Geum.ru

Рассказ начинается

Вид материалаРассказ

Содержание


Два часа назад
Спустя час после встречи
За час до выхода из дома
Спустя два часа после разговора в кафе
Глава утеряна.
Спустя час
Спустя четыре часа
Конец рассказа
Подобный материал:
Неземная


Мы не знаем, что есть правда, что вымысел.

Но главный вопрос - существует ли она на самом деле?


Рассказ начинается


Полдень


Именно в этот момент мне улыбнулась удача. Именно сейчас, валяясь в луже, я понял, что не все потеряно. Понял, что есть в жизни то вдохновенное и светлое, то могучее и необузданное, то легкое и мимолетное, называемое счастьем.

Думая о минувшем и с досады шаркая ногой при каждом плохом воспоминании, я продирался по тротуару сквозь дождевую завесу. Прошлое переливалось в сознании темными картинами, как дождь падало с вершин памяти каплями прожитых секунд. И шел бы я так дальше, не замечая никого вокруг, если бы нога, очередной раз шаркнувшая по взмокшему асфальту, не уткнулась в громоздкий предмет. Распластавшись на тротуаре и за время полета успев трижды проклясть и предмет, и улицу, и оставленный дома зонт, я увидел ее. Сердце екнуло. Но не от осознания того, что я мог разбить что-нибудь хрупкое в чемодане, а оттого, как она посмотрела мне в глаза. Ее взгляд на миг парализовал, но этого мига хватило, чтобы девушка, встав с бордюра, подошла и помогла подняться. Как только ее рука коснулась моей, по телу пробежало стадо ледяных бизонов, втаптывая душу в пятки. Ноги снова подкосились, уши заложило, в груди вспыхнул пожар, и я не сразу услышал, что девушка искренне извинялась за свою небрежность.

Я сгорбленно стоял в луже, не в силах связать три простых слова: «Ничего, все нормально». Рот лишь по-рыбьи принимал форму буквы «О» время от времени, пытаясь произнести что-нибудь внятное.

Ее глаза… Глубокие, как Марианская впадина, яркие, как звезды в дальних галактиках, искренние, как… как… глаза моей скончавшейся сегодня ночью бабушки…

Грустное воспоминание отрезвило. Девушка все еще смотрела на меня, но стояла уже с чемоданом в руке. Я выпрямился и сказал заплетающимся языком:

- Все хорошо, ничего, бывает.

Девушка снова поставила чемодан на тротуар и спросила:

- С вами все в порядке? Выглядите… странно.

Голос… Чистый, как алмаз идеальной огранки, нежный, как кремовый торт на дне рождения.

- Странно? Хех… Да, денек сегодня странноватый, - проговорил я более уверенным тоном. - А вы что здесь делаете под дождем?

- Да так, - девушка пожала плечами и поправила темный предмет под мышкой, - читаю.

Девушка не смахивала влажный локон волос, налипший на лицо, но от этого она выглядела еще прекраснее и… загадочнее. С досадой вспомнив оставленный дома зонт, которым я сейчас мог бы укрыть ее от дождя, поинтересовался, удивившись, почему девушка читает не в библиотеке, а здесь, под ливнем:

- А что, эм… читаете?

Она недоверчиво на меня глянула, взяла темный предмет, оказавшийся книгой, в обе руки, посмотрела на обложку, и потом только произнесла:

- Словарь. Ожегова.

Словарь Ожегова? Загадочная девушка… да. Такой шанс нельзя упустить.

- Увлекательное чтиво. Я тоже его почитываю иногда. Можно пригласить вас в кафе?

- Кафе?.. Да, конечно.

- На той стороне есть небольшое, пойдемте, поговорим о словаре.

Я улыбнулся, она тоже. Ох… закружилась голова от ее радостной и беззаботной, ангельской улыбки…

- Нет-нет, давайте я.

Девушка немного помешкалась, но все же позволила взять чемодан.

- Ого, что же там у вас?..

Она улыбнулась и снова вызвала волну счастья, настоящего счастья, которого у меня давно уже не было.


Два часа назад


На расстоянии дюжины ступенек чернел следующий пролет, расплывался перед глазами. Почему меня пугает эта лестница? Обычная лестница в обычном доме. Всегда спокойно спускался… Всего лишь третий этаж. Ну не думал я, что боюсь высоты… Да какая тут высота?! По ступенечкам – раз-раз! – и готово: зябнешь на улице, вдыхаешь осеннюю прохладу. Как же душно. Расстегнув молнию, я освободил шею от объятий ветровки, глубоко вдохнул.

Как же так можно?! Бабушка… Ох… Ты меня просила приехать позавчера, а я решил, что смогу сделать это позже, ну а как же… Как же еще!

Прости…

Я сел в углу лестничного пролета на холодный бетон.

Бабуль? Знаешь, я думаю, ты меня сейчас слышишь, хотя… может, и нет, да какая тут разница… Если слышишь, прости!

- Прости!

Похоже, я выкрикнул это на самом деле. Да, думаю, ты так услышишь меня лучше:

- Прости!

Вздохнув, я поднялся. Надо снова попробовать спуститься по чертовой лестнице. Как только посмотрел на следующий пролет, в глазах зарябило. Бабушка? Это ты меня не пускаешь?! Может, ты от чего-то оберегаешь? Может, не надо мне никуда идти? А?

- А?!

Открылась дверь соседей, выглянул Степан Ильич и, яростно сведя брови, отчего уши, казалось, еще больше оттопырились, прокричал:

- Хватит орать! Ну, сколько можно! Пшел вон отсюда! Надоел уже! Надоел! – и захлопнул дверь, проговорив напоследок чуть тише: – Каждый день ведь, а, каждый Божий день…

Каждый день? Не слышал я, чтобы кто-то кричал в подъезде вчера… У стариков всегда какой-нибудь бред на уме. Особенно у стариков-соседей. Да…

Взявшись за поручень, я медленно, с закрытыми глазами, начал продвигаться вниз. Ступенька за ступенькой. Шажок за шажком.


Спустя час после встречи


Мы говорили обо всем: начиная с погоды и заканчивая политикой. Темы менялись так же быстро, как окраска хамелеона, ползущего по радуге. В основном переводил их я, но меня все время удивляло то, с какой легкостью девушка отвечает на любой заданный вопрос.

- А как вы относитесь к тому, что в Америке снова разрешили аборты?

- Я отношусь негативно к абортам. Это ведь убийство. Плод в… - иногда она останавливалась на секунду, будто вспоминая слово, - чреве матери – тоже человек. А люди думают, что человеком плод становится только после рождения.

- Совершенно согласен. Сколько гениев могло появиться на свет, если бы некоторые мамочки взяли себя в руки и родили… Да и воспитывать не надо, отдали бы в детские дома – и все! Но главное – родили… да, родили бы ребеночка, который мог бы в последствии стать выдающейся личностью. Сколько поэтов! Сколько Шекспиров!.. Тютчевых!

- Только если этим гениям дали бы возможность раскрыть свой… дар. В основном дети из детских домов… влачат бедную жизнь. И никто им не помогает найти в себе гения.

- А приемные родители...

- Да, но только если приемные родители будут на самом деле ценить этого ребенка.

- Вы правы, - сказал я и, глянув на словарь, нашел новую тему, надеясь, что мое любопытство не вызовет у нее ощущения опроса: - А как вы относитесь к литературе, к поэзии?

- Отношусь очень хорошо. Любимые поэты – Лонгфелло и Эдгар По, у меня с собой есть два сборника их стихотворений.

Я незаметно выдохнул, внутренне обрадовавшись, что не ввел ее в ступор.

- О, у Лонгфелло, помню, стихотворение «Сон невольника» понравилось. И еще одно… про стрелу. Не помню названия. А у Эдгара «Ворон», естественно.

- Nevermore… - шепнула девушка, глядя в окно.

По спине снова пробежали бизоны.

- Я читал только в переводе Бальмонта.

- Я – только в оригинале.

- Вау. Ду ю спик инглиш?

- Я, я, натюрлих.

И мы засмеялись. Ее смех чуть не свел меня с ума… Звонкий, как… даже сравнение в голову не приходит… Это несравненно звонкий и красивый смех… Красивый, как сама…

- Да… - сказал я на выдохе, все еще оправляясь после смеха. - Совсем забыл… А как вас зовут?

Она пристально посмотрела мне в глаза, улыбнулась и сказала:

- Джулия.

Джулия?! Многое встало на свои места…

- Вы… американка?

- Да, коренная.

- И долго уже здесь живете, в России?

- Два дня.

- Ого, и ни разу до этого здесь не были?

- Нет.

- Как это… странно. У вас нет ни малейшего акцента.

- Да, училась в колледже на специальности: языки. Знаю девять языков практически идеально. Лексикон постоянно пополняю, - она провела ладонью по обложке словаря.

Джулия… Я бы предпочел называть ее Афродитой, ну ладно… Джулия…

- Дождь кончился, может, прогуляемся?

- Да, конечно, но только если и вы скажете мне свое имя, - она улыбнулась.


За час до выхода из дома


Я снова повернулся на другой бок. Вставать… Нет. Только не вставать… Ехать к бабушке… А почему бы завтра не съездить? Да, завтра можно.

Нет, вставай! Я открыл глаза. Десять утра… Да, пора.

Отец читал. Кинга, наверно. Что ни гляну – читает. Когда-нибудь и я так буду. Ага. А пока что у меня много дел, к бабушке еще ехать… за тридевять улиц.

- Как выспался? – спросил отец, смотря в книгу.

- Отлично, - я еще раз протер глаза. – Чего читаешь?

- «Анатомия».

- Хех, и с каких это пор ты взялся за познание человекоустройства?

- Э-э, да не так давно.

- Ага. Вон, вижу, больше половины уж прочел.

- Ну, ты знаешь, как я быстро читаю, - он глянул на меня и подмигнул.

Завтрак был весьма вкусен, вкуснее, чем вчера, по крайней мере. Да и позавчера.

- Мам, неужели ты научилась правильно кашу варить?

Из комнаты донесся голос отца:

- Мама всегда правильно кашу готовила!

- Да-да, не буду спорить.

Мама улыбнулась, но с грустью в глазах. Хм… наверно, показалось.

- Так, я сейчас к бабушке съезжу, чего там ей надо привезти? Что за документы?

- Сынок, твоя бабушка умерла… сегодня ночью…

Отец пришел в кухню:

- Да, парень, не надо никуда уже ехать.

А я не мог поверить. И только глядел то на маму, то на отца. Как так? Как же так?!


Спустя два часа после разговора в кафе


Я показал ей почти весь город, мы ходили от одной достопримечательности к другой, и ни на секунду наш разговор не останавливался. Обсуждены были и русские дома, и машины, и люди, и язык, и, казалось, все, что только можно обсудить. Но нет, новые темы, новые слова подбирались сами собой, не надо было даже задумываться над ответом, мы понимали друг друга с полуслова. И с каждым ее взглядом, с каждой улыбкой, с каждой фразой у меня мелькала мысль, что это именно тот человек, которого мне всегда не хватало.

- А там что такое? – указала она на шпиль, - неужели… корабль?

- Да, парусник, когда-то Мандельштам его описал в стихотворении. Читали Мандельштама?

- К сожалению, нет, - ответила Джулия и приподняла на секунду брови: наверно, мои глаза загорелись при упоминании одного из любимых поэтов. – Хороший писатель?

- О, да, конечно. Очень загадочные у него стихотворения, как и вы, Джулия… а можно я вас буду называть Юлей?

- Да, можете, - она улыбнулась и снова посмотрела на шпиль. – Загадочные, говорите.

- Но все равно, Юль, мой любимый поэт – это Тютчев. А его-то, надеюсь, читали?

- Нет, не читала, - она пожала плечами.

- Нет?! Это обязательно надо исправить! – она снова улыбнулась, еще загадочней, чем раньше. Мы дошли до перекрестка в молчании, прежде чем я решился сказать: – Пойдемте, тут недалеко, подарю вам томик Тютчева.


Глава утеряна. С вопросами обращаться в московское отделение издательства «Эксно» по телефону +7 (495) 123-45-67


Спустя час после (вторая половина названия главы затерта)


Пришло время расставания. Я проводил ее до площади, Юля сказала, что тут ей недалеко до дома. Она держала томик Тютчева в руках, а я – громоздкий чемодан, полный (затерто). Что-то мне говорило – действуй сейчас! А что-то – завтра погуляете, успеешь еще.

- Юль, спасибо тебе за этот день, он для меня был очень важен.

- Мне тоже день понравился.

Я понимал, что ей холодно стоять здесь, на улице вечером, но не хотел ее отпускать. Что-то меня держало.

- Юль, знаешь… - я посмотрел наверх, - Ты такая же яркая, как звезды в дальних галактиках, - опустил взгляд на лужи у тротуара, - и такая же глубокая, как Марианская впадина, - поднял взгляд, наши глаза встретились, - и такая же загадочная, как стихи Мандельштама, - опустил чемодан, - и прекрасная, как Афродита, - протянул к ее лицу руку, провел холодной ладонью по щеке, - нет, ты прекрасней, - приблизился, - намного прекрасней.

Я почувствовал на лице ее теплое дыхание. Одной ладонью обнял шею, другой – поясницу. Она смотрела мне в глаза, так нежно, как матери смотрят на новорожденного. Наши губы встретились. Томик Тютчева выпал из ее рук. Она обняла меня, прижалась. По телу пробежала дрожь, в голове творилось что-то невообразимое, ни радость, ни счастье, ни грусть, ни пустота. Что-то необузданное, любовь?..

Через миллионы лет наши губы разошлись, она положила голову мне на грудь и шепотом проговорила:

- Приходи завтра, пожалуйста, я буду тебя ждать.

- Да, я приду.

Я приду…


Спустя час


Жизнь как сигарета. Куришь – задыхаешься, но получаешь удовлетворение своей привычке. Привычке жить. А иногда, как следует затянувшись, и удовольствие. Ага. И все же, не смотря на удовольствие, не смотря на удушение, на привычку, да и на саму себя тоже, эта сигарета тебя убьет в свое время. Убьет и останется валяться не затоптанным, все еще светящимся окурком, пока не остынет, не сгниет, не перемешается с землей. Пока не забудется окончательно.

Сегодня я как следует затянулся. Но привычка дает о себе знать: начинается ломка по такой же вкусной затяжке. Ох… а она будет только завтра.

Нет, мне не хочется сгнить, не хочется перемешаться с землей. По крайней мере не так быстро, как многие. Хотя… последняя затяжка… После нее мне уже будет без разницы, сколько продлится свечение окурка. Да, но сейчас разница есть.

Как поступали люди? Как они продлевали сияние? Ученые оставляли после себя несколько доказанных и множество недоказанных теорем. Художники – картины. Изобретатели – механизмы. Писатели… Писатели? Как мне в голову это раньше не пришло! Писатели! Это мне подходит!.. К теоремам со школы отвращение. Умением рисовать природа не одарила. Механизмы – не моего ума дело. А писать… Писать может каждый.


Спустя четыре часа


Да, писать может каждый, если есть желание. Я отложил несколько исписанных листов в сторону и сейчас дописываю… эпилог. Последние слова первого произведения.

Писать не так уж и сложно. Мне понравилось. А я никогда еще не пробовал.

Да. Эм, в книгах я таких эпилогов не видел, так что… не знаю, примут ли его в журнальчике каком-нибудь, или нет. Хотя бы рассказ, эпилог ладно – выкину, если не нужен.

Завтра я дам Юле почитать, думаю, ей понравится.


А потом мы с ней пойдем в издательство, покажем рассказ редактору. Он небольшой, должны прочитать.


Да, а потом мы с ней подумаем, о чем писать следующий рассказ.


Но самое главное – завтра мы станем с ней еще ближе… Да, и я ее поцелую уже не один раз, как сегодня, а много. Много-много раз.


Поскорей бы наступило завтра.


и все же выкину я этот эпилог. да


Конец рассказа


Интервьюер, подготовив блокнот с ручкой, начал задавать вопросы:

- Здравствуйте, Петр, здравствуйте, Зинаида, во многих журналах появился очередной рассказ вашего сына. Каждый из рассказов вызывает волну рецензий и отзывов. Как вы относитесь к ним?

Петр Степанов, улыбнувшись, ответил:

- В основном отзывы положительные, поэтому мы очень радуемся за нашего сына.

- Известно, что ваш сын страдает весьма редким расстройством памяти. Это и вызывает фурор среди читателей. Не могли бы вы поподробней рассказать о его болезни?

Супруги переглянулись. Зинаида Александровна начала рассказывать:

- Да, вы правы, это очень и очень редкое расстройство памяти. Наш сын, просыпаясь, помнит только день до своего падения с лестницы, тогда он получил тяжелую травму…

- Он живет одним днем, - перебил муж. – Проснувшись, он не помнит, что было вчера. Совершенно ничего не помнит. Каждый день он, проснувшись, хочет поехать к бабушке. Поначалу он все время к ней и ездил, отдавая одни и те же документы. Так и продолжалось до тех пор, пока она не умерла. И сейчас каждый его день – это грусть по умершей бабушке. Но в день написания рассказа что-то дало ему вдохновения, и он сел за написание. Светлый рассказ. Но все же грустный, если знаешь о расстройстве.

- Хорошо, - продолжал интервьюер, - вы не знаете, что было написано в утерянной главе?

- Нет, каждую ночь мы обыскиваем комнату героя на новые вещи, и все приводим к тому виду, что был в его… «вчерашнем» дне. Проверив рукописи и корзину, мы нашли только то, что сейчас имеем.

- А затертые части? Их затер ваш сын?

- Да.

- Жаль, а то у нас есть тут вопрос, что же было в чемодане у Юли.

Супруги засмеялись. Зинаида сказала:

- Да, нам тоже это было очень интересно.

- Ну и… последнее. Мы не знаем, что есть правда, что вымысел. К примеру, по метеосводкам в день написания дождя не было. Это вызывает интересные длительные споры. Но главный наш вопрос, даже не наш, а всех читателей - существовала ли Неземная на самом деле?

Зинаида Александровна, приподняв брови, посмотрела на супруга. Муж задумчиво пригладил усы, еще раз глянул на жену, затем на интервьюера, и ответил: «Нет».


Петр Степанов сидел в кресле-качалке у камина и, куря сигарету, перечитывал рассказ сына. Сейчас в руках он держал ту главу, которую хотели бы прочесть многие. «Я привел Юлю к себе домой. Родители нас встретили удивленно, но спокойно пропустили гостью». Петр пробегал глазами строку за строкой. «Они интересовались, откуда она, чем занимается, и всем тем, что я у нее уже спрашивал, и что они могли бы спросить потом у меня». Он усмехнулся. «Она подарила томик Лонгфелло на английском языке, как жаль, что я не знаю этот язык достаточно хорошо, чтобы читать на нем стихи. Выучу. Для нее – выучу». Петр хмыкнул и со вздохом проговорил: «Да, выучит…» «Когда она доставала книгу, я заметил, что ее чемодан забит словарями». Петр грустно посмеялся, встал с кресла, сделал последнюю затяжку, с удовольствием выдохнул дым и измял окурок о пепельницу. Еще раз глянув на последние строки главы, он бросил листы в камин и молча глядел на их догорание. «Ну что ж, теперь эта глава точно утеряна» - проговорил Петр Степанов, и закурил очередную сигарету.