История

1   ...   36   37   38   39   40   41   42   43   ...   53

Но примеры даже столь небольшой текстологической близости не часты.

На основании сведений КЛ, расположенных в более правиль­ной хронологической последовательности, Лызлов сообщил о во­царении Алехама, переходе его братьев Махмет-Аминя и Абдель­атифа на русскую службу, о наделении их городами и их совете Василию III послать воинство на Казань, о взятии Казани ратью князей Д. Холмского, А. Оболенского и С. Ряполовского, о заточе­нии Алехама с семьей и смерти хана. Относительные даты источ-{417}ника заменены в «Скифской истории» на абсолютные. К последней статье добавлено, что причиной заточения Алехама было его не­желание принять крещение (л. 57—58, с. 226—227).

Загадочным остается источник дополнений, сделанных Лызло­вым при использовании сообщения КЛ о крещении, женитьбе и кончине младшего сына Алехама — царевича Петра. В СК автор мог обрести сведения о его татарском имени (Кудайлук, т. е. Худай-кул) и имени его супруги, великокняжеской сестры Евдокии (с. 583), но в СК также отмечалось, что царевич прижил с Евдо­кией двух дочерей, участвовал в походах на Новгород и Псков, а согласно «Скифской истории» Кудайлук-Петр умер уже через год после крещения или женитьбы. Указание на детей и год смерти Кудайлука отсутствует и в Никоновской летописи, но ничто не ука­зывает на ее использование Лызловым.

КЛ использовался Лызловым то как основной источник (в рас­сказе о злой жене Махмет-Аминя, л. 58об., с. 227—229), то как дополнительный материал (например, к СК, л. 58об.—59об.). По КЛ рассказывалось в «Скифской истории» о казанском походе князей Д. И. Жилки угличского и И. Ф. Бельского (л. 59об.— 64), имя последнего и точная дата прихода русских войск к Казани бы­ли найдены автором в СК, а дата смерти хана заимствована из особого источника (возможно, из ЛЗЗ) ⁴⁹. Фактический материал КЛ лег в основу третьей и четвертой глав 3-й части «Скифской истории», повествующих о событиях XVI в., предшествовавших решительному походу русских войск на Казань в 1552 г.

А. И. Лызлов отдает явное предпочтение этому источнику пе­ред СК, в которой имелись отличные от КЛ сведения (с. 596—597 и др.), поскольку сообщения СК не передавали последователь­ности, взаимосвязи событий, и сами по себе были бы непонятны. Лызлов лишь исправляет по СК и другим источникам имена ханов, упоминая Махмет-Гирея вместо Менди-Гирея в КЛ, Сафа-Гирея вместо Сапкирея, Сапа-Гирея вместо Махмет-Гирея, Эналея вме­сто Геналея, а русского воеводу правильно называет Семеном Ми­кулинском вместо «Семиона Никулинскаго». Относительные даты источника в «Скифской истории» повсеместно заменены точными указаниями годов. Еще одним свидетельством использования Лыз­ловым именно КЛ, а не иной редакции Истории о Казанском цар­ствии, является упоминание о бегстве Шигалея в сопровождении всего двух слуг, а не трехсот воинов, о которых сообщалось в КИ (КЛ, с. 243; КИ, с. 65).

В то же время ряд сведений «Скифской истории» не восходит ни к КЛ, ни к иному известному источнику. Так, Лызлов сообщает о «двух татаринах нагайских», выведших Шигалея на Русь (л. 62; в КЛ — просто ногайцы, в КИ не упомянуто); о количестве русских рыбаков, бежавших с Волги вместе с Шигалеем — «до тысящи», {418} тогда как в Истории о Казанском царствии названа цифра в 10 000 (л. 62об.; КЛ, с. 244; КИ, с. 66). Говоря о результатах сражения под Казанью, Лызлов пишет, что убитых татар было «вящше четы­редесяти тысящ» (в КЛ близко: 42 000) и добавляет: «Князей же и мурз честных тогда убиено бысть тридесять седьм человек, и болшаго их мурзу именем Алуча взяша и к Москве жива приве­доша» (л. 63; нет в КЛ, с. 250—251). Если первые дополнительные сведения могли быть результатом размышлений Лызлова, то по­следнее, сообщение (отсутствующее и в Разрядной книге ⁵⁰) восхо­дит, наиболее вероятно, к несохранившемуся летописному сочи­нению Засекина.

Критически подходил А. И. Лызлов и к оценкам своего источ­ника. Так, он не согласился с тезисом о «боязни» русских воевод, но подчеркнул бегло отмеченную в КЛ занятость московских войск длительной войной с Польско-Литовским государством (л. 62 об.; КЛ, с. 246—247; КИ, с. 67). В подтверждение этому в «Скифской истории» указано, что поход на Казань великий князь организовал «ни мало коснев», сразу после перемирия с польским королем (заключенного «чрез посредство... цесаря Максимилиана», уточня­ет Лызлов глухое упоминание КЛ на основании СК). Шестилет­нюю передышку в борьбе с Казанью автор «Скифской истории» объясняет не тем, что великий князь «возложи на Бога упование свое», а необходимостью «опочинути утружденному... воинству», подчеркивает решительный характер похода 7038 г. (л. 63; КЛ, с. 251; КИ, с. 68).

В росписи воевод этого похода А. И. Лызлов произвольно ⁵¹ опускает имя «Михаила Суздальского Кислого» (т. е. М. В. Кисло­го-Горбатого), заменяя его более знаменитым Иваном Хабаром-Симским (Образцов) (л. 63об.—64; КЛ, с. 252; КИ, с. 68—69). Вместо слов КЛ о 60 тыс. убитых при штурме города казанцах, историк осторожно отмечает: «до 60 000 поведают быти»; он значительно «ускромняет» и полуфантастическое сообщение о му­жестве татарского богатыря Аталыка; дата решительного штурма Казани в «Скифской истории» соответствует КЛ (16 июня), а не КИ (15 число; ср. л. 64—64об.; КЛ, с. 255; КИ, с. 70).

Уточняя сообщение источника, Лызлов называет Василия Пен­кова князем ярославским (генеалогически вполне точно, л. 64об.); он хотел, но не смог установить дату восстания казанцев против хана Сафа-Гирея (в КЛ и КИ — Сапакирея и Сапкирея); не при­нял обвинения казанцев в желании взять на царство Шигалея с целью «уморити его» (л. 66; КЛ, с. 283; КИ, с. 79). Интересные дополнения к рассказу КЛ были сделаны по ЛЗЗ (см. ниже). Как и в работе с другими источниками, Лызлов выбирал и обширного и многословного повествования КЛ лишь наиболее важные сведе­ния, располагая их в собственном порядке. {419}

Некоторые уточнения А. И. Лызлов делал по памяти, исполь­зуя свои генеалогические знания. Так, в рассказе о строительстве Свияжска он правильно называет Василия и Петра Серебряных-Оболенских Семеновичами; отчество Петра Ивановича Шуйского автор не смог вспомнить (в тексте: «вич»), а «Данила Романов» стал в его сочинении «Даниилом Романовичем Юрьевым» (л. 68об.— 69; КЛ, с. 305—306; КИ, с. 86—87). Именование цари­цы-регентши Сеюнбук и малолетнего казанского хана в КЛ Лыз­лов использует только как вариант к более точному, с его точки зре­ния, сообщению ЛЗЗ (л. 69; КЛ, с. 319—320; КИ, с. 92). По СК до­полнен в «Скифской истории» рассказ КЛ о лишении их царства и восстановлении Шигалея (л. 70 об.).

В КЛ Лызлов нашел любопытные сказания о казанских муче­никах Иване и Петре, бытовавшие в рукописной традиции с 30-х гг. XVI в. (л. 72—72об.; с. 261—263, 488—490, 372—373, 492— 493). В особый небольшой раздел «Скифской истории» была выде­лена любопытная подборка «чудес» и прорицаний о взятии Казани, составленная на основе переработанного текста СК и продолжен­ная по КЛ (л. 73об.—75об.; СК, с. 639—641; КЛ, с. 326—329).

КЛ послужил важным источником «Скифской истории» в рас­сказе о казанском взятии. Лызлов почерпнул отсюда сведения об обстоятельствах выступления Ивана IV из Москвы 16 июня 1552 г., князе Юрии Васильевиче и боярах, оставленных для защиты столи­цы от «яковаго нечаяннаго неприятеля» (л. 78—78об., с. 396 и да­лее). К КЛ наиболее близка роспись воеводам, которым, согласно «Скифской истории», был назначен сбор в г. Острове: она значи­тельно отличается не только от вымышленного разряда КИ (с. 123—124, ср. с. 186—188), но и от помещенного в Никоновской летописи и «Царственной книге» Летописца начала царства, от «Древнейшей разрядной книги» и Разрядной книги 1475—1605 гг. (пространной редакции), в которых речь идет о разряде полков под Коломной и под Казанью ⁵². Согласно КЛ, А. И. Лызлов назвал в Большом полку И. М. Микулинского и Ю. А. Оболенского-Пенин­ского вместо М. И. Воротынского, а в Левой руке Д. И. Микулин­ского и Д. М. Плещеева вместо Д. И. Плещеева (л. 78—78об., с. 408—409). В то же время к фамилии И. М. Пронского автор справедливо прибавил прозвище «Турунтай» (как в Разрядной книге), а в Сторожевом полку указал вторым воеводой князя Д. Ф. Палецкого.

Из КЛ в «Скифской истории» заимствованы сведения об одно­дневном пребывании Ивана IV в Троице-Сергиеве монастыре по пути в Коломну, о наличии в войске крымского хана Девлет-Гирея под Тулой пушек и янычар, «присланных ему в помощь от турец-{420}каго султана» (л. 78 об.) ⁵³, о том, что митрополит Макарий, обе­спокоенный трудностями похода, «советовавше со... царицею», просил царя вернуться (л. 80—80об., с. 405).

Последний рассказ принципиально отличается от изложенной в Никоновской летописи переписки Макария с царем; не восходит к Никоновской летописи и описание царского похода на Казань (в частности, выступление из Коломны датировано в КЛ 4 числом июля — у Лызлова ошибочно «4 июня», а не 3 июля, как в Нико­новской) ⁵⁴. При описании казанского похода сведения КЛ посто­янно перекликаются в «Скифской истории» с ИАК, но это не мозаи­ка цитат, как с помощью двух примеров пытался показать в поле­мике с Э. Кинаном А. И. Гладкий ⁵⁵, а творческое использование автором материалов обоих источников, часто переосмысленных и дополненных.

Так, встреча армии Ивана IV под Свияжском датирована Лыз­ловым 12 августа, а не 13, как в КЛ, на котором основывалось опи­сание встречи (л. 82—83, с. 409—411). Вместо краткого сообще­ния КЛ о переговорах с казанцами, в «Скифской истории» расска­зано о посылке Иваном IV в Казань «многих языков пленных... такожде... многих своих сиклитов» уговаривать осажденных сдать­ся или покинуть город (л. 88об.— 89; КЛ, с. 441 — без указания содержания переговоров, о котором сообщает КИ на с. 128—129). Остановившись на рассказе КЛ о «чудесах» под Казанью, А. И. Лызлов ввел в повествование восходящий к неизвестному источнику текст о чуде в казанской «храмине»-землянке (л. 95об.— 96).

Отметив, что о чудесах «свидетельство неложное положено есть во многих верных российских историях», автор заимствовал из СК сведения о видениях нижегородскому пономарю, Тихону и «воину нижегородцу», а также «чудо» о звоне в Казани (с. 643— 646). Три последних имелись также в КЛ, где указывалось, поми­мо них, что «тогда же бысть иное чудо, явление преподобнаго Даниила Переславъскаго некоему презвитеру, иже тогда в Руском воинстве бывшу, сему же подобно». Полный текст этого «явле­ния» в «Скифской истории» свидетельствует, что Лызлов привлек еще один источник ⁵⁶, если не располагал более полным и более ранним текстом КЛ (л. 96—98, с. 422—427). Еще большим допол­нениям и поправкам подвергся использованный в описании Казан­ского взятия материал ИАК (см. ниже).

В то же время работа с КЛ имела особенности. В ряде случаев Лызлов использовал прямое цитирование, ограничиваясь лишь {421} расположением отрывков текста источника в более правильном хронологическом порядке. Уподобляясь летописцу, автор «Скиф­ской истории» в разделе о праздновании Казанского взятия, единственным источником которого стал КЛ (л. 110—118), не только приводит обширные цитаты источника, но и произвольно расширяет, перетолковывает текст, создавая как бы новую лето­писную повесть (ср. с. 461—478).

Помимо развернутых сцен с речами Ивана IV к воинству и сла­вословия от воинства государю, написанных «по мотивам» КЛ, Лызлов делает вставку о заслугах М. И. Воротынского, вытекав­шую, впрочем, из всего текста КЛ (л. 111), добавляет статью об отпуске из Казани русских пленных и лишний раз констатирует «благочинное» устроение Казани (л. 115—115об.).

Столь же логично было изменение именования Александра Борисовича Горбатого на А. Б. Шуйского (л. 115об., с. 271), «царе­вича Дмитрия» на «царевича и великого князя Дмитриа Иоанно­вича» (л. 116, с. 473), святой Анастасии, при имени которой было указано число памяти, на Анастасию Римлянину (л. 116об., с. 475); в сообщении о молитве царя у раки св. митрополита Петра естест­венно появилось добавление «и Ионы» (л. 117, с. 477), в сообще­нии о молебне во Владимире добавлено: «у гроба сродника своего великаго князя Александра Невскаго» (л. 116—116об., с. 473— 474).

Подобные «вольности» не допускались А. И. Лызловым относи­тельно другого важнейшего источника повествования о Казанском взятии — ИАК, однако между использованием КЛ и ИАК есть не­мало общего. Прежде всего, учитывая малодоступность памят­ника, автор «Скифской истории» часто предпочитал не извлекать из него отдельные сведения, а приводить довольно близкие к тек­сту источника выдержки, как правило отлично вписанные в кон­текст книги. А. И. Лызлов органично соединил тексты КЛ и ИАК в описании похода русских войск к Туле (л. 79—80об., ИАК с. 175—176) и к Казани: из сочинения Курбского он заимствовал отрывок о походе 13-тысячного полка от Мурома к Свияжску по диким полям (л. 80—82, с. 177—179), о изобилии в Свияжске (л. 83, с. 179), о затаившихся при подходе русской армии жите­лях Казани и о «крепости» города (л. 84—84об., с. 180—181).

В то же время работа автора не сводилась к компилированию. В заимствованном из ИАК описании боя Ертоула (т. е. авангард­ного полка) с вылазкой казанцев вместо слов: «княжа Пронский Юрей и княжа Феодор Львов, юноши зело храбрые» ⁵⁷ — справед­ливо исправлено: «князь Юрье Пронской и князь Федор Троеку­ров, юноши зело храбрые» (л. 85, с. 181). При описании располо­жения русских полков во время осады указание Курбского: «мне же тогда со другим моим товарищем» — столь же точно раскры-{422}то: «Правая рука, в нем же бяху воеводы: князь Петр Михайлович Щенятев, князь Андрей Михайлович Курбский» (л. 85об., с. 182) ⁵⁸. После слов ИАК «нашим прискоряшеся» Лызлов вста­вил типичное для литературы XVII в. украшение: «И Божиим посо­бием нечестивии побеждени быша, и плещи своя обратив, друг дру­га топчуще, во град бежаша» (л. 86об., с. 184).

Смена источников проводилась Лызловым часто весьма остро­умно. Так, вместо фразы ИАК об инженерных «хитростях» рус­ских: «сие оставляю, краткости ради истории, бо широце в летопис­ной руской книзе о том писано» (с. 193), в «Скифской истории» был помещен обширный и подробный текст, составленный из сведе­ний КЛ и самой ИАК (л. 94—95об.). Сделав отступление по неиз­вестному нам источнику о переговорах Ивана IV с казанцами, Лызлов продолжил повествование ИАК с того места, где остано­вился (л. 88об.— 89, с. 186: «при делех. ...А кто бы поведал...»). Другое добавление сделано было в рассказе ИАК о непрерывных набегах полевой рати казанцев на русские шанцы, после слов: «и из града исходили», «непрестанныя брани составляюще,— пи­шет Лызлов,— с Арскаго же поля и из прочих мест многое замеще­ние творяху, ни малаго покоя дающе христианскому воинству» (л. 90, ср. с. 187).

Характерной чертой работы Лызлова было уточнение сведений источника. Так, вместо «княжа суздальского Александра, наре­ченнаго Горбатаго» (с. 187, ср. КЛ, с. 417: «посла... князя Алек­сандра Борисовича Горбатого да князя Семена Ивановича Мику­линъского»), в «Скифской истории» точнее назван этот знамени­тый русский воевода: «князь Александр Борисович Шуйской-Гор­батой» (л. 90) ⁵⁹. Далее Лызлов счел нужным назвать воеводу из рода, занимавшего в его время царский престол: «...и Данило Романов, соплемянен сущи самому царю, муж многоразумный и богатырь свидетельствованный; и иные мнози воеводы, ведомыя всякого бусурманскаго коварства и ухищрения» (л. 90об.) ⁶⁰.

Уточнения не всегда основывались на дополнительном материа­ле. Представляя себе по приведенным в источниках описаниям русские укрепления под Казанью, Лызлов к сообщению ИАК «уступити до шанцев» прибавил: «иже под градом». Вместо «гет­ман» он написал: «оный князь Александр Борисович», вместо «Семена Микулинского» — «Семена Ивановича Микулинскаго» (л. 90об.—91об., с. 188—189). Добавления литературного харак­тера были сделаны в «Скифской истории» при описании штурма Казани, основанного на фактическом материале ИАК и КЛ {423} (л. 103—110; ИАК, с. 194—202; КЛ, с. 459—461), причем часть этих литературных реминисценций явно восходит к «Слову воин­ству» Игнатия Римского-Корсакова («бусурмане биются» и далее, л. 104—104об.).

Сравнительно широко используя в описании Казанского взя­тия исправленные и дополненные цитаты ИАК и КЛ, А. И. Лызлов нередко обращался и к своему основному приему работы с источ­никами, привлекая сведения ИАК и КЛ для создания целиком ори­гинального текста. Например, говоря о начале штурма Казани, автор описывает приготовления по КЛ, а время, прошедшее с нача­ла осады, указывает по ИАК; и наоборот: в рассказе о грабежах сведения ИАК расширяются по КЛ (л. 95об., 105об.; ИАК, с. 153; КЛ, с. 459—460); башня, на которую, согласно ИАК, казанцы вы­вели своего хана, названа, в соответствии с КЛ, «Збоиливые воро­та», а сдачу хана, вновь по КЛ, принимает полк князя Дмитрия Палецкого (л. 108—108об.; КЛ, с. 461). Наконец, как в цитатах из ИАК, так и в основанных на этом источнике оригинальных текстах «Скифской истории», Лызлов последовательно переводит на рус­ский счет меры расстояния (мили на версты) и денег (аспры на копейки).

Тщательность работы А. И. Лызлова с источниками в расска­зе о Казанском взятии ввела в заблуждение Э. Кинана (см. выше), решившего, что столь серьезный текст, как в «Скифской истории», не мог быть основан на ИАК, скорее уж ИАК нужно считать произ­водным от сочинения А. И. Лызлова или его неизвестного и особо богатого источника. У Кинана было тем больше оснований для это­го ошибочного заключения, что он сравнивал «Скифскую историю» с источниками только в рассказе о Казани и вместо КЛ привлек для сравнения менее информативный текст КИ. В результате к «источнику» ИАК пришлось отнести отсутствующие в КИ сведе­ния, например: о подготовке штурма (л. 95об.), об «ужасах» реши­тельной битвы (л. 104—104об.), о молитве Ивана IV (л. 105), неко­торые сведения о грабежах и т. п. (л. 105об., 108—108об.).

Американский профессор легко избежал бы этой ошибки, обра­тившись к исследованию Е. В. Чистяковой, ясно показавшей, что источником «Скифской истории» (в сочетании с ИАК) был именно КЛ, а не КИ ⁶¹. На фундаментальную работу Чистяковой не обра­тил внимания и полемизировавший с Э. Кинаном Р. Г. Скрынни­ков, отметивший, что «в книге Э. Кинана мы не найдем никаких по­пыток исследовать обстоятельства составления „Скифской исто­рии“, выявить источники этого произведения, авторские приемы Андрея Лызлова и т. д.» ⁶². Никаких подобных попыток мы не най­дем и в книге Р. Г. Скрынникова, как не найдем в ней упоминаний о существовании таких попыток в историографии. Лишь сравни-{424}тельно недавно А. И. Гладкий обратил внимание на то, что пред­ложенное Е. В. Чистяковой обращение к КЛ позволяет легко опро­вергнуть мнение Э. Кинана.

Впрочем, и А. И. Гладкий не обратил внимания на указание Е. В. Чистяковой, что ИАК использована Лызловым не только при описании Казанского взятия. На основании фактов, изложенных в ИАК и дополненных по СК, в «Скифской истории» был состав­лен обширный рассказ о походе русского войска на Крым и сече при Судьбищах (л. 151—153; ИАК, с. 220—225; СК, с. 654— 655) ⁶³. Из отличившихся воевод в ИАК назывался «гетман» «Иоанн Шереметев», в СК — Иван Шереметев, Лев Салтыков и Алексей Басманов. Уточнив их отчества, Лызлов описал подви­ги Ивана Васильевича Шереметева-Большого, Льва Андреевича Салтыкова и Алексея Даниловича Басманова. Далее, используя рассказ ИАК об эпидемии в Ногайской орде, автор дает прямую ссылку на источник: «Кур<бского> Историа».

Наконец, ИАК использована в «Скифской истории» не только в сочетании с КЛ и СК, но и с иностранными сочинениями. Ее све­дения, дополненные по СК (с. 663), трактатам А. Гваньини «О та­тарах» и «О Руси», легли в основу рассказа Лызлова о замыслах Ивана IV и действиях Дмитрия Вишневецкого с русскими войска­ми против Крыма (л. 153об.— 154об.; с. 238—240). В ИАК нашел автор и дополнительный материал к повествованию о Молодинской битве (л. 161 об., с. 286—287). В «Скифской истории» оно ведется по «Повести о бою московских воевод с неверным ханом» ⁶⁴, рас­ширенной и уточненной также по Хронике М. Стрыйковского. Этот факт был указан еще Н. М. Карамзиным: «Лызлов в своей Скифской истории подробно описывает нашествие хана, взяв иное из Курбского, иное из Стрийковского... а главные обстоятельства из Повести о бою воевод московских с неверным ханом, которую нашел я в Книге о древностях Российского государства в Сино­дальной библиотеке № 52, т. 1, л. 98» ⁶⁵. Свой рассказ (л. 158— 161 об.) Лызлов пояснил также вставкой об истории рынд у цар­ского трона (л. 158), сделанной на основе личного знакомства с придворным церемониалом.

Неизвестный в подлиннике Летописец Затопа Засекина, судя по авторским ссылкам и текстологическим сопоставлениям, ис­пользовался А. И. Лызловым главным образом как источник уни-{425} кальных сведений. Указанное автором «Скифской истории» проз­вище не упоминается в исследованных нами многочисленных доку­ментах XVI—XVII вв. о службах Засекиных. В то же время доку­менты свидетельствуют о том, что члены этого древнего княже­ского рода, ведущего начало через удельных князей ярославских от Рюрика ⁶⁶, часто получали прозвища самые «заковыристые»: «Бородатый дурак», «Солнце», «Жировой», «Черный Совка», «Со­сун», «Чулок», «Ногавица-Пестрый», «Зубок», «Селеха» и т. п., причем эти прозвища отражались далеко не во всех документах.

Уникальные сведения ЛЗЗ о войнах Московского государства с Казанью могли опираться на опыт казанских служб Засекиных. Согласно Разрядной книге, князь П. В. Ногавица-Пестрый За­секин еще в 1536 г. погиб в бою с казанцами. Многие Засекины участвовали в казанских походах Ивана IV, а А. И. Засекин-Сосун не только служил в 1564—1565 гг. казанским воеводой, но и полу­чил поместья под Казанью. Показательна также приближенность Засекиных ко двору Симеона Бекбулатовича в конце 1570-х гг.: в его свите мы видим сразу князей Г. О., Н. И. и С. И. Засекиных, В. Д. и В. В. Солнцевых-Засекиных и И. Ф. Засекина-Жирового ⁶⁷.

Составить представление о времени создания ЛЗЗ можно лишь на основе его содержания. Впервые Лызлов обратился к его тек­сту, когда, описывая на основе СК и ХР воцарение хана Булат-Сал­тана, нашел в ЛЗЗ упоминание, что тот был сыном хана Тохтамы­ша (л. 30об.). Из ХР автору был известен упомянутый под 6920 г. «царь Зелени-Салтан Тактамышевич» (с. 70), которого Стрыйков­ский отождествил с Булат-Салтаном; следовательно, первая про­верка уникального сообщения ЛЗЗ показала его достоверность. Поэтому вскоре, проверяя Стрыйковского «российскими летопис­цами», Лызлов приводит в первую очередь сообщение ЛЗЗ под 6929 г. о хане «Улумахмете, сыне Зелед-Салтанове», добавив, что «в Степенной имя ему Махмет» (л. 31 об.; СК, с. 460).

Со ссылкой на ЛЗЗ приведена в «Скифской истории» обшир­ная статья об убийстве хана Улу-Махмета и царевича Эгупа их сыном и братом Момотеком, выезде царевичей Касима «да друга­го Эгупа» на русскую службу и о завещании Едигея своим сыновьям (л. 33—34). Сообщение об убийстве Улу-Махмета и Эгупа имелось также в КЛ (с. 221—222), а сведения о выезде {426} к великому князю Василию II «Маахметевых детей Казима и Ягу­па» дважды подтверждала СК (с. 468), но Лызлов не счел необхо­димым ссылаться на этот дополнительный материал, признавая, по-видимому, высокую достоверность ЛЗЗ.

На ЛЗЗ основывает Лызлов интереснейший рассказ о борьбе Московского государства с ханом Ахматом, о стоянии на Угре (л. 36—37об.). Отдавая предпочтение ЛЗЗ, автор отказался от более обширного и менее ясного с военной точки зрения текста СК (с. 556—565). При этом в использовании ЛЗЗ можно предпо­лагать если не текстовую, то смысловую близость «Скифской исто­рии» к источнику: достаточно сравнить логичную, и вместе с тем эмоциональную, насыщенную прямой речью манеру изложения в основанных на нем отрывках со стилистически нивелированными рассказами Лызлова, ведущимися по иным источникам. Вероятно, манера изложения ЛЗЗ была близка и приятна автору «Скифской истории».

Близость фактической основы рассказов об Ахмате в «Скиф­ской истории» и КЛ наводит на мысль, что ЛЗЗ был списком или неизвестной нам редакцией КЛ ⁶⁸. Вместе с тем между рассказами есть немало различий. Так, по «Скифской истории» «согласником» хану был польский король; при известии о походе Ахмата великий князь послал воинство в города по Оке; стоя на Угре, хан ожидал прихода польского короля, о чем не сообщает КЛ. Далее, в отли­чие от КЛ, Лызлов мало пишет о кровопролитных сражениях на Угре, но указывает, что ордынцы не могли найти в ней бродов; вме­сто «Василия Ноздреватого Звенигорьского» (в КИ — «Василия Ноздреватаго Звенигороцкаго») называет воеводу «Гвоздева Зве­нигородского». Обляз назван Лызловым мурзой, а не уланом, как в КЛ, а Ямгурчей — мурзой Яртемиром. Далее в этом тексте, заимствованном, согласно ссылке, из ЛЗЗ, приводятся отсутствую­щие в КЛ сведения о возвращении русских войск в Москву и пле­нении ногайцами царских (т. е. ханских) жен (КЛ, с. 201—203; КИ, с. 56—57). Таким образом, правомочно говорить о связи тек­стов ЛЗЗ и КЛ (а также КИ), но отождествлять эти произведения нельзя.

Рассказ ЛЗЗ об убийстве Ахмата противоречил, по наблюде­нию А. И. Лызлова, указанию СК, что хан был сражен только че­рез два года «ногайским царем Иван имянем, иже... Ордою обла­да» (с. 564). Отметив это, автор заключил, что в конечном итоге это разногласие не вредит достоверности всего рассказа ЛЗЗ: «...или сице, или тако, обаче от сего времяни прииде Орда в конечное за­пустение».

Аналогию в КЛ (но не в КИ) имеют использованные в «Скиф­ской истории» со ссылками на ЛЗЗ сведения о приведении плен­ного великого князя Василия II Темного в Казань и его «искупле-{427}нии» оттуда, а также обличение «онаго змия» хана Момотека, од­нако в КЛ не сказано о набегах последнего на русские княжества (л. 55об.— 56, с. 222). Соответствует рассказу КЛ и обширное по­вествование о воцарении хана Ибраима и походах на него русских воевод в 6976, 6977 и 6978 гг. (л. 56—56об., с. 223—225). Этот текст также дополнен в конце сообщением СК (л. 56об., с. 529).

Вместе с СК сведения ЛЗЗ использованы для установления факта женитьбы беглого казанского царя Сафа-Гирея на дочери ногайского князя «Сеюнбук, или Сумвек» (л. 65об.). Эта вставка сделана в повествование, ведущееся по КЛ, где жены Сафа-Гирея упоминаются гораздо позже: сначала Нагаяныня (с. 294), а затем Сумвек с царевичем Мамшкиреем (с. 319—320, ср. КИ, с. 92). Таким образом, ссылка на ЛЗЗ может относиться к имени Сеюнбук (подтверждая текст СК) или к выявленному автором в последую­щем повествовании КЛ имени Сумвек, подтверждая последнее.

В случае совпадения ЛЗЗ и КЛ нам было бы трудно понять, зачем автор ссылается на ЛЗЗ. Однако далее (л. 67об.), рассказы­вая по КЛ о смерти хана, Лызлов без ссылки отмечает: «По нем же остася царица его имянем Сеюнбук, яже от нагай бяше, имущи у себя царевича имянем Утемиш-Гирей». Этот материал не мог быть заимствован ни из КЛ, ни из СК (ср. с. 640) и его логично отнести именно к ЛЗЗ. Упоминая позже царицу и царевича (уже без имен), Лызлов сослался на ЛЗЗ и специально отметил его от­личие от КЛ, добавив: «...ей же имя по иным летописцам Сумвек, царевичу же имя Маткирей» (л. 69). Поскольку повествование в этом разделе велось по КЛ, в случае сходства текстов ЛЗЗ и КЛ такое противопоставление было бы бессмысленным.

В «Скифской истории» не дано больше ссылок на ЛЗЗ, но при­водится целый ряд летописных сведений о борьбе Московского государства с татарами, не восходящих к известным нам источни­кам. Помимо мелких уточнений, автор приводит интересный рас­сказ о событиях, непосредственно предшествовавших решитель­ному походу Ивана IV на Казань (л. 75об.— 77об.). Он начинает­ся с сообщения о посольстве от казанского князя Чапкуна и других мурз к астраханскому хану Касим-Салтану и призвании на казан­ский престол его сына Эди-Гирея. Рассказ о борьбе казанцев и Эди-Гирея с русскими воеводами в Свияжске свидетельствовал о том, что в Казани верх взяла антимосковская группировка — и существовавшая еще недавно возможность мирного решения вопроса о взаимоотношениях между Казанью и Москвой отошла в прошлое.

Следствием этого, согласно тексту Лызлова, было расширен­ное совещание в Золотой палате Ивана IV и его «братии» (князей Юрия Васильевича и Владимира Андреевича) с Боярской думой, вельможами, митрополитом Макарием, всем освященным собором «со архиереи, прилучившимися тогда в царствующем граде». В описании Лызлова совещание сходно с земским собором. {428}

В Истории о Казанском царстве это событие было описано лишь как «совет з боляры своими царя и великого князя»; «братья» Ивана IV названы там без отчеств; участие в заседании митрополита Макария и других духовных особ не отмечено. Одна­ко и здесь говорилось о том, что на совещании присутствовали «вся князя местныя, и вся великия воеводы, и вся благородныя... велможи» (КЛ, с. 379—386; КИ, с. 113—116). Согласно КЛ и КИ, Иван IV сразу заявил собравшимся, что хочет во второй раз само­лично совершить поход на Казань, и произнес об этом длинную речь (переданную от первого лица), в завершение которой вопро­сил присутствующих: «...что ми о сем мыслите и речете?».

При такой постановке вопроса единственный ответ царю был: «Сердце царево в руце Божий, тако же и мы Божиею милостию в твоей царской воли, государя нашего, и твоя царская дума, и со­вет твой, иже к нам изрекл еси, благ и мудр; а ми раби твои готови» и т. п. (КЛ, с. 385; выделено мной.—