Geum.ru

Андреевское братство

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   35
Глава 19


Казалось бы, теперь-то что мешало мне отвлечься от всего, что за эти дни случилось, перевернуть страницу и начать жить попроще, как большинство людей, достаточно разумных, чтобы наслаждаться настоящим, не горюя о несбывшемся и не заглядывая во все равно не представимое будущее?

Сбылась еще одна моя детская мечта – я иду путем старинных чайных клиперов на настоящем трехмачтовом паруснике. Вокруг «виноцветное море», пустынное, как в начале времен, под ногами плавно раскачивающаяся палуба, в воздухе витают пленительные запахи смолы и нагретого дерева, просоленных манильских канатов, кофе и пряностей. Последние, увы, не из трюмов, набитых колониальными товарами, а из приоткрытого камбузного люка, но так ли уж это важно?

Почти полный бакштаг выгибает тугие полотнища парусов, поскрипывают обтянутые ванты, и шкоты гудят едва слышно, в тональности контрабасных струн.

При внезапных порывах ветра точеные спицы штурвала упруго отдают в ладонь, но курс яхта держит великолепно, да и пятибалльный пассат настолько устойчив, что «Призрак» несется к зюйд-весту, словно по рельсам, свободно делая четырнадцать узлов.

В положенное время сдвоенные удары рынды отмечают, что еще полчаса прошло и недалек конец вахты.

Три прелестные женщины оживленно беседуют под кормовым тентом, и взгляд, отрываясь от картушки компаса, надолго задерживается на их загорелых телах.

И главное – все так и есть на самом деле. Несмотря на несколько нарочитую красивость этой сцены.

Когда, чуть слышно работая моторами, «Призрак» выбрал якоря и над его мачтами проплыли фермы моста Голден-Гейт, в борта плеснула первая океанская волна, а огни Сан-Франциско слились за кормой в мутное электрическое зарево, я ощутил не то чтобы облегчение, а истинную свободу. От страха, от ответственности за Аллу, от финансовых, если угодно, проблем.

Пока Андрей готовил яхту к выходу, я посетил несколько припортовых банков и сначала перевел полученные от Панина миллионы в абсолютно анонимные золотые сертификаты, а потом половину разменял на десять пятисоттысячных кредитных карточек на предъявителя.

Теперь при всем желании мой старый друг не сможет аннулировать сделку, а главное – выследить меня. В том, что первым же его побуждением будет именно это, я не сомневался ни на грош и знал, что с его возможностями такая операция займет буквально минуты. Хорошо, что Артур остался его докарауливать.

О цели нашего плавания мы не говорили. Да мне думать о будущем не слишком и хотелось. Куда бы мы ни проложили курс, до ближайшей земли как минимум две недели ходу. Достаточно времени, чтобы разобраться в своих намерениях и желаниях.

Ну а пока – все прелести хорошо организованного южного круиза. Оправдывающий свое название океан, приятная компания, трюмы, набитые провизией, что позволяет Ирине баловать нас кулинарными изысками всех веков и стран, рыбалка прямо с борта и купание, особо щекочущее нервы, потому что под ногами пятикилометровая глубина и легкий риск внезапного появления акул или барракуд. Затягивающиеся за полночь застолья при луне и долгие, неспешные беседы обо всем, что может прийти в голову не обремененным повседневными заботами людям.

Нет, тут я, конечно, слегка приукрашиваю действительность. Заботы были. Прежде всего меня беспокоило состояние Аллы. Стресс для нее, прожившей почти тридцать лет «на солнечной стороне жизни», не привыкшей даже и к любовным неудачам, оказался слишком силен. Трагедия на острове, и та потрясла ее меньше, чем произошедшее во Фриско. Предательство так ей поначалу понравившегося Панина, похищение, подземная тюрьма, страх смерти, попытка изнасилования, встреча с подругой-покойницей – многовато за три дня для привыкшей лишь к победам и всеобщему поклонению женщины. Вот она и сломалась. Смотреть на нее было тяжело, и здесь не мог помочь даже волшебный новиковский браслет, поскольку психические травмы он лечить не умел. Надежда у меня была лишь на Ирину, на ее ласковую и деликатную психотерапию. Ну и на время тоже.

Однажды утром, когда только-только рассвело, мы с Андреем оказались на палубе вдвоем. Я просто любовался вечной прелестью всплывающего из-за горизонта солнца, а Новиков работал над собой. Как следует размявшись с гирями и штангой, он в заключение поднялся на руках по вантам до грота-салинга и, выбрав подходящий момент, нырнул с сорокаметровой высоты в зеркальную штилевую воду. Вот уж на это духа у меня бы не хватило.

Поднявшись на борт, он вытер мокрое, довольное собой и просто жизнью лицо. Хотя и был на полголовы меня ниже и килограммов на двадцать легче, мускулатура его внушала уважение. Не удивлюсь, если он может ломать подковы или завязывать узлами кочергу.

– Нет, специально как-то не пробовал. Лом однажды удалось согнуть, но там была ситуация… – ответил он на мой вопрос.

Потом, естественно, коснулись других околоспортивных тем, он упомянул своего товарища, который на вид далеко не Геракл, однако может разорвать целиком колоду карт, пальцем проткнуть человека насквозь, а я рассказал про таланты отца Григория.

– Да вот и кстати, – сказал Андрей без всякой как бы связи с предыдущим, – а ты вообще когда планируешь домой-то возвращаться?

Я дернулся, подумав, что, кажется, переоценил степень воспитанности Новикова. Он понял ход моих мыслей.

– Нет, что ты, что ты… Вовсе не о том я говорю. Просто делать этого пока не следует, если вдруг имеешь такое намерение. Хочется думать, что в данный момент вы с Аллой надежно потерялись. А дома вас уж непременно ждут. Да и вообще где угодно в пределах цивилизованного мира. На уютную жизнь вам в ближайший год рассчитывать опрометчиво. – И пояснил, что, на его взгляд, глупо надеяться, будто Панин и его компания согласятся признать свое поражение.

– То, что поначалу он напугался, – это факт. Как, впрочем, не менее непреложный факт, что никакой серьезный «деловой» просто так не простит потерю десяти миллионов, плюс унижение, причем публичное, и не откажется от перспективы гигантских барышей вкупе с надеждой на личное бессмертие. И уже сейчас, железно, половина московской и федеральной полиции, а также часть контрразведки тебя с нетерпением ждут.

– Считаешь, они и наших купили? – усомнился я.

– И покупать не надо. Оформят у себя во Фриско дело, подпадающее под международное право, и потребуют выдачи. Доказывай потом. А можно и еще проще…

Я снова подумал, что Новиков явно не дилетант в подобных вопросах.

– Поэтому наилучший вариант – покатаемся по морю, а потом ко мне в Новую Зеландию. Уединенное поместье, всевозможные удобства жизни и… Впрочем, о другом позже поговорим. – Он снова непринужденно перевел разговор, причем сделал это так, что не оставил повода продолжить интересующую меня тему.

Вообще против прогулки, хотя бы и в Новую Зеландию, я не возражал. Там я тоже еще не был, а Москва меня влекла очень мало еще и потому, что и без помощи Панина Алле неминуемо пришлось бы как минимум давать объяснения в «надлежащих инстанциях», что при ее состоянии я допустить никак не мог.

Однако помнил я и о том, чем закончилось тоже вполне невинное и разумное приглашение Майкла. Куда ни кинь, одним словом. А дни все текли в неге и роскоши. Кроме общепринятых на «Призраке» развлечений, я нашел себе еще одно, персональное. Как я уже упоминал, на яхте не было экипажа, что поначалу меня несколько удивило. А он и в самом деле оказался не нужен, разве что Новиков с Ириной пожелали бы вести абсолютно барскую жизнь.

Автоматика управления была настолько совершенна, что участие судоводителя требовалось лишь при швартовке или каких-то трудно представимых форс-мажорах. Компьютер сам следил за курсом и погодой, управлял парусами и двигателем, умел маневрировать в полном соответствии с обстановкой и правилами предупреждения столкновения судов. Так оборудованных частных судов я еще не встречал.

Потому и мог Новиков в одиночку бороздить океаны на трехсоттонной трехмачтовой яхте с гафельным вооружением.

Однако, несмотря на автоматику, я выговорил себе право стоять ночные вахты – с нуля до четырех, а чаще – с четырех до восьми. Опять же как дань детским романтическим мечтаниям.

Уж больно хорошо, отключив автопилот, стоять на зыбком мостике, смотреть на освещенную зеленоватой лампочкой нактоуза картушку компаса, чутким ухом ловить по гулу такелажа момент, когда – но ни секундой раньше – следует брать рифы и брасопить реи, чтобы не лишиться мачт, но и узла скорости не потерять напрасно, воображая, что за кормой стригут гребни волн «Катти Сарк», «Фермопилы» и «Чаллиндж» в извечном стремлении первыми доставить в Лондон груз драгоценного цейлонского чая…

Новиков, все правильно понимая, отнюдь не возражал, да иногда и сам поднимался ко мне, чтоб поделиться вдруг пришедшей в голову и заслуживающей обсуждения мыслью или просто молча покурить, облокотившись о дубовый планширь.

И о многом мы успели переговорить за последнюю неделю. Андрей по своему психотипу относился к людям, которым необходим собеседник или даже просто слушатель, способный понимать извилистый ход их мыслей. Например – об истинной сущности Артура. К примеру, нам обоим хотелось понять, о чем все время он так напряженно думает? Неужели же только и по-прежнему о своем пресловутом праве на смерть? Неужели совсем не трогает его красота окружающего мира, прекрасный миг такой короткой, единственной человеческой жизни? Вот это все – прозрачная на десятки метров вглубь вода, жемчужные облака на зеленовато-розовом закатном небе, ощущение ласкающего обожженную солнцем кожу соленого ветра, предвкушения ужина с неторопливой дружеской беседой под ледяное шампанское и густой бенедиктинский ликер с геджасским кофе, таким крепким, что каждый глоток нужно запивать пузырящейся минеральной водой… Неужели для него все это – по-прежнему лишь тоска и мерзость убогой больничной палаты?

Еще Новиков часто – о чем бы мы ни говорили вначале – легко и непринужденно переводил беседу на тему моего земного и космического прошлого, и я не раз ловил себя на ощущении, что идет обыкновенный, пусть и крайне деликатный допрос.

Но куда важнее оказалось то, что совершенно неожиданно мое пристрастие к одиночным ночным бдениям сыграло еще и чисто медицинскую роль.

Одним из проявлений развивавшегося у Аллы невроза, наряду с многими другими неприятными симптомами, была поначалу удивившая меня, а потом заставившая всерьез страдать острая неприязнь к так называемой личной жизни.

Уютные, но тесноватые каюты «Призрака» вообще не слишком располагали к любовным утехам. Какая может быть раскованность и «мексиканская страсть», если и одному человеку там едва хватает свободного места, чтобы раздеться, не цепляясь плечами и локтями за шкафы и переборки (особенно при моих-то габаритах), а второму при этом пришлось бы ждать в коридоре или забираться на стол. Койка же с высоким бортиком удобна лишь тем, что из нее не вывалишься в любую качку. О звукоизоляции я вообще не говорю.

А у Аллы как раз образовался сдвоенный синдром: клаустрофобия плюс страх того, что с ней чуть не случилось в бункере. Вот и как отрезало – малейшая попытка хотя бы как следует ее обнять вызывала чуть ли не истерику.

А мне-то, при курортной обстановке и обилии постоянно мелькающих перед глазами прелестных женщин, да истомившемуся по этому делу в космических безднах, каково было терпеть принудительный целибат?

Не знаю, каким бы образом все это закончилось, если бы однажды, после особенно удавшегося ужина с фортепьянным концертом Ирины и песнями Андрея под гитару и, разумеется, с достаточным количеством шампанского, Алла не вышла проветриться ко мне на мостик, когда все остальные (я надеюсь) крепко спали.

И без специальных стимуляторов воображения ночь была чудесна – мало что просто звезды, Южный Крест на черном бархате, фосфоресцирующие блики на воде, так еще и залповые звездопады, словно лично нам адресованный салют. Ну а когда в голове вдобавок звенит коллекционный «Брют» – о чем тут еще можно говорить…

Алла была в шелестящем под легким ветром прозрачном шафрановом сари, и если бы не выгоревшие до белизны волосы, вполне сошла бы за… как там называются в индуистском пантеоне богини красоты и секса – апсары, кажется?

В общем, я не удержался, обнял ее и ощутил, что именно сейчас она не собирается сопротивляться.

Вот только где? Рядом трап в кают-компанию, но что, если вдруг снова стены и низкий потолок вызовут прежний ужас? И тут меня осенило!

Прямо перед нами затянутый чистейшим белым тентом вельбот. Чем не царское ложе? Я перебросил вперед тумблер автопилота и подхватил Аллу на руки.

Не так уж просто и легко смотать с неподвижно лежащей навзничь женщины семь метров ткани, зато потом… Под сари на ней не было больше ничего. Похоже, она все-таки боролась с собой, потому что даже при свете одних только звезд я увидел ее закушенную губу, сжатые страхом веки. И первый ее стон был отнюдь не стоном наслаждения.

Но все-таки она прорвала черную завесу меланхолии, или уж как там называется ее болезнь. Возможно, именно такая встряска давно ей была нужна, а не прописанные Ириной транквилизаторы.

Какое-то время Алла оставалась словно в полусне, безвольная и пассивная. Мне даже показалось, будто это вообще не она, а девушка викторианской эпохи, покоряющаяся неизбежному с ужасом и отвращением, не знающая даже понаслышке, как полагается вести себя в постели. А раньше все бывало наоборот, и если только удавалось ее «соблазнить», безудержность и темперамент Аллы приводили меня в изумление.

Я не силен в психиатрии, однако думаю, что импульсы вегетативной системы в какой-то миг сломали блок сознания (а может, наоборот, подсознания), и это выглядело как взрыв!

Мне даже стало как-то жутко. Почти что сцена из готического ментафильма. Вот только что со мною был почти что манекен, и вдруг она очнулась! Вцепилась мне в плечи острыми ногтями, все тело резко напряглось и изогнулось, между раскрывшимися губами блеснули зубы, а из горла вырвался низкий и хриплый вскрик. Мне кажется, она не видела меня, а может, даже и не понимала, где она сейчас и с кем. Ее тело все вспомнило само и стало жить сугубо автономно. По-моему, я весь тогда покрылся гусиной кожей, и стало мне совсем не до наслаждений. И это тоже оказалось к лучшему – она успела получить все, в чем сейчас нуждалась, и даже более того.

Она пришла в себя, поджала ноги, села, опершись спиной о борт вельбота. За время наших упражнений тент вытянулся и стал похожим на гамак.

Алла провела ладонью по влажному от пота лицу и улыбнулась, чего я так давно не видел. Не выпуская моей руки, прошептала, чуть задыхаясь:

– Знаешь, милый, мне кажется, что я все это время смотрела на мир словно сквозь запотевшие очки. Или была по-черному пьяна. А сейчас все вдруг прошло. Одномоментно. Разве так бывает?

– Наверное, – ответил я. Нащупал шорты с пачкой сигарет в кармане, подумал отстраненно, что многовато стал курить, щелкнул зажигалкой, веря и не веря, что в самом деле все прошло и Алла выздоровела окончательно.

Она привстала на колени, наклонилась надо мной, похожая на статую из храма Каджурахо с осиной талией и крутым изгибом по лекалу вычерченных бедер, коснулась упруго качнувшейся грудью моей щеки.

– Мне тоже кажется – а вдруг это только сейчас удалось, а утром все снова вернется? – прошептала Алла. – Давай попробуем еще раз?

По счастью, терапия оказалась радикальной, и проснувшись чуть ли не к обеду, она не просто стала прежней Аллой, а ощутимо изменилась к лучшему вообще. Спокойнее, сдержаннее, благожелательней ко мне и окружающим. Какой была в считанные дни нашей довольно долгой связи. Ирина не преминула это отметить, и, судя по тому, как они долго и оживленно секретничали на корме, моя подруга поделилась с ней секретом, возможно, и с живописными подробностями. Насколько я знаю, женщины это любят.

Андрей же и тут сохранил благородную английскую сдержанность, да нам и без этого было о чем говорить. Вот только по ночам стал выходить на мостик с осторожностью.

По-прежнему актуальной оставалась тема Артура и Веры. С ними явно тоже происходили какие-то изменения. Новиков выразился даже точнее: стадии метаморфоза. Имея в виду, что из банальных зомби они все больше превращаются в непостижимые для нас существа иного уровня развития.

– Так что же, можно ожидать, что они и в самом деле полностью переродятся в энергетические сущности? – предположил я, вспомнив, что они вытворяли при спасении Аллы.

– В известных мне пределах наука этого не допускает, – со странной интонацией сказал Андрей. – А то, что мы с тобой видели… Когда приедем на место, можно будет их понаблюдать с привлечением намного более компетентных специалистов, чем мы с тобой. И на подходящей аппаратуре.

– Если они тебе позволят. Они ведь с каждым днем все менее контактны… – и это было так. Артур давно уже не вел со мной прежних откровенных разговоров и хоть присутствовал, скорее по привычке, за общим столом, но ничего не ел, поглощая тем не менее огромное количество жидкости. Чаще всего – минеральную воду, по литру-два за раз.

– Заливается электролитом, – сострил Андрей. Мне это не показалось просто шуткой. Раз он действительно трансмутирует, то отчего бы не иметь ему внутри какое-то подобие аккумулятора?

С Верой происходило почти то же самое, но в гораздо более стертой форме. Не зная о ее способностях, вполне можно было счесть ее нормальным человеком.

Она вполне естественно болтала с нашими дамами, купалась в море и, ей-богу, продолжала интересоваться мужчинами. Не раз я замечал ее кокетливые взгляды, игриво-нескромные позы, да и к нарядам она вкус не потеряла.

Я даже – исключительно с позиций естествоиспытателя – подумывал подчас: а как у нее с прочими функциями? Такой, простите, экстерьер! Всего немного слишком, но очертания фигуры – блеск! И тут же мои вполне естественные мысли перебивались легкой дрожью отвращения. Вот ведь натура человека – предрассудки в нем сидят на уровне спинного мозга! Подумать только, что она покойница – и сразу отбивает все… А если допустить, что она пережила всего лишь клиническую смерть, тогда как? Ничего? Или проблема в том, что, кроме факта воскрешения, я знаю о ее новых свойствах? Да, не с моим слабым умом замахиваться на столь страшные тайны.

Тайн попроще тоже хватало.

Ближайшая из них и актуальная – сам Андрей.

Чем больше мы общались, тем сильнее мне хотелось его разгадать.

В конце концов это просто моя профессия – изучать и разгадывать людей. Пусть не всегда, пусть плохо, но в целом мне это удается. Что ни говорите, ведь и Панина я раскрутить сумел. Как ни ссылайся на случайности, вроде встречи с Андреем, но все мои действия были целенаправленны и осмысленны и завершились так, как следовало. Да и Артур… Из поединка с ним я вышел с честью. Была загадка, гипотеза исследования, анализ, синтез, результат.

Так и сейчас, я просто должен доказать себе, Алле, кому угодно, что мне под силу, не имея ничего, кроме интуиции и набора разрозненных и по отдельности ничем не примечательных фактов, добраться до чего-то… Странного? Необъяснимого? Зловещего? Все не то. Прежде чем искать, необходима хоть одна координата. Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Если определить – «куда», то находящееся там неизвестное тело или явление скорее всего и окажется искомым. Равно как и наоборот. Так что же меня столь интригует в Андрее? Ну и в Ирине, соответственно, кроме ее мистической, вот именно, «ненаглядной» красоты? Я много дней терзался в поисках «формулы обвинения», пока вдруг в памяти не всплыло английское выражение: «скелет в шкафу». Вот это к месту! Загадочная и скорее всего юридически небезупречная деталь биографии, объясняющая, а возможно, и предопределяющая его внешний статус и поведение. Достойная цель поиска и увлекательная.

Естественно, что рассказы Андрея о его полуотшельнической жизни в новозеландском поместье мне теперь доверия не внушали. Вернее, это могло быть правдой, но правдой ограниченной и ничего по-настоящему не объясняющей.

А объяснение наверняка должно быть неожиданным и невероятным. Поскольку все более-менее вероятное я уже перебрал и отринул. Проще всего, особенно исходя из моего личного опыта, предположить, что Новиков – очередной инопланетянин. Из той самой антаресской компании, прибывшей, чтобы довести до конца свою миссию по изъятию у землян излишков психической энергии, а заодно и отомстить мне за предательство. Тем более что и Ирина напоминала чем-то девушку по имени Заря. Но здесь я вполне полагался на службу Галактической безопасности. Из достоверных источников мне было известно, что ситуация жестко контролировалась и возможность проникновения антаресцев на Землю исключалась почти на сто процентов.

Заманчиво также было вообразить Новикова с Ириной своеобразным аналогом пары Артур – Вера. Почему бы и нет? Через год или десять методика ревитализации (назовем процесс подобного воскрешения хотя бы так) вполне может быть отработана и усовершенствована настолько, что прогулки туда и обратно станут самым обычным делом. И заодно будет устранен эффект внушаемой зомби каждому нормальному человеку сильнейшей антипатии? – спросил я себя. Это сейчас мы уже притерпелись, а поначалу и я, и мальчик Марк, и особенно отец Григорий ощущали буквально физически исходящий от Артура поток негативной энергии. Пусть даже так, пусть они научились менять знак и теперь внушают прямо противоположное – непреодолимое, как у Ирины, женское очарование и хорошую мужскую симпатию к Андрею. Ну и что остается спросить? Как игра ума – красиво, но главного сия гипотеза не объясняет.


…Продолжающий свое неуклонное движение к югу «Призрак» неожиданно вошел в полосу тропического дождя. Увлеченный своими изысканиями, я забыл, заступая на вахту, поинтересоваться прогнозом погоды на ближайшие часы.

Пришлось, за несколько секунд промокнув насквозь, спускаться в рубку.

Здесь все было совершенно по-другому, чем на мостике. Вместо средневекового штурвала, компаса и лага – полный комплект современного навигационного оборудования, универсальный десятипроцессорный транспьютер, всеволновой локатор, самолетного типа пульт управления и обтянутые мягким пластиком ручки манипулятора. В принципе ходовой мостик «Призрака» – не более чем эстетический изыск, дань традициям, как и сами штурманские вахты.

Я включил автоматику управления парусами и локатор, потому что обрушившиеся с неба потоки воды не позволяли видеть даже фок-мачту.

Подрегулировав упругость и наклон кресла, нацедил чашку круто заваренного чая с доброй порцией рома, позволил себе закурить сигару.

Так на чем мы остановились? Что Новиков вполне может быть зомби, но смысла в том ни для него, ни для меня никакого. А главное – Артур бы обязательно почуял в нем своего.

А на чем вообще я начал строить свои гипотезы? Кроме необъяснимой привлекательности Ирины, наличия у Андрея таинственного прибора – гомеостата – и некоторых не совсем мне понятных черт его личности? Почему не согласился принять его «легенду» о себе?

Наверное, просто потому, что натренированная за пятнадцать лет журналистской работы интуиция и наблюдательность подсказали… Или, точнее, напомнили. Вот оно! Только сейчас я понял, что мучило меня все это время. Новиков слишком похож на того человека, Юрия Лобанова, которого я то ли в самом деле встретил на пустой внегалактической станции девять лет назад, то ли пригрезился он мне в необыкновенно подробной и яркой галлюцинации. Описать ту встречу как факт я не рискнул и ограничился не привлекшим большого внимания рассказом под названием «Хотеть – значит мочь».

А сейчас вот встретил не то чтобы двойника, но весьма однотипного человека. Но если это так, что же дальше?

Допустим, Лобанов существовал на самом деле и существовал не в единственном экземпляре. Их, подобных ему, умеющих вольно или невольно перемещаться вдоль, поперек или вне времени исключительно усилием собственной, а возможно, и чужой воли, достаточно много. На данный момент как минимум трое. Тогда, значит, Андрей и Ирина попали сюда или из будущего, того, что по релятивистским законам существовало в момент посещения космической станции, или из прошлого, которому принадлежит «Призрак»… Более чем интересная гипотеза.

Меня вновь начало охватывать знакомое чувство приближения к разгадке тайны. Панин был прав, охота за сенсациями – моя стихия, и я никуда не годен в случаях, требующих спокойной, но кропотливой работы.

Сейчас мне уже стало хорошо – мысль свернула с протоптанной тропы и пошла целиной. И к месту был весь окружающий антураж – чуть подсвеченная шкалами приборов и мерцанием экрана темнота, удары волн в обшивку бортов и шелест дождя, похожие на писк морзянки звуки внутри занятого какой-то своей работой компьютера. Я все-таки разгадаю этого парня, хочет он того или нет. И тут же подумал – а ведь не исключено, что и хочет, зачем бы ему, в противном случае, было вообще со мной связываться? Демонстрировать мне свой таинственный браслет, спасать от гангстеров и брать с собой в море?

Следующий блок в выстраиваемую мной конструкцию лег уже как бы сам собой. Одной из первых вещей, о которых мы заговорили в день знакомства, была книга Фолсома – «Феноменология альтернативной истории».

В нормальных обстоятельствах эта тема меня бы не удивила. После первых же экспериментов с хроноквантовым двигателем естественным стал возродившийся интерес человечества ко всему, относящемуся к проблеме времени. Алла с друзьями зашли, возможно, дальше всех по скользкой дорожке, но первыми они не были, это точно.

А Фолсом просто талантливее других синтезировал из множества умных и не очень идей, предположений, гипотез максимально непротиворечивую, хотя и слишком беллетризированную систему.

Новиков, прочитав книгу буквально на днях, весьма эмоционально ее со мной обсуждал. С большим, чем она того заслуживала, азартом. Словно бы схоластические построения Фолсома его задевали лично. Как книги Таксиля – искренне верующих.

Понять его запальчивость в принципе можно. Предположив, что он, в свою очередь, работает в прямо противоположном направлении и на мне проверяет убедительность собственных силлогизмов.

Однако… Однако что-то мешало мне принять Андрея за очередного схоласта и софиста и на этом успокоиться.

За дни, проведенные в сократических диалогах, у меня накопилось слишком много вопросов. Каждый из них по отдельности выглядел совершенно несущественным, но в массе… В массе возникал один, но очень большой вопрос. Тот самый, над которым я бьюсь сейчас.

Я посмотрел на часы. До конца вахты времени более чем достаточно. Если задача решаема путем чистой индукции, на основе известных мне факторов, я, возможно, с ней справлюсь. Если же нет – есть два пути. Спросить его в лоб, сделав вид, что мне известно больше, чем на самом деле, или продолжить сбор информации.

Мне вдруг стало смешно. Чем я в конце концов занимаюсь?

Достаточно взрослый человек, с недавних пор – миллионер, вдобавок имеющий неплохие шансы обрести чуть ли не бессмертие, и терзается совершенно дурацкими по своей сути вопросами. Заняться больше нечем? В каюте ждет тебя красивая женщина, в баре – почти любые из существующих на свете напитков, в шкафах – книги, которые все было недосуг прочитать.

А ну, постой, сказал я себе. Я помню, что в экземпляре Новикова довольно много закладок и пометок на полях, нельзя ли кое-что из этого извлечь?

Я спустился в кают-компанию. Книга стояла на том месте, где я ее видел прошлый раз.

Заодно заварив крепкий жасминовый чай и прихватив из бара начатую бутылку рома, я вернулся в рубку.

Да, читал он книгу внимательно, страницы испещрены подчеркиваниями и пометками. Ну и какие положения привлекли его внимание?

Большинство маргиналий касалось приводимых Фолсомом конкретных фактов из истории XIX и XX веков, вызвавших отчего-то несогласие или удивление Новикова. То ли эти сведения были ему неизвестны, то ли он оценивал их с другой точки зрения.

Острый эмоциональный отклик вызвала вполне, на мой взгляд, невинная фраза: «Точно так же, иначе как спекуляцией, нельзя назвать утверждение, что поражение России в Русско-японской войне вызвало бы решающий поворот во всей мировой политике как минимум первой трети XX века. Несопоставимость экономических потенциалов этих стран и огромное военно-стратегическое преимущество России выводят данную гипотезу за пределы рассматриваемых нами реальных альтернатив. В то же время…»

Короче, пролистав с вниманием всю книгу, я убедился лишь в том, что Андрей принадлежал к достаточно мощному и влиятельному клану противников старого философа, причем отрицал он, как следовало из пометок, не столько теоретические построения, как использованные для их доказательств примеры.

Если бы я был специалистом-историком, то, возможно, смог бы понять позицию Новикова глубже, но не более того.

Но даже если Фолсом в каких-то своих предположениях не прав и из известных фактов можно сделать иные выводы, что это меняет в принципе?

Нам тогда что-то помешало продолжить эту тему, но в память она запала.

Сейчас же вдруг, на фоне только что просмотренной книги, мне показалось, что я начинаю понимать ход его мысли.

Пожалуй, тема для очередной застольной беседы определилась. Надо только еще кое-какие моменты освежить в памяти, чтобы разговор получился равноправный, а то все у нас с ним как в «Диалогах» Платона выходит – вроде все правильно говоришь, а в дураках остаешься.

Продолжающееся снаружи буйство стихии меня довольно долго как бы и не волновало. Нормальный муссонный заряд, сколько уже их было на нашем пути. Корпус яхты абсолютно герметичен, волнение умеренное, автомат бдит, сохраняя наивыгоднейшее положение парусов относительно ветра…

Как вдруг, взглянув в лобовое окно, я понял – что-то ощутимо изменилось.

Буйный ливень сменился монотонным медленным дождем. По стеклу уже не струились потоки воды, на них оседала скорее туманная морось. И стало заметно прохладнее, температура за какой-то час упала градусов на десять. Странно. Мы сейчас находились в точке с координатами примерно 15 южной широты и 175 восточной долготы, а для этих мест обычен несколько другой климатический режим.

Надо бы проверить, что подобный эксцесс может значить и какие еще дальнейшие катаклизмы нас могут подстерегать? Я запросил метеопрогноз. Компьютер померцал экраном и выдал сигнал: «С метеоспутником нет связи», встревоживший меня уже всерьез. Решив уточнить свое место, получил аналогичный ответ. Это уже нечто запредельное. Глобальная навигационная сеть держит под контролем каждый плавающий и летающий объект, отслеживая их взаимное расположение и перемещение, что и позволяет бортовому компьютеру в любых условиях прокладывать безопасный курс. А как же теперь? Допустить, что вышла из строя сверхнадежная система, без сбоев функционирующая не одно десятилетие, многократно продублированная, я не мог.

Значит, поломка в нашем автоштурвале, скорее всего – просто в антенных контурах.

Положение осложнялось тем, что мы уже покинули пустынные просторы северной части океана и вошли в район так романтизированных Джеком Лондоном Южных морей. Справа и слева – россыпи островов и атоллов: Самоа, Фиджи, Кука и тому подобное. И движение здесь куда напряженнее и беспорядочнее, чем на трансокеанических маршрутах.

Плохо разбираясь в незнакомой автоматике, я все же знал свои штурманские обязанности. И сообразил, что раз нет связи, причем неизвестно, как давно она прервалась, надо немедленно переходить на древнюю систему автономного управления. Кто знает, может, в ближайшие минуты мы окажемся на пути гигантского сухогруза или крупного катамарана, тонн так тысяч на пятьдесят, которые разнесут «Призрак» в щепки, даже не ощутив этого. Ведь перестав подавать сигнал на следящий спутник, мы как бы и не существуем для штурманов всех прочих кораблей…

После компьютерной картинки на планшете, где виден любой плавающий в радиусе сотни миль предмет с указанием его координат, направления и скорости движения, экран локатора, захватывающего лишь зону прямой оптической видимости, выглядел до крайности убого. Но даже и он, в случае чего, поможет вовремя заметить опасность. Только теперь уже зевать не рекомендуется. И я впервые представил себе, почему в прежние времена ходовые вахты никак не относились к разряду приятных развлечений.

Следующие полтора часа я так и просидел, не сводя глаз с экрана, только раз отлучившись в кают-компанию за очередной чашкой чая, хотя разумом понимал, что 15-мильный радиус обзора дает мне как минимум четверть часа, даже если встречное судно будет идти лоб в лоб тридцатиузловой скоростью. И меня на самом деле нервировала не проблематичная опасность столкновения с судном или рифом, а именно нештатность ситуации.

Однако ночь подошла к концу, и ничего не случилось. Скоро окончательно рассветет, можно будет разбудить Новикова и со спокойной душой сложить с себя ответственность.

Закурив очередную сигарету и расслабившись, я вновь взглянул на экран и не сразу заметил в северо-западном его секторе две почти сливающиеся воедино зеленоватые черточки сзади справа под острым углом к курсу «Призрака» на расстоянии около 12 миль.

Вполне возможно, что такие же, как и мы, яхтсмены. Я ввел данные с локатора в компьютер и выяснил, что скорость объекта около тридцати узлов и при сохранении скорости курса он нас догонит через сорок минут.

Из чистого любопытства я включил систему визуального контроля. Картинка на экране возникла отчетливая и яркая, будто сделанная телеобъективом в солнечный день. Но содержание ее мне очень не понравилось.

Приподняв обрамленные пенистыми бурунами носы, узкие и длинные, чем-то похожие на преследующих добычу борзых, строем уступа резали океанскую зыбь два катера тонн, наверное, по сорок водоизмещением, совершенно незнакомого мне типа. У них были низкие, зализанные очертания рубки и куполообразные остекленные башенки на полубаке. На прогулочные эти катера походили мало, да и что за прогулки в сотнях миль от ближайшей земли на скорости, при которой корпус гремит как пустая бочка по камням?

Сразу вспомнились многочисленные истории о пиратах Южных морей, которые до сих пор успешно занимаются своим промыслом, несмотря на все совместные усилия цивилизованных государств. Правда, обычно они оперируют в прибрежных водах и при малейшей опасности бесследно исчезают в укромных бухтах, а может, и каких-то подводных пещерах, а чтобы нападения совершались в открытом море и днем, я как-то не слышал. Или, подумал я (по принципу пуганой вороны), не посланцы ли это обиженной мною мафии? С них станется и спутниковую связь из строя вывести, чтобы жертва сигнал бедствия передать не смогла.

Теперь уже с полным основанием я позвонил в каюту Новикова и подчеркнуто спокойным тоном попросил подняться в рубку. Сам же в ожидании его появления приступил к уборке парусов.

Когда Андрей в майке с короткими рукавами и шортах появился в дверях, он прежде всего удивленно выругался, увидев стекающие по стеклам дождевые струйки, потом обратил внимание, что гики с наматывающимися на ролики парусами уже приводятся в диаметральную плоскость.

– Что тут у тебя, штормовое пришло? – спросил он, с трудом подавив зевок.

Я молча показал ему на экран.

– Ого! Что за явление? «Люрсен-эс», если не ошибаюсь? Слушай, ты куда нас завел, штурманец? – Тон его еще по инерции оставался шутливым, но лицо уже напряглось и глаза недобро сощурились. – Ну-ка, докладывай!

– Что, собственно, докладывать? Навигационная система отключилась, радио молчит. Десять минут назад обнаружено вот это…

– Молчит, значит… – почти под нос себе пробормотал Новиков, а сам уже забегал пальцами по сенсорам, правой рукой одновременно перебрасывая тумблеры на пульте.

– Так-так, интересно, а это – тем более, и вот так тоже… – значащие слова он обильно прослаивал нецензурно-эмоциональными, которых я от него раньше практически и не слышал.

Закончив свои манипуляции, Андрей поднял голову и несколько секунд смотрел на меня, будто все же надеялся услышать какие-то объяснения.

– А когда место последний раз определял?

– Когда вахту принял. Вот место, – показал я на карте. – А по счислению – мы сейчас должны быть здесь.

Новиков прямо пядью, без помощи циркуля отмерил на обзорной карте расстояние до ближайшей земли.

– Изволь. Атолл Пальмерстон – 400 миль к зюйду, атолл Суворова – 420 к норду, остров Тутуила – 659 на норд-ост. Понял? А у этих «люрсенов» горючки всего миль на шестьсот, насколько я помню, да и то экономичным ходом. Они же шпарят почти на полном. Что отсюда проистекает?

– Если они от берега идут, на возвращение им не хватит. Камикадзе, что ли? Правда, их в условном месте заправщик может ждать. Или с большого корабля спустили, с экраноплана даже… – блеснул я сообразительностью.


– Ага. С парохода «Великий князь Константин»

[3]

… – смысла прозвучавшей в его тоне иронии я не понял. При чем тут какой-то князь? Но зато сообразил, что предположительно доставивший сюда катера корабль с большим успехом мог бы заняться нами и сам… Если вообще допустить, что именно мы являемся целью. Возможно, это просто очередные спортсмены. Морской спидвей.


– Как бы там ни было, – продолжал он уже серьезно, – стоит сыграть боевую тревогу. Не люблю, когда за мной торпедные катера увязываются. Значит, так. Паруса убрал – правильно, запускай движки и по газам. Тем же курсом и узлов до двадцати.

Он взял из пепельницы дымящуюся сигару, затянулся несколько раз и, кивнув, быстрее, чем обычно, сбежал по трапу.

На полном ходу без форсажа «Призрак» по тихой воде узлов тридцать дает свободно, это я сам видел, с форсажем, наверное, еще узлов на пять больше, и если катера идут на пределе, мы от них уйти сможем, особенно если их запас хода по горючему ограничен. Но командиру виднее. Откуда, кстати, он так хорошо знает их тип и тактико-технические данные? Название «люрсен» звучит как немецкое, но слышать мне его не приходилось.

Вернулся Андрей минут через десять, одетый уже по-штормовому, в герметический спасательный костюм. За ним по трапу поднялась Ирина в таком же наряде. Серьезные, похоже, дела предстоят.

– Обстановка?

– Пока без изменений. Понемногу догоняют. Думаешь, будут проблемы?

– Проблемы! – он опять усмехнулся. – Вообще-то каждый из этих тэ-ка имел на вооружении две торпеды и 20-мм «Эрликон», плюс два «МГ» калибром 7,92 миллиметра. Если у них серьезные намерения… Ир, – обратился он к Ирине, – ты пока на руле постой, а Игорь сбегает переоденется и Аллу поднимет…

Когда я уже был внизу, Новиков крикнул мне вслед:

– Заодно к Артуру загляни, только не нервничай…

Слова его меня насторожили, и я, не заходя к себе, решил посмотреть, в чем там дело.

Артур лежал на полу, подвернув голову, и выглядел сейчас настоящим покойником. А когда я наклонился к нему, понял, что так оно и есть, причем вид у него был такой, будто умер он как минимум сутки назад. А ведь еще вечером был в полном порядке, насколько это можно сказать о зомби. Возможно – очередной уход в астральные сферы? Но что-то быстро он начал портиться. Или действительно добился наконец своего?

С Верой – та же картина. Только она была вдобавок совершенно голой, видимо, собиралась спать (если они вообще это делают) или просто переодевалась, потому что ее вечерний наряд был брошен на спинку кресла, а в откинутой руке она сжимала край пестрого халатика. На боку и бедрах я увидел отчетливые трупные пятна. Зрелище крайне неприятное. И что теперь нам с ними делать? Надеяться – вдруг снова вернутся? Артур говорил, что с ними это бывает.

Алле я ничего о возвращении наших приятелей в «исходное состояние» не сказал, просто объяснил, что надвигается ураган, и помог натянуть тугой комбинезон, в котором можно продержаться в бушующем море пару суток, подавая «SOS» на всех диапазонах.

– Что, настолько опасно? – спросила она, по женской привычке не преминув осмотреть себя в зеркале.

– Не то чтобы опасно, «Призрак» – посудина крепкая и двенадцать баллов выдержит, а мало ли? Волной смыть может, если на палубе окажешься, да просто положено так… Ты лучше иди на камбуз, пожуй чего-нибудь, потом может не получиться. И без команды наверх не лезь…

На палубе я увидел, что Андрей и в самом деле был готов к неожиданностям, чем снова подтвердил мою гипотезу о наличии хоть завалящегося, но скелета.

Часть палубного настила на юте была сдвинута, и из шахты перед румпельным отсеком выдвинута вверх круглая ребристая площадка с артиллерийской установкой незнакомого мне типа. На вращающейся тумбе обтянутое черным пластиком сиденье, по бокам от него два длинных ствола в решетчатых кожухах и с раструбами дульных компенсаторов. На уровне глаз стрелка массивное устройство, напоминающее лазерный прицел, слева и справа от казенников – ребристые барабаны со снарядами. Новиков, нажимая педаль, гонял турель вправо-влево вдоль горизонта, одновременно проверяя механизм вертикальной наводки.

Уже совсем рассвело, но океан был мрачно-серого цвета, и густая дымка застилала границу воды и неба, не позволяя видеть дальше, чем на одну-две мили.

– Ну и как тебе? – коротко спросил Новиков, имея в виду, очевидно, Артура с Верой, но, может быть, интересуясь моим мнением об орудии.

– Пушка ничего, – предпочел я понять вопрос в последнем смысле, – а калибр?

– Тридцать семь, скорострельность – двести в минуту. Если нападут, попробуем отбиться. Смени Ирину у руля, она носовой установкой займется…

Через лобовое стекло я видел, как сноровисто, будто только этим и занималась всю жизнь, очаровательная даже в не слишком изящном костюме, Ирина управляется с такой же, как и у Новикова, пушкой.

Загадочная парочка! Ладно, если выкрутимся сегодня, я с ними поговорю без дураков. Хватит уже!

Судя по дальномеру, до катеров оставалось пять с половиной миль, и они нас тоже поймали своими локаторами, потому что начали перестроение – разошлись в стороны, явно планируя взять цель в клещи. Сомнений в их намерениях почти не оставалось.

Минут через пять войдем в зрительный контакт. Прицельная дальность орудий «Призрака», по моим прикидкам, кабельтов двадцать, как раз на пределе видимости.

Новиков успел еще раз заглянуть в рубку.

– Если начнется бой – маневрируй по своему усмотрению. Ты парень бывалый, сообразишь, – подбодрил он меня. – По возможности удерживай их на острых углах, борта старайся не подставлять – черт их знает, вдруг и правда торпеды бросать начнут… Кренов не бойся, гироскоп удержит, и устойчивость у нас классная… Работай не только рулем, винты не забывай. На полных оборотах и враздрай он на пятке поворачивается… На случай абордажа… – Андрей показал на закрепленный в кронштейне над дверью автомат с массивным дисковым магазином, стреляющий оперенными стрелами из обедненного урана. – Ну а если меня грохнут, – он пожал плечами, – тогда уж как-нибудь сам выкручивайся. Алла где? Скажи, чтобы в низах на палубу легла и держалась покрепче… Вот вроде все. Адьос, мучачо! – Он встряхнул над плечом рукой, сжатой в кулак, и, не касаясь ступенек трапа, скользнул по поручням. Успел еще пробежать на бак к Ирине, дал ей какие-то инструкции.

Действительно «вояка», подумал я. Невооруженным глазом виден охвативший его боевой задор. И вот теперь совсем не похож на вальяжного сибарита, любителя роскоши, тонких вин и красивых женщин. Скорее – на странствующего рыцаря, заслышавшего вдали рык очередного дракона или звуки вызывающего на поединок рога… О нас с Аллой заботится, а сам на открытой палубе, у орудий даже щитов нет. Да еще и Ириной рискует… Я, мужик, почти в безопасности, рубка как-никак бронированная, три слоя титана с кевларом, а женщина под пулями… Одновременно я понимал, что ей это тоже явно не впервой, стрелять она наверняка умеет, иначе бы Андрей ее к пушке не поставил, а я даже не знаю, где там нажимать и как целиться…

Катера появились из тумана одновременно. Судя по величине бурунов и быстроте, с которой они нас догоняли, ход у них сейчас был за сорок узлов.

Правый двигался чуть быстрее левого и через минуту вышел на траверз «Призрака». Невооруженным глазом я его едва различал среди волн и на фоне мрачного горизонта, а на экране он виден будто с полусотни метров. Носовая башенка действительно оказалась огневой точкой, и сквозь остекление видна была склонившаяся над прицелом голова стрелка.

Донесся короткий стук, в нашу сторону потянулась розоватая трасса. Она прошла в сотне метров перед бушпритом яхты, вполне доходчиво намекая, что следует лечь в дрейф.

Мне приходилось бывать в боях, но только на сухопутье. В морском сражении все ощущается совсем иначе. Прежде всего – ты совершенно открыт вражескому огню. А это очень нервирует. Потом – другая степень риска. На земле можно спрятаться в окопе, выскочить из горящего танка, сдаться, наконец, если имеешь дело с цивилизованным противником. А тут придется тонуть вместе с кораблем. Впрочем, сдаться, наверное, можно и здесь. Или нельзя? Не зря же Новиков даже не пытается вступить в переговоры. Значит, он знает, с кем имеет дело?


…Андрей и Ирина били длинными очередями на оба борта, а я не понимал, отчего они никак не попадают. Если хоть раз захватить прицелом цель, компьютер ее больше не выпустит. Или они попадают, но просто не могут пробить броню? Но что же тогда это за катера?

Я как-то не подумал, что все гораздо проще – попадают и пробивают, но не там, где надо. А так оно и было.

Из тамбура люка появилась голова ошеломленной внезапным грохотом Аллы, я изо всех сил, хоть и не надеясь, что она услышит, закричал ей: «Вниз!» Одновременно взмахнул рукой, показывая куда, и снова схватился за манипулятор. Переложил руль вправо, почти инстинктивно стараясь вывести Ирину из-под огня, и она тут же, крутнувшись словно на карусели вокруг орудийной тумбы, перенесла огонь на правый катер. Теперь она стреляла на обратной директриссе, трассы проносились совсем рядом, чуть не задевая угол рубки. Ее роскошные волосы, которые она не догадалась убрать перед боем, развевались над алым комбинезоном, словно вымпел, а спина часто вздрагивала, сотрясаемая отдачей гулких очередей.

Левый катер еще прибавил ход, оказавшись на какое-то время вне нашего огня, заложил крутой вираж, будто в самом деле выходя в торпедную атаку, я тоже двинул сектор газа вперед до упора, одновременно разворачивая «Призрак» к нему кормой. Приходилось читать, что кильватерная струя отбивает идущую в корабль торпеду. Только когда они были – те кавалерийские торпедные атаки? Кто о них вообще помнит? Разве что действительно пираты, пользующиеся оружием и техникой давно минувших войн?

А не пират ли и сам Новиков?

Я успел подумать, что на месте командиров катеров именно сейчас, невзирая на заградительный огонь, попытался бы на вираже притереться вплотную к борту «Призрака», ударить вскользь и сбросить абордажную партию. На дистанции мы рано или поздно их размолотим.

Я заложил двойной координат и увидел, как катера эффектно разошлись на контргалсах, до половины выскакивая из воды, располосовали поле боя белопенными бороздами, почти растаяли в дымной мгле и снова ринулись в атаку, заходя теперь с передних четвертей горизонта. Моим первым побуждением было вновь подставить им корму, и Новиков это понял. Оторвал голову от прицела, взмахом руки указал мне курс. Я понял, что он прав. Неприятель сейчас выйдет на ракурс-ноль, стрелять можно из всех стволов без упреждения. И я еще наконец сообразил, что на катерах нестабилизированные пушки, что было даже как-то дико! Они б еще кремневыми мушкетами вооружились! Не пираты, а клуб любителей старины какой-то. А трубы вдоль бортов – неужто в самом деле торпеды? Или все же самонаводящиеся ракеты? Тогда почему они их не запускают? Яхта нужна им целая?

Андрей с Ириной понимали друг друга не только без слов. Они просто думали одинаково. Их автоматы ударили залпом. Нескончаемыми, на расплав стволов очередями.

Такого я давно не видел, не видел никогда. Спаренная трасса Андрея поймала наконец правый катер. Он вспыхнул мгновенно, словно бросили факел в бочку с бензином. Столб бледно-желтого пламени вскинулся метров на пятьдесят.

Я довернул «Призрак» чуть левее, чтобы Новикову удобнее было перенести огонь на левую цель. С дистанции не больше мили и он, и Ирина достали ее одновременно. Но башенный стрелок катера тоже успел. Рубка яхты загудела, как дверь дота под кувалдой Артура. Меня отбросило на штурманский стол, а сверху накрыло звоном, грохотом и болью – не выдержало восьмимиллиметровое закаленное стекло.

Острые и, мне показалось, горячие осколки вонзились в щеку, шею, спину. Но, кажется, не в глаза. Чувствуя, как намокает от крови рубашка, я встал, нащупывая манипуляторы, и успел увидеть, как, не сбавляя своего сорокаузлового хода, катер зарылся носом и исчез с поверхности моря, словно ныряющий дельфин. Только что был – и нет его, остались какие-то болтающиеся на волнах обломки и радужное пятно бензина из лопнувших цистерн.

Зажав ладонью почти пополам разрубленную щеку, я посмотрел на Новикова. Он вставал с сиденья, сгребал ногами на палубу засыпавшие орудийный барбет гильзы.

На море гулко ухнуло. Взорвался пылавший, как стог сена, первый катер, в дыму летели вверх и в стороны куски металла и как бы даже люди. Но не уверен, мне могло и показаться, соображал и видел я не особенно отчетливо.

И лишь потом я глянул в нос. Откинувшись назад, касаясь волосами палубы, в кресле орудия косо висела Ирина. «Как застрявший ногой в стремени всадник» – мелькнуло в голове неуместное сравнение…

– Вояка, твою мать… Герой долбаный… Бабу послал под снаряды… – с трудом шевеля разбитыми губами и прижимая к щеке насквозь промокший густой и вязкой, как сметана, кровью платок, крыл я Новикова всеми известными мне словами, пока он кромсал десантным ножом ее спаскостюм, открывая развороченную, с торчащими обломками ребер рану под правой грудью.

– Да ничего, ничего, сейчас все в порядке будет. Сердце цело, голова цела, а это мы сейчас… – успокаивал он меня, однако руки у него заметно дрожали. Может, и не от страха, может, просто от вибрации и тряски пушечной турели.

Он резанул ножом по рукаву, распорол тугой резиновый манжет, и только тут, увидев знакомое черное кольцо браслета, я вспомнил его свойства и немного успокоился. Тут же меня сильно повело, еще я сумел опуститься на колени и лишь потом отключился.

Очнулся я почти сразу, но Ирины на палубе уже не было, а надо мной, всхлипывая, хлопотала Алла, не слишком умело обматывая мне шею и голову бинтом.


…Под вечер мы сидели с Новиковым в кают-компании и крепко выпивали. Ирина, по его словам, была уже в порядке, да и меня оказавшийся в запасе у Андрея второй гомеостат заканчивал лечить. Под повязками слегка зудело, но это еще на час, на два, не больше. Вот если б тот длинный, кривой, как ятаган, осколок, что воткнулся под ключицу, попал немного выше и рубанул артерию – тогда не знаю, совместима с жизнью мгновенная и полная потеря крови или нет.

– За мной это была охота или за тобой, вот в чем вопрос? – Новиков раздавил в тарелке окурок. Накурили мы здорово, слоистый дым висел под подволоком и неохотно выползал в открытые иллюминаторы.

– Думаю, все-таки за мной. Твои друзья нашли бы куда изящней способ…

– А у тебя такие вот друзья?

– Ну, хрен их знает… Меня тут многие не прочь, наверное, мало-мало пограбить. Примелькался, давно уже кручусь в архипелагах…

– Примелькался! А про пушки твои не знали?

– Откуда же? Я из них стрелял-то пару раз всего и без свидетелей.

– Хорошо, значит, тренировался. И Ирину научил. Она случаем в морской пехоте не служила?

Андрей усмехнулся, медленно выцедил рюмку коньяку, снова закурил.

– Она вообще женщина большой и сложной судьбы. Ты у нее сам при случае спроси, где и кем она служила.

Я не стал больше ничего спрашивать, мне показалось бестактным говорить сейчас о женщине, едва-едва не погибшей в бессмысленной и жестокой стычке. Я снова вспомнил пронзившее меня отчаяние, погасившее боль от собственных ран при виде ее безжизненного тела. «Слава тебе, Господи, что не забрал ее…» – неожиданно естественно и искренне возблагодарил я не признаваемого мною Бога и сам этому удивился. Следовало бы, наверное, еще и перекреститься, но я просто выпил, пожелав ей здоровья.

– И ведь ни одного пленного, – сказал я вслух с сожалением. – Не мог поаккуратнее стрелять, что ли?

– Да уж… – разочарованно щелкнул языком Андрей. – Пленные бы нам куда как пригодились… Все вопросы сразу долой. Увы, дюраль с бензином – адская смесь. А катапульт на катерах пока не придумали.

Чтобы отвлечься от не слишком веселых мыслей – я ведь до сих пор не привык к клубящимся вокруг меня смертям, справедливым, несправедливым, случайным, – я заговорил о более безобидных вещах, вернувшись к позавчерашнему разговору.

– Интересно, как ты считаешь, соотносится сегодняшний случай с теорией Фолсома? – спросил я, делая вид, что знаю больше, чем на самом деле. – Может быть, мы как раз и живем в какой-то параллельной реальности? Таинственные древние катера, не то пираты, не то рейдеры микадо, шныряющие в тылу врага, внезапная смена погоды, пропавшая связь, а? Ты не об этом говорил, когда советовал подумать про карточный домик?

Андрей посмотрел на меня с каким-то странным, оценивающим интересом.


…День пролетел совершенно незаметно. Сначала бой, потом хлопоты вокруг раненой Ирины, потом мы с Новиковым наводили порядок на палубе, заново стеклили рубку, чистили и приводили в походное положение пушки. Я, кстати, обратил внимание, что на казеннике одного из орудий выбита заводская марка и дата «1981 г.». Само по себе это не так уж странно, в мире сейчас циркулирует сколько угодно оружия, в том числе куда более почтенного возраста, но в плане нынешнего разговора может расцениваться как дополнительное подтверждение новиковской правоты. Логически рассуждая, столь богатый человек скорее всего установил бы на яхте нечто более современное и эффективное, раз уж вообразил, что ему есть от кого защищаться.

Начинало смеркаться, а небо по-прежнему затягивали низкие многослойные облака, у горизонта серо-черные, что могло обещать дальнейшее ухудшение погоды. И, соответственно, делало нашу надежду определить свое место по звездам почти напрасной.

Прервав беседу на полуслове, я спросил Андрея, а что же нам теперь делать с телами Артура и Веры? За всей сегодняшней суетой мы о них не то чтобы забыли, а как бы отодвинули в сторону. Я все еще думал, может, они вернутся? Тогда проблема с трупами решится сама собой. Но при вновь открывшихся обстоятельствах не следует ли предположить, что они окончательно остались где-то там… За гранью… Так хоронить их или все же пока нет?

– Ну давай их в пластиковые мешки запакуем и на палубу вынесем. Если до утра не объявятся – похороним по морскому обычаю, – предложил Андрей. Я не возражал.

Новиков сходил в каюту к Ирине узнать, как она там. С ней все было в порядке, и Алла тоже уснула рядом, в кресле, так что никто не мог помешать нам продолжить беседу.

– Вот и еще один намек на то, что мы, возможно, из твоей реальности уже вывалились. Друзья наши. Чего это они вдруг того? Думаю, ты прав. Или в момент пересечения границы реальностей они в астрале пребывали и вернуться не сумели, или таким потусторонним личностям вообще полагается в одной-единственной реальности существовать. Но это уже для богословов или антропософов задача.

Андрей замолчал, с аппетитом принявшись за тушенную с фасолью баранину. Пока он жевал, запивая острое и горячее блюдо сухим вином, я обдумывал услышанное. Привычка к невероятным событиям и приключениям позволила мне принять рассказанную Новиковым историю если и не с полным доверием, то и без внутреннего протеста. Бывает, все бывает, и нет оснований считать, что Андрей меня обманывает.

Не так ведь долго ждать осталось. Либо связь восстановится, тогда Андрей окажется просто способным фантастом, скрасившим мне не слишком веселые часы после боя, либо картинка звездного неба устранит последние сомнения. Но что я тогда буду делать?

Выйдя на кормовой балкон, под которым журчала срывающаяся из-под подзора волна, я глубоко вздохнул густой прохладный воздух. Неужели это воздух другого мира? Забавно! Все-таки полезное действие алкоголя нельзя отрицать. Универсальный адаптоген.

Андрей стал рядом, насвистывая не знакомую мне мелодию.

Темная поверхность океана медленно вздымалась, вознося «Призрак» на десятиметровую высоту, потом он плавно, чуть зарываясь форштевнем, соскальзывал в ложбину между волнами и вновь начинал взлет.

Зыбь разгулялась прямо-таки титаническая. Или – гомерическая?

Вроде не должно быть такой между островами, это больше смахивает на Дэвисов пролив, что ли…

– Затосковал, братец? – неожиданно мягко спросил Новиков. Обычно в его голосе присутствует то явная, то слегка прикрытая ирония. – Бывает с непривычки. А ты не горюй, чего уж! Везде люди живут, причем нередко – одни и те же. Тем более что у нас – совсем не скучно. Примем тебя в «Андреевское Братство», нам лихие мужики нужны…

– Андреевское? В твою честь, что ли? Еще один монашеский орден, а ты в нем великий магистр? – вяло спросил я. Сильнее всего мне сейчас хотелось спать. И лучше – с Аллой. Даже и просто так. Прижаться к любимой женщине и отправиться «в страну удачной охоты».

Но можно и по полной программе. Реакцией на прошелестевшую рядом смерть часто бывает неудержимая тяга к любви.

– Отец Григорий меня уже вербовал в монахи… Не по мне…

– Не так чтобы монашеский, – словно прочтя мои греховные мысли, усмехнулся Новиков. – И не в мою честь, а скорее флага андреевского. Хотя я тоже… – он хмыкнул, – в некотором роде – Андрей Первозванный… Цели и методы в чем-то схожие. Тебе не приходилось слышать об организациях, веками… регулирующих судьбы мира?

– Масоны, розенкрейцеры, тамплиеры?

– Близко. Однако на совершенно другой основе. Про тайну адмирала Колчака не читал часом?

– Это который попытался стать правителем России еще в ту Гражданскую? – блеснул я эрудицией.

– Он самый.

– Так он вроде году в девятьсот двадцатом или двадцать втором был убит?

– Вот в этом, господин эстандарт-юнкер, вся и суть… Но все-таки сначала шел бы ты спать. Не помнишь, кто сказал: «И я понял, что не прошло еще время ужасных чудес»? И я не помню. Да ладно…


Он вновь стал насвистывать, потом, как бы адресуясь ко мне, пропел в тон мелодии: «Good bye my friend, don't cry my friend…»

[4]


Хлопнул меня по уже зажившему плечу.

– Иди, иди. Завтра тоже будет день. Глядишь – не хуже нынешнего. А сразу не заснешь – полистай Киплинга. «Несите бремя белых, далек покоя миг. Усталость подавит и ропот свой, и крик…» Я бы такое в школе с первого класса преподавал. – «…Все, что свершить смогли вы, и все, что не смогли, пристрастно взвесят люди, к которым вы пришли…»


«…Все, что с нами случается, бывает по природе своей таким же, как мы сами… Никогда героический случай не представится тому, кто уже в течение многих лет не был молчаливым, безвестным героем… На всех путях вы встретите только самого себя. Если этим вечером отправится в дорогу Иуда, он обрящет Иуду и найдет случай для измены, но если дверь откроет Сократ, он встретит на пороге Сократа, а также случай быть мудрым…»

М. Метерлинк


Часть вторая

«Андреевское братство»


«До пят в крови, мы бьемся с мертвецами,

Воскресшими для новых похорон…»

Ф. Тютчев