Борис Акунин Детская книга

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 30

- Это что у тебя, зуб железный?-заинтересовалась Соломка, заглядывая ему в рот. - Дай

потрогать.

И, не дожидаясь разрешения, полезла пальцами в рот.

- Здорово! Вот бы мне такой! То-то мамки с няньками меня боялись бы!

- Это кто же решил, насчет женитьбы? - не мог придти в себя Ластик.

- Батюшка. На то его отцовская воля, - смиренно потупилась княжна.

- Как батюшка? Он ведь Шуйский, и звать его Василием, а ты по отчеству Власьевна, и

фамилия - Шаховская.

- Батюшке цари жениться не разрешают. Он самый знатный из князей после Федора

Ивановича Мстиславского - тому тоже нельзя, чтоб дети были. Боятся государи, как бы мы

сами не захотели престола, вот и воспрещают наследников иметь. Поэтому батюшка, когда

меня родил, заплатил старому Шаховскому, чтоб тот признал меня законной дочкой.

Шаховские род старинный, но захудалый. Князь Власий воеводой в Сибирское царство поехал,

навечно, а я у батюшки живу. И все про то знают. А вотчины, поместья и холопов батюшка в

завещании на меня отписал, так что ты не думай, я невеста ого-го какая богатая.

- Да разве в нашем возрасте женятся?

- Всяко бывает. Мою двоюродную сестру Самсонию одиннадцати годов под венец

свели. Нас, девушек, не спрашивают, - вздохнула Соломка, но без особой печали.

- И тебя тоже не спросили? Она фыркнула, тряхнула косой:

- Еще чего! Я батюшке сказала: ладно, погляжу на него. Понравится - так и быть.

Ластик выжидательно смотрел на нее.

- Чего уставился? - Соломка покровительственно потрепала его по вихрам. - Согласна

я. Иначе стала бы я с тобой худосочным разговаривать. Но гляди, целоваться пока не лезь.

Батюшка мне с тобой любиться еще не велел, только дружиться.

Так Ластик обзавелся другом, учительницей старомосковской речи, а также бесценным

источником информации.

Соломка знала обо всем, что происходит в доме, в городе и Наверху, то есть в царском

дворце. Невзирая на малые лета, в тереме холостого Василия Ивановича она была на

положении хозяйки. Ее звонкий голосок, то сердитый, то деловитый с утра до вечера доносился

из самых разных мест - из внутренних покоев, со двора, от кухонь.

К гостю-пленнику Соломка являлась, когда ей вздумается, и запертая дверь ей была

нипочем - у княжны имелся собственный набор ключей от всех замков.

Про то, отчего боярин содержит Ластика в строгой тайне, она объяснила так: боится

Шуйский, что слуги проведают о воскресшем отроке - то ли ангеле, то ли царевиче Дмитрии

- и побегут в царский дворец с доносом. И так уже в доме болтают всякое. Кто-то что-то

подслушал, кто-то увидел, как Ластик ночью прогуливается по двору в сопровождении

Шарафудина, вот и шепчутся, будто князь прячет в честной светлице не то злого колдуна в

полтора аршина ростом, не то немецкого карлу (карлика). Однако правды пока не вызнали -

иначе вся Москва сбежалась бы на чудесного отрока поглазеть. А уж поклонилась бы чудесно

спасенному либо разорвала на куски - то одному Богу известно. Толпа - она и есть толпа.

Кто знает, в какую сторону ее качнет. Если озлится, разнесет боярские хоромы по бревнышку,

никакие ворота и холопы с пищалями (ружьями) не остановят.

На Москве, по словам Соломки, и так было тревожно.

Царем объявили юного Борисова сына, Федора. Про него Ластику известно было

следующее: раньше батюшка думал Соломку за него выдать, и она сильно не возражала,

потому что Федор собою пригож, статен, очи коришны плюс брови собольи, но теперь Василий

Иванович отдает предпочтение Ерастиилу-Дмитрию, ибо положение нового государя шатко.

С юго-запада идет на Москву вор-самозванец, который врет, будто он и есть царевич

Дмитрий, чудесно спасшийся от ножа убийц. А между тем известно, что никакой это не

царевич - беглый монах-расстрига Гришка, в миру звавшийся Юшкой Отрепьевым. Польский

король, враг православия, ему войско дал, и теперь самозванец хочет Годуновых прогнать, сам

на царский престол сесть. Сила у него великая, бьет он государевы войска раз за разом. И стоит

уже недалеко от Москвы, у города Путивля. Про вора Гришку толкуют, что он ведун (колдун) и

чернокнижник, нечистая сила ему помогает. Во время битвы с князем Мстиславским - тем

самым, которого Ластик в чулане видел, - напустил Вор на царское войско дьявольскую

птицу, плюющуюся огнем. Стрельцы испугались, побежали, потоптали своих же товарищей до

тысячи человек. Только батюшка, говорила Соломка, в эти небылицы не верит. Брешет, мол,

Мстиславский, чтоб свою дурость прикрыть. Да не в Мстиславском беда - беда в том, что

войско у нас хуже польского. Лишь глотки драть и брагу пить умеют, а как в сражение идти,

трусят.

Еще Соломка сообщила, что Вор прислал к царю Федору гонца с письмом - мол, оставь

престол по доброй воле, тогда не трону. Только кто ж ему, разбойнику, поверит? Грамотку

самозванца сожгли, гонца, как положено, замучили до смерти.

Однако княжна не только рассказывала - еще и спрашивала про жизнь в Ином Мире.

Сначала без большого интереса: не скучно ли все время играть на арфах и лютнях, не

зыбко ли ходить по облакам и возможно ли по обличью отличить мужскую душу от женской,

ведь и та, и другая бесплотные. Но когда Ластик объяснил, что в мире, откуда он пришел,

мужчины и женщины есть и вполне себе отличаются друг от друга, глаза Соломки зажглись

любопытством и вопросы посыпались прямо-таки градом.

Как в раю одеваются женщины? Красят ли лица, плетут ли косы?

Одеваются кто как хочет, отвечал Ластик, а косы отращивают редко. Многие вообще под

мальчиков стригутся.

Страх какой, осудила Соломка и пожелала узнать про одежду подробно.

- Ну, большинство молодых женщин ходят в портах (штанах), - стал объяснять он.

Княжна так и ахнула:

- Как татарки, что ли? А платьев вовсе не носят?

- Носят, но совсем короткие.

- Вот досюда? - Она подняла сарафан до середины бедер. Ноги у нее оказались

крепенькие, как грибы-боровички. - Ох, срам! Волосья-то хоть покрывают? Платком либо

кикой!

- Только если холодно.

- Простоволосой перед мужчинами ходить стыдней, чем нагишом, - строго сказала

Соломка и вздохнула. - Да что с бесплотных возьмешь? Любви-то между вашими мужиками и

женками, поди, не бывает?

- Еще как бывает.

Здесь Ластик тоже вздохнул - вспомнил особу с соседней парты. Эх, знала б она, куда

занесло Фандорина, и еще неизвестно, вынесет ли обратно. Но настоящего вздоха не

получилось - очень уж далека была окружающая действительность от лицейской жизни.

Глаза у Соломки разгорелись еще пуще.

- Раз так, обязательно в рай попаду - когда помру. Грешить не буду ни вот столечко. А

если все-таки придется, сразу грех замолю. И девкам-холопкам накажу, чтоб за меня молились.

Монастырю либо церкве чего-нито пожалую. Буду я в раю, вот увидишь, - с убежденностью

заявила она.

Василий Иванович тоже расспрашивал про Иной Мир, но интересовало его совсем другое

- не любовь и наряды, а землеустроение, то есть политическая система.

- А какая у вас на Небе власть? Кто над душами властвовать поставлен? Ангелы, над

ними архангелы, а над архангелами апостолы святые?

- Вроде того, - отвечал Ластик, плохо представлявший себе небесную иерархию.

- И сверху, надо всеми, Господь Бог Саваоф с Иисусом Христом?

- Нет, Бог он отдельно, а у нас правит главный архангел, его Президентом зовут.

- Ишь ты, у нас про такого и не слыхивали, - подивился боярин. - Его, архангела

Президента, Бог назначает?

- Нет, его выбирают граждане, ну, то есть райские жители.

- Как Бориску Годунова, что ли? - Шуйский неодобрительно покачал головой. -

Пустое это дело, когда все жительствующие правителя выбирают. Тут кто громче орет, да

побольше вина выкатит, того и крикнут на царство. Неосновательно у вас устроено.

Подумал немножко, и вдруг ликом просветлел - видно, обнаружил для себя в загробной

жизни некие перспективы.

- А есть ли ангелы, которые побогаче остальных? Ну, там нектару у них запасец или

амброзии поднакоплено? - хитро прищурился правым глазом боярин.

- Есть, конечно, - честно признался Ластик. - Только богатые, они не ангелы.

- Ну неважно, пускай души блаженные.

Известие это Василия Ивановича явно обрадовало. И к выводу он пришел такому же, что

Соломка, только опять-таки на свой манер:

- Значит, и в раю жить можно, ежели с умом. Но тут же затревожился:

- А что у вас там про Ад сказывают?

- Ничего.

- Совсем ничего. Поня-атно, - протянул Шуйский по своему обыкновению, и чело на

время омрачилось, но не сказать, чтобы очень надолго.

Довольно скоро опять разгладилось, в уголках рта появилась улыбка. Наверное, скумекал,

как от Ада отмажется. А может, подумал про что другое.

О чем размышляет боярин, Ластик никогда не знал - очень уж хитрого, скрытного ума

был человек.

Может, оттого это, что он, по словам Соломки, много страсти претерпел! Ластик тогда

еще в старорусском не очень поднаторел и удивился - князь вовсе не казался ему человеком

страстным. Но оказалось, что страсти - это опасности, испытания. Царь Иван Грозный

любил бояр пугать. Кого казнит, кого в тюрьму посадит, кого по миру пустит. Не миновала

горькая чаша и Шуйских. Побывал Василий Иванович и в опале, и в темнице, где готовился

принять лютую смерть, да сжалился Господь. "Кто при Грозном Государе состоял, они все по

гроб жизни напуганные, - объяснила княжна. - Не живут, а дрожат, не говорят, а шепчут.

Глаз-то один у батюшки завсегда прикрыт, видел? Это он себе нарочно воли не дает. Однажды

сказал мне: мол, поднимусь на самый верх, тогда буду на мир двумя глазами глядеть, в оба, а

пока погожу".

Однажды, еще в самом начале, сел Ластик с хозяином в шахматы играть. У папы

выигрывал запросто, был уверен, что и этого средневекового обитателя, не слыхавшего про

гамбиты и этюды, обставит в два счета. Но Василий Иванович поставил ему мат, причем всего

лишь на двенадцатом ходе.

Сыграли еще - на десятом ходе Ластик прозевал ферзя и был вынужден сдаться.

И тогда, задетый за живое, он сделал ужасную глупость - прибег к помощи унибука.

Шахматная программа в нем, конечно, имелась. Достаточно было шепнуть в сгиб страниц

"шахматы", и на экране появилось клетчатое поле. Научившись им управлять, Ластик, конечно

же, разгромил боярина в пух и прах. Начали играть по-новой. Вдруг, внезапно приподнявшись,

Василий Иванович подглядел в книгу, хоть "ангел" и держал ее вертикально.

Глаза Шуйского блеснули, а Ластик помертвел, проклиная свой идиотизм. Хуже всего

было то, что князь ни о чем не спросил.

В ту же ночь, косясь на дверь, Ластик спрятал унибук в печь, которую с наступлением

тепла уже не топили. Да если случайно и зажгут, нестрашно - компьютер профессора Ван

Дорна в огне не горел.

Назавтра князь заглянул опять. Поговорил о том, о сем и как бы между делом спросил, где

"ангельская книга" про земномерие и иные премудрости?

- В обрат на Небо изъяли, - ответил Ластик. - Бо мне боле не надобна, аз уже гораздо

разумею человеческой речи.

Посверлил его боярин своим выпученным глазом, но объяснением вроде бы

удовлетворился.

А Ластик твердо решил: без крайней нужды унибуком больше пользоваться не станет.

Взбредет в голову Шуйскому, что премудрая "ангельская книга" ему пригодится, и выкрадет,

миндальничать не станет. Тогда всё, пиши пропало. Останешься в семнадцатом веке до самой

смерти.

Рано или поздно "Ерастиилу" позволят выйти за ворота. Тогда надо будет взять с собой

унибук, чтобы поискать подходящую хронодыру. Хорошо бы, чтоб вела в 20 век, когда дом на

Солянке уже был построен. А дальше просто - через стеклянный квадрат к мистеру Ван

Дорну. "Ваше задание, профессор, выполнено. Можно приступать к спасению человечества".

Вот о чем размышлял пресветлый Ерастиил майя 15 дня, ковыряя ложкой

высококалорийное коливо.

Один он оставался недолго. Пяти минут не прошло после того как откланялся Ондрейка, а

в дверь вошел новый посетитель - хозяин дома, собственной персоной. Как обычно, спросил о

здравии гостя и посетовал на собственное, зело худое, и потом еще некоторое время болтал о

всякой ерунде, однако Ластик сразу насторожился. Сегодня - небывалая вещь - правый глаз

боярина был зажмурен, а левый открыт и взирал на "ангела" цепко, расчетливо. Кажется,

намечался какой-то важный разговор.

Так и вышло.

Походив вокруг да около, Василий Иванович наконец подобрался к главному.

- Помнишь ли, о чем я с тобой толковал в самый первый день, когда Борис умер? Что

выждать надо. Час этот настал. Дела годуновского щенка совсем плохи. Самозванец двинулся в

поход. Его рать невелика числом, но полна задора. А в нашем войске, как доносят мои люди,

ропот и смятение. Не хотят стрельцы за Федьку Годунова свою кровь проливать. И бояре в него

не верят. Пора, царевич.

- Сколько раз говорено, не царевич я, - нервно ответил Ластик.

- Ты - ангел Божий, присланный на землю, а это еще выше. Не робей, всё сам исполню,

от тебя ничего и не надобно. И так уж по Москве слухи ходят - сам нарочно людишек послал,

нашептывать. Будто вывез князь Шуйский гроб с мощами Дмитрия из Углича, покропили тот

гроб святой водой, и восстал царевич живой и нетленный. Видели ведь тебя тогда князь

Мстиславский и прочие, запомнили, как Борис на тебя перстом указывал. А некоторые

приметили и бородавку на правой шеке. Ее мы тебе снова приклеим. Поверят бояре, никуда не

денутся. Ясно им, что Федор против Вора не сдюжит, ибо еще зелен. За тобой же я стоять буду,

Шуйский. И народ московский - он чудеса любит. Одним ударом свалим и Годуновых, и

Гришку Отрепьева, вот увидишь.

На миг князь открыл второе око и Ластик вспомнил Соломкины слова: близок час, когда

Шуйский сможет на мир смотреть в оба глаза, сверху вниз.

- Будешь ты законный государь, а головушку земными делами заботить тебе не к чему.

Всё я, твой верный холоп, исполнять буду.

Как было не восхититься дальним, шахматным умом Василия Ивановича? Ловко он всё

измыслил, подготовил, выбрал точный момент и обезопасил себя на будущее. Новый

малолетний царь будет целиком и полностью от него зависеть: ни родни у него, ни друзей,

жизни не знает вовсе, а правда про его происхождение известна одному лишь Шуйскому (во

всяком случае, так считает боярин). Да князь еще и намерен его своим зятем сделать. На троне

усядется кукла, а править станет "верный холоп".

Глядя в упор на растерявшегося Ластика, боярин сказал:

- Соглашайся. Иначе пропадем все. Придет в Москву Вор со своими поляками да

казаками, шатных людей показнит-пограбит. И тебе головы не сносить. Прознается он про твое

воскрешение. Опасен ты для него. А коли сейчас Годунова скинем да тебя народу предъявим,

всё еще перевернется. Войско воспрянет духом, и побьем мы самозванца. Ты как-никак бывший

ангел, не верю, чтобы совсем уж бросил тебя Господь. Книга у тебя опять же волшебная.

- Нет ее, - быстро сказал Ластик. - Сколько раз повторять. Ее назад на небо забрали.

- Ну забрали так забрали. Шуйский нагнулся, зашептал:

- Соломонья тебе, как подрастешь, хорошей женой будет. Люб ты ей. Станете

жить-поживать, как голубок с голубкой, а я, старик, на вас порадуюсь.

У Ластика голова шла кругом.

- Подумать надо, - пролепетал он, а сам решил: ночью рискну, потихоньку достану

уни-бук и спрошу, был ли на Руси такой царь - Дмитрий Первый.

- Подумай, подумай, - ласково молвил Василий Иванович. - Только недолго. Неровен

час...

И не успел договорить - дверь распахнулась от толчка, вбежал Ондрейка Шарафудин.

Рожа бледная, глаза горят. Никогда еще Ластик его таким не видел.

- Беда, боярин! Гонец прискакал с-под Кром! Иуда Басманов передался!

Ластик из этих слов ничего не понял, но Шуйского весть прямо-таки подкосила.

Он зашатался, рухнул на лавку и зажмурился.

Сидел так, наверно, с минуту. Беззвучно шевелил губами, пару раз перекрестился.

Ондрейка напряженно глядел на своего господина, ждал.

Когда Василий Иванович поднялся, левый глаз был закрыт, а правый налит кровью и

страшен.

- Ништо, - сказал князь хрипло и невнятно. - Шуйский на своем веку всякое

перевидал. Зубы об его обломаете... Слушай мою волю, Ондрейка.

Шарафудин встрепенулся.

- Этого, - ткнул пальцем боярин, не взглянув на Ластика, - в темницу...

В тот же миг Ондрейка, еще совсем недавно угодливо кланявшийся "ангелу", подскочил к

Ластику и заломил ему руки.

- Ой! - вскрикнул от боли без пяти минут царь.

Князь же прямиком направился к печи, открыл заслонку, кряхтя пошарил там и достал

унибук.

- Ишь, "назад на небо забрали", - проворчал он, бережно сдувая с книги золу.

Откуда узнал? Кто ему донес?

- Отда...

Ластик подавился криком, потому что Шарафудин проворно зажал ему рот липкой

ладонью.

ВЫДАТЬ ГОЛОВОЙ

Подлый Ондрейка безо всяких церемоний перекинул претендента на престол через плечо,

будто мешок, и поволок вниз по лестнице, потом через двор.

Отбиваться и сопротивляться не имело смысла - руки у Шарафудина были сильные. Да

и, если честно, оцепенел Ластик от такой превратности судьбы, словно в паралич впал.

В дальнем углу подворья, за конюшнями, из земли торчала странная постройка: без окон,

утопленная по самую крышу, так что к двери нужно было спускаться по ступенькам.

Ондрейка перебросил пленника с плеча под мышку, повернул ключ, и в нос Ластику,

болтавшемуся на весу беспомощной тряпичной куклой, ударил запах сырости, плесени и гнили.

Это, выходит, и есть боярская темница.

В ней, как и положено по названию, было совсем темно - Ластик разглядел лишь груду

соломы на полу.

В следующий миг он взлетел в воздух и с размаху плюхнулся на колкие стебли.

Вскрикнул от боли - в ответ раздался стон дверных петель.

Лязг, взвизг замочной скважины, и Ластик остался один, в кромешной тьме.

Что стряслось? Какие Кромы? Что за Басманов?

И главное - из-за чего вдруг взъелся на "пресветлого Ерастиила" боярин?

Нет, главное не это, а потеря унибука. Вот что ужасней всего.

Ластик даже поплакал - ситуация, одиночество и темнота извиняли такое проявление

слабости. Но долго киснуть было нельзя.

Думать, искать выход - вот что должен делать настоящий фон Дорн в такой ситуации.

Он попробовал осмотреться.

Через щели дверного проема в темницу проникал свет, совсем чуть-чуть, но глаза,

оказывается, понемногу привыкали к мраку.

Слева - бревенчатая стена, до нее шагов пять. Справа то же самое. А что это белеет

напротив двери?

Шурша соломой, Ластик на четвереньках подполз ближе, потрогал.

Какие-то гладко выструганные палочки. Не то корзина, не то клетка.

Пощупал светлый, круглый шар размером чуть поменьше футбольного мяча. Хм,

непонятно.

И только обнаружив на "шаре" сначала две круглые дырки, а потом челюсть с зубами,

Ластик заорал и забился в угол, как можно дальше от прикованного к стене скелета.

Тут кого-то заморили голодом!

И его, Ластика, ждет та же участь...

Вряд ли, подсказал рассудок. Долго держать тебя здесь не станут. Раз Шуйский отказался

от своих честолюбивых планов, то постарается поскорей избавиться от опасного свидетеля.

И стало шестикласснику Фандорину очень себя жалко. Он снова расплакался, на этот раз

всерьез и надолго. А перестал лить слезы, когда жалость сменилась еще более сильным

чувством - стыдом.

Погубил он доверенное ему задание, теперь уже, похоже, окончательно. И сам пропал, и

Яблоко, куда следовало, не доставил.

Слезы высохли сами собой, потому что требовалось принять ответственное решение: что

делать с алмазом?

Наверное, лучше проглотить, чтоб не достался интригану Шуйскому, от которого можно

Blog

Борис Акунин Детская книга

Содержание