Виллиам Брангам Гордон Линдсей
| Вид материала | Документы |
- Вступительное слово А. Манфреда, 772.9kb.
- Джордж Гордон Байрон Романтический герой. Цель: знакомство с биографией Байрона, особенностями, 71.66kb.
- Джордж Гордон Байрон каин, 203.53kb.
- Джордж гордон байрон. Дон жуан, 6206.86kb.
- Джордж Гордон Байрон. Манфред Драматическая поэма, 704.99kb.
- Участник конкурсной программы берлинского кинофестиваля 2006 года режиссер, 268.56kb.
- Джордж Гордон Байрон, 873.08kb.
- Джордж Гордон Байрон. Корсар, 677.55kb.
- Лекции (18 ч.), 196.07kb.
- Я знаю, кто убил меня, 252.83kb.
Бедность в семье Брангамовой
Я еще вспоминаю, как мой отец должен был работать, чтобы уплатить налоги. Быть бедным — это не есть несчастье. Но порою это угнетает. Я еще знаю, что я не имел настоящей одежды для школы. Целый год я ходил, не имея ни одной рубашки. Тогда совсем близко жила одна богатая женщина, которая дала мне пальто с матросскими знаками на рукаве. Я старался застегнуть воротник, и из-за этого мне стало жарко. Тогда учительница сказала: «Виллиам», — и я отвечал: «Да, госпожа!» «А почему ты не снимаешь пальто?» Но я не мог снять, потому что на мне не было рубашки. Тогда я солгал и сказал: «Мне холодно», на что она ответила: «Тогда пересядь поближе к огню, к печке». И я должен был сидеть там, весь обливаясь потом. А она спросила опять: «Ты все еще не согрелся?» И я вынужден был опять сказать: «Нет, госпожа». Ах, мне приходилось довольно трудно. Из моих ботинок всякий раз выглядывали пальцы, как черепашьи головки. Тогда немного позже я получил рубашку. Я хочу вам рассказать, что это была за рубашка. Это было платье девочки, которое первоначально принадлежало моей кузине, и несло на себе массу завитков из ткани. Я отрезал от нее юбочную часть и затем надел рубашку на себя. Вы бы только посмотрели, как гордо я шел в ней в школу. Дети из-за нее подняли меня на смех, а я спрашивал: «Почему вы смеетесь надо мной?» Они отвечали: «Потому что ты надел девичье платье». Я опять вынужден был лгать и сказал: «Это неверно; это костюм индейцев». Однако они мне не верили, и я с плачем убежал.
Недалеко от нас жил один мальчик, который продавал небольшие журналы бойскаутов. За это он иногда получал мальчишескую одежду бойскаутов. Ах, как я желал тоже владеть таким костюмом! Это было как раз во время войны, и каждый, кто был тогда достаточно большим, носил униформу. Я всегда желал быть солдатом. Но я был слишком мал. Также и во время последней войны я был недостаточно большим, чтобы поступить. У меня есть четыре брата, которые все пошли в армию. Однако Бог дал мне иную униформу, броню Бога, так что я мог ходить в ней и бороться против болезни и недуга, которые держат в плену людей. Однако, как восхищался я тем костюмом бойскаута с его шляпой и гетрами на икрах. Я сказал: «Ллойд, отдашь ли ты мне этот костюм, когда ты его износишь?» Он отвечал: «Да, я отдам его тебе, Вилли». Но, батюшки мои! Тот костюм терпит дольше, чем что-либо виденное мною. Мне казалось, что эту вещь он не износит никогда. Затем я некоторое время больше не видел его, а потом я пошел к нему и спросил: «Ллойд, что сделал ты с костюмом бойскаута». Он ответил: «Вилли, я посмотрю дома, может быть, я смогу его найти». Когда он затем поискал, то обнаружил, что его мать изрезала костюм, чтобы сделать из него латки на брюки отца. Он пришел и сказал мне: «Я нашел от костюма только одну штанину». Я сказал: «Принеси ее мне!» Я взял штанину домой и надел ее. На ней имелась подтяжка; я вытянул ее вперед и думал, будто я теперь настоящий солдат. Я хотел эту штанину носить в школе, но только не знал, как ее пристроить. Я вообразил себе, будто одна моя нога ранена, и надел ту штанину, как будто хотел этим защитить мою поврежденную ногу. Однако в школе учитель вызвал меня к доске. Я старался спрятать ногу, на которой не было гамаши. Все дети, глядя на меня, закатились в громком смехе. Я начал плакать, и учитель отправил меня домой.
Я вспоминаю еще, как примерно два раза в месяц мы выезжали на старой четырехколесной телеге, чтобы оплатить счет за колониальные (бакалейные) товары. При этом продавец бакалейных товаров временами давал нам несколько сахарных палочек. Тогда мы сидели снаружи на покрывале и следили за тем, чтобы в то мгновение, когда отец выносил сладости, и глаза всех тайком пристально наблюдали, чтобы каждая палочка была разломана точно надвое, и чтобы каждый получил справедливо положенную ему часть. Теперь сегодня после полудня я мог бы пойти и купить целую коробку молочного шоколада; однако он никогда не был бы таким вкусным, как эти сахарные изделия. Это было настоящее сахарное печенье. Мне часто хотелось пососать такой кусочек. Поэтому я заворачивал печенье в бумажку и прятал в свой карман. Я хотел подождать примерно до понедельника, и тогда снова немного пососать его. Мои братья к этому времени уже съели свои сахарные кусочки, и желали бы пососать еще и от моего. Иногда я устраивал с ними торговлю. Я давал им несколько раз пососать моего печенья, если они обещали помогать мне при домашних работах».
Обращение
Виллиам Брангам, хотя он уже и получал те примечательные божественные откровения, будучи юношей, еще не был обращен. Он еще некоторое время противодействовал этому призыву. В 14 лет он был серьезно ранен на охоте и семь месяцев провел в больнице. Тогда Бог говорил с ним, но он не обращал на это внимания. Тем не менее, предрешенность его призвания становилась для него все более осознанной. Поскольку его родители не были сознательными христианами (в Америке почти половина населения не принадлежали к какой-либо церкви или обществу), с их стороны он не получал ни малейшего поощрения; и поскольку он становился все старше, враг пытался подавить тот еще слабый голос, который постоянно говорил к его сердцу.
Он идет на Запад
Когда юноша достиг девятнадцатилетнего возраста, он принял решение идти на Запад, чтобы работать на пастбище. Однажды сентябрьским утром 1927 года он сообщил матери, что хочет участвовать в лагерном путешествии к Туннелю Миль, в местность, которая находится примерно в 14 милях севернее Джефферсонвилля. Он сказал ей это, потому что знал, что если она что-нибудь узнает о его плане идти на Запад, то станет возражать ему, чтобы удержать его от поездки. Поэтому, когда мать снова услышала о нем, он, вместо Тунелля Миль, находился уже далеко в Фениксе, в Аризоне. По истине, он глубоко в своем сердце сознавал, что он бежал от Бога. Некоторое время он наслаждался жизнью скотовода и новизной Запада, однако вскоре эта жизнь, — как и все развлечения в мире, — больше не говорила ему ничего. О своих переживаниях на Западе и о зове Господа, постоянно близком его сердцу, он рассказывал так:
«Даже не раз я слышал шум ветра в высоких соснах, и мне представлялось, что мне слышался голос, который звал извне пределов леса: «Адам, где ты?» Звезды, казалось, были так близко, что до них можно было дотянуться руками. Бог подходил совсем близко. Что оставило во мне особенно хорошее воспоминание об этой местности, — это шоссейные дороги среди безлюдья. Кто постоянно удаляется от этих шоссейных дорог, тот рискует легко погибнуть. Иногда туристы замечают маленькие цветы в пустыне и, собирая их, удаляются от автострады. Они уходят в пустыню, теряют направление и иногда умирают от жажды.
На пути христиан жизнь обстоит точно так же. У Бога есть главный путь. Он говорит об этом в Исайи 35. Он называется путем святым. Временами малые мирские удовольствия увлекают с главного пути, и через это христиане теряют свой опыт общения с Богом. Часто заблудившимся в пустыне являются миражи. Для умирающих от жажды они кажутся рекою или озером. Люди бегут к нему, изматывают себя и узнают только, что им остается купаться в горячем песке. Иногда и диавол показывает что-то, о чем он говорит, что это доставляет удовольствие. Именно это и есть мираж. Это есть что-то, что не существует в действительности. Если вы его послушаете, то ощутите, как скорби скапливаются над вашей головой. Дорогой друг! Не обращай на них внимания! Верь Иисусу, Который голодающему и жаждущему дает живую воду».
Плохое известие
Однажды молодой человек получает письмо из дома с сообщением, что один из братьев его тяжело болен. Это был Эдуард, по возрасту следующий за ним. Вилли не подумал, что это опасная болезнь, и надеялся, что все еще придет к лучшему. Однако через несколько дней, когда он вечером возвратился из города на выгон скота и только вошел в столовую комнату, ему было вручено сообщение, которое гласило: «Вилли, немедленно отправляйся на северное пастбище. Это очень важно».
Он сразу же побежал на пастбище, и первый встретившийся ему был старый надсмотрщик из Лоне-Стар, которого просто звали «попом». Он имел глубоко печальное лицо и сказал: «Паренёк, Биль, я должен сообщить тебе плохое известие». Одновременно подошел бригадир. Они сообщили ему, что его брат Эдуард умер.
Вы можете представить себе ужас, который охватил юношу, когда он представил себе, что он никогда больше не увидит своего брата живым на этом свете. С этого времени события стали быстро устремляться вперед. Каждый раз, когда он противостоял Богу, его постигало трагическое событие или горе какого-нибудь рода. Если он отдавался Богу и слушался Его, то Господь благословлял его и даровал успех. Вне всякого сомнения, этот урок должен усвоить каждый живущий человек.
О, если бы мы все могли больше учиться на том, что претерпели другие, чтобы не быть вынужденными делать это на нашем собственном горьком опыте.
Строгий разговор Бога с Виллиамом Брангамом
О тяжелых событиях, под впечатлением которых он, наконец, был побуждаем обратиться к живому Богу, брат Брангам повествует следующее:
«Известие о смерти моего брата в мгновение парализовало меня страхом. Это был первый случай смерти в нашей семье, и прежде всего ко мне пришла мысль, — я должен об этом сказать, — был ли он подготовлен к смерти. Тогда я отвернулся и смотрел в далекую степь, а по щекам моим потекли слезы. Я думал о том, как мы, будучи малыми мальчишками, дрались между собой, и как тяжело было нам в то время. Не имея достаточно пищи, мы ходили в школу. Из наших ботинок выглядывали пальцы. И мы носили старые пальто, застегнутые по самое горло, потому что у нас не было рубашек. Я еще хорошо помню, как однажды мать приготовила нам на обед немного кукурузных зерен в небольшом ведерке. Нас не заставляли есть, как прочих детей. Мы не могли получить себе пищу, как те. Мы всегда были вынуждены принимать пищу тайком. Я знаю еще, что в тот день, когда мы ели кукурузные зерна, мы думали, что у нас был настоящий пир. Чтобы быть уверенным в своей части, я еще перед обедом тайно пошел и взял горсть зерен, прежде чем брат получит свою часть. Обо всех этих делах раздумывал я, глядя на выжженную солнцем степь, и очень хотел бы знать, взял ли его Бог, чтобы дать ему лучшее место. Тут опять позвал меня Бог, но я — как обычно — попытался Ему воспротивиться. Я предпринял приготовления, чтобы попасть домой по причине погребения.
Когда священник Мак Кинней из церкви Порт-Фультон, который был мне как отец, произносил погребальную речь, он упомянул: «Возможно, некоторые из находящихся здесь не знают Бога; если это так, то примите Его теперь!» О, как ухватился я за мой стул! Бог опять дал мне знать о Себе. Ответь Ему, дорогой читатель, когда Он зовет тебя!
Я никогда не забуду, как мои бедные старые родители плакали после погребения. Я бы охотно возвратился на Запад, но моя мать так усердно упрашивала меня остаться, что я, наконец, согласился, если смогу найти работу. Я вскоре нашел ее в Обществе для общественного служения в Индиане.
Болезнь
Примерно через два года я был поражен газом при проверке счетчиков в отделении счетчиков газового завода на Нью Албани, и вследствие этого болел в продолжении несколько недель. Я посетил всех известных мне врачей, однако не нашел никакого облегчения. Вследствие воздействия газа я получил повышенную кислотность желудка. В течении болезни всё больше ухудшалось мое состояние. Меня привезли к специалистам в Луисвилле, в Кентукки. Наконец мне сказали, что это слепая кишка, и что я должен быть подвержен операции. Я не поверил этому, потому что никогда не имел боли в боку. Врачи сказали, что они мне ничего больше не будут делать, пока я не буду оперирован. Наконец я согласился на это, но настоял на том, чтобы они оперировали под местным обезболиванием, с тем чтобы я мог следить за операцией.
Мне хотелось, чтобы со мной был кто-то знающий Бога. Я верил в молитву, однако не мог молиться. Поэтому пастор первой баптистской церкви посетил меня в операционном зале. Когда меня с операционного стола перенесли в мою постель, я почувствовал, что становлюсь все слабее. Мое сердце билось с трудом. Я чувствовал над собою смерть. Дыхание стало слабее, и я заметил, что достиг конца моего пути. О, друг, только подожди; если ты будешь в таком состоянии, тогда придут тебе на память многие дела, которые ты делал. Я знал, что никогда не пил, никогда не курил и не вел нечистого образа жизни; однако я узнал, что я не был готов встретить моего Бога.
Если ты только холодный, формальный член церкви, то как только придешь к твоему концу, ты познаешь, что этого не достаточно. Если это — все, что ты знаешь о Боге, то я прошу тебя теперь сразу же опуститься на колени и просить Иисуса о том, чтобы Он дал тебе пережить новое рождение, как Он это в свое время, согласно Иоанна 3, предложил Никодиму. О, как зазвучат тогда колокола радости: «Да будет хвала Его имени».
Бог говорит в палате больницы
В больничной палате стало так темно, как будто я находился в большом дремучем лесу. Я мог слышать шелест ветра в листве, но это казалось далеко оттуда, в лесу. Может быть, вы также уже слышали, как порыв ветра, шелестящий листьями, все ближе надвигается к вам. Я подумал: «Это смерть, которая теперь хочет забрать меня с собой» О, моя душа должна была встретить Бога; я пытался молиться, однако это мне не удавалось. Все ближе подходил ветер, и шелест становился все явственнее. Тут шелестели листья, и внезапно я исчез. Затем казалось мне. будто я опять маленький босоногий мальчик, который находился на той же дороге, под тем самым деревом. Я слышал тот же голос, который говорил: «Не пей и не кури!» И это были такие же листья, которые я в тот день слышал шелестящими на том же дереве. Однако на этот раз голос сказал: «Я звал тебя, но ты не хотел идти». Эти слова повторились в третий раз. Тогда я сказал: «Господь, если это Ты, то позволь мне опять возвратиться на землю. С крыш домов и на углах улиц буду я возвещать Твое Евангелие. Я расскажу об этом каждому человеку».
Как только явление миновало, я заметил, что я почувствовал себя лучше. Мой врач находился еще в здании. Он подошел, осмотрел меня и был удивлен. Он смотрел так, как будто думал, что я уже мертв. Затем он сказал: «Я не посетитель церкви; у меня очень большая практика; однако мне ясно, что Бог сделал что-то с этим парнем». Я не знаю, почему он сказал это. Ни один из бывших там ничего не сказал на это. Если бы я знал тогда, что я знаю сейчас, то встал бы с той постели и громко восхвалил бы имя Господа. Через несколько дней мне было позволено возвратиться домой. Однако я был еще слаб и из-за астигматизма вынужден был носить очки. Если я хотел на мгновение рассмотреть что-либо, мою голову трясло.
Обращение и призвание
Теперь я принялся искать Бога. Я ходил от церкви к церкви и старался найти место, где еще по старому обычаю людей вызывают вперед к алтарю (в Европе говорят: к лавке покаяния). К моему огорчению, я не нашел ни одной.
Однажды вечером я имел такой голод по Богу, чтобы по-настояшему ощутить Его, что я разыскал место в сарае на задней стороне дома и там старался молиться. Тогда я не знал, как это нужно было делать, и поэтому начал говорить с Богом так, как делал бы это с кем-нибудь другим. Тут свет проник в сарай, образовал крест, и голос от креста заговорил ко мне на языке, которого я не понимал. Затем это видение исчезло. Я был как бы в оцепенении. Когда я снова пришел в себя, я стал молиться: «Господь, приди и говори еще раз ко мне, если это Ты». Со времени моего возвращения из больницы я постоянно занимался Библией и прочитал в 1 Иоанна 4: «Возлюбленные, не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они». Я знал, что мне что-то являлось; и когда я молился, явилось снова. Теперь мне представилось, будто с моей души снято десять центнеров ноши. Я вскочил и побежал в дом. Казалось, будто я летел. Мать спросила: «Билли, что случилось?». Я отвечал: «Я не знаю, но чувствую себя так хорошо и так легко». Я больше не мог удержать себя дома. Меня куда-то влекло и я от радости бегал. При этом мне было ясно, что если Бог хочет, чтобы я проповедовал, то Он и исцелит меня. Поэтому я пошел в церковь, где веровали в помазание елеем, и я был исцелен в одно мгновение.
Тогда я понял, что ученики Христа имели нечто, чем не обладают большинство служителей Слова сегодня. Ученики Христовы были крещены Святым Духом, и потому могли исцелять больных и во имя Его совершать великие чудеса. Вследствие этого я начал молить о крещении Святым Духом. Примерно через шесть месяцев однажды Бог исполнил это желание моего сердца. Он говорил ко мне в большом свете и повелел проповедовать и молиться о больных, которых Он без затруднений будет исцелять от какой бы то ни было болезни. На этом основании я начал проповедовать и исполнять то, что Он повелел мне делать.
От времени до времени меня спрашивали, получил ли я крещение Святым Духом. Этот вопрос всегда казался мне странным. Ведь это же невозможно, чтобы дар Духа Святого действовал беспрепятственно, без того, чтобы отдельный личный носитель даров и раздающий их, сам не получил Святого Духа».
После его обращения и призвания к проповедническому служению для Виллиама Брангама началась счастливая пора его жизни. В его собственном родном городе, в Джефферсонвилле, он начал проводить палаточные собрания; и они сопровождались успехом, выдающимся для молодого 24-летнего проповедника, только недавно приступившего к этому служению. Оценивают, что на обыкновенном богослужении бывало более 3000 человек, и большое число из них обратились. При совершении крещения, которое следовало за собранием пробуждения, были крещены по вере в воде примерно 130 человек. Во время этого действия, когда Виллиам Брангам крестил, примерно, семнадцатого человека, над ним засиял свет с неба. Этот свет был засвидетельствован всеми участниками собрания, которые наблюдали стоя на склоне у реки Огайо (Подробнее об этом в главе 3).
В ту осень люди из Джефферсонвилля, которые принимали участие в его собраниях, построили молитвенный дом, который и до настоящего дня сохранил название «Дарохранительница Брангама». Последующие несколько лет были для него плодотворным и благословенным временем, и он получал различные видения предметов, смысл которых стал ему понятен лишь годы спустя, когда ему стало известно пространное откровение воли Бога относительно его жизни.
Счастливое супружество
В те годы Виллиам Брангам встретил прекрасную девушку по имени Хопе Брумбак, которая через несколько месяцев знакомства приняла предложение Виллиама, и они поженились. Давайте предоставим ему самому рассказать в его простой, однако всегда драматической манере, как он делает это на кафедре, историю его застенчивости, его письменного предложения, его вступления в брак и о последующих событиях.
Я был все еще малым, на самом деле стеснительным сельским юношей. Если вы об этом подумаете, то вероятно будете удивляться, как я вообще мог жениться.
Мне встретилась одна приятная христианская девушка. Я думал, что она просто чудесна. По моим требованиям, женою могла быть такая, которая не пьет и не курит сигарет. В то время трудно было найти такую девушку, а в настоящее время еще много труднее, чем тогда. Я любил эту нежную девушку и желал жениться на ней. Однако я не имел достаточно храбрости, чтобы спросить ее об этом. Но я должен был спросить ее скорее — она была слишком сдержанна, чтобы проводить со мною много времени —, ибо она легко могла обратиться к кому-нибудь другому. Я получал только 20 центов в час (что равно 80 раппов), а ее отец — несколько сотен долларов (1200 — 2000 франков) в месяц. Каждый вечер, когда я хотел ее посетить, я говорил себе: «В этот вечер я иду, чтобы спросить ее». Но тогда как-бы большой и толстый ком застревал в моем горле, и я никак не мог этого сказать. Я не знал, что мне делать. И знаете, что я в конце концов сделал? Я написал ей письмо и обратился с вопросом. Конечно, то письмо содержало немного больше романтики, чем простое обращение «Дорогая Мисс!» Я приложил все свои старания, чтобы написать хорошее письмо, но несмотря на это я уверен, что оно выглядело убогим. Итак, утром я собрался бросить письмо в почтовый ящик. Но в это время мне пришла мысль, что может произойти, если это письмо получит ее мать. И все-таки я робел вручить это письмо ей самой. Наконец, я набрался достаточно мужества, чтобы в понедельник утром бросить письмо в почтовый ящик. В среду вечером я намеревался встретить ее и провести в церковь. В течение всей недели перед той средой я в самом деле был в страхе. В среду вечером я посетил ее. И по пути к ней я думал, что может произойти, если ее мать выйдет и скажет: «Виллиам Брангам!» Я знал, что с девушкой я бы уладил отношения, а относительно матери я не был так уверен.
Наконец я пришел ко входу и спросил Хопе, по имени девушки. Она подошла к двери и сказала: «Вы хотите войти?» Я ответил: «Если Вы не имеете ничего против, я могу сейчас посидеть в прихожей». Я убедился, что они не хотели иметь меня внутри. Она сказала: «Ну хорошо, через несколько минут я буду уже готова».
У меня был с собой старый «Форд», модели Т, однако она сказала: «До церкви недалеко, давайте пойдем пешком». Это меня озадачило, и я был уверен, что что-то произошло. Мы пришли к церкви, но она не сказала совершенно ничего. В тот вечер я был так смущен, что не слышал ничего, что говорил проповедник. Вы знаете, что женщина может держать человека в очень большом напряжении. После того, как мы покинули церковь, мы отправились в путь вниз по улице — была лунная ночь. Однако она все еще не говорила ничего. Наконец я предположил, что письмо она не получила. При этом я почувствовал себя опять свободнее. Я думал, что, возможно, почтальон отнес письмо в ошибочное место. И так я скоро опять пришел в себя. Тут она повернулась ко мне и сказала: «Вилли, я получила Ваше письмо». Я подумал про себя: «Ой, что же я должен теперь делать?» «В... В... Вы его прочитали?» — «Ага!» Мне стало еще беспокойнее, чем прежде. Мы приблизились к дому. «Вы все прочитали?» — «Ага!» Теперь мы были у ступеней у входа в дом.
Мне очень хотелось узнать, хотела ли она повести меня к своей матери. Я быстро сказал: «К какому же мнению пришли вы о нем?» Она ответила: «Оно было вполне правильным». Итак, я не спрашивал ее мать, однако знал, что я должен просить о согласии одного из родителей. Поэтому я решил спросить ее отца, так как мы в какой-то мере понимали друг друга.
Однажды вечером я шел вверх по улице, когда он сидел в своем «Бьюике». Вы помните, что у меня был «Форд» модели Т. Поэтому я сказал ему: «Послушайте, ведь это хорошая машина, которую Вы имеете. А то бывают разные». Он отвечал: «Несомненно, но Вы ведь тоже имеете приличный «Форд». Затем я сказал: «Хорошо..., хорошо..., хорошо...!» Он осмотрел меня и сказал: «Да, Вилли, ты можешь ее взять». О, это было такое облегчение. Все же я сказал: «Но знаете, я не могу предложить ей такую жизнь, какую можете предоставить ей Вы. Вы знаете, что я, проводя канавы, получаю только 20 центов в час. Однако я хочу сделать для нее все, что только смогу. Я буду ей верным и буду любить ее всем сердцем». Тогда он положил свою руку на мою голову и сказал: «Я хочу, чтобы лучше Вы взяли ее, чем кто-либо другой из знакомых; потому что я знаю: Вы будете добры к ней и любезны с ней».
Нас обвенчали, и я не уверен, что на земле было какое-либо место, где были бы более счастливы, чем в нашем маленьком доме. Все было чудесно. Мы владели в том доме немногой домашней утварью; у нас была складная кровать, старое одеяло, набор посуды для завтрака и старая печка, которую я купил у торговца старым железом и снабдил новой колосниковой решеткой. Однако, дорогие друзья, у нас было по-домашнему уютно; и я желал бы лучше жить в дощатой будке и иметь мир с Богом, чем жить здесь в самых благородных домах. Все обходилось мило. Моя жена сберегала свои деньги, чтобы самой приобресть себе другие платья. Если я мог что-нибудь сделать для нее, я чувствовал себя очень счастливым. Через два года в нашем доме поселился маленький чловечек: Билли Пауль. Когда я еше в родильном доме впервые услышал крик, мне показалось, что это, должно быть, мальчик, и я предал его Богу, прежде чем я его увидел.
На съезде за несокращенное Евангелие
Немного позже я накопил достаточно денег, чтобы купить себе рыболовное снаряжение, и с ним я на несколько дней поехал на Павпа-озеро в Мичигане. Поскольку моих денег хватило ненадолго, вскоре я вынужден был возвратиться. Когда я на обратном пути переезжал через реку Мижавака, то увидел большое множество людей, которые сошлись ради собрания. Меня заинтересовало, что это были за люди, и я решил присоединиться к этому собранию. Я заметил, что имел дело со сторонниками пятидесятнической общины, а также узнал, что эти люди собрались на конференцию. Они совсем выходили из себя, и эти дела были чем-то новым для меня. Они начинали непринужденно петь: «Я знаю, это была Кровь, я знаю, это была Кровь». И затем кто-то из них начинал хлопать в ладоши. У меня появился большой интерес к этим людям. Затем вскоре поднялся пресвитер, который начал говорить о крещении Святым Духом. Чем дольше он говорил, тем больше я убеждался, что в этом было что-то правое. Поэтому я решил остаться до следующего дня. Поскольку я не имел денег для номера в гостинице, я выехал в открытое поле, поставил машину на стоянку и спал в ту ночь на пашне. На следующее утро я встал рано и отправился обратно в церковь. Чтобы у меня хватило денег, я купил себе на завтрак лишь пару булочек и молоко. Когда я пришел туда, множество людей уже собрались на утреннее богослужение. Вечером на платформе сидело много проповедников. Руководитель сказал: «У нас недостает времени послушать проповеди всех вас. Поэтому мы просим, чтобы каждый из вас только поднялся и назвал свое имя». Когда они подошли ко мне, я встал и сказал: «Евангелист Виллиам Брангам» и опять сел. После полудня следующего дня на платформу поднялся чернокожий мужчина и проповедовал. Он выглядел довольно болезненным, и я был удивлен, что они этого немощного человека выбрали говорить к такому большому собранию. Он проповедовал о тексте «Где был ты, когда Я полагал основания земли при ликовании утренних звезд?»
Этот старый человек начал говорить о делах, которые произошли примерно десять миллионов лет до основания мира. Затем он затронул почти все, что есть на небе, говорил о радуге и потом еще о всех явлениях на земле вплоть до второго Пришествия Христа. Когда он приближался к концу, он стал таким прытким, как молодой человек. И когда он сошел с платформы, он даже сказал: «Вы арендовали слишком малый зал для моей проповеди». Мне стало понятно, что Бог даровал этому человеку что-то такое, чего я еще не имел.
Когда он начинал проповедовать, я имел сожаление к нему; однако когда он закончил проповедь, я сожалел о себе самом (эти люди имели чего-то больше чем я, и мне хотелось этого). В тот вечер я опять отправился спать на ржаное поле. Поскольку меня не знал никто, я решил на следующее утро надеть старые кожаные брюки. Другие брюки были довольно помяты, потому что я использовал их вместо подушки под голову. Это был последний день, который я мог еще провести там, потому что у меня оставалось ровно столько денег, чтобы купить горючее для возвращения домой. Я возвратился в церковь, и когда я подошел, люди в это время пели и ликовали. Я имел желание получить крещение Святым Духом, поскольку оно могло дать мне общение с Богом.
Руководящий служитель встал и объявил: «Только что мы слышали слово свидетельства самого молодого проповедника среди нас. Второй по молодости — это Виллиам Брангам из Джефферсонвилля». Затем он сказал: «Пройдите вперед, господин пастор Брангам, если вы находитесь в этом помещении». — Я могу вас заверить, что это меня очень испугало. Поэтому я опустил свой взор вниз и тихо и неподвижно осматривал свои кожаные брюки. По правде говоря, я никогда еще не видал громкоговорящее устройство и никоим образом не желал подняться и говорить перед столь многими способными проповедниками. Тогда они позвали снова: «Знает ли кто-нибудь, где мог бы быть пастор Брангам?» Но я только еще ниже склонился на моем сидении. Призыв повторили еще. Теперь чернокожий мужчина, сидящий рядом, повернулся ко мне и спросил: «Знаете ли Вы, где он?» Я не мог солгать, и поэтому сказал: «Конечно, я знаю его». На это тот сказал: «Хорошо, тогда приведите его!» Я сказал: «Послушайте, я брат Брангам, однако на мне надеты эти кожаные брюки, и я не могу выйти на платформу». Однако чернокожий человек возразил: «Здесь люди не обращают внимания на то, как кто-либо одет; они спрашивают только, что содержится в вашем сердце». «Ну, хорошо, — сказал я, – только пожалуйста, никому не говорите что-нибудь об этом!»
Нo этот человек не стал больше ждать, а громко воскликнул; «Он здесь, он здесь». Сердце упало во мне; я не знал, что мне делать. Однако прошлым вечером я молился там, па ржаном поле: «Господь, если эти люди — те, которых я всегда желал найти, которые так счастливы и так свободны, то позволь мне найти у них расположение!» Теперь Господь давал мне это, а я стеснялся в этих кожаных брюках выступить перед множеством людей. Но все смотрели на меня и я должен был что-то делать. Я взошел на платформу. Мое лицо горело от румянца. Когда я повернулся, то увидел микрофоны и подумал про себя: «Что это за веши?» Я молился: «Господь, если ты уже кому-нибудь помогал, то помоги же мне сейчас». Я открыл Библию, и мои глаза упали на стихи: «И в аде. будучи в муках, он (богач) поднял глаза свои…» и я проповедовал на текст «И он возопил». Тут были только нехристиане, и тогда он завопил. Не было ни одной церкви, и он завопил, Тут не было никаких цветов, и он завопил. Тут не было Бога, и он вопил. Я был черствым проповедником, однако когда я проповедовал, что-то охватило меня, и сила Божия сошла на собрание.
Когда служение закончилось, — должно быть, оно продолжалось примерно два часа, — я вышел из помещения. Ко мне подошел один проповедник. Это был большой, молодцеватый парень в ковбойских сапогах. Он сразу подошел ко мне и представился сам. Он сказал: «Я из Техаса, и там имею хорошую церковь. Возможно ли это, если бы Вы когда-то в течение двух недель проводили у нас собрания?» Затем подошел другой проповедник, из Флориды, и спросил меня: «Может могли бы Вы прибыть к нам и провести у меня неделю евангелизации?» Я взял кусок бумаги, записывал имена и адреса, и через несколько минут записал так много намечаемых собрании пробуждения, что их хватило бы на целый год. О, как счастлив был я. Полный радости я впрыгнул в мой маленький Форд модели Т. Обратный путь проходил через штат Индиана. Когда я подъехал к дому, моя жена выбежала мне навстречу и обвила свои руки вокруг меня. Она взглянула на меня и спросила: «Почему ты такой радостный?» Я отвечал: «Я встретил самую счастливую группу людей, подобных которым я не встречал никогда прежде». Они действительно счастливы и не стыдятся своей религии. С того времени что-то произошло также и со мной. Те люди при встречах громко хвалили меня, и что еще более ценно, я получил различные приглашения проповедовать в их церквах. Затем я спросил жену: «Хочешь ли ты ехать со мною?» Она ответила. «Любимый, я обстала идти с тобою повсюду, пока не разлучит нас смерть. Да будет угодно Богу дать на это Его благословение».
Тогда я решился пойти к матери и рассказать все также и там. Я пришел к ней и сказал: «Матушка, я имею что-то сообщить тебе». И рассказал ей о многих приглашениях. Затем она спросила: «Да, но что предпринимаете вы, чтобы иметь деньги?» Мы располагали только семнадцатью долларами, но были уверены, что Господь позаботится об этом. Затем она обняла меня своей рукою и благословила меня. А затем она еще помолилась обо мне и сказала: «Сын мой, мы приучены следовать тому роду религии, которую уже много лет мы имеем в нашей церкви, и я знаю, что она единственно истинная».
Путь непослушания
И теперь, друзья, примите себе в назидание, что я вам теперь говорю. Пусть мои ошибки будут вам в благословение. Друзья и родственники отговаривали меня принять то, о чем я знал, что это было велением Бога ко мне.
Некоторые говорили, что люди, которых я встретил на съезде, это были ничтожные люди. Позже я познал, — и это я говорю в полном смирении — что то, что ими был названо ничтожным, было именно наилучшим из плодов. Мне рассказывали, что моя жена не будет иметь достаточного пропитания, так что она на один день будет иметь еще что-то, а на следующий должна будет умереть от голода. Другие обращали мое внимание на то, что мой долг — оставаться на месте и поискать работу в Джефферсонвилле. Я послушал их и наконец решился не уходить.
Ни я, ни мои друзья не предполагали, что через восемь месяцев река Огайо выйдет из берегов, и мою семью постигнет несчастье от ужасного наводнения.
Божии увещания
С того времени божественное помазание, которое было на мне, покинуло меня. Лишь через пять лет оно опять действительно возвратилось ко мне. Мои церковь, которая прежде все более расцветала, начала увядать. Все складывалось неудачно, и когда моя церковь все более приходила в упадок, я не мог придумать, что мне следовало делать.
С наводнением на Огайо, которое потребовало столь многих жизней, я вступил в наиболее мрачный период моей жизни; и я стал ответственным за жизнь двоих людей, самых дорогих для меня во всем мире».
Зима 1937 года была особенно суровой для всей нации. На Северо-Западе выпало необычайно много снега, который всю местность на несколько дней укрыл белым покрывалом. Но, тем не менее, Восток постигло тяжелое несчастье.
Неделями шел продолжительный непрерывный дождь, который наполнил многие притоки великой реки Огайо, а ведь она служит стоком вод с большого пространства западнее Аппалачских гор. Мало-помалу уровень воды в реке поднимался выше обычного. Большая часть населения, живущего по берегам Огайо, наблюдали за повышением уровня с немалой озабоченностью и беспокойством. И они не видели никакого признака, чтобы потоки воды, ищущие себе выход в сторону долины, начали опять убывать. День за днем реки наступали далее. Люди укрепляли плотины и насыпи, в то время как население знало, что нужен прорыв воды только в одном единственном месте, чтобы вода разлилась во все стороны и затопила пространные площади сельскохозяйственных угодий, а также города, построенные вдоль реки.
На северном берегу Огайо, против Луизвилля, в Кентукки, расположен город Джефферсонвилль штата Индиана. Вероятно, никому из живущих в городе не была объявлена угроза, предвозвещавшая бедствие наводнения в неблагоприятное время, но только Вильяму Брангаму. Его жена, ходившая на другую сторону в Луизвилль за покупками, подверглась серьезной легочной инфекции. Ради этого обстоятельства он все свое внимание сосредоточил на ее выздоровлении. Однако, как и до других жителей города, так и до него дошло известие, что наивысший уровень наводнения медленно перемещается вниз по течению, и ослабленные защитные плотины, по всей вероятности, уже не смогут удержать поток. Джефферсонвилль, казалось, был обречен на погибель, а в нем еще находилось много людей. Когда вступила ночь, Виллиам Брангам был на дежурстве в спасательной команде, которая наблюдала за дикими вихрями поднимавшегося потока. Тогда, около полуночи, сбылись все наихудшие опасения. Начали гудеть сигнальные гудки и предупреждали каждого человека покинуть город. Пожарные сирены завывали в ночи. Семья Брангама и тысяча других были вынуждены бежать ради спасения жизни. Поскольку жена Брангама была серьезно больна и не могла участвовать в бегстве, она была переведена во временный госпиталь, который устроило правительство на более возвышенном месте.
Это выселение привело к тому, что двое детей тяжело заболели воспалением легких. Поэтому отец также и их доставил в госпиталь, где их приняли на временно сооруженные постели, и где большое число жертв ожидали помощи от переутомленного персонала. Для госпиталя это было крайне бедственное место, и положение делалось еще худшим оттого, что двери постоянно открывали и захлопывали, люди выбегали и забегали и ужасно вопили из-за того, что потоки увлекли за собой их жилища. Как охотно он остался бы со своими дорогими, но он, как молодой проповедник, чувствовал себя обязанным возвратиться к спасательной команде, которая день и ночь неистово работала, и помогать ей. Ужасно было то, что воды во многих местах излились через город и далее в поле. Спасательной команде было поведено отправиться на определенную улицу, где течение уже сорвало дома с их фундаментов. В то время, как он направлял свою лодку через бушующие воды, внимание молодого проповедника было привлечено плачевной сценой. На ступеньках веранды стояла мать со своими детьми, которые махали как бешеные и кричали о помощи. Давайте этот потрясающий момент повествования предоставим брату Брангаму описать своими собственными словами:
«Тут я услышал, что кто-то кричит, и когда взглянул: вверху, на ступеньках веранды качающегося дома, в который ударяют большие волны, стоит мать со своими детьми. Я, так сказать, всю свою жизнь провел на реке. Поэтому я думал, что смогу оказать помощь этой женщине, даже если я вынужден буду рисковать моей собственной жизнью для нее и ее детей, и направил лодку к этому дому. После того, как я, наконец, всех их посадил в лодку, женщина была почти в обмороке. Она все еще вопила о своем ребенке, и я думал, что она, может быть, оставила его в доме. После того, как я доставил ее в безопасность на выше лежащее место, то попытался возвратиться назад. Однако было уже слишком поздно. Вода текла так быстро, что я был увлечен течением. Я никогда не забуду, как я чувствовал себя тогда. Так разное приходило мне на ум: как я старался вести правильную христианскую жизнь и в меру своего понимания возвещать Слово. Однако теперь, казалось, все было против меня. Когда я, наконец, справился с управлением лодкою и пристал к суше, я постарался прийти в правительственный госпиталь, который я покинул четыре часа тому назад. Однако, придя туда, я узнал, что после моего ухода туда хлынули потоки воды, и всех людей вынуждены были эвакуировать. Я не знал, где была моя жена, и никто не мог мне это сказать. О, как плохо мне было в тот час. Я расспрашивал повсюду, и один офицер сообщил мне, что они были отправлены на поезде, который шел на Чарлестон, город, который лежит примерно в двенадцати милях выше Джефферсонвилля. Я поспешно направился туда, чтобы застать их там. Маленький ручей прямо перед нами вышел из берегов и превратился в быстро прибывающий поток, разлившийся между этим местом и Чарлестоном на ширину примерно пяти милей. Все крестьянские дома были уже смыты, и я узнал, что именно в это время должен был проходить через эту местность железнодорожный поезд. Я не мог узнать, прошел ли он перед прорывом воды, или был смыт с пути. Сначала мне было невозможно что-либо узнать, но потом я услышал, что поезд прошел. Я схватил спортивную лодку и пытался плыть против течения. Но это было слишком трудно. Вода захватила меня в плен, и я с некоторыми друзьями в течение почти двух недель был занесен на место, называемое форт Фультон. Наши съестные припасы были очень скудными, и я находился в полном неведении относительно моей жены и деток. У нас был очень малый запас пищи, и я находился в полном незнании о моей жене и детках. Как только уровень воды достаточно понизился для того, чтобы попытаться проехать на автомобиле, я пошел на поиски жены и детей. Я не знал, живы ли еще моя жена, дети, мать и брат, или они уже умерли. Тут Бог заговорил в моем сердце, и я смог ясно представить себе, как было тем людям, которые в такой час не имели никакой надежды.
В следующий день я пересек воду и начал разузнавать в Чарлестоне. Совершенно никто не знал даже о самом прибытии поезда, и никто нигде не слыхал имени Брангам. Когда я подавленный шел вниз по улице, мне повстречался мой старый друг, господин Гей. Он, обнявши меня, сказал: «Билли, мы, несомненно, где-то найдем их». Я спустился вниз к начальнику станции и осведомился, когда проезжал поезд и куда он мог быть направлен. Но также и он не мог помочь мне. Это было уже две недели тому назад. Он уже не помнил этого события и предполагал, что поезд проехал куда-то дальше в Индиану. Тогда рядом стоящий машинист локомотива прервал нас и сказал: «О, я припоминаю этот случай, это была мать с двумя маленькими больными детьми; мы отправили их на Колумбус». «Молодой человек, вам невозможно попасть туда, поскольку наводнение отрезало все поезда», — такие были дальнейшие плохие известия. Тем не менее, я решился отправиться, чтобы где-то найти их. Я шел вниз по дороге, плача, со шляпою в руке. Ах, эти воспоминания приводят к тому, что я снова переживаю все это. Вскоре рядом со мною остановился автомобиль, и голос одного доброго друга окликнул меня: «Вилли Брангам, садитесь! Я знаю, кого Вы ищете; ваша жена лежит при смерти». «Есть ли какая-нибудь возможность попасть туда?» — как неистовый спросил я. В ответ сказал он мне: «Я могу провезти вас туда. Я нашел малоизвестный путь через некоторые переулки, по которым мы можем объехать воду». Еще в ту же ночь мы добрались до города Колумбус.
В течение одних суток умерли жена и ребенок
Я побежал к баптистской церкви, превращенной в госпиталь. Я громко позвал ее по имени и нашел ее. Ах, она была уже почти не живой. Я спросил о детках. Они оба были в плохом состоянии и находились на лечении в доме моей тещи. Я склонился на колени у маленькой постели, в которой лежала моя Хопе. На меня смотрели тусклые глаза, которые выдавали сильные боли, в то время как я взял ее бледную худую руку в свою и молился, как только я был тогда на это способен, однако, по-видимому, без результата. Обычного ответа не было. Ей стало хуже. Медицинский работник спросил меня: «Вы не друг ли доктора Сэма Адейра?» «Да». «Господин пастор, я должен вам сообщить, что Ваша жена при смерти». Я восклилнул: «Никогда!» «Именно», — строго возразил он и отвернулся.
Отчаяние
Я возвратился домой и пытался, как смогу, очистить его от последствий наводнения. Доктор Адейр сказал, что я могу свою жену и детей взять домой, и я старался, по возможности, сделать помещение пригодным для их проживания. Я предпринял все, чтобы сохранить их жизнь, пригласил специалиста из Луизвилля... Это было безнадежно, она уже была слишком далеко от нас. Однако я уверен, что моя жена в это мгновение не осознавала этого. Она мужественно переносила все. Затем мы опять возвратили ее в госпиталь, где ей было оказано все необходимое лечение. Ничего лучшего для нее не могло быть сделано. Мы отправили ее на рентген: был установлен туберкулез, все глубже поражающий ее легкие.
Позван к смертному одру жены
Однажды меня отозвали с работы... (Я работал, чтобы выйти из долгов. Я должен был уплатить сотни долларов.) Мне сообщили: «Если вы желаете видеть свою жену еще в живых, вы должны непременно прийти теперь». Я сел в автомобиль и поспешил, как только мог, в город. Я взбежал по ступенькам вверх и устремился в зал. Мой дорогой друг доктор Адейр был первым, кого я встретил. Мы почти всю свою жизнь были вместе, почти как братья. Когда я взглянул на него, то понял, что он имел плохую новость. Он сказал: «Я опасаюсь, что она умерла». При этом он закрыл свое лицо и пошел в маленькую прихожую. Я с трудом сдерживал себя. Я попросил его: «Пройдите со мной туда, господин доктор». «Я не могу, — произнес он в ответ, — она была для меня просто как сестра; Я не могу возвратиться туда, Билли». Я вошел один, но позвал медсестру, чтобы она пошла со мной. Когда я увидел ее, почувствовал и я, что она скончалась. Ее лицо было покрыто простыней. От прежнего вида оставался только один скелет... такой узкий и такой бледный... Ах, ты мое утешение, я взял ее в руки и начал ее шевелить. Я громко плакал: «Мое сердечко, ответь мне!... Боже! Пусть же она еще раз заговорит ко мне!» Она была уже при отшествии, но тут она внезапно повернулась, чтобы посмотреть на меня, и открыла свои большие, милые, нежные коричневые глаза. Она пыталась приподнять свои руки, чтобы обнять меня, но была уже слишком слаба. Я склонился к ней еще ниже. Я чувствовал, что она желала что-то сообщить мне. Друзья, в последующем вы отчасти поймете, что она рассказала мне. Это останется прочно в моей памяти до того дня, когда я снова встречу ее.
Хопе описывает рай
Она сказала: «Я была уже почти дома. Для чего ты зовешь меня обратно?» Я объяснил ей, что я не заметил, чтобы я что-либо прервал. Она начала рассказывать мне о рае, из которого я отозвал ее, какой выглядел. О миловидных деревьях и цветах, о поющих птицах, об исчезновении боли в теле. В это мгновение я подумал, что ее, возможно, не следовало бы звать... (Все же блаженно ее сердце... теперь она уже давно радуется на том месте.) Она опять ожила на несколько мгновений и рассказала мне, как она была принята существами, подобными ангелам. Она слышала мой зов как бы очень далеким.
Друзья, это страна по ту сторону реки, где-то там вдали, может быть, удаленная на миллионы световых лет, однако она там есть... и мы совершаем путь туда.
В последние часы она вспоминает о мелких событиях
Она объясняла, как это было чудесно. Она говорила: «Мое сердечко, ты об этом проповедовал, ты об этом рассказывал, однако ты не имеешь представления, как великолепно все это». Она пожелала возвратиться туда. Она на мгновение задумалась и потом сказала: «Я хотела бы, чтобы ты вспомнил о двух-трех вещах». «О каких?» «Вспомни, Вилли, — начала она, — как ты однажды ходил купить для меня пару чулок». (Я вспоминаю то время. Она готовилась посетить вечернее богослужение в Форт Вейне, и ей нужна была для этого еще пара чулок. При этом она поручала мне, какой длины они должны быть, и с какой формой пяток и так далее, марки «Реюон» или «Шиффон». Я никогда ничего не понимал в дамских одеждах и только непрерывно повторял про себя: «Шиффон, шиффон…» Затем в пути я встретил одного человека, который рассказывал о рыбалке... и при этом я совсем забыл, какого сорта чулки я должен купить. Я хотел приобресть их в магазине у Пеннеев.
Но я знал одну девушку, работающую на базаре «50 вороных», и знал, что она мне могла бы помочь, если я объясню ей мое положение. Я побежал туда, как только мог... Ее звали Тельма Форд и была она нашей соседкой. Я сказал ей: «Тельма, я хотел бы купить пару носков для Хопе». Она засмеялась и сказала: «О, Хопе не носит носков, но только чулки». «Ну хорошо, тогда пару чулок». Она спросила, какого сорта чулки хотела бы иметь жена. «А какие сорта имеются у вас?» спросил я и надеялся, что она назовет имя, которое я забыл. Она перечисляла: из искусственного шелка, хлопчатобумажные и так далее. К несчастью, вначале она называла неподходящие, однако когда прозвучало правильное название, я сказал: «Как раз такие». Она сказала: «Итак, вы думаете, что Хопе желает чулки Реюон. «Именно так сказала она» отвечал я, и Тельма начала их заворачивать. Затем, когда я хотел уплатить, выяснилось, что они стоили только около 30 центов, поэтому я купил две пары. Когда я, возвратясь домой, вручил ей покупку, я начал подтрунивать над нею. (Вы ведь знаете, как мужья охотно подтрунивают над женами, когда они иногда должны делать покупки.) Я рассказал ей, что я был единственным, который посетил лавку в это время, и подал ей чулки. Она не сказала ничего, однако я заметил, как она довольно разочарованно посмотрела на них, и потом обратил внимание, как она купила еще другие чулки, когда пошла на Форт Вейне. Она была слишком чуткой женою, чтобы упрекать меня за эту оплошность, однако она и в свой смертный час вспомнила о таких малых делах, как это.
Сберегает деньги, чтобы купить ружье своему мужу
Постепенно она ослабевала, однако продолжала говорить: «А помнишь ли ты о ружье, которое ты хотел купить в Луизвилле, но которое мы не могли себе позволить?» (Как хорошо помню я об этом... Ведь я всегда был охотником, и как хотел я иметь такое ружье, которое я видел.) «Да» – сказал я серьезно, и попытался скрыть от нее мои слезы. «Я сберегала мои никелевые (самые мелкие) и десятицентовые монеты, чтобы купить его тебе. И когда ты придешь домой, ты увидишь эти деньги, лежащие под листом бумаги сверху на старом буфете». Вы никогда не сможете разделить мои чувства, охватившие меня, когда я нашел шесть или семь долларов, которые она все это время откладывала на то ружье. Я купил его и имею это ружье еще сегодня, и намереваюсь всячески хранить его и после передать его моему малому сыну.
Ее последние слова
Я вспоминаю, как затем она просила меня не оставаться одному, но жениться на какой-нибудь добродетельной христианской девушке, исполненной Духа Божьего, которая заботилась бы о детях. Я не хотел обещать этого, но наконец уступил ее желанию. Через несколько минут она совсем слабо сказала: «Хорошо, теперь я иду туда». «Не говори так», -возразил я. «Мне ничто не может помешать, — сказала она, -с тех пор, как я видала, как там прекрасно». «Ты в самом деле сейчас уходишь, моя любимая?» – спросил я весь в слезах. «Да» – повторила она, посмотрела мне в глаза и сказала: «Обещаешь ли ты мне всегда возвещать славное Евангелие?» Я обещал. Тогда она сказала: «Вилли, Бог употребит тебя на это». (Счастливо ее сердце... я уже часто спрашивал себя, позволил ли ей Бог наблюдать за нами, как мы ради нашего служения переходим от места к месту, стремясь во всем быть послушными зову, о котором она чувствовала, что Бог пошлет его.
Затем она сказала: «Ты всегда был хорошим мужем». Обращаясь к одной маленькой сестре, стоящей рядом, она заверила ее: «Я надеюсь, что также и Вы имеете такого же хорошего супруга, как имела я». Конечно, от этого у меня почти разрывалось сердце. Но я знал, что ради нее я должен взять себя в руки. Я попытался улыбнуться и объяснил: «Моя миленькая, когда ты нас оставишь, мы отнесем тебя на кладбище Вальнут-Ридж до второго пришествия Иисуса. И если я упокоюсь еще до этого времени, то, вероятно, я буду положен рядом с тобою. А если нет, — добавил я, — то я буду иметь место моего покоя где-то на поле моего труда». В то время, как ее нежные коричневые глаза становились все мутнее, я говорил дальше: «И когда ты достигнешь до нового Иерусалима... то разыщи пожалуйста, восточную сторону ворот, и позови меня по имени... Если ты увидишь приходящих Авраама, Исаака, Иакова, Павла, Стефана и других, то и я буду там, моя любимая». Она наклонила меня к себе и поцеловала на прощанье... Затем она отправилась, чтобы быть у Бога.
Теперь же я здесь, и полностью посвящаю себя, чтобы сдержать мое обещание.
Сообщение, что мой ребеночек при смерти
После того, как упокоилась моя жена, я пошел домой, чтобы посмотреть на ребенка. Как отчаянно искал я покоя для моей души. Я пошел к своей матери, затем пошел в наш дом: дом Хопе и мой, — я ходил везде, но ничто не могло удовлетворить меня. Я нигде не мог оставаться. Вероятно, некоторые из вас могут сочувствовать мне в этом. Наконец, я лег в постель и старался уснуть. Тут кто-то постучал в дверь. Я подумал: что это еще может быть? Голос крикнул: «Вилли, ваш ребенк при смерти».
Никогда я не смогу забыть ту ночь, когда мне сообщили это. Когда постучали в дверь, я подумал: Ах, да, что же это такое? Не было бы уже достаточно, что я в тот день потерял жену, но теперь пришел мой друг, чтобы сообщить, что уже умирала моя маленькая девочка. Когда мы садились в маленький автомобиль, я думал, что с жизнью все покончено. Как только может быть такое! Когда мы прибыли, ребеночек уже совсем кончался. Еще пришел доктор Сэм Адейр обследовать ее. Он сказал мне, что по его мнению не может быть ничего лучше, как доставить ее в какую-нибудь больницу. Также врач-специалист из Луизвилля объявил, что уже остается мало надежды. Меня провели в больничную лабораторию и показали мне бациллы из спинного мозга ребенка. Налицо было воспаление коры спинного мозга, которое ребенок получил от матери. Из всего следовало, что для ребенка больше не оставалось никакой возможности, когда-либо снова стать здоровым. Он должен очень скоро умереть. Я не в состоянии выразить человеческими словами, как это поразило меня. Все другое и так уже шло неудачно, а тут еще прибавилось это. Все это происходит именно для того, чтобы показать, что никогда не известно, что приносит будущее.
Потом я разыскал моего ребеночка в павильоне изолятора, который находился на нижнем этаже. Там увидел я мою лежащую любимицу. У меня чуть не разрывается сердце, когда я думаю об этом. Было летнее время. Поэтому перегруженный обслуживающий персонал не мог ей уделить нужного внимания.
Когда я вошел, то увидел ее, и она пыталась взглянуть на меня. Она была достаточно большая, чтобы приветливо кивнуть мне. Бедное маленькое создание никогда не избавлялось от судорог, которые вызывало воспаление коры мозга. Она тянула наверх одну ножку и протянула одну ручку. Ее маленькая ножка судорожно двигалась вверх и вниз. Ах, что за плачевное зрелище! Я склонился на колени у постели и начал молиться. Я рыдал: «О, Боже, не забирай же, прошу, моего ребеночка». Я знал, что я соделал злую ошибку, когда я слушался всевозможных советов и не приступил к труду евангелизации. Я верю, что уже тогда должно было проявиться Божие дарование, но я упустил его. Я бросился на пол и стал молиться, взывать и просить, чтобы Богу было угодно сохранить ее жизнь. Мне показалось, будто между нами повис темный занавес и отнял ее.
Я поднялся, чтобы взглянуть на нее, и спросил: «Сарон, ты не узнаешь своего папу?» Я действительно верю, что она осознавала мое присутствие. Выглядело так, будто она хотела пошевелить своею маленькой ручкой и позвать устами. Было прискорбно — предсмертная борьба была так жестока, что ее маленькие глазки закатились. Ах, каждый раз, когда я встречаю косоглазого ребенка, я вспоминаю то время и моего ребеночка, глазки которого перекосились от боли. Лучше всех мне могут сочувствовать те, которые имеют детей.
Мать и дитя погребены вместе
Я молился над ребенком с возложением рук. Однако вскоре после этого явились ангелочки забрать мою маленькую любимицу, чтобы она была со своей матерью. Безутешный и обессиленный, возвратился я домой. Через два дня мы похоронили доченьку в руках ее матери. Я еще знаю, как я в ужасе и с разбитым сердцем стоял у могилы. Брат Смит, проповедник методистов того же города, держал погребальную речь над двумя усопшими. Ах, в каком состоянии было мое самочувствие! Это было невыносимо! Шелестящие листья на деревьях каким-то непонятным образом напоминали мне старую песню:
По ту сторону реки, там есть вечная прекрасная страна.
Достижимая для каждого, кто с верою однажды стоял здесь.
Один за другим соберемся перед Вечным,
Когда для тебя и для меня зазвенят золотые колокола.
Я знаю, что в определенный день могила внезапно откроется, так как в Иерусалиме есть пустой склеп. Я знаю, что она будет открыта, так как мои дорогие верили в Иисуса Христа, как в своего воскресшего Избавителя.
Я возвратился на работу и старался сделать все возможное, чтобы покрыть большие счета и долги, которые были еще не погашены. Я никогда не забуду, как однажды утром на шоссейной дороге 150 около Нью-Албани рассматривал указатель дорог. Я напевал про себя: «Далеко вдали на холме старый крест стоял; как символ, скорбь и горе всем нам возвещал».
В то утро солнце светило ярко и отбрасывало большую тень от столба указателя дорог на холм передо мною. При этом она образовала такой угол, что поперечная перекладина составляла одну единственную тень вместе с моим телом, которое как бы висело на нем на спасательном поясе.
Над всем опять возвышался этот крест!
Я охотнее всего умер бы сразу теперь, чтобы быть с моими родными; и я считал, что моя жизнь больше не имеет для меня ценности. Все то, для чего я должен был жить, находилось в будущем мире. Без них я в моем разбитом сердце больше не мог найти мужества, чтобы устоять в борьбе. Однако Божья воля, — предполагал я, — была в том, чтобы и далее предоставлять Свой дар... Он наметил Свой план, и он должен быть исполнен. Я убежден, что Он удалил от меня всякую печаль и все тяжелые заботы, через которые я должен был пройти, чтобы привести меня на то место, где Он мог употребить меня. Бог знает, что есть наилучшее.
Я пал ниц у столба, и все тело мое облилось потом; я дрожал. Затем я сразу же поднялся и ушел; я был окончательно обессилен, и направился домой. Возвратился в крайнем отчаянии, но надеялся, что что-нибудь развеет мое скорбное настроение. Однако что мог мне предоставить мой безлюдный дом?... Дом, который выглядел еще точно так, каким его оставила она. Все, на что я ни погляжу, напоминало мне о ней. Когда я так в унынии ходил вокруг дома, мой взгляд упал на прибывшую почту. На конверте я прочел слова: «Фрейлейн Сарон Розе Брангам». Снова стало мне тяжело на сердце. Это было письмо из банка, в котором моей детке был прислан маленький чек . Ей были возвращены ее мленькие сбережения к Рождеству. Я припоминаю, это был, примерно, 1 доллар и 80 центов. Ах, что это было! Я заплакал и опустился на пол на колени. Я был так разбит; все мне казалось невыносимой тяжестью. Так склонившись на колени, я думал: «Господь, если Ты мне не поможешь, то я больше не знаю, что делать».
Утешительные сновидения
Внезапно я впал в глубокий сон... (для меня это была желанная разрядка напряжений). Во сне мне виделось, что я нахожусь на Западе (я издавна любил Запад). На мне были надеты сапоги и одна из тех больших шляп дикого Запада. Я проходил мимо какого-то старого кабриолета. Одно из колес машины было сломано, и я насвистывал песенку «Колесо машины сломано...» Тут я был испуган появлением красивой 17-18-летней девушки. Она стояла, как ангел, в белых одеждах; ее красивые светлые волоса слегка двигались и ее глаза сияли.
Я сказал: «Добрый день, девушка» и хотел пройти мимо ее. Но она сказала: «Алло, папа!» — Удивленный и смущенный, я обернулся, и она повторила: «Алло, папа!»
Тогда я сказал: «Прошу извинения... Очень сожалею, но мне не понятно. Как бы я мог быть ваш папа? Как так? Вы же примерно того же возраста, что и я. Это, наверно, какое-то недоразумение». «Ты ведь не знаешь, папа, где ты находишься. Внизу, на земле я была твоя маленькая Сарон».
Я сказал: «Не ты!»
Она возразила: «Именно, на земле я была твоя Сарон».
«Но ты ведь была еще маленьким ребенком» — сказал я.
Тогда она стала увещать меня: «Папа, неужели ты уже не помнишь, как ты говорил о бессмертии?»
Я сказал: «Правильно, я помню о том моем учении. Итак, ради этого ты теперь здесь».
«Папа, а где Билли Пауль?» — спросила она. (Это мой маленький мальчик.)
Я объяснил ей, что он только что был со мною.
Она сказала: «Мать беспокоится о тебе, папа; потому мне хотелось бы оставаться здесь и ожидать Билли Пауля».
«А где мать?» — спросил я.
Она сказала: «Посмотри направо, папа» — и я оглянулся направо. О, мне виделось: как бы лучи сияющего света светили над горою с красивыми жилищами среди зеленых холмов, цветов и деревьев. Никакой язык не в состоянии описать, что я увидел в том видении. Сарон указала мне на одно из больших жилищ, и побуждала меня пойти туда; это был мой дом, и там мать ожидала меня.
«Мой дом?» — осведомился я смущенно, потому что я никогда не имел дома.
«Теперь, папа, ты уже имеешь его. Только иди дальше, а я буду здесь ожидать моего брата».
Я пошел вдоль по небольшой дороге, ведущей к моему дому. Когда я пришел к хорошенькой площади, то увидел мою жену, идущую навстречу мне, одетую в великолепную белую одежду, в то время, как ее темные волосы легко свисали назад. Я не в состоянии описать словами мои ощущения, которые я имел, когда я опять увидел ее. Я просил ее объяснить мне все это; так как я не мог понять, как все это может быть. Мы беседовали между собою привычным образом, причем я удивлялся, что наша маленькая девочка выросла и стала красивой молодой дамой, и она окликнула меня. Однако я не мог понять этого.
Она сказала: «Я знаю, что ты этого не можешь понять, потому что земные дела невозможно сравнить с этими. Это — небо».
«И все же я не понимаю дело с этим прекрасным жильем. Оно — твое?»
«Да, — отвечала она, — это наше вечное жилище».
«И все же я не понимаю, почему я имею такую благоприятную возможность, быть на таком месте».
Она ласково сказала мне: «После всех столь многих усилий, трудов и печалей, которые ты проходишь на земле, теперь ты пришел домой, чтобы отдохнуть; не хочешь ли ты сесть?»
Я обернулся и обнаружил большое кресло для меня... кресло Морриса. Я посмотрел на стул и затем на Хопе. Она улыбнулась и сказала: «Я знаю, что ты сейчас думаешь».
Дело заключалось в следующем: Когда мы только поженились, мы не имели никакой домашней утвари или чего-либо особенного в нашем маленьком доме. Мы имели только старую складную кровать, которую кто-то дал нам; печку, за которую я заплатил один доллар с четвертью, и к которой позже должен был купить несколько кафельных плиток; старое кожаное двуспальное одеяло, полностью отслужившее свой век и имевшее множество дыр; и коврик из линолеума на полу в прихожей. И все же мы радовались и были счастливы друг с другом; потому что мы имели настоящую любовь между собою.
Однако, что я всегда желал иметь, — это кресло фирмы Морриса. Я работал тяжело каждый день и затем вечером старался проповедовать и поздно возвращался домой. И так казалось мне, что я подумывал, как было бы хорошо, если бы я при моем возвращении домой, имел бы большое кресло Морриса, чтобы отдохнуть в нем.
Поэтому мы пошли в город на другой берег, приглядели его. То кресло, которое мы купили, было зеленое. Оно стоило примерно 15 долларов. Я должен был уплатить три доллара как предварительный взнос, и затем каждую неделю отдавать один доллар. Этими взносами я уже уплатил примерно 8 или 10 долларов, но потом я не смог платить дальше. Я пропустил две или три недели, потому что не мог выйти из положения. Вы все знаете ведь, что это значит, когда вещь не оплачена до конца. Однажды я сказал ей: «Мое сокровище, ты должна будешь сообщить им, чтобы забрали кресло, потому что платеж просрочен уже два или три раза; они прислали нам платежное требование, а я теперь не в состоянии делать дальнейшие взносы за кресло. Ты знаешь, что мы должны оплачивать другие счета, так что мы и без этого имеем достаточно забот». Она сказала: «Ну, хорошо; хотя и нехотя, но я сделаю это». Поэтому мы имели его на два или три дня дольше. Затем я вспоминаю тот вечер, когда я пришел с работы, а кресла уже не было. Тогда она была так любезна ко мне, испекла мне пирог с вишнями, и делала все, что только могла, чтобы отвлечь мои мысли и помочь преодолеть мои чувства. Я еще хорошо помню, как это было, когда я зашел в комнату, чтобы опять опуститься в него, но кресло уже увезли, и мы сбое заплакали. Тогда она была так любезна.
Тогда она, во сне стоя передо мной, сказала: «Я догадываюсь, что теперь ты припоминаешь все ради нашего кресла... Теперь это кресло у тебя не будет отобрано... Оно оплачено. Садись и отдохни».
Нужда Виллиама Брангама пришла к концу
Нет нужды говорить, что Бог дал мне нужную силу, чтобы выдержать все. Я проповедовал и трудился на различных местах, и, наконец, стал государственным охотничьим инспектором в штате Индиана; и в то время, в 1946 году, мне был дарован дар исцеления болезней.
Бог благосклонно благословил и вознаградил меня, за что я могу только в смирении благодарить Его. В продолжение многих лет я должен был моему маленькому мальчику быть и мамой, и папой. Позже, однако, Господь дал мне милую и скромную спутницу жизни, и теперь мы имеем маленькую девочку».