Geum.ru

Мария Александровна Цветаева Маша Мейн

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Мария Александровна Цветаева


Маша Мейн


Мария Александровна Мейн родилась в 1868 году в Москве в благополучной дворянской семье.

Её мать, Мария Лукинична Бернацная (1841-1868) – потомок старинных дворянских родов, Бернацких и Ледуховских.

Род Бернацких (по происхождению польские шляхтичи) был внесен в одну из частей книги княжеских родов Смоленской губернии. Отец Марии Лукиничны, Лука Александрович Бернацкий (1790/4-1879), в 1821 году был коллежским секретарем, исполнял должность секретаря гражданского губернатора Подольской губернии. Впоследствии – действительный статский советник; похоронен в Москве в Даниловском монастыре (могила не сохранилась). Мать Марии Лукиничны, Марианна Станиславовна Бернацкая (1816-1946) урождённая графиня Ледуховская, умерла в возрасте тридцати лет после рождения дочери Елены. В семье было (по воспоминаниям Марины Цветаевой) семеро детей. Я нашла информацию лишь о троих: Михаиле (1836-1893), Марии и Елене (1846-1915/16).

Мария Лукинична умерла через три недели после рождения дочери, оставив её на руках мужа, Александра Даниловича Мейна (1836-1899).

С потомками Бернацких (двоюрдные сёстры Марии Лукиничны) Марина Цветаева встретилась в 1933 году во Франции в доме для престарелых («Русский дом»), который находился недалеко от Парижа. Эту встречу она подробно описала в письме Вере Буниной от 24 августа 1933 года.

Мне же довелось встретиться с потомком Бернацких совсем недавно. Им оказался Кирилл Игоревич Серебренитский, известный этнопсихолог. Он нашёл меня сам через книжный магазин «Русское зарубежье». Мы познакомились и долго беседовали. Я была поражена его необыкновенно свободным и чувствительным умом. Его суждения о вечно волнующих меня вопросах, в том числе и о Марине Цветаевой, произвели на меня такое впечатление, что пустили привычные мысли в несколько ином направлении.

Елена Лукинична Бернацкая является прапрабабушкой Кирилла, так что его бабушка Ольга Борисовна Серебренитская троюрдная сестра Марины Цветаевой. Сама же Марина Ивановна приходится Кириллу троюрдной бабушкой.

Кирилл рассказал мне о существовании гипотезы родства Марины Цветаевой по линии Ледуховских с Бонапартом и что необходимо временя, чтобы доказать это. Мне эта гипотеза настолько пришлась по душе, что расставаться я с ней не хочу. Как много это объясняет для меня и в характере Марии Александровны, и в характере Марины, и в характере её сына.

На прощание Кирилл помахал мне рукой и уехал в экспедицию на Урал изучать быт и психологию французских казаков, так как сам он занимается поиском потомков солдат Наполеона в России. При этом пообещал по приезде дать для книги две фотографии своей бабушки Ольги Борисовны Серебренитской.

По совету Кирилла я приобрела энциклопедический словарь А.И. Серкова «Русское масонство 1731-2000», в котором фигурирует как масон помимо прочих и Лука Александрович Бернацкий, дед Марии Александровны Мейн.

Из дела Александра Даниловича Мейна Московского дворянского депутатского собрания видно, что по праву рождения он был внесен в шестую часть (древнее дворянство) дворянской родословной книги Петербургской губернии, а в 1881 году – в третью часть (выслуженное по гражданскому чину дворянство) дворянской родословной книги Московской губернии.

В жилах Александра Даниловича текла немецкая и сербская кровь.

Воспитывался Александр Мейн в кадетском корпусе, по окончании которого в возрасте семнадцати лет начал службу в Кехсгольмском гренадерском полку. Затем служил репетиром по истории во втором Московском кадетском корпусе, чиновником при Московском генерал-губернаторе, в том числе и Управляющим Канцелярией Московского генерал-губернатора; дослужился до чина действительного статского советника. Состоял в разные времена членом совета Международного банка, директором Московского земельного банка, директором Коммерческого страхового общества. Некоторое время он был директором Московского тюремного комитета и членом Попечительского совета заведений общественного призрения.

Московский градоначальник, князь В.М. Голицын, писал о нём: «Это был делец в полном смысле слова, умный, остроумный, сдержанный, но из-за этих своих свойств не всегда приходился он по вкусу публике. Пробыл он во главе канцелярии три или четыре года и удалился на должность директора одного частного банка вследствие какой-то таинственной истории. В то время гонения на евреев были в моде, и в Петербурге почему-то думали, что в Москве им благоволит князь Долгоруков под влиянием Мейна, и говорили, что удаление этого последнего было потребовано оттуда, но насколько это справедливо, утверждать я не могу».

В дневниках Голицына также обнаружены записи 1883-1884 годов, связанные с его переживаниями по поводу возможности Александра Даниловича Мейна стать московским генерал-губернатором вместо В.С. Перфильева, друга Л.Н. Толстого.

Сам Александр Данилович был знаком с Львом Толстым через его супругу Софью Андреевну Толстую, урожденную Берс. Мейн водил знакомство с отцом Софьи Андреевны А.Е. Берсом. Из переписки Толстого с женой явствует, что Лев Николаевич Александра Даниловича не жаловал, хоть и признавал его умным и толковым человеком.

Александр Данилович проявлял свою активность не только на службе, но и в областях культуры и просвещения. Он был московским обозревателем в петербургской газете «Голос», заведовал неофициальной частью «Московских губернских ведомостей», сотрудничал с «Русскими ведомостями». Мейн собрал обширную библиотеку, а так же коллекцию античных слепков; и библиотеку, и коллекцию впоследствии подарил городу.

Для воспитания дочери Александр Данилович выписал из Швейцарии бонну, Сусанну Марианну Эмлер, которую сейчас все знают под именем Сусанны Давыдовны Мейн (?- 1919) или Тьо, как называли её домашние. Сусанна Эмлер родилась в швейцарском городе Невштале, в семье пастора. Точная дата ее рождения неизвестна, вероятнее всего это 1842-й или 1843 год. Все свои молодые годы она посвятила воспитанию Маши Мейн. Впоследствии Сусанна Давыдовна стала экономкой в семье А.Д. Мейна. Александр Данилович так и не вступил повторно в брак. В 1888 году, когда Маше было уже 20 лет, он принял решение обвенчаться с Сусанной Давыдовной, ставшей ему за долгие совместные годы близким человеком. Венчались они в московской церкви Иоанна Предтечи в Кречетниках. Метрическая запись гласит: «17 февраля 1888 года действительный статский советник Александр Данилович Мейн, православного вероисповедания, пятидесяти двух лет, вступил во второй законный брак со швейцарской гражданкой, девицей Сусанной Марианной Эмлер, реформаторского вероисповедания, сорока пяти лет».

Церковь Иоанна Предтечи в Кречетниках (ныне не сохранилась) находилась в Арбатской части, близ Новинского бульвара. В год бракосочетания Мейнов церковь официально значилась по Кречетниковскому переулку (ныне не существует), позднее по Новинскому бульвару, дом № 100.

Из дела Мейна в Московском дворянском депутатском собрании и справочных книг Москвы следует, что с 1887 года он, выйдя по болезни в отставку с должности Управляющего Канцелярией Московского генерал-губернатора, жил в Дурновском переулке, в доме Миних, 18. Этот дом находился в Арбатской части, на 1-ом участке. А.Д. Мейн значится по данному адресу в справочнике «Вся Москва» за 1888-1895 гг.

Благодаря браку с Александром Даниловичем Сусанна Давыдовна получила достаточно высокий социальный статус, однако, не думаю, что для неё это было важно. Она была очень привязана к семье Мейнов; брак с Александром Даниловичем давал ей возможность посвятить этой семье всю свою жизнь, и обеспечивал безбедную старость.

Мария Александровна росла в любви и строгости отца и бонны. Девочка не испытывала никаких лишений: семья жила богато, Сусанна Давыдовна любила её как дочь. Поскольку у Маши для общения не было ни братьев, ни сестер, а в пансион или гимназию Александр Данилович её отдавать не хотел, в дом взяли в качестве воспитанницы девочку - одногодку Машу Барто (полное имя – Мария Вильгельминовна Барто). Очевидно, девочка была из бедной семьи, и родители сочли за благо отдать её на воспитание в приличный богатый дом. Машу Барто в доме Мейнов звали Тоней, поскольку у девочек были одинаковые имена, и это было не совсем удобно. Согласно воспоминаниям близких, девочек воспитывали как сестёр, они пользовались равными правами и исполняли равные обязанности.

Насколько Тоня скрасила одиночество Марии Мейн, неизвестно. Однако, судя по тому, что они поддерживали дружеские отношения и после замужества, их совместное детство не было омрачено взаимным неприятием. Об этом же говорит и то, что Мария Александровна упомянула подругу в своем завещании (впрочем, оставив ей незначительную денежную сумму).

Учились девочки на дому с учителями и получили блестящее по тем временам образование. Мария Мейн свободно владела четырьмя европейскими языками, отлично знала историю и литературу, увлекалась живописью и брала уроки рисования у художника Михаила Клодта. Пожалуй, наибольших успехов Мария Александровна достигла в музыке. Уроки фортепиано ей давала одна из учениц Николая Рубинштейна. В Большом зале Консерватории для неё было абонировано постоянное кресло. Она прекрасно играла на фортепиано, впоследствии обучилась игре на гитаре.

У Марии Мейн было, кажется, всё, кроме… ощущения счастья. Способность чувствовать себя счастливым, по моему, дается человеку от природы. В какой мере он наделен этим даром, в той мере и счастлив. Мария Александровна, одаренная от Бога самыми разнообразными талантами, была лишена самого главного для человека таланта – чувствовать себя счастливым. Всё в руках Божьих, и ничьей вины тут нет. Упиваясь музыкой и страстью к высоким идеалам, она прожила свою короткую жизнь в страданиях от неудовлетворённости реальностью и передала это чувство по наследству своей дочери, поэту Марине Цветаевой.

Поскольку сохранился девичий дневник Марии Мейн, который она вела в 1887-1888 годах, то можно узнать от неё самой о противоречиях, разъедавших ранимую юную душу. «Разве мы живем? Неужели это жизнь, без смысла, без цели? – пишет девятнадцатилетняя Маша, – Скучно! Я, например, в материальном отношении имею всё, чего только можно желать, но всё-таки это не удовлетворяет…я хочу жить, а это ведь – прозябание!»

Эта запись лишний раз подтверждает то, что сами по себе материальные блага не делают человека счастливым. Нужна гармония с окружающим миром.

Александр Данилович и Сусанна Давыдовна были людьми, безусловно, добрыми, но придерживались строгих правил поведения в обществе. Мария Александровна всю жизнь внешне подчинялась этим правилам, внутренне протестовала против «условного пути условности, долга и приличия…» (из дневников Марии Мейн). Отдушиной для неё всегда были музыка и книги. Любовь к книгам она привила своим детям.

В шестнадцать или семнадцать лет Мария Александровна впервые влюбилась. Об истории её любви пишут практически все цветаеведы, трактуя её чувство исключительно в романтическом ключе: встречи, концерты, музыка, прогулки верхом при луне и всё такое прочее. Потом вдруг выясняется, что возлюбленный Марии женат, и его прогоняют. Кто-то пишет, что жена не давала ему развода, а кто-то, что сами Мейны не хотели, чтоб он разводился, поскольку считали это грехом, и якобы в результате Мария Александровна пожертвовала своим счастьем.

При анализе этой истории сразу возникает множество вопросов. Прежде всего: почему молодой человек сразу не сказал, что женат? Далее: Александр Данилович при всей своей многоопытности и нравственных принципах не мог не навести справки о юноше, по ночам катающемся на лошадях с его единственной дочерью. Да и где они могли кататься? Булонского леса в окрестностях Москвы кажется не было. Очевидно, это происходило в Ясенках (под Сходней), имении А.Д. Мейна. А в имениях, как известно, каждый человек «на виду».

О чем же говорит дневник юной Марии Мейн, который она вела в 1887-1888 годах?

Сергей Е. – так звали её возлюбленного – был по её собственному утверждению, другом семьи. Каким образом молодой человек стал другом семьи Александра Даниловича Мейна, неизвестно. Наиболее вероятное объяснение – он мог быть соседом по Ясенкам. Судя по записям Марии Александровны, знакомство они водили давно. Круг общения Маши был весьма ограничен, а опыт любви юной девушки неизбежен. Думаю, молодому человеку было несложно покорить неопытное сердце. Из дневниковых записей Маши Мейн следует, что она сделала первый шаг в проявлении чувств: «Вдруг со страстью, которую я не знала раньше, я обняла его и прижалась к его груди…Я почувствовала на своей щеке первый обжигающий поцелуй любви, и на мгновение я забыла себя и весь мир исчез для меня в этот миг…А потом я со смущенной улыбкой оттолкнула его и вся моя кровь прихлынула к сердцу. Тетя была удивлена моей бледностью. Но мне казалось, что я вкусила какой-то божественный нектар и была в приятном состоянии опьянения…После чая я села за пианино и начала играть Шопена – я никогда еще не играла так хорошо. Вся моя душа вылилась в эти звуки. Я говорила через них, а он слышал и понимал».

И, хотя молодой человек был гораздо старше Маши, неопытная девушка строгого воспитания, гордая по натуре, не могла допустить, что у него уже были связи с женщинами. Поэтому, когда он в письме сообщил ей об этом и о том, что на одной из них он должен был жениться, чтобы спасти её честь, Мария Мейн испытала настоящий шок и сразу же отвергла своего избранника. Молодой человек, вероятно, серьёзно увлёкся девушкой, поскольку предлагал вариант своего развода, очевидно, чтобы вступить с ней в повторный брак. Однако, не желая погружаться в грязь чужих вожделений, Мария дала ему отповедь в письме: «Если бы Вы только знали, как мне Вас жаль. Пощадите других, не поступайте с ними так, как Вы поступили со мной; это слишком жестокий урок. Вы любите меня так, как любили много раз до меня и будете любить после меня, но я никогда не любила и не буду любить так, как я любила Вас. Вы должны знать, что я никогда не вспомню о Вас с упреком…Хотя, после всего, что я узнала о Вас, нам не следует видеться. Да, уезжайте куда-нибудь – так далеко, как только возможно, где Вы никого не знаете и никто не знает Вас. Я не могу обещать Вам, что если мне будет слишком горько, я не скажу отцу».

Из этой записи следует, что Александр Данилович вовсе не был посвящен в личную жизнь своей дочери, и что, вопреки утверждениям большинства цветаеведов, основанных на мемуарной прозе Марины Цветаевой, Мария Александровна рассталась со своим возлюбленным отнюдь не под давлением отца. Это решение она приняла сама, будучи от природы нетерпимой к человеческим слабостям. Это качество она пронесла через всю жизнь, проявляя непомерную требовательность и к себе, и к окружающим.

Маша Мейн явно заблуждалась, когда писала в своём девичьем дневнике: «Это была последняя вспышка горя. С тех пор началась постоянная тайная тревога, которая стала частью моего характера и полностью его изменила. Когда я поняла, что то, что произошло, должно было произойти, я перестала страдать от горя и отчаяния …Я усмирила себя. Да, в отречении от счастья есть особое удовольствие». Думается, всё же, что характер человека определяется от рождения и изменить его, тем более, полностью, невозможно. Изменить можно поведение.

Удар по высоким идеалам юной Маши Мейн не нарушил её природного стремления служить им. Именно это стремление было доминантой жизненного пути Марии Александровны.

«Не лучше ли жить для других, чем для себя? – пишет она в своём дневнике. – Счастье…что такое счастье? Просто слово…Под счастьем люди подразумевают исполнение желаний – неужели это невозможно? А где это счастье? Кто им пользуется? Но все говорят о каком-то счастье, жаждут его, ждут, стремятся к нему…К чему? К чему-то, что нигде не существует, никогда не существовало и не могло существовать…Прожив жизнь, ты в конце оглянешься назад – и что? Где то счастье, за которое ты страдал и боролся всю жизнь? Итог жизни решает вопрос: конец – это могила. Стоило ли жить? ...Когда ты оглядываешься вокруг с холодным презрением, жизнь кажется пустой и глупой шуткой, горькой и жестокой. Если счастье когда-либо и возможно, то только в детстве, вот почему детство кажется нам чем-то вроде потерянного рая».

Из этой записи, несомненно, следует, что своё детство Мария Александровна, несмотря на сиротство, воспринимала как счастливое. Жизненный пессимизм начал проявляться у неё лишь в юном возрасте, хотя она вместе с ним родилась. Этот пессимизм как свой крест Мария Александровна пронесла через всю свою недолгую жизнь. Сократил ли он её срок? Не думаю. Рано умирали и более жизнерадостные люди.

Однако вернемся к юности Марии Александровны. Она всё - таки не выдержала и поделилась своим горем с отцом и Сусанной Давыдовной, которые восприняли её первую любовь как девичье увлечение. Не найдя полного сочувствия своим переживаниям Маша изливала свои страдания на страницах дневника.

Самолюбивая девушка весьма болезненно переживала своё первое фиаско, что только усугубляло её разочарование жизнью. При этом любовь, идеальная, абстрактная, станет главным символом этой жизни: «…так любить, как я его любила, я в моей жизни больше не буду, и ему я все-таки обязана тем, что мне есть чем помянуть мою молодость; я, хотя и страданиями заплатила за любовь, но все-таки любила так, как никогда бы не поверила, что можно любить!..Папаша и тетя, а особенно папаша, не понимают меня: они все еще воображают, что я ребенок…Папаша, например, вполне уверен в том, что любовь моя была просто вспышка неопытного сердца…что теперь я давно уже все забыла…Если бы он знал, что вот уже третий год, как чувство живет в душе моей, глубоко и скрытно, но живет…С тех пор началась та тихая, постоянная томительная грусть, которая вошла в мой характер и совершенно его изменила…Потом мало-помалу началась во мне та жуткая раздражительность и презрение ко всему окружающему…к чему все это, когда все равно, рано ли, поздно ли, надо умереть и все это оставить?..Как бы человек не трудился на земле, к чему бы он не стремился, наградою и конечной целью все-таки будет – могила. И если есть что-нибудь на свете, для чего стоит жить, это – любовь, и только любовь…».

Страсть к любви и невозможность её реализовать – вот основное противоречие личности Марии Александровны. К сожалению, она слишком рано погрузилась в пучину неверия, и не нашлось рядом личности, способной помочь ей справиться с этим. Она была умна и самолюбива – наличие этих двух качеств очень часто толкает человека к неверию. В её дневниках есть красноречивая запись: «… виновата во всем одна я с моей глупой, неосмысленной жаждой все знать, все понять. Понять я все равно ничего не понимаю, мечусь как угорелая от отречения к наслаждению, от наслаждения к отрицанию, от отрицания – да уже оттуда некуда…Я хуже, несравненно хуже самой глупой деревенской бабы, нет – я даже глупее ее, потому что она умеет то, что всякий ребенок умеет: молиться Богу, а я уже и этого не умею…».

Замечу, что редкая думающая личность не переживает таких кризисов в своем мировоззрении. Глупой бабе и всякому ребенку легче. «От многих знаний многие печали».

Помимо музыки и рисования Мария Мейн занималась переводами с иностранных языков: итальянского, английского и немецкого. Рассказ итальянской писательницы Матильды Серао «Наедине» в её переводе был опубликован в журнале «Русская мысль» за 1890 год (№ 12).

Очевидно, Марию Александровну обуревала жажда служения высокому, но правила хорошего тона препятствовали самореализации. Концертная или иная публичная деятельность, кроме благотворительности, для женщины её положения считались неприемлемыми.

В 1891 году Мария Александровна вступила в брак с профессором Московского университета Иваном Владимировичем Цветаевым (1847-1913), овдовевшем год назад и имевшем на руках восьмилетнюю дочь и годовалого сына.