Александр Покровский. 72 метра
Вид материала | Документы |
СодержаниеМоре, лето прохлада и каркающие чайки Лодка, боцман и гальюн |
- Во исполнение Федеральных законов от 12. 02. 1998 №28-фз о гражданской обороне\, 203.53kb.
- Тигр 2011 10-11 класс, 209.45kb.
- Александр Юльевич Чепуренко декан факультета социологии ниу вшэ оргкомитет: И. Ф. Девятко,, 361.29kb.
- Согласовано комитет дрэг-рейсинга раф, 335.61kb.
- Покровский Александр Александрович, 35.1kb.
- Решение по жалобе "динамо" объявят позднее, Александр Бобров 6 Экспертно-судейская, 155.59kb.
- Беркон Наталья Александровна референт комитета, Игнатцева Юлия Викторовна советник, 38.02kb.
- Покровский Геннадий Евгеньевич Долгосрочная финансовая политика: Учеб методический, 1034.89kb.
- Айсанов Заурбек Рамазанович, Чучалин Александр Григорьевич, 11. 30-13. 30, Корпус, 22.66kb.
- Матрешки На стуле лежат два сарафана и две косынки. Кто быстрее наденет сарафан и повяжет, 365.49kb.
МОРЕ, ЛЕТО ПРОХЛАДА И КАРКАЮЩИЕ ЧАЙКИ
Лодка встала в док. Конечно же, под субботу и воскресенье. Мы
становимся в док не иначе как под субботу и воскресенье и не иначе как с
той целью, чтоб не дать людям выходной. И списки на выход с завода не
подготовили. В общем, сиди и пей. Можешь еще с перехода морем начать.
Начать-то можно, только пить нечего: специально не получили на корабль
спирт, чтоб его в доке весь не выпили.
Мда-а... ну, если нет спирта, тогда мы пьем чай, причем до одури. А
гальюн закрыт. Только лодка встала в док (и даже не в док, а когда она
еще в створе - на пути туда то есть), как на ней закрывается гальюн,
чтоб на стапель-палубу не нагадили. На замок закрывается. Конечно, как
говорят братья надводники, "Только покойник не ссыт в рукомойник", - но
ведь все об этих наших способностях знают, и потому воды в кране нет,
чтоб потом залить это дело: снята с расхода.
Мда-а.. тогда приходится затерпеть, зажаться часов на восемь, пока
лодка не встала на кильблоки, пока воду не спустили, пока леса на
корпусе не возвели и пока лестницы не подкатили. Терпишь, терпишь - и
вот... "Разрешен выход наверх!" - пулей туда по трапу, колобком до
стапеля а там уже начинается "барьерный бег": надо перелезать через
ребра жестокости, и бежишь, торопишься, задирая ножку, и перелезаешь
через ребра жестокости, которые в высоту доходят до одного метра,
добираешься до конца, где имеется тот самый, погружаемый вместе с доком
гальюн, в котором приборку делает во время погружения великое море, но
ты в него не бежишь - исстрадался; от нетерпенья ты становишься на самый
краешек дока, открытый всем ветрам, а море - вот оно, у ног, и ты -
роешься, роешься, роешься у себя внутри в штанах, роешься,
перетаптываясь, и находишь наконец там все, что и требовалось, и
вытягиваешь (его и... - о Господи! - воешь от восторга и от ощущения
жизненной теплоты).
Ночью хуже. Ночью проснулся, сгруппировался, сполз с коечки, оделся,
выполз из каюты, потом через переборку нырнул, задел ее обязательно
башкой, потом по трапу вверх, потом долго до стапеля и только потом уже
- "барьерный бег". (Секундочку! Минуточку! Не бросайте чтение. Сейчас
пойдет основная часть!)
Так вот: Юрий Полкин, командир группы дистанционного управления, стоя
вместе с лодкой в доке, в четыре утра, после того как он с вечера
накачался чаем, проделал все эти акробатические номера только для того,
чтоб, сами понимаете, добраться до моря. Юрик добрался до моря и встал
там на торце. Лето, тишь, каркающие чайки, прохлада, море и Юрик,
стоящий на самом краешке. А море - вот оно, между ног, чуть не сказал. И
Юрик, вот он, в общем-то там же. Стоит и спит. Он уже нашел у себя там
внутри все что надо, вытянул все это на поверхность и теперь, убаюканный
падением капельноструя, спит, паразит. И тут всплывает нерпа. Она
всплыла так бесшумно, как может всплыть только нерпа. У ног спящего
паразита Юрика. И капельноструй юриковский запросто попадает нерпе в
лоб. Нерпа удивляется, увидев над собой нашего Юрика, да еще в таком
неожиданно хоботном варианте, и, удивившись, делает так: "Уф!" - и Юрик
открывает глаза.
Надо вам сказать, что нерпа была похожа на лодочного боцмана.
Поразительно была похожа: такая же коричневая, лысая, круглая и усатая,
и это "уф!" - точно как у боцмана. Юрик как только увидел нерпу,
похожую, как две капли, на боцмана, перед собой, да еще когда попадаешь
этому боцману прямо в лоб, - так, знаете ли, чуть не выронил себя, чуть
не посерел, не поседел и не потерял сознание от ужаса, ножки у него сами
собой отломились, и он трахнулся задом о палубу и от слабости остался на
ней сидеть, не поднимаясь.
Нерпа давно исчезла, а Юрик все сидел и сидел, а из него все лилось и
лилось, и откуда бралось то, что лилось, я не знаю, но долго лилось,
черт!.. А вокруг - это, как его, море, лето, прохлада и каркающие чайки.
^
ЛОДКА, БОЦМАН И ГАЛЬЮН
В нашем рассказе будет три действующих лица: боцман, гальюн и лодка.
Сейчас два из них дремлют в третьем, но вы увидите, как ловко мы
выудим их на свет Божий.
Средиземное море; солнце в полуденной дреме; вода тиха, и прозрачна,
и голуба, как в ванне с медным купоросом; водная гладь нестерпимо
сверкает, штиль и воздух.
"По местам стоять к всплытию!" - и огромная лодка всплывает в сонме
солнечных зайчиков.
Палуба еще улыбалась лужами, когда на ней появился боцман. Он наладил
беседку, опустил ее за борт, оделся в оранжевый жилет и, зацепившись
карабином, полез к своему любимому забортному заведованию.
Вода где-то рядом ласкалась, и какие-то рыбки резвились. Боцман
засмотрелся на рыбок. Мысли его повисли. Солнце залезло на спину и
разлеглось на лопатках. В одно мгновение оно сделало свое дело: боцману
стало тепло и расхотелось работать. В голове его вихрем пронеслась дикая
смесь из золотого пляжа, бронзовых женских тел и холодного пива.
Слюна загустела и скисла. Боцман очнулся и с досады размашисто плюнул
в Средиземное море. Рыбки бросились в стороны, и обрывки боцманской
слюны зависли в волнах.
Боцман взглянул на волны, подумал и... высморкался.
Всего два тысячелетия назад такое неуважение дорого бы стоило
мореходам: в те времена из моря с грохотом появлялось чудище в
бородавках и с хрустом поедало обидчиков, и как только все бывали
съедены, пучина поглощала корабль.
Боцман собирался еще раз плюнуть насчет разного рода обросших
суеверий, и тут море под ним заворчало: в глубине произошло движение;
мелькнуло что-то длинное, толстое - шея чудовища!
- Мама моя, - поперхнулся присевший внутри себя боцман, вылезая
глазами.
Первобытный холод облил спину, кольнул поясницу, забрался между ног -
да там и остался!
Заворочалась, зашевелилась кудлатая бездна: ударил гул; глаза у
боцмана вылезли вовсе. И тут уже бездна взорвалась, встала стеной,
протянув свои щупальца к небу.
Разбежалась зеленая пена, и в пене, напополам с дерьмом, родился
вцепившийся боцман.
"Что это было?" - спросите вы, незнакомые с флотской спецификой.
Отвечаем. Было вот что: очень сильно продули гальюн.