Семинар франко-российского центра. 23 мая 2008 года
| Вид материала | Семинар |
- Весной этого года в Москве прошел III всероссийский конгресс политологов, в июне Всемирный, 302.71kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008, 1018.74kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008, 980.77kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008 года, 2331.44kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008 года, 2466.92kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008, 2273.96kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008, 1249.93kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008 года, 3832.86kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008 года, 2490.67kb.
- Принят Государственной Думой 23 мая 2008 года Одобрен Советом Федерации 30 мая 2008 года, 2304.92kb.
Семинар франко-российского центра. 23 мая 2008 года.
Захарова Лариса, BAR.
Игры с цифрами в советской экономике.
Дебаты о ценообразовании и реформа цен на потребительские товары
конца 1950х-начала 1960-х годов.
В моей диссертации, посвященной советской моде эпохи Оттепели, я пришла к выводу о том, что в этот период в советской экономике существовали элементы маркетинга. Феномен моды оказался ключом к пониманию возможностей плановой экономики учитывать инновации, продвигать новые тенденции и удовлетворять спрос в рамках политической программы, нацеленной на улучшение материального благосостояния населения и в атмосфере соперничества с западным миром, которое приводило к постоянным сравнениям уровня жизни в СССР и в капиталистических странах. Мода была ключевым понятием профессиональной культуры художников-модельеров, которые присвоили себе функцию воспитателей вкуса с началом кампании борьбы за культурность в советском обществе. Изучая их попытки реализации этой функции за счет предложения новых моделей швейной промышленности и торговой сети, я обнаружила проблему конфронтации их профессиональной среды с изготовителями одежды и продавцами. Так как задача продавцов заключалась в том, чтобы удовлетворить спрос, необходимо было найти равновесие между отслеживанием спроса и воспитанием вкуса потребителей, между доверием вкусу покупателей и окультуриванием, между стимулированием новых потребностей и удовлетворением уже существующих. Именно эта конфигурация навела меня на мысль, что советская плановая экономика пыталась внедрить в механизм своего функционирования некоторые элементы маркетинга.
Я решила заняться более углубленным изучением этих аспектов и составила исследовательский проект, предусмотренный на много лет работы, под названием «Маркетинг по-советски. Логики производства потребительских товаров, нормализация и управление инновациями». Первый этап работы был посвящен вопросу ценообразования. По новой теории маркетинга товар ставится в центр внимания исследователей, так как отражает и все нюансы процесса производства, и в то же время является отображением спроса населения. А цена сосредоточивает в себе одновреммено и производственные, и потребительские характеристики товара. Политика ценообразования напрямую связана с проблемой определения норм и стандартов качества изделий.
Поэтому выбор этого предмета исследования объясняется информационной нагрузкой, которую цена несет в себе: цена отражает соотношение спроса и предложения, а также указывает на разницу качества изделий и таким образом имеет культурное, символическое значение в механизме социальной дистинкции. В задачи исследования на этом этапе входило определение первостепенных в ценообразовании факторов (таких как стоимость и квалификация рабочей силы, стоимость исходных материалов и сырья, использование новых технологий и инновационного оборудования, степень сложности процесса изготовления товара). Изучение возникновения идеи уценки, связанной с потерей товаром актуальности, должно помочь понять, почему экономика дефицита пыталась ввести принцип скидок в систему распределения потребительских товаров. Я планировала выяснить, как появилась идея стимулирования потребления товаров по высоким ценам за счет системы продажи в кредит; как эта идея была инструментализирована, чтобы сократить разрыв между размером средней заработной платы и высокими ценами товаров длительного пользования (некоторые электротехнические товары и бытовые приспособления, машины, шубы) и чтобы утвердить патерналистский характер советского государства, ищущего эффективные средства, чтобы повысить уровень жизни населения.
Таким образом, проблема ценовой политики и ценообразования является очень выгодным углом зрения для отслеживания появления и эволюции элементов маркетинга в советской экономике. Несмотря на это, эта тема постоянно обходилась историками в силу ее предполагаемой скучности. Она казалась слишком экономической для историков и слишком исторической для экономистов. Кроме того, пресловутый телеологический, диахронический, детерменистский, во всяком случае предвзятый подход к истории проблемы, при котором исследователь исходит из результата, чтобы судить об эволюции процесса, также препятствовал включению проблемы ценообразования в советской экономике в сферу научных интересов историков. Зачем заниматься изучением системы цен, если в советской экономике царил дефицит и многие товары первой необходимости было просто недостать в магазинах? Зачем же знать, как на них устанавливались цены? Эта работа является робкой попыткой дать ответ скептикам и показать, что без внимания к внутренним проблемам производства и торговли, в частности к вопросу ценообразования, наши представления о советской экономике останутся поверхностными и наполненными стереотипами.
Когда речь идет об экономической системе СССР, редко встает вопрос об ее эволюции и динамике в ней за 70 лет существования строя. План как структурная основа экономики, действовавшая с конца 20-х до начала 90-х годов отметает сомнения по поводу стабильности и незыблемости основных принципов, законов и механизмов функционирования экономики. В крайнем случае, вспоминают о далеко нерадикальных экономических реформах, например о децентрализации и введении совнархозов. При этом, кажется, что суть оставалась той же. Однако, при детальном рассмотрении отдельных аспектов, становится очевидным, что после войны и тем более после смерти Сталина в СССР начинается активный поиск новых экономических механизмов, пересмотрение этих кажущихся незыблемыми основ, испытанных в годы первых пятилеток. Наступает момент, когда притягивание реальной практики ценоустановления к цитированию Маркса и Ленина не выдерживает критики: обязательные ссылки на классиков маркизма-ленинзма выглядят более чем искусственно и вносят в работы сплошные противоречия. Главный смысл этой работы заключается в поиске элементов ответа на вопрос о том, применимо ли к советской экономике понятие «рынок»? если рынок существовал, то в какой форме? Только ли в виде колхозного или еще и в других ипостасях? Какие элементы доказывают существование рынка?
В первой части речь пойдет о том, как марксистская теория завела в тупик советскую экономическую науку, столкнувшуюся с необходимостью решить практические вопросы ценообразования. Затем последует анализ попыток перестроить теорию ценообразования на основе существовавших практик. И наконец будут представлены результаты применения новой теории на практике и последствия реформы ценообразования.
- Теоретические постулаты советской системы цен и парадоксы в практиках ценообразования
А. Краеугольные камни марксисткой теории цен
С точки зрения ортодоксальной марксистской теории «цена есть денежное название овеществленного в товаре труда»,1 то есть именно труд является основополагающим фактором в процессе ценообразования. В расчет принимались следующие составляющие труда: а) квалификация труда: б) интенсивность труда; в) длительность рабочего времени.2 Главной проблемой, над решением которой бились советские экономисты, было разрешение соотношения между стоимостью и ценой, а точнее попытка добиться отсутствия отклонения между этими двумя величинами. В советской экономической мысли существовало два течения. Представители первого осознавали, что в отличие от Запада в СССР не существовал механизм стихийного рыночного взаимопогашения отклонения цен от стоимости. При этом они утверждали, что именно сумма цен совокупного общественного продукта при социализме выражает стоимость, со всеми погашаемыми отклонениями. По их мнению:
«Механизм этих взаимопогашений в плановом хозяйстве принципиально иной, чем в стихийном. Здесь могут быть изменены цены на одну группу товаров без того, чтобы номинально менялись цены других товаров. Но в этом случае в целом по народному хозяйству номинальная сумма цен может измениться (возрасти или упасть) без того, чтобы соответственно поменялась сумма стоимостей. Что же будет иметь место в таком случае? Только то, что в среднем в рамках народного хозяйства изменится масштаб цен, т е денежная единица, в которой выражаются цены, будет означать соответственно большее или меньшее количество денежного товара (золота) и заключенной в нем стоимости.»3
Представители второго течения противопоставили развитой выше точке зрения свой тезис – о несовпадении суммы цен и суммы стоимостей общественного продукта в условиях современного ценообразования. С их точки зрения, «отклонение цен вниз от стоимостей продукта первого подразделения не могло вызвать и не вызвало компенсирующего отклонения вверх от стоимости цен второго подразделения; последние равны стоимости.»4
Советские экономисты также ломали головы над тем, как оценивать натурально-потребляемую часть продукции, которая не принимает товарной формы и не имеет цен (например, сельско-хозяйственной продукцию). Для определения суммы цен общественного продукта экономисты принимали в качестве цен для нее средние цены реализации соответствующих товарных частей продукции. Это, однако, не соответствовало поступлатам марксизма, так как в этих ценах были заключены элементы перераспределения, между тем, как стоимость натурально-потребляемой части продукта не перераспределялась.5
В целом, теоретические разработки в области ценнообразования были подчинены приоритетам режима экономии. Поэтому самой разработанной темой была проблема издержек обращения. Но в то же время реальные издержки обращения на практике были причиной полной путаницы в торговых скидках.6 Скидки, или уценки, можно сопоставить с элементами рыночных механизмов, но из-за принципа слепого наложения этих механизмов на плановую экономическую систему, в советских скидках не было упорядоченности.
Б. Последствия применения марксистской теории цен на практике
Из-за отвлеченности этих теоретических построений в советской системе цен было много структурных недостатков. Во-первых, система оптовых цен не существовала для всех групп товаров. Отсутствие двух категорий цен была причиной неучета качественных характеристик товаров в процессе ценообразования. В результате, по словам работника Министерства промышленности продовольственных товаров Федорова, «выгодно всякую дохлую птицу отдавать государству, а упитанную продавать на рынке, потому что эти дифференцированные цены составлены без учета упитанности».7
Практически, нерешенность вопроса оптовых цен означала то, что ткани, например, поступали с текстильных фабрик на швейные предприятия по тем же ценам, по каким они шли в продажу в магазины. Опт в этой области не существовал для промышленности. Из-за узости критериев ценообразования, завязанных на затраты труда, швейные фабрики оказывались в убытке. Поэтому советская экономика не могла выполнить задачу перехода от продажи тканей к системе массового пошива, что было намечено программой построения коммунизма. Чтобы достигнуть этого, по мнению сотрудника отдела цен Экономического сектора Министерства торговли Резникова, цены на готовые изделия должны были быть ниже цен на ткани. Целый ряд товаров был убыточным «потому, что не решен вопрос об оптовых ценах. Это относится, например, к хозяйственному мылу. Возьмите такие вопросы, булочные изделия, мука, мясо, масло, ткани для одежды, кожа для обуви – тут имеется убыток.»8
В других ситуациях, когда предприятия стремились вычислить себестоимость продукта, например, масла, так, чтобы обеспечить рентабельность промышленности, оказывалось, что цена масла составляла всего 50 % цены, по которой товар заготавливался у колхозников.9 Даже когда работники министерств пытались проявить инициативу и «договориться с Госпланом ввести дифференцированные оптовые цены по трикотажу», эти эксперименты заканчивались плачевно, так как Госплан оставлял за собой право отказаться от своего согласия.10
Во-вторых, стремление любой ценой доказать заботу о народе через материально ощутимые эффекты приводило к директивным и экономически необоснованным решениям по «огульному, в едином проценте» снижению цен.11 Так, в решениях 19 съезда партии говорилось о снижении цен как о главном средстве поднятия уровня благосостояния народа. Наблюдения экономистов о том, что «снижение цен приводит к перемещению спроса в одних товаров на другие, с менее ценных на более ценные»,12 подпитывало эту политическую программу. Но в итоге ее безграмотного применения, цены на хлеб стали ниже цен на фураж и зерно. То есть розничные цены на готовый к употреблению товар стали ниже закупочных цен на исходные материалы. Это приводило к тому, что ржаной хлеб утекал из города в деревню для кормления скота.13 Из-за необдуманного директивного применения идей экономистов и по причине относительно низкой стоимости механизированного пошива (при котором изготовление пары брюк обходилось в 7 рублей), швейные изделия оказались в цене ниже, чем набор тканей, потому что несоответственно производилось снижение цен на готовые изделия и ткани. То есть в цены готовых изделий совсем перестала включаться стоимость тканей.14
В. Цены как мотор социальной дистинкции.
Вот как советские цены вопринимались потребителями или иностранными наблюдателями. Опубликованная в 1963 году в New York Times Magazine статья о ГУМе обращала внимание читателей на парадоксальное соотношение между ценами и актуальностью товаров: модное пальто прямой формы продавалось по низкой цене (52 доллара), тогда как устаревшее габардиновое пальто кроя «принцесс» с широкими плечами и воротником из чернобурой лисицы стоило в 5 раз больше (250 долларов).15 Мнение председателя Статуправления Сталинграда о пальто, отделанных чернобуркой, «примитивного кроя и не отвечающих требованиям и вкусами потребителей», но предлагаемых в магазинах за цену от 3216 до 4015 рублей, подтверждает замечания иностранного журнала.16 В то же время одежда из синтетических тканей, дешевая на Западе, стоила в советских магазинах дороже, чем изделия из натуральных материалов. Цена жутко модных нейлоновых рубашек советского производства была в три раза выше цены хлопчатобумажных рубашек.17 Эти противоречивые явления показывают неоднозначный характер установления цен: в одном случае актуальность товаров и спрос на них не принимается к сведению, в другом товары повышенного спроса продаются по высоким ценам. В случае с пальто основополагающими кажутся критерии затрат труда и стоимость используемых материалов.
Что касается товаров иностранного производства, цены на них, по мнению New York Times Magazine, могли достигать 500 % цены этих изделий в странах их производства. Подобная ценовая политика ограничивала доступ к импортной одежде и обуви потребителям со средними или низкими доходами, как если бы государство искусственно поддерживало символические границы между социальными слоями. Так, пара итальянских, английских или австрийских модных туфель стоила 55,5 долларов в ГУМе и 10 долларов в Европе. Английские мужские туфли, продававшиеся за 12,95 долларов в Лондоне, стоили 50 и 60 долларов в ГУМе.18 Искусствовед Михаил Герман, сын писателя Юрия Германа, несколько раз упоминает в своих мемуарах недоступные цены импортной одежды в советских магазинах: комбинированные финские плащи за 1800 рублей или английские ботинки с узкими носками, пылившиеся в витрине магазина на Невском из-за головокружительной цены.19
Разброс в ценах был мотором социальной дистинкции. Покупка дорогой вещи давала ощущение принадлежности к социальному слою с высоким достатком. Однако, качественные характеристики вещи не всегда соответствовали их цене. Таким образом именно цена, а не внешний вид вещи отражали символику социальной дистинкции. Жительницы Ленинграда вспоминают о магазине трикотажной одежде, известный под названием «Смерть мужьям» из-за заоблачных цен, которые символизировали его престиж.20 Если же взять за основу среднюю цену на пальто в 800 рублей, можно составить себе представление о социальном неравенстве среди обследуемых Управлениями статистики Ленинграда профессиональных групп.
Таблица № 1. – Годовая покупательная способность (на примере пальто).
| Профессии | Количество пальто на средний годовой доход |
| ИТР | 34 |
| Врачи | 31,55 |
| Учителя средних школ | 31,78 |
| Рабочие металлургической промышленности | 25,15 |
| Служащие промышленности | 24,24 |
| Медсестры | 24,21 |
| Рабочие текстильной промышленности | 21,98 |
| Рабочие швейной, кожевенной и обувной промышленности | 23,35 |
| Учителя начальных школ | 23,35 |
| Пенсионеры | 13,22 |
| Источники: ЦГА СПб, ф. 4965 «Ленгорстат», oп. 2, д. 6704 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих металлургической промышленности. 1955.», д. 6718 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих текстильной промышленности. 1955.», д. 6726 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих швейной промышленности. 1955.», д. 6744 «Годовые индивидуальные бюджеты ИТР. 1955.», д. 6746 «Годовые индивидуальные бюджеты служащих промышленности. 1955. », д. 6750 «Годовые индивидуальные бюджеты врачей. 1955.», д. 6751 «Годовые индивидуальные бюджеты медсестер. 1955.», д. 6753 «Годовые индивидуальные бюджеты учителей начальных школ. 1955.», д. 6754 «Годовые индивидуальные бюджеты учителей средних школ. 1955.»; oп. 4, д. 1499 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих металлургической промышленности. 1958.», д. 1529 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих текстильной промышленности. 1958.», д. 1539 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих швейной, кожаной и обувной промышленности. 1958.», д. 1548 «Годовые индивидуальные бюджеты ИТР. 1958.», д. 1560 «Годовые индивидуальные бюджеты служащих промышленности. 1958.», д. 1563 «Годовые индивидуальные бюджеты учителей начальных школ. 1958.», д. 1565 «Годовые индивидуальные бюджеты медсестер. 1958.», д. 1567 «Годовые индивидуальные бюджеты врачей. 1958. »; оп. 6, д. 374 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих металлургической промышленности. 1961.», д. 393 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих текстильной промышленности. 1961.», д. 405 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих швейной промышленности. 1961.», д. 422 «Годовые индивидуальные бюджеты ИТР. 1961.», д. 433 «Годовые индивидуальные бюджеты служащих промышленности. 1961.», д. 437 «Годовые индивидуальные бюджеты пенсионеров. 1961.», д. 440 «Годовые индивидуальные бюджеты учителей средних школ. 1961.», д. 442 «Годовые индивидуальные бюджеты врачей. 1961.», д. 444 «Годовые индивидуальные бюджеты медсестер. 1961.»; оп. 9, д. 451 « Годовые индивидуальные бюджеты рабочих металлургической промышленности. 1964.», д. 469 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих текстильной промышленности. 1964.», д. 478 «Годовые индивидуальные бюджеты рабочих швейной промышленности. 1964.», д. 521 «Годовые индивидуальные бюджеты ИТР. 1964.», д. 533 «Годовые индивидуальные бюджеты служащих промышленности. 1964.», д. 538 «Годовые индивидуальные бюджеты учителей начальных школ. 1964.», д. 540 «Годовые индивидуальные бюджеты учителей средних школ. 1964.», д. 542 «Годовые индивидуальные бюджеты врачей. 1964.», д. 544 «Годовые индивидуальные бюджеты медсестер.1964.». | |
Даже если не принимать в расчет пенсионеров, разрыв между крайними показателями – покупательной способностью ИТР и рабочих текстильной промышленности оказывается достаточно существенным: 34 к 22. Но за исключением крайних показателей, остальные профессии можно разделить на две группы с одноуровневой покупательной способностью: 31 и 23. Чтобы понять, учитывалась ли покупательная способность потребителей в ходе ценообразования, обратимся к разработке и проведению реформы цен.
- Попытки модернизировать теорию на основе ценовых практик и их лимиты
А. Импульс реформы и волна институционализации.
Несостоятельность марксисткой теории и реальные экономические проблемы приводят к осознанию необходимости серьезно заняться вопросом ценообразования в теории и на практике. Начинается волна институционализации структур, ответственных за вопросы разработки цен. Так, в 1955 году в Министерстве торговли СССР уже существует Экономический сектор с отделом цен. Его представители ратуют за открытие специального НИИ по ценам.21 В 1958 году создается Государственный комитет цен при Совете Министров СССР. Два года спустя, 9 июля 1960 году постановлением СМ РСФСР учреждается Бюро цен, которое затем 14 декабря 1965 года преобразуется в Комитет цен при Госплане РСФСР. Последний в свою очередь меняет подчиненность в 1970 году и становится Государственным Комитетом цен Совета Министров РСФСР.22
В теории только в 1955 году советские экономисты начинают разрабатывать основные вопросы, связанные со спецификой цен при социализме и ищут принципы ценообразования по отдельным группам товаров.23 Сектор ценообразования организуется в Институте экономики АН только в апреле 1961 года.24 До этого, к изучению этой темы привлекаются ученые из разных секторов. 20 января 1955 года в Институте экономики устраивается первое заседание секции 6 координационного совещания по проблеме «Система цен и ценообразования на товары народного потребления». При определении темы совещания, ученые констатируют низкую степень изученности вопроса ценообразования:
«Проблема «система цен и ценообразования на товары народного потребления» только начинает разрабатываться. Это означает, что мы находимся здесь на первой стадии координации усилий различных учреждений и кафедр для разработки данной проблемы.»25
При этом они представляют проблему цен как величину гражданственного порядка (ordre de grandeur civique), так как подчеркивают следующее:
«Люди, занимающиеся ценообразованием, должны поддержать эту инициативу и оказать всемерную посильную помощь этой чрезвычайно важной работе, имеющей государственное значение.»26
Таким образом, государственное значение задачи определения теоретических и методологических вопросов ценообразования («эта работа нужна государству как никогда. Значение этой работы всеми осознается»27) придает особый статус кругу ученых, вовлеченных в ее решение. Даже сроки решения проблемы расцениваются с позиций «актуальности и практической потребности»: «работа должна быть организована так, чтобы она могла быть практически использована нашими государственными органами».28 Намеченный четырехлетний срок выполнения программы кажется слишком растянутым практикам. Они ставят теоретиков перед вопросом путей адаптации науки к постоянно меняющейся практике.
Б. Конфликт интересов: ordre de grandeur domestique против ordre de grandeur civique и ordre de grandeur industriel
Инициатива обратиться к насущным вопросам ценообразования возникает среди московских ученых. В республиках Советского Союза продолжается работа над старыми замороженными марксистскими тематиками. Так, например, сектор экономики Азербайджанской АН работал над темой: «Товарное производство и действие закона стоимости при социализме». Эту тему и другие, разрабатываемые Институтом экономики Грузинской и Армянской АН московские ученые называли на своих собраниях «пропагандистскими». То есть постановка вопросов в филиалах АН оставалась чисто теоретической, оторванной от реальных практик ценообразования. А Москва призывала повернуться лицом к практике, порвав со старыми схоластическими подходами, и работать над вопросами реального соотношения спроса и предложения, над анализом цен. При этом Институт Экономики АН СССР предполагал взять на себя роль координирующего центра:
«На данном совещании мы должны договориться о том, что нам нужно сделать, чтобы обеспечить слияние республиканских академий в исследовании системы цен и ценообразования.»29
Таким образом, речь шла о беспрецедентной попытке формирования научно-исследовательской сети с целью координации усилий. Это была новая тенденция, так как до этого каждый ученый мог спокойно в одиночестве заниматься схоластическими упраждениями расклада постулатов марксизма в применении к будущему советской экономики. Но самое парадоксальное заключается в том, что когда инициативная группа ИЭ послала предложение во все филиалы о распределении тем и нагрузок, некоторые институты «ответили, что план на 1955 год у них утвержден, поэтому они не могут принять участия».30 Это нежелание ученых приступить к решению практических вопросов могло быть связано со страхом перед возможными последствиями применения новых подходов, которые требовали расширения кругозора, проведения сравнений с рыночной экономикой – действенных, а не формальных. Ведь речь шла о 1955 годе, то есть о моменте, когда разгромные идеологические кампании в науке, например, разоблачение Марризма в лингвистике, были еще свежи в памяти исследователей. И в то же время, все это проходило до ХХ съезда, то есть разрыв с прошлым еще только намечался. В то же время будет ошибочно списывать на один только страх нежелание ученых из республиканских Академий принять участие в проекте, так как даже в 1961 году представители Сектора ценообразования Института экономики АН СССР сетовали на то, что попытка привлечь Институты экономики АН союзных республик к разработке вопросов ценообразования не дала существенных результатов. Один только Институт экономики Белорусской АН представил материалы.31
Может быть именно поэтому один из сотрудников института, старейший советский экономист Турецкий предложил привлечь к решению проблем ценообразования «