Под снегом

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   38   39   40   41   42   43   44   45   ...   57


Осенью они пошли в первый класс. Учёба обоим давалась легко, и дома, быстро приготовив уроки, они опять играли втроём. Шура водила их на занятия и терпеливо ждала в вестибюле школы, около бюстов Пушкина и Толстого. В четвёртом классе Свету и Андрея приняли в пионеры, после чего они начали решительно протестовать против опеки няни. В качестве причины было названо пионерское обязательство воспитывать в себе самостоятельность.

Шура теперь сидела дома и не знала, чем себя занять. От нечего делать стала вязать домочадцам носки и шарфы, слушая радио. В Волхове у Михайловых приёмника не было, и в Ленинграде Шура долго боялась коричневого ящика «Балтика» с зелёным зловещим глазком. Со временем она научилась ловить на различных частотах концерты и спектакли, которые слушала, отложив спицы в сторону.

Когда в квартире появился телевизор, Шуриному тайному счастью не было предела. Она готова была смотреть всё подряд: от научных передач по химии до политических обозрений. Она мало что понимала, но телепередачи завораживали её.

Заметив пристрастие тётки к зрелищам, Галина купила три билета в БДТ на «Ревизора» и долго уговаривала Шуру. Театр потряс её до глубины души. Кино – в телевизоре или на белой тряпке экрана (Шура не раз ходила с детьми на детские сеансы) – это одно, а тут живые люди представляют живую жизнь, хоть и старинную, не стесняясь присутствия огромного числа людей, изображают человеческие пороки – глупость, наглость, лихоимство, и зал хохочет, словно не понимая, что впору заплакать: пороки-то эти никуда не делись. Шуре было неловко за зрителей, больно за артистов, и со спектакля она вышла сама не своя.

С той поры почти всю свою пенсию она оставляла в театральных кассах. По неопытности несколько раз попадала на безбожные оперетты и срамные балеты, но быстро научилась распознавать виды сценического искусства и предпочтение отдавала драме.

Она каялась перед иконами, но поделать с собой ничего не могла – страсть к лицедейству оказалась сильнее страха расплаты. Шура стала театралкой.

Она умерла в шестьдесят четвёртом году, и после сороковин Сергей Трофимович решил было избавиться от Шуриного сундука, отнести его на помойку. Галина Фёдоровна заглянула внутрь, полагая найти там старую одежду, и увидела книги. Книги из детства, когда Шура пыталась приобщить её к вере и обучить церковно-славянскому. В школе Гале объяснили, что религия – обман народа. Тётка, узнав чему учат детей, поплакала, книги убрала, и больше Галя их не видела, забыла о них.

Теперь же она с интересом рассматривала Шурино наследство – огромные тома, с деревянными, обтянутыми тиснёной кожей облож­ками, с тяжёлыми металлическими замками: «Бытие», «Второзаконие», «Книга пророка Исайи», «Псалтирь», «Кондарь», «Глаголическое Евангелие», «Житие Нифонта»20. Все семь книг были рукописными, выполненными, видимо, ещё до Стоглавого собора в 1551 году. Дивной красоты заставки, инициалы, буквицы, миниатюры, концовки были сделаны искуснейшими мастерами. Хорошо знавшей русское изобразительное искусство Галине Фёдоровне это было очевидно.

На дне сундука лежала странная для такой коллекции книга: «Арифметика, сиречь наука числительная» Магницкого, изданная в 1703 году. Выглядела она так, словно побывала в небрежных руках: потёртая, со слипшимися страницами, в бурых пятнах.

Как эти древние фолианты оказались у Шуры, Галина Фёдоровна могла только догадываться. Их род был староверческим, и тётка оказалась последним его представителем и хранителем святых книг. Но как здесь оказалась «Арифметика»? Может, кто-то из Михайловых её изучал?

Сундук вместе с содержимым оставили на прежнем месте, сложив в него и старинные, потемневшие до такой степени, что на них ничего нельзя было различить, иконы, снятые со стены.


Став старше, дети были всё так же неразлучны – вместе читали, играли, готовили уроки, ходили в Дом пионеров на Фонтанку, имели общих друзей-приятелей. Их никогда не дразнили «женихом и невестой» – такое никому не приходило в голову. Андрей и Света воспринимались окружающими как одно целое, состоящее из двух половинок.

Подростковый период ребята миновали без особых конфликтов, но отношения их постепенно менялись. Каждый из них испытывал новые, неведомые раньше ощущения, по-новому осмысливал происходящее. Они теперь избегали откровенных разговоров, стеснялись самих себя, опасаясь, что все заметят их состояние. Дети начали испытывать друг к другу тайную нежность, у Андрея это чувство стало переходить в желание постоянно опекать и оберегать подругу. Зато Светлана раньше сообразила, что же, наконец, происходит с ними.

Объяснение их случилось только года через два, после многих душевных потрясений и переживаний. Для себя влюблённые обозначили это событие старинным словом «помолвка», разумеется, втайне от всех.

Последние школьные годы пролетели в лихорадочном и жадном стремлении успеть увидеть и узнать всё интересное на свете. Светлана с Андреем бегали на всевозможные лектории, на технические, художественные, научные выставки, гонялись за литературными новинками, тратили карманные деньги на пластинки и билеты на галёрки, ездили на экскурсии по Золотому Кольцу и в Михайловское21. Давно уже было решено, что оба будут поступать в университет на факультет журналистики, а газета «Вечерний Ленинград» опубликовала их совместный опус «Голоса забытых знаменитостей в театральном музее. Вечер звукозаписи романсов Варвары Паниной»22.

Вступительные экзамены Андрей провалил – получил четвёрку по сочинению. Пока Светлана постигала на первом курсе азы мастерства, он работал в «Смене» курьером, надеясь получить на будущий год направление на учёбу из редакции.

Весной его призвали в армию. Служба проходила в маленьком сонном Камышине и была не слишком обременительна. Андрея, неплохо владевшего мячом, зачислили в волейбольную команду, кроме того, начальство, узнав, что рядовой Алексеев – будущий журналист, определило его редактором «Боевого листка».

Он скучал по дому, по Светлане и чуть ли не каждый день писал в Ленинград письма-репортажи.

«08.08.68 Камышин – город текстильщиков и в связи с этим обстоятельством битком набит невестами, приехавшими из окрестных мест. В выходные дни они по вечерам заполняют все дорожки в центральном парке и ходят плотными цепями, взявшись за руки, тщетно оглядывая периферию аллей в надежде поймать мужской взор. Впечатление жутковатое.

Зато приятным открытием стали для меня две публичные библиотеки. Обе располагаются в крошечных домах культуры, и в них свободно, можно сказать, по первому требованию, выдаётся такая литература, за которой в столицах любители гоняются годами: Булгаков, Ходасевич, Мариенгоф, Шмелёв, Пастернак, Хармс и даже дореволюционные издания Алданова и Бердяева. Похоже, все грозные библиотечные чистки ураганом пронеслись поверху, не задев этих провинциальных очагов народного образования».

«03.09.68. В число достопримечательностей здесь входят два училища – военное и медицинское. Существует традиция: выпускники-лейтенанты женятся на выпускницах-медсёстрах и к месту службы отправляются уже семьёй.

На тренировках по волейболу подружился с курсантом военного училища Евгением Поповым. Он местный, учится на последнем, третьем курсе. Женя познакомил меня со своими одноклассниками – Николаем Кановым, Виктором Володиным, Геннадием Ивановым. Ребята все интересные, и теперь у меня есть своя компания. В увольнении собираемся у Поповых и болеем перед телевизором за нашу сборную по хоккею, потом гуляем по городу, пару раз ходили на танцы в ДК. Это, я тебе скажу, твист так твист! С местечковым колоритом».

«17.01.69. Климат в этих краях для нежных петербуржцев неподходящ: несусветный мороз с обжигающим ветром и летнее пекло с песком, неожиданно и остро бьющим в распаренное потное лицо.

Главная летняя утеха аборигенов – Волга с маленькой дочкой – Камышинкой. С утра до ночи их берега облеплены людьми всех возрастов, полов и комплекций, а воды кишат пловцами, ныряльщиками, детворой и спасателями.

В самом центре города – баня. Позади неё – стадион. Зимой его заливают водой, включают песни Робертино Лоретти и Муслима Магомаева, транслируя их через мощные динамики, и тогда вся местная молодёжь, словно одержимая, хватает коньки и мчится к стадиону. Лёд на катке разбивается в тот же вечер, но график заливки неизменен: раз в месяц. Остальные 29 дней все катаются по колдобинам и выбоинам, но жалоб нет – все счастливы малым».

«24.06.69. Ты помнишь наши уроки ОПТ, где мы, взяв в руки веники, делали вид якобы подметаем школьный двор и набережную Мойки? Так вот, тут эти уроки полностью оправдывают своё название – общественно полезный труд. Камышин утопает в песке, ему жизненно необходимы «лёгкие». С этой целью ещё до революции на краю города посадили лес – его тут называют «питомником», – и школьники всех поколений трудятся там во время ОПТ, ухаживая за насаждениями. Совсем недавно, лет пять, наверное, назад, дети засадили все улицы маленькими деревцами. Возможно, лет через двадцать Камышин станет оазисом.

Примечание к вышесказанному: городок чист, как изба в пасхальные дни. То ли работники коммунальных служб мало пьют, то ли камышане чистоплотны, вопреки расхожему мнению о русской неряшливости».

«16.07.69. Остался без друзей – ребята разъехались: кто – в институт, кто – устраивать свою, уже другую жизнь. Год грозит тянуться бесконечно, как пережить это время без тебя?»

«05.04.70. Светик, через три недели буду дома. Точнее, через 22 дня. Свобода!!!»

Андрей вернулся из армии и в то же лето поступил в экономический институт. Журналистика стала казаться несерьёзным занятием, и по этому поводу они со Светой чуть ли не впервые в жизни поссорились.

Через полтора года две ветви одного генеалогического древа со­единились и дали общие ростки: род Алексеевых пополнился близнецами Трофимом и Петром, сыновьями Андрея и Светланы. Их назвали в честь прадедов – Трофима Никодимовича Журавлёва и Петра Ивановича Фролова, тестя Виктора Игоревича.

Глава XII

Мальчишки были сорванцами и неслухами. Учились они неплохо, но родителей в школу вызывали чуть ли не еженедельно. То уговорят весь класс сбежать с физкультуры и отправиться на Набережную смотреть ледоход, то устроят потасовку на перемене, то уйдут в кино, то доску воском натрут – «подвигов» было не сосчитать.

В тринадцать лет они попросили отца купить видеомагнитофон и получили отказ: лишних денег в семье не было, а аппаратура стоила нескольких зарплат.