Geum.ru

Stephen King "The Shining"

Вид материалаДокументы

Содержание


39. На лестнице
40. В подвале
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   41

Холлоранн молча вынул водительские права, флоридскую регистрационную

карточку и отдал полицейскому из службы движения.

- Очень хорошо. Так хорошо, что вы заслужили подарок.

- Какой? - с надеждой спросил Холлоранн.

- Когда я кончу переписывать эти цифры, я дам вам подкачать мне

маленький баллон.

- О БОЖЕЕЕЕ... - простонал Холлоранн. - Начальник, у меня рейс...

- Шшшшш, - сказал полицейский. - Не капризничайте.

Холлоранн закрыл глаза.

Он добрался до стойки "Объединенных авиалиний" в 6:49, беспричинно

надеясь, что рейс задержали. Спрашивать даже не понадобилось. Табло

вылетов над стойкой, где регистрировались перед посадкой пассажиры, все

ему сказало. Рейс N_901 на Денвер, который должен был отправиться в 6:36,

вылетел в 6:40. Девять минут назад.

- Ах ты черт, - сказал Дик Холлоранн.

И вдруг запахло апельсинами. Тяжелый, насыщенный запах. Дик только

успел дойти до мужского туалета и тут, оглушая, прозвучало полное ужаса:

(!!ПРИЕЗЖАЙ ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ ДИК ПОЖАЛУЙСТА ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ!!)


39. НА ЛЕСТНИЦЕ


Среди того, что они продали перед переездом из Колорадо в Вермонт,

дабы увеличить текущие авуары, оказалась и коллекция Джека: две сотни

старых альбомов с рок-н-роллом и рокабилли. Они разошлись на толкучке по

доллару за штуку. Среди них - один, который особенно любил Дэнни, двойной

альбом Эдди Кокрена с подклеенной туда четырехстраничной вкладкой с

текстами Ленни Кая. Венди частенько поражалась, как очаровывает Дэнни

именно этот альбом, записанный мужчиной-мальчиком, который быстро прожил

жизнь и рано умер... умер, честно говоря, когда ей самой было всего

десять.

Сейчас, в четверть восьмого по горному времени (Дик Холлоранн как раз

рассказывал Куимсу про белого дружка своей бывшей жены) Венди наткнулась

на сына. Тот сидел на середине лестницы, ведущей из вестибюля на второй

этаж, перекидывал из руки в руку красный резиновый мячик и напевал одну из

песенок с той самой пластинки. Голос мальчика был тихим и монотонным.

- Вот лезу на первый-второй этаж, на третий и на четвертый, - пел

Дэнни, - на пятый, шестой, седьмой этаж - такой уж я парень упертый... и

вот я забрался наверх, ура! но нету сил плясать до утра...

Венди обошла его, присела на один из подъемов лестничных ступеней и

увидела, что нижняя губа мальчика распухла и стала в два раза больше, а на

подбородке засохла кровь. Сердце испуганно подпрыгнуло в груди, но ей

удалось заговорить ровным тоном.

- Что стряслось, док? - спросила она, хотя не сомневалась, что знает.

Его ударил Джек. Да, конечно. Этого следовало ожидать, правда? Колесо

прогресса; рано или поздно оно возвращает тебя к тому месту, откуда ты

отправлялась.

- Я позвал Тони, - ответил Дэнни. - В бальном зале. По-моему я упал

со стула. Теперь уже не болит. Просто кажется... что губа слишком большая.

- Все действительно так и было? - спросила Венди, встревоженно глядя

на сына.

- Это не папа, - ответил он. - Сегодня - нет.

Она изумленно посмотрела на него, охваченная дурным предчувствием.

Мячик путешествовал из руки в руку. Дэнни прочел ее мысли. Ее сын прочел,

что она думает.

- Что... что тебе сказал Тони, Дэнни?

- Неважно.

Лицо мальчика было спокойно, а голос невыразителен настолько, что

пробирала дрожь.

- ДЭННИ... - Венди схватила его за плечо - сильнее, чем хотела, но он

не поморщился и даже не попытался скинуть ее руку.

(Господи, мы губим мальчика. Не только Джек, я тоже. А может, не

только мы... Отец Джека, моя мать - нет ли здесь и их? Конечно, почему бы

нет? Все равно этот дом запоганен призраками... подумаешь, парочкой

больше. Отче небесный, мальчик - как один из тех чемоданов, что показывают

по телевизору, его переезжают, роняют с самолета, пропускают через

фабричные машины. Или как часы "Таймекс". Стукнешь, а они знай себе

тикают. Ох, Дэнни, мне так жаль)

- Неважно, - снова повторил Дэнни. Мячик очутился в другой руке. -

Тони больше не сможет приходить. Ему не дадут. Его победили.

- Кто?

- Люди из отеля, - ответил он. Тут мальчик взглянул на нее и глаза

оказались вовсе не равнодушными. Они были глубокими и испуганными. - И...

и _в_е_щ_и_. Тут есть разные-разные. Отель просто _н_а_б_и_т_ ими.

- Ты можешь видеть...

- Я не хочу видеть, - тихо произнес мальчик и снова стал смотреть на

резиновый мячик, который описывал полукружья, летая из руки в руку. - Но

иногда, поздно вечером, я их слышу. Они, как ветер - вздыхают все вместе.

На чердаке. В подвале. В номерах. Везде. Я думал, это я виноват, потому

что я такой. Ключик. Серебряный ключик.

- Дэнни, не надо... не надо из-за этого расстраиваться.

- Но _о_н_ тоже, - сказал Дэнни. - Папа. И ты. Ему нужны мы все. Он

обманывает папу, дурачит его, пытается заставить поверить, что больше всех

ему нужен именно он. Больше всех ему нужен я, но он заберет и тебя, и

папу.

- Если бы только этот снегоход...

- Ему не позволят, - все также тихо сообщил Дэнни. - Его заставили

закинуть в снег какую-то деталь от снегохода. Далеко. Мне приснилось.

Потом, он знает, что в 217-м действительно есть женщина. - Мальчик

взглянул на мать темными перепуганными глазами. - Неважно, веришь ты мне

или нет.

Венди обвила его рукой.

- Дэнни, я тебе верю. Скажи правду. Джек... он попробует нас обидеть?

- Его хотят заставить, - сказал Дэнни. - Я звал мистера Холлоранна,

он велел позвать его, если он будет мне нужен. Я и позвал. Но это ужасно

тяжело. Я устаю. А хуже всего, что неизвестно, слышит он меня или нет. Не

думаю, что он может отозваться, для него это слишком далеко. А я не знаю -

для меня тоже слишком далеко или нет. Завтра...

- Что завтра?

Он покачал головой.

- Ничего.

- Где он сейчас? - спросила Венди. - Папа?

- В подвале. Не думаю, что сегодня вечером он поднимется наверх.

Она вдруг встала.

- Жди меня здесь. Я вернусь через пять минут.


В свете флюоресцентных ламп под потолком кухня казалась холодной и

заброшенной. Венди подошла туда, где с магнитных планок свисали ножи для

резки мяса. Взяв самый длинный и острый, она завернула его в полотенце и

ушла из кухни, погасив за собой свет.


Дэнни сидел на лестнице, следя глазами за перелетающим из руки в руку

мячиком. Он пел: "Она на двадцатом живет этаже, а лифт, конечно, сломался

уже. И! Лезу на первый-второй этаж, на третий и на четвертый..."

(Лу, беги ко мне скорей...)

Пение прекратилось. Он прислушался.

(Буду ждать я у дверей)

Голос звучал у него в голове и был настолько частью Дэнни, таким

пугающе близким, что мог оказаться одной из его собственных мыслей. Тихий,

немного невнятный, он дразнил Дэнни, словно выговаривая:

(да, да, тебе тут понравится. Попробуй, тебе понравится. Попробуй,

тебе понраааааавится...)

Слух Дэнни неожиданно обострился, и мальчик вновь услышал - было ли

это сборищем призраков и духов, или же это был сам отель, страшная комната

смеха, где все нарисованные страшилы оказывались живыми, где каждый

аттракцион заканчивался смертью, где живые изгороди ходили, а серебряный

ключик мог запустить непристойное зрелище? Тихие вздохи и шелест,

напоминающий нескончаемую ночную игру зимнего ветра под карнизами, ветра,

убаюкивающего насмерть, которого ни разу не слышали приезжающие летом

туристы. Напоминающий гудение летних ос в земляном гнезде - сонных,

смертоносных; начинающихся пробуждаться. Торрансы находились на высоте

десяти тысяч футов.

(Чем ворон похож на конторку? Конечно, чем выше, тем реже! Выпей еще

чаю!)


Живой звук, создаваемый, однако, не голосами и не дыханием. Выросшая

на южных дорогах бабка Дика Холлоранна назвала бы его "морок".

Исследователь-психолог придумал бы длинное название - психическое эхо,

психокинез, телесмическое отклонение. Для Дэнни же это просто

безостановочно потрескивал отель, старое чудовище, навсегда запершее их в

себе: коридоры теперь простирались не только в пространстве, но и во

времени, голодные тени, беспокойные гости, которых нелегко угомонить.

В сумраке бального зала часы под стеклянным колпаком

одной-единственной музыкальной нотой пробили семь тридцать.

Хриплый, скотский от выпитого голос прокричал:

- СКИДЫВАЙТЕ МАСКИ И ДАВАЙТЕ ТРАХАТЬСЯ!

На полдороге к дальнему концу вестибюля Венди вздрогнула и замерла на

месте.

Она посмотрела на Дэнни, который все еще сидел на ступеньках,

перебрасывая мячик из руки в руку.

- Ты что-нибудь слышал?

Дэнни только взглянул на нее, продолжая играть мячиком.

И хотя спали они за запертой дверью, вдвоем, этой ночью сон к ним не

шел.

Дэнни, не закрывая глаз, думал в темноте:

(Он хочет стать одним из них и жить вечно. Вот чего он хочет.)

Венди думала:

(Если придется, я заберу его в горы. Раз уж умирать, я предпочту

смерть в горах.)

Мясницкий нож, по-прежнему завернутый в полотенце, она положила под

кровать, чтобы был под рукой; они с Дэнни то задремывали, то просыпались.

Вокруг потрескивал отель. Снаружи с небес свинцом посыпался снег.


40. В ПОДВАЛЕ


(!!!Котел, проклятый котел!!!)

Мысль расцвела в мозгу Джека Торранса пышным цветом, у нее была

яркая, предостерегающая красная кайма. Тут же раздался голос Уотсона:

(забудешь - а оно поползет, поползет и очень может быть, что

проснетесь вы всей семейкой на луне, мать ее так... делали его на двести

пятьдесят, но теперь-то котел рванет куда раньше... коли эта стрелка

доберется до ста восьмидесяти, меня ни какими коврижками не заманишь

спуститься и стать рядом...)

Здесь, внизу, Джек провел всю ночь, углубившись в коробки со старыми

записями, одержимый безумным чувством, что время иссякает и надо

торопиться. Самые важные отгадки, связи, которые бы все прояснили,

по-прежнему ускользали. Пальцы Джека от похрустывающих старых бумаг

пожелтели и испачкались. Он так увлекся, что один раз забыл проверить

котел. Давление он сбросил накануне вечером, около шести часов, сразу, как

спустился сюда. Сейчас было...

Он взглянул на часы и вскочил, зацепив ногой кипу старых накладных.

Та перевернулась.

Иисусе, четверть пятого утра.

Позади буянила топка. Котел ревел и свистел.

Джек подбежал к нему. Похудевшее за последний месяц лицо сейчас густо

покрывала щетина, придавая ему изможденный вид узника концлагеря. Манометр

показывал двести десять фунтов на квадратный дюйм. Джек вообразил, что

видит, как бока старого, заплатанного и заваренного котла вспучиваются от

смертельного напряжения.

(оно ползет... коли эта стрелка доберется до ста восьмидесяти, меня

ни какими коврижками не заманишь спуститься и стать рядом с ним...)

Вдруг заговорил холодный, искушающий внутренний голос.

(Пусть его. Иди, забери Венди и Дэнни и уматывай отсюда на хрен.

Пусть шарахнет!)

Джек буквально видел этот взрыв. Двойной раскат грома, который вырвет

у этого места сперва сердце, а потом душу. Котел разлетится с

оранжево-лиловой вспышкой, от которой весь подвал зальет дождь горящей

раскаленной шрапнели. Мысленно Джек видел, как, подобно страшным

бильярдным шарам, от стен к потолку отскакивают раскаленные до красна

ошметки металла - свистящая в воздухе зубчатая смерть. Часть их, конечно,

пронесется прямо под этой каменной аркой, подожжет старые бумаги по другую

ее сторону и, черт побери, до чего же весело те запылают! Уничтожь

секреты, сожги разгадки, эту тайну никогда не решить ни одной живой душе!

Потом взорвется газ, оглушительно заревет и затрещит пламя, и эта огромная

горелка превратит всю середку отеля в настоящее пекло. Лестницы и

коридоры, потолки и комнаты - все утонет в пламени, как замок из последней

серии "Франкенштейна". Пламя перекинется в крылья дома, заспешит по

сине-черному плетению ковров подобно нетерпеливому гостю. Шелковистые обои

обуглятся и свернутся. Тут нет ни одного разбрызгивателя, только

устаревшие шланги, воспользоваться которыми некому - ни одна пожарная

команда на свете не доберется сюда раньше будущего марта. Гори, детка,

гори. Через двенадцать часов останутся лишь голые кости, и все.

Стрелка манометра поднялась до двухсот двенадцати. Котел кряхтел и

стонал, как старуха, пытающаяся встать с кровати. По краям старых заплат

заиграли свистящие струйки пара. Шипели крохотные шарики припоя.

(это мой последний шанс.)

Единственным, что еще не принесло им дохода, был их с Венди

совместный страховой полис. Прожив в Стовингтоне год, они застраховали

свои жизни. Смерть приносила сорок тысяч долларов и сумма удваивалась,

если один из них погибал в железнодорожной или авиакатастрофе... или во

время пожара. Умри тайком - выиграешь сто долларов.

(пожар... восемьдесят тысяч...)

У них будет время, чтобы выбраться отсюда. Даже если Венди с Дэнни

спят, время выбраться у них будет. Джек не сомневался. К тому же он

считал, что вряд ли кусты живой изгороди или что-нибудь еще попытаются их

задержать, когда "Оверлук" будет пылать в полнеба.

(пылать)

Стрелка протанцевала по грязной, почти неразличимой шкале к двумстам

пятнадцати фунтам на квадратный дюйм.

Джек вспомнил еще одну вещь из времен своего детства.

У них за домом росла яблоня, на нижних ветках которой осы устроили

гнездо. И укусили одного из старших братьев Джека (сейчас он не мог

вспомнить, которого), когда тот раскачивал старую шину, подвешенную папой

к одной из нижних ветвей. Стояло позднее лето, когда осы злее всего.

Отец только что вернулся с работы и, еще одетый в белое, с лицом,

окутанным тонким туманом пивного духа, собрал всех троих мальчиков -

Бретта, Майка и малыша Джекки - и сообщил им, что собирается избавиться от

ос.

- Теперь смотрите, - сказал он, улыбаясь и чуть пошатываясь (тогда он

еще не пользовался тростью, столкновение с молочным фургоном было тогда

делом далекого будущего). - Может, чему-нибудь научитесь. Это мне показал

мой отец.

Под ветку, на которой покоилось осиное гнездо (плод куда более

смертоносный, чем сморщенные, но вкусные яблоки, которые их яблоня обычно

давала в конце сентября, а тогда была еще середина месяца) отец подгреб

большую кучу промокших под дождем листьев. День был ясным и безветренным.

Листья дымили, но по-настоящему не горели, и от них шел запах - аромат -

эхом возвращающийся к Джеку каждый листопад, когда мужчины в субботних

штанах и легких "виндбрейкерах" сгребали листья в кучу и жгли. Сладкий

запах, таящий в себе горечь, пряный, пробуждающий воспоминания. От тлеющих

листьев поднимались большие пласты дыма, они плыли кверху, загораживая

гнездо от глаз.

Оставив листья тлеть до вечера, отец пил на крыльце пиво и кидал

пустые банки из-под "черной этикетки" в женино пластиковое ведро для мытья

полов; по бокам сидели старшие сыновья, а в ногах играл с попрыгунчиком

малыш Джекки, который монотонно распевал: "ты еще поплачешь... у тебя

сердце обманщицы... сердце обманщицы... но тебе это так не сойдет".

В четверть шестого, перед самым ужином, папа подошел к яблоне.

Сыновья опасливо столпились у него за спиной. В руке папа держал мотыгу.

Он раскидал листья в стороны, оставив дотлевать небольшие кучки, потом,

покачиваясь и моргая, потянулся вверх ручкой мотыги и со второй или

третьей попытки сбил гнездо на землю.

Ребята помчались спасаться на крыльцо, но папа просто стоял над

гнездом, покачиваясь и помаргивая. Джекки подкрался обратно, чтобы

посмотреть. Несколько ос медленно ползали по своим бумажным владениям, но

взлететь не пытались. Из черного, враждебного нутра гнезда донесся

незабываемый звук, низкое, усыпляющее жужжание - так гудят провода под

высоким напряжением.

- Почему они не пытались ужалить тебя, папа? - спросил он тогда.

- Они опьянели от дыма, Джекки. Сгоняй-ка за канистрой.

Он сбегал. Папа сунул гнездо в янтарный бензин.

- Теперь отойди-ка, Джекки, ежели не хочешь, конечно, лишиться

бровей.

Он отступил в сторону. Откуда-то из обширных складок своего белого

халата папа вытащил спички. Чиркнув одной, он кинул ее в гнездо. Произошел

оранжево-белый взрыв, почти беззвучный в своей ярости. Папа попятился,

хохоча как сумасшедший. Осиное гнездо мгновенно сгорело дотла.

- Огонь, - сказал папа, с улыбкой поворачиваясь к Джекки. - Огонь

убьет что угодно.

После ужина мальчики вышли на убывающий дневной свет и угрюмо

постояли возле обугленного, почерневшего гнезда. Из горячего нутра

доносились звуки лопающихся как кукурузные зерна осиных тел.

Манометр показывал двести двадцать. В середине котла рождался низкий

металлический вой. В сотне мест торчком поднялись струйки пара, они

торчали, как иглы дикобраза.

(огонь убьет что угодно)

Джек внезапно вздрогнул. Он задремал... и чуть не отправился на тот

свет. О чем, скажите на милость, он думал? Его дело - защищать отель. Он -

смотритель.

Ладони Джека так быстро взмокли от ужаса, что в первый момент большой

вентиль выскользнул у него из рук. Тогда Джек уцепился пальцами за спицы.

Он крутанул один раз, два, три. Пар громко зашипел, как будто вздохнул

дракон. Из-под котла поднялся теплый тропический туман, окутав его тонкой

пеленой. На миг шкала скрылась от глаз Джека, но он подумал, что прождал,

должно быть, слишком долго: лязгающий стон в котле усилился, потом что-то

несколько раз тяжело громыхнуло и раздался скрежет гибнущего металла.

Когда пар частично развеялся, Джек увидел, что стрелка манометра

упала до двухсот и продолжает идти вниз. Струйки пара, выбивавшиеся по

краям приваренных заплат, стали ослабевать. Щемящий скрежет пошел на

убыль.

Сто девяносто... сто восемьдесят... сто семьдесят пять...

(в мерном стуке колес

испустил паровоз

вместо свиста пронзительный

вой)

Но Джек полагал, что теперь котел не взорвется. Давление упало до ста

шестидесяти.

(...разнесло все к чертям,

так и сгинул он там,

рукоятку сжимая рукой)

Тяжело дыша, дрожа Джек отступил от котла. Он взглянул на руки и

увидел, что на ладонях уже вздуваются волдыри. Черт с ними волдырями,

подумал он и неуверенно рассмеялся. Чуть не сгинул, рукоятку сжимая рукой,

как машинист Кейси из "Крушения старины девяносто седьмого". Что еще хуже,

он погубил бы "Оверлук". Он провалился на учительском поприще, провалился

как писатель, муж и отец. Даже пьяница из него не вышел. Но образцом

провала, таким, что лучше не придумаешь, было бы взорвать здание, которое

должен обихаживать. А здание это было вовсе не рядовым.

Никоим образом.

Иисусе, как ему хотелось выпить.

Давление упало до восьмидесяти пси. Осторожно, чуть морщась от боли в

руках, Джек снова закрыл спусковой клапан. Но с этого момента за котлом

придется следить внимательней, чем всегда. Остаток зимы Джек не доверит

ему больше сотни пси. А если и будет немножко зябко, придется просто

усмехнуться и стерпеть.

Он сорвал два волдыря. Руку дергало, как гнилой зуб.

Выпить. Выпивка подкрепила бы его. Но в проклятом доме нет ничего,

кроме шерри для готовки. С этой точки зрения выпивка была лекарством. Долг

выплачен и теперь можно сделать легкую анестезию - чем-нибудь посильнее

экседрина. Но тут хоть шаром покати.

Он припомнил поблескивавшие в полумраке бутылки.

Он спас отель. Отель захочет вознаградить его. Джек не сомневался.