Александр Покровский. 72 метра

Вид материалаДокументы

Содержание


"Маршал чойбалсан"
Подобный материал:
1   ...   37   38   39   40   41   42   43   44   ...   67

ГЕНА-ЯНЫЧАР



Гена - янычар...

Он был командиром атомной лодки - атомохода. Небольшого роста,

толстенький, он все время прихрамывал. До конца жизни его мучил

тромбофлебит. И еще у него была ишемическая болезнь сердца. Он задыхался

при недостатке кислорода.

- Химик, - говорил он мне, - у тебя не двадцать процентов во втором,

а девятнадцать, врет твой газоанализатор.

Я проверял, и - точно: газоанализатор врал.

Это был артист своего дела. Маг и волшебник.

Сейчас все еще существует категория командиров, которые только в

автономках видят смысл своей жизни.

Когда он заступал на вахту, дежурным по дивизии, на разводе начинался

цирк. Он инструктировал развод ровно столько, чтоб успеть изречь:

- Я прошел сложный путь от сперматозоида до капитана первого ранга и

посему буду краток. Помните: чуть чего - за пицунду и на кукан!

Замов он терпеть не мог. И делал он это в лоб, открыто.

Как-то наш зам вошел в центральный и сказал:

- Вы знаете, товарищ командир, сейчас самый большой конкурс в

политическое училище, по семнадцать человек на одно место.

- Конечно! - заерзал в кресле Янычар. - Каждый хочет иметь свой кусок

хлеба с маслом и ни хрена не делать.

После этого в центральном наступила вакуумная пауза, когда каждый

молча и тихо занимался своим делом.

Гена - янычар...

Он чувствовал корабль каждой своей клеткой. Он даже угадывал начало

аварийной тревоги - перед каждым возгоранием в электросети являлся в

центральный пост. Это была мистика какая-то.

А плавал он лихо. Он менял по своему капризу проливы, глубины и

скорости перехода, и мы - то крались вдоль береговой черты, то - неслись

напролом, на всех парах, в полосе шторма и под водой нас мотало так, как

мотает только морской тральщик.

Он мог форсировать противолодочный рубеж на полном ходу, ночью, чуть

ли не в надводном положении, и ему все сходило.

Он рисковал, плавал на глазок, по наитию, на ощупь, в нарушение

всего. В его решениях порой не было ни логики, ни смысла. Но он всегда

выигрывал, и мы всегда приходили из автономки необнаруженными, а для

лодки это даже важней, чем удачная стрельба.

После похода, на разборе, за такие тактические фокусы ему тут же

ставили два шара - и он обижался.

- Да идите вы... - говорил он своим однокашникам, которые давно стали

орденоносными адмиралами.

После такого "разбора полетов" он всегда приходил на корабль, устало

спускался вниз, предупреждал дежурного:

- Меня ни для кого нет, будить только в случае ядерного нападения, -

запирался в каюте и в одиночку напивался.

Его извлекали из недр каюты, привлекали к какой-то ответственности,

наказывали или только журили, прощали в конце концов и отправляли в

море.

И море все списывало..

Он здорово ходил в море, Гена - янычар...

^

"МАРШАЛ ЧОЙБАЛСАН"



Крейсер лежал на рейде, как большое серое привязанное животное. День

догорал. На крейсере сдавалась вахта. Старый лейтенант сдавал молодому

лейтенанту. Впереди было воскресенье, и капитан улыбался. Его ждали

любовь и жаркое.

- Ну, салага, - сказал он лейтенанту, направляясь к поспеднему на

сегодня катеру, - смотри, не позорь меня, служи, как пудель. Тебе

служить еще, как медному котелку. Ох, - капитан закатил глаза и

вздохнул, - если бы все сначала и я опять лейтенант, повесился бы.

- Да, совсем забыл, - вспомнил он уже на трапе, - завтра не забудь

организовать встречу "маршала Чойбалсана".

"Маршалом Чойбалсаном" на Тихоокеанском флоте называли баранину из

Монголии. Ее подвозила портовая шаланда. Молодой лейтенант о таком

названии баранины не знал

- Не беспокойтесь, - кричал он капитану на отходящий катер, - все

будет нормально.

После того как катер отошел, лейтенант прозрел.

- Чего ж я стою? Скоро ж драть начнут. Надо начальство завязать на

это дело, маршал прибывает.

К счастью, лейтенант был начисто лишен изнеженности и

впечатлительности. Это был крепкий троечник, только что из училища и

сразу же сдавший на самостоятельное управление. Его не жрал с хвоста

комплекс неполноценности. Наоборот, в компенсацию за такие условные

потери, как изнеженность и впечатлительность, он был с избытком

награжден решительностью. Такие нужны на флоте: суровые и решительные,

творцы нового тактического опыта, влюбленные в железо и море.

Именно решительность избавила лейтенанта от разбрасывания фекалий

пропеллерными движениями копчика в первый же момент поступления такой

лихой вводной о маршале Чойбалсане. Вводную нужно было отдать, и

лейтенант отправился к старпому.

- Разрешите? - втиснулся он в дверь.

- Да, - старпом был, как ни странно, трезв. - Ну? - воззрился он на

мнущегося лейтенанта.

Услышав о завтрашнем посещении корабля маршалом Чойбапсаном, старпом

на мгновение почувствовал во рту залах горького миндаля

- Лейтенант, - скривился он, - ты когда говоришь что-нибудь, ты

думай, о чем ты только что сказал. У меня такое чувство... что ты

когда-нибудь укараулишь меня со спущенными штанами в районе унитаза и

объявишь, вот с такой же счастливой рожей, войну Японии. Я укакаюсь

когда-нибудь от ваших вводных, товарищ лейтенант.

- Товарищ капитан второго ранга, - заспешил лейтенант, - я здесь ни

при чем, по вахте передали, с берега передали, - присочинил он.

- Кто передал?

- По вахте...

- Кто с берега передал?

Притертый к стенке лейтенант мечтал уйти невредимым.

- Командир... видимо... - выдавил он.

- Хе, - видимо, - хмыкнул старпом.

"Вот командир, - подумал он, - салага, сынок с мохнатой лапой, вот

так всегда: исподтишка позвонит, и на крыло. Все я, все везде я. А

награды? Одних выговоров семь штук. Так, ладно".

Старпом сидел в старпомах уже семь лет и был по крайней мере на пять

лет старше командира.

"Чойбалсан же умер", - подумал старпом.

"Черт их знает в этой Монголии, - подумал он еще, - сколько у них там

этих Чойбалсанов".

- Так, ладно, - принял он волевое решение, - большая приборка по

подготовке к встрече. Завтра на подъеме флага форма два. Офицеры в белых

манишках и с кортиками. Всех наших "албанцев" сейчас расставить, понял?

Кровь из носа! Я сейчас буду. Красить, красить, красить, понял? Если что

найду, размножалки оборву.

Дежурный исчез, а старпом отправился обрадовать зама. Он представил

себе физиономию зама и улыбнулся. Старпом любил нагадить заму прямо на

праздничное настроение.

"Сейчас он у меня лозунг родит", - радовался старпом. Собственные

мучения представлялись ему теперь мелочью по сравнению с муками зама.

Старпом толкнул дверь, зам сидел спиной к двери и писал.

"Бумагу пачкает, речью исходит, - с удовольствием отметил старпом, -

сейчас он у меня напряжется".

- Сергеич, - начал он прямо в острый замовский затылок, - дышите

глубже, вы взволнованы. Сейчас я тебя обрадую. Только что с берега

передали. К нам завтра на борт прибывает маршал Чойбалсан со своей

сворой. Так что пишите лозунги о дружбе между нашими флотами. Кстати,

твои "козлы" умеют играть монгольский гимн?

"Козлами" старпом называл корабельный духовой оркестр.

С лица зама немедленно сползло вдохновение, уступив место обычному

выражению. Он вскочил, заметался, засуетился и опрокинул стул. Старпом

физически ощущал, как на его незаживающие раны каплет бальзам.

- Я в политотдел, - попал наконец в дверь зам. - Михалыч, - кричал он

уже на бегу, - собери этих "козлов", пусть гимн вспоминают.

Зам прыгнул в катер и уплыл, помогая руками.

Через несколько минут взъерошенный оркестр на юте уже пытался сыграть

монгольский гимн на память. Выходило плохо, что-то среднее между вальсом

"Амурские волны" и "На сопках Маньчжурии". На корабле тем временем

поднялась кутерьма. Мыли, драили, прятали грязь и сверху красили,

красили, красили. Старпом был везде. Он ходил, нагибался, нюхал воздух,

обещал всем все оборвать, выгребал мусор крючком из труднодоступных мест

и тыкал носом

Зам вернулся с лозунгами и гимном. Всю ночь оркестр разучивал его.

Утром корабль сиял. За одну ночь сделали то, что не могли сделать за

месяц.

На подъем флага построились в белых форменках. Офицеры - в кортиках

Вошедший на палубу командир не узнал свою палубу.

- Товарищ командир, - доложил старпом, маскируя торжество

равнодушием, - корабль к встрече маршала Чойбалсана готов.

Старпом застыл с таким видом, будто он через день встречает

какого-нибудь Чойбалсана. Командир, с поднятой кверху рукой, секунд

десять изучал довольное лицо старпома.

- Старпом, какой к такой-то матери Чойбалсан? Вы что, совсем уже, что

ли? Распустить всех, и по распорядку дня.

В эту минуту на корабль прибыли два представителя из политуправления

для оказания помощи по встрече маршала Чойбалсана. У командира вмиг

отпали все сомнения. Он бросился в катер и умчался к командующему.

- Товарищ командующий, - ворвался он к начальству, - ну что я всегда

последним узнаю? Сейчас ко мне прибывает Чойбалсан со своей сворой, а я

вообще как белый лист бумаги. Эти... из политуправления уже

прискакали... Что же это такое, товарищ командующий?

- Не волнуйся сейчас разберемся... Какой Чойбалсан? - подскочил в

кресле командующий.

Через пять минут белый катер командующего, задрав нос, уже мчался на

всех парах к крейсеру. По дороге он обогнал шлепающую пьяным галсом в

том же направлении портовую шаланду.

Старпом увидел подлетающий катер и оглянулся вокруг с плакатным

лицом. Вот едут, наступил его час.

"Все время я, - застонал он про себя, - вот где этот недоносок? Кто

сейчас этого члена монгольского встречать будет? Опять я?"

- Играй, - махнул он "козлам", и "козлы" задудели. Вместо

"захождения" они сыграли подходящему катеру командующего гимн Монголии.

- Что это? - спросил командующий у командира крейсера.

- А.. Чойбалсан уже на борту... видимо, - обреченно ответил тот.

Винтом по трапу, и командующий на палубе.

- Где Чойбалсан?

Шагнувший к нему дрожащий от нетерпения старпом едва сдержался, чтобы

не сказать что-нибудь монгольское.

Недоумение еще висело над палубой, когда из-за борта послышалось

тоном, равняющим испанского гранда с портовой сукой:

- Эй, на крейсере, принимай "Чойбалсана".

И на помытое тело крейсера полетели куски потной баранины. Шаланда

встала под разгрузку.