямого копирования западных образцов системы разделения власти, сформировавшейся в совершенно иных цивилизационных условиях.