Александр Покровский. 72 метра

Вид материала

Документы

Содержание Лысина, борода и струя

Подобный материал:

• Во исполнение Федеральных законов от 12. 02. 1998 №28-фз о гражданской обороне\, 203.53kb.
• Тигр 2011 10-11 класс, 209.45kb.
• Александр Юльевич Чепуренко декан факультета социологии ниу вшэ оргкомитет: И. Ф. Девятко,, 361.29kb.
• Согласовано комитет дрэг-рейсинга раф, 335.61kb.
• Покровский Александр Александрович, 35.1kb.
• Решение по жалобе "динамо" объявят позднее, Александр Бобров 6 Экспертно-судейская, 155.59kb.
• Беркон Наталья Александровна референт комитета, Игнатцева Юлия Викторовна советник, 38.02kb.
• Покровский Геннадий Евгеньевич Долгосрочная финансовая политика: Учеб методический, 1034.89kb.
• Айсанов Заурбек Рамазанович, Чучалин Александр Григорьевич, 11. 30-13. 30, Корпус, 22.66kb.
• Матрешки На стуле лежат два сарафана и две косынки. Кто быстрее наденет сарафан и повяжет, 365.49kb.

^

ЛЫСИНА, БОРОДА И СТРУЯ

Если б вы знали, что за лысина у Сергея Петровича! Чудо! И она совсем

не то, что у некоторых, ну хотя бы не то, что у нашего старпома, которая

вся в щербинах, болячках, родинках, кавернах, струпьях и каких-то

невыразительных прыщиках.

Нет! Лысина Сергея Петровича - это нечто розовое, гладчайшее,

напоминающее этим своим качеством, проще говоря, свойством,

никелированную елду со спинки старинной железной кровати с ноющими

пружинами, и по этой причине ее легко можно было бы отнести к

инструменту, может быть даже духовому, кабы не ее теплота

Да! Вот уж теплее места на всем его теле не нашлось бы - хоть всего

его общупай, - и поэтому возможно было бы, примерившись, хорошо ли все

это выглядит со стороны, поместить на нее для последующего отогревания

сразу две онемевшие от непогоды девичьи ступни, находись такие в

интимнейшей близости, или четыре ладони.

Но полно об этом! И другие части Сергея Петровича нетерпеливо

дожидаются неторопливого нашего описания Вот хоть его борода - то не

клочья какие-то, нет! - то борода царя Давида, Соломона или, может быть,

Дария (а может, и Клария), но только вся непременно в колечках и

завитушках до середины грудей. И если на голове у Сергея Петровича ни

одной волосины, то борода поражает густотой и плотностью рисунка.

А уши! Видели бы вы его уши! Это даже и не уши вовсе, а я даже не

знаю что. Ужас как хороши! Они у него такие нежные - просто хочется

взять и оттянуть. Они немного напоминают крылья новорожденного мотылька

- оттого-то их и хочется сцапать.

А нос? Это даже несколько неприлично было бы сравнить его с чем-то,

кроме как с клювом казанского сокола, который тем и отличается от клювов

всех остальных своих собратьев, что уж слишком колюч и продолжителен. И

если Сергей Петрович попробует языком достигнуть его самого кончика, то

заодно он легко выскоблит и каждую из имеемых в наличии ноздрей.

А в глазах Сергея Петровича - голубых, из которых один вдруг, фу ты

пропасть, раз - и поехал куда-то в сторону, - никак не учуять души.

Разве что иногда мелькнет в них нечто вечернее, вазаристое, то, что

легко можно принять за ее проявление, - не то интерес, не то жажда

наживы.

Не зря мы заговорили здесь о наживе и об интересе, и вообще обо всем,

надо вам заметить, здесь сказано было не зря. Конечно. Сейчас-то все и

развернется. Я имею в виду событие.

Правда, чтоб осветить его, нам понадобится еще описание глаз молодого

королевского дога - белого в яблоках, принадлежащего вот уже восемь

месяцев Сергей Петровичу. Глаза его несут неизмеримо больше чувств,

нежели глаза хозяина. Вот уж где порода! Тут вам и волнение, и

нетерпение, и вместе с тем смущение, доброта и любовь, где искорками

добавлены любопытство, бесстрашие и глубокая собачья порядочность.

Все это можно прочитать в тех собачьих глазах всякий раз, как он

мочится на ковер. Он мочится, а Сергей Петрович терпеливо ждет, когда он

вырастет, чтоб начать его случать с королевскими самками.

А все ради нее - благородной наживы. Потому что за каждого щенка дают

деньги. А ему хочется денег. Много. И самок тоже много, и все они в

воображении Сергей Петровича уже выстроились до горизонта, И все они

жаждут королевских кровей. И Сергей Петрович тоже жаждет и начиная с

месячного возраста пристает к своему догу - все ему кажется, что тот уже

готов. И мы ему сочувствуем, потому что, дожив до восьми месяцев, можно

и вообще потерять терпение.

И Сергей Петрович его потерял - он отправился в Мурманск, в собачье

управление, где ему тут же заметили, что напрасно он упорхнул так

далеко: в их поселке, в соседнем даже подъезде, у того самого старпома с

непривлекательной лысиной есть догиня и все прочее-прочее.

И Сергей Петрович помчался туда и немедленно вытащил старпома на

случку.

И вот они уже сидят на кухне у Сергей Петровича. Жен нет, и они вволю

выпивают и рассуждают о том, как надо держать суку на колене, и с какой

стороны должен подходить кобель, и куда чего необходимо вставлять, чтоб

получилось "в замок", и как потом нужно полчаса держать суку за задние

ноги, поднимая их под потолок, а то она - от потрясения после

изнасилования - может обмочиться, а это губительно для королевских

кровей. Они раскраснелись, они рассуждают, говорят и не могут

наговориться: оказывается, там, на службе, они почти разучились о

чем-нибудь говорить по-человечески, а по-человечески - это когда не надо

оглядываться на звания, должности, родственников, ордена и сколько кто

где прослужил, то есть можно говорить о чем попало, пусть даже о том,

как вставлять "в замок", и тебя слушают, слушают, потому что ты,

оказывается, человек, и всем это интересно, и все, оказывается,

нормальные люди, когда они не на службе. Вот здорово, а!

А собаки в это время заперты в комнате - пусть поворкуют, авось у них

и само получится, - и вот уже один другого называет "тестем", "сватом",

"свояком".

- Дай я тебя поцелую! - и вот уже обе распаренные лысины, одна

гладкая, другая - с изъянами, сошлись в томительном поцелуе.

Но не отправиться ли нам к собачкам? Конечно, отправиться!

- Цыпа, цыпа! - зовет догиню старпом, и они входят в комнату.

Входят и видят возмутительное спокойствие: собаки сидят каждая в

своем углу и проявляют друг к другу гораздо больше равнодушия, чем их

хозяева, - есть от чего осатанеть.

И, осатанев, обе наши лысины немедленно накинулись на собак.

Та, что более ущербна, схватила догиню за тощие ляжки. Другая,

неизмеримо более совершенная, принялась подтаскивать к ней дога, по

дороге дроча его непрестанно.

И сейчас же у всех сделались раскрасневшиеся лица! И руки - толстые,

волосатые, потные! И глаза растаращенные! И крики:

- Давай! Вставляй! Давай! Вставляй!

И вот уже ляжки догини елозят на колене старпома, и зад ее

интеллигентно вырывается, а взгляд - светится человеческим укором.

И тут наш восьмимесячный дог, которого Сергей Петрович так долго

подтягивал, настраивая, как инструмент, кончил, не дотянув до ляжек.

Видели бы вы при этом его глаза - в них было все, что мы описывали

ранее.

Королевская струя ударила вверх и в первую очередь досталась

великолепной бороде, запутавшись в колечках, потом - носу, по которому

так славно стекать, ушам-глазам и, наконец, лысине, теплота которой

давно ждала своего применения, а во вторую очередь она досталась люстре

и потолку и оттуда же, оттянувшись, капнула на другую, куда более

ущербную лысину.