Allen Knechtschaffenen An alle Himmel schreib ich s an, die diesen Ball umspannen: Nicht der Tyran istein schimpflicher Mann, aber der Knecht des Tyrannen

Вид материала

Документы

Содержание Дряхление вождя Взрывая бомбу Подавление последних литераторов

Подобный материал:

• Конвенция между, 802.37kb.
• К. Г. Юнг о перерождении впервые напечатана как лекция, 1394.72kb.
• А. Л. Никифоров Чувственно-вербальное построение мира, 123.54kb.
• I конгресс коммунистического интернационала, 260.19kb.
• Dieter Bohlen. Nur die Harten kommen in den Garten! Der Weg zum Superstar, 539.96kb.
• Сухопутные войска Центральной группы войск Авторы: Алеш Готтмар и майор Др. Павел Минаржик,, 263.46kb.
• Урок круглый стол по теме «Охрана окружающей среды», 37.69kb.
• Звіт про роботу „Німецько-українського наукового Об’єднання ім. Ю. Блохина” (нуно), 208.12kb.
• И. Тихомиров Проблема и метод Кантовой критики познания, 785.5kb.
• Історія кафедри гістології та ембріології, 41.29kb.

Глава 10 ОКАМЕНЕНИЕ


Наш Ниника состарился, Его богатырские плечи уж не служат ему[...] Как смогла эта безутешная седина Сломить железную силу? [...]


Созели (Иосиф Джугашвили)


ДРЯХЛЕНИЕ ВОЖДЯ


Последние семь лет правления Сталина характеризуются процессом окаменения, атеросклерозом в буквальном и переносном смысле, на всех уровнях — от физического тела Сталина до государственного организма. Сталин тщетно возился с механизмами партии и правительства, ибо смена номенклатуры в действительности ничего не меняла. Назначали новых палачей, но сохраняли и старых. Главной заботой Сталина являлось укрепление структуры власти, чтобы она была прочно уравновешена, и тактика состояла в том, чтобы вызывать у подопечных постоянную взаимную ревность и мнительность и, важнее всего, страх перед вождем. Поскольку приближался 1947 год, страх и мнительность возрастали, так как каждый год, кончающийся цифрой 7, не только отмечал десятилетие революции, но и знаменовал новый виток репрессий. В 1927 г. Сталин выбросил за борт Троцкого, Зиновьева и Каменева и взял бразды правления в собственные руки; в 1937 г. он обрушил на народ Большой террор. Неудивительно, к 1947 г. палачи ждали новой чистки.


Сталин, однако, стал менее энергичным и уже не всегда доводил свои дела до конца. Даже его феноменальная память стала давать сбои, а послевоенный мир требовал намного больше внимания, чем был способен уделить даже трудоголик, желавшийчно управлять страной. В 1930-х гг. иностранная политика состояла в том, чтобы заигрывать с Германией и с остальной Западной Европой, а не с блоком из НАТО и США. Китайская революция и Корейская война требовали, чтобы Советский Союз защищал свои интересы, распад французской и британской колониальных империй создавал неустойчивое положение во всем мире, и Восточную Европу пришлось присоединить к Советской империи. Даже эти проблемы отходили на второй план, когда Сталин думал о восстановлении СССР, где все — от сельского хозяйства и промышленности до морали — было искалечено войной.


Сталин был вынужден поручать другим решение дел, которые он привык решать сам. В то же время он отдалился от власти, погружаясь в эзотерические сферы науки, в лингвистику и биологию, вмешиваясь в дела, далеко выходящие за пределы его компетенции. Иногда Сталин настаивал на буквальном марксистском подходе к вопросу, иногда на применении здравого смысла. Как в науке, так и в политике он следовал двойной линии, то злопамятно репрессируя несогласных и непослушных, то прагматично поощряя инициативу. Политика Сталина в старости, кажется, была основана не на желании достичь самого целесообразного результата; скорее он старался парализовать разномыслие, расхождения во взглядах, в любом спорном вопросе частично поддерживая и частично осуждая обе стороны, так, чтобы ни фанатичный марксист, ни прагматичный реалист не мог взять верх. Тот паралич мысли и инициативы, который, в конце концов, развалит Советский Союз, вытекает из сталинских методов разоружения оппозиции. Это поняли его подручные: они перестраховывались и — потихоньку укрепляли опоры собственной власти.


ВЗРЫВАЯ БОМБУ


В декабре 1945 г. Сталин наконец прервал свой затянувшийся отпуск на Черном море. Оттуда он послал Светлане коробку с мандаринами, — нетипичный для него жест отцовской ласки, — и 1 декабря она ему написала:


Я очень, очень рада, что ты здоров и хорошо отдыхаешь. А то москвичи, непривычные к твоему отсутствию, начали пускать слухи, что ты очень серьезно болен [...] ведь твои-то «верные стражи» и не скажут мне ничего, из всего тайну делают. [...] Москвичей последние полмесяца стали жутко грабить и убивать по ночам какие-то бандиты и хулиганы. Доходит до того, что в центральных районах (по ул. Горького; например) люди боятся с наступлением темноты выходить на улицу .11


Уверенный, что без него царит хаос, относясь презрительно к своим подопечным, Сталин вернулся, чтобы перестроить весь механизм правительства, Умирающего Калинина он заменит Шверником, еще более подобострастным ничтожеством, до тех пор руководителем профсоюзов. С 1941 г. Сталин сам управлял всеми тремя ответвлениями власти: законодательным — Верховным Советом, где он контролировал Шверника; идеологическим — паршей, где он был Генеральным секретарем; исполнительным — Советом народных комиссаров, где он был председателем. Он подыскивал подручных погибче и помоложе. Во время войны такие технократ ты, как Берия или Маленков, были незаменимы, а теперь нужны были идеолога/ способные восстановить после войны тоталитарное государство.


Довоенных подручников Сталин>понизил: Каганович перешел из транспорта на стройматериалы; маршал Ворошилов уехал советским представителем в Венгрию. Пока Сталин отдыхал, он поручил всю политику страны Берии, Маленкову, Микояну и Молото-ву. В декабре 1945 г. закатилась звезда Молотова; Сталин из Сочи осыпал всех четырех наркомов телеграммами:


5 декабря. Дня три тому назад я предупредил Молотова по телефону, что отдел печати НКИД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты «Дейли Геральд» из Москвы, где излагались всякие небылицы и клеветнические измышления насчет нашего правительства, насчет взаимоотношений членов правительства и насчет Сталина. Молотов мне ответил, что он считал, что следует относиться к иностранным корреспондентам более либерально [...]. Сегодня, однако, я читал корреспонденцию «Нью-Йорк тайме», где излагаются всякие клеветнические штуки в более грубой форме (...)


6 декабря. Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны. [...] Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы? [...] Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит инте


ава 10. Окаменениересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем2.


Берия, Маленков и Микоян доложили Сталину:


Вызвали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым недоверие к нему, прослезился1.


Среди «кучи ошибок» Молотова, разгневавших Сталина, было то, что он не получил права вето в Союзной совещательной комиссии по будущему Японии, что в Лондоне он не возразил против участия Франции и Китая в оформлении мирных договоров с союзниками Германии. Сталин сослал Молотова постоянным представителем в ООН в Нью-Йорк, где он сразу получил прозвище «Мистер Нет». На других наркомов Сталин тоже рассердился: например, Микоян забыл написать доклад о гаванях и перспективах рыболовства на только что приобретенных Курильских островах.


В марте 1946 г. Верховный Совет переименовал наркоматы в министерства. Сталин объяснил новому Совету министров:


Народный комиссар или вообще комиссар — отражает период неустоявшегося строя, период гражданской войны, период революционной ломкий прочее, и прочее [...]. Война показала, что наш общественный строй очень крепко сидит. [...] Уместно перейти от названия — народный комиссар к названию — министр. Это народ поймет хорошо, по-, тому что комиссаров чертова гибель. Путается народ. Бог его знает, кто выше4.


Звание министра мало помогало несчастным обруганным сатрапам: стоило только после прогноза хорошей погоды пойти дождю, и Сталин по телефону грозил увольнением. Такие вспышки гнева уже не при водили к летальному исходу, как десять лет назад, но онитлубоко потрясали людей, до этого уверенных в прочности своей власти: 1


Весной 1946 г. Маленков, вслед за Молотовым и Микояном, впал в немилость. Маленков заправлял авиацией, и предлогом для его падения было письмо, полученное Сталиным от сына Василия, пьянствующего хулигана, которого назначили на высокий пост в


Военно-воздушных силах. Летчиков раньше расстреливали за то, что они жаловались Сталину на «летающие гробы», в то время как Василий, хотя отец и терпеть его не мог, безнаказанно распространялся об истребителе Як-9 и его крушениях. Сталин хорошо знал, что из 80 тыс. самолетов, потерянных во время войны, половина потерпела аварию из-за механических неисправностей. В поддержку письма Василия Абакумов собрал статистику, сравнивающую успехи немецкой Люфтваффе с провалами советской авиации. Сталин сразу уволил Алексея Шахурина, министра авиационной промышленности, и приказал Абакумову арестовать его вместе с маршалом авиации Александром Новиковым. Оба получили семь лет тюрьмы. На настоящего виновникаоднако, указало постановление Политбюро 4 мая 1946 г.:


Постановить, что т. Маленков, как шеф над авиационной промышленностью и по приемке самолетов — нал военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств (выпуск и приемка недоброкачественных самолетов), что он, зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них ЦК ВКП(б).


Признать необходимым вывести т. Маленкова из состава Секретариата ЦК ВКП(б)5.


До этого постановления сорокапятилетний Маленков считался, наряду со своим соперником Андреем Ждановым, самым вероятным наследником Сталина. Теперь его отправили в Казахстан, правда, не в лагеря, но все-таки на оскорбительно низкую для вчерашнего секретаря ЦК должность6.


Только Берия казался непотопляемым. Правда, и он ушел из своего министерства, но ушел для того, чтобы руководить строительством советской атомной бомбы. Он продолжал заведовать в Политбюро внутренними делами. Новый министр внутреннихдел, Сергей Круглое, был, несмотря на свои зверские навыки, по самой своей, природе сухим бюрократом, который старался превратить ГУЛАГ в неисчерпаемый- источник рабского труда для новых судоходных каналов, которыми так увлекался Сталин. Круглов по приказу Сталина собрал 200 тыс. политических заключенных в особые лагеря, где их подвергали такой беспощадной эксплуатации, что средний заключенный дольше трех лет не выдерживал. Единственным утешением этиж зэков было то, что их больше не мучили, не насиловали, не грабили и не убивали уголовники.


Пришлось работать без своего услужливого и учтивого подчиненного, Всеволода Меркулова, который был изгнан из Министерства госбезопасности (МГБ). На этот пост Сталин выдвинул Виктора Абакумова, с которым у Берии отношения были неважные. У Берии, как члена Политбюро, осталась своя доля влияния в М ГБ, и Абакумов не мог избавиться от оставшихся там грузин. Но Абакумов привел с собой двух генералов из СМЕРШа, Один из них был Сергей Огольцов, сам хитро отказавшийся от министерства по «недостатку опыта», хотя он стал чекистом в восемнадцать лет, терроризировал Украину и в блокадном Ленинграде расстрелял 32 видных ученых за контрреволюцию. Абакумов, как и Берия, редко увольнял своих подчиненных и терпел двух особенно опасных бериевцев, Гоглидзе на Дальнем Востоке и Цанаву в Белоруссии, хотя и сумел избавиться от Рапавы, которого Берия назначил главой НКВД в Грузии. Любимый латыш Берии, Эглитис, тоже сохранил свой пост.


Берия давно собирал информацию об атомной бомбе. Уже в 1942 г. он получал через своих английских шпионов всю нужную информацию и даже расчеты. Он узнал, что произвести 10 кг обогащенного урана на треть дешевле, чем 1500 тонн взрывчатки7. Поняв после Хиросимы эффективность, и военную и психологическую, атомного оружия, Сталин решил как можно быстрее создать советскую бомбу, но Молотов вел дело так вяло, что даже не собрал необходимого запаса урана. Берия получил от Сталина уверение, что создание бомбы является высшим приоритетом, и приступил к работе, догадываясь, что ценой неудачи будет расстрел.


Те четыре года, которые Берия потратил на создание бомбы, подтвердили его репутацию даровитого управленца. Он, без сомнения; получал столько же наслаждения от трудного инженерного проекта, сколько раньше от ареста и убийства врагов государства. Подражая организации американского проекта в Лос-Аламосе, он создал для советских физиков и инженеров творческую атмосферу и по тем временам роскошную обстановку. Из всех сталинских проектов только этот был закончен вовремя, почти без арестов и репрессий8. Были, однако, тысячи безымянных жертв: тысячи заключенных умирали на добыче руды; другие арестанты строили лаборатории, особняки, гаражи, железные дороги, даже целые города. Десятки тысяч — целых три поколения — казахов были обречены на медленную смерть от излучения после испытания бомбы в 1949 г. Но в первый раз советские физики, химики и инженеры чувствовали себя героями труда, по-настоящему нужными государству.


Советская атомная бомба была сконструирована на основе сведений, полученных от западных ученых. Одни передавали тайны, потому что были коммунистами, другие — потому что верили, что будущих войн можно избежать, если у обеих сторон будет ядерное оружие, третьи — просто за деньги. Берия и Судоплатов гордились тем, что они так успешно реанимировали иностранную разведку, разрушенную Ежовым. МГБ учился ядерной физике у Клауса Фукса, металлургии — у Мелиты Норвуд. Всю Восточную Германию объездили в поисках физиков, студентов Вернера Хейзенберга, которые умели обогащать уран и производить тяжелую воду, и в поисках инженеров, которые строили ракеты V-2, бомбившие Лондон, которые теперь требовалось переделать в межконтинентальные носители новой атомной бомбы. Других физиков переселили из ГУЛАГа и из лагерей для военнопленных в санатории и виллы на Черном море с трехразовым ггатанием.


Первым делом Берия отыскал запасы урана. В июне 1946 г. Иван Серов с генералом Михаилом Мальцевым основали в Германии компанию «Бисмут», где все работники были из войск МГБ. Компания получила двадцать семь месторождений в Верхней Саксонии, и к октябрю «Бисмут» доставлял уран из старых шахт по добыче серебра и свинца. Потом уран нашли на Урале и на Крайнем Севере.


Затем Берия собрал команду ученых. Для поддержания дисциплины он назначил генерала Бориса Ванникова. Тот наводил страх на физиков, выкладывая на стол заряженный револьвер. Над этим проектом работали 100 тыс. человек, и обеспечение полной секретности Берия поручил Павлу Мешику, который помогал СМЕРШу покорить Польшу. Берия постоянно надзирал над всем и всеми. У него был свой литерный поезд, на котором он ездил по всему Советскому Союзу, на полигоны в Сибири, на Урале, на Кавказе и в Казахстане. Он больше награждал, чем наказывал, и дал физикам ту же небывалую свободу, какую Сталин только что даровал церкви, — печататься без цензуры9.


Физиком, который приспособил западную информацию к советским ресурсам, был Игорь Курчатов. Петр Капица, — привыкший работать с лордом Резерфордом, был возмущен грубыми приказами Берии. =В ноябре 1945 г. он жаловался Сталину;.*


У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо. Но для этого нужно работать, а черкать карандашом по проектам постановлений в председательском кресле — это еще не значит руководить проблемой. Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берии, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ведущая, а не подчиненная сила10.


После того как оскорбленный Берия навестил Капицу в институте, тот отказался от участия в проекте. Мстительности Берии


Сталин ходу не давал, предупредив его: «Я его тебе сниму, но ты его не трогай». Капица провел следующие семь лет у себя на даче в собственной лаборатории.


Летом 1949 г. Игорь Курчатов привез в Кремль никелевое полушарие с критической массой плутония. Сталин погладил полушарие и почувствовал его теплоту. Утром 29 августа 1949 г. — на несколько лет раньше, чем предсказывали американцы, — советскую бомбу испытали в Казахстане. Эйфорию Берии подпортил Сталин, который, когда его разбудили рано утром телефонным звонком, хмуро отозвался на известие словами: «Я уже знаю». Курчатов и Берия роздали участникам дачи, автомобили, премии. Курчатов вспоминает, что у Берии была записная книжка, где была намечена целая серия наказаний всем по ранжиру — от расстрела до лагерного срока — в случае, если бомба не сработает. Награды были рассортированы таким же образом.


ПОДАВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНИХ ЛИТЕРАТОРОВ


Литераторам не посчастливилось так, как физикам: партия по-прежнему была убеждена, что она еще компетентна в вопросах литературы. Андрею Жданову поручили обуздать литераторов, и, согласовывая все свои действия со Сталиным, он начал работу с крамольного Ленинграда. Предварительную критику предприняла секция пропаганды ЦК: рассказы о войне считали негодными, если солдаты-герои проявляли пессимизм, а стихотворения — вредными, если в них оплакивались разрушенные города. Юмора Жданов не понимал совсем. В «Звезде» он разнес в пух и прах самый смешной рассказ Михаила Зощенко, «Приключения обезьяны».


9 августа 1946 г. сам Сталин, вместе со Ждановым и только что деабилитированным, отрезвленным наказанием Маленковым, обругал редактора «Звезды» Виссариона Саянова за то, что тот напечатал пародию на Некрасова11. Пародия, объяснил Сталин, есть «уловка, автор прикрывается». Из рассказов Зощенко, утверждал Сталин (хотя Зощенко он раньше любил читать вслух дочери), видно, что редакторы «перед заграничными писателями ходят на цыпочках». Из присутствующих на обсуждении писателей некоторые решили присоединиться к этому облаиванию. Драматург Всеволод Вишневский сказал Сталину, что в своей автобиографической повести «Перед восходом солнца» Зощенко «до грязного белья разделся», что персонажи у него сплошные «пьяные, калеки, инвалиды». Сталин окончательно проклял Зощенко как «проповедника безыдейности» и его творчество — как «злопыхательство». Потом Сталин дал волю своему негодованию на Ахматову: «...кроме того, что у нее есть старое имя, что еще можно найти у нее?» Когда один из писателей робко защищал Ахматову, заметив, что если ее не печатают в «Звезде», то ее напечатает «Знамя», Сталин ответил, что власти и до «Знамени» доберутся. В конце концов Сталин признал, что в «Звезде» был не только навоз, но и алмазы, и свалил вину за печатание Ахматовой и Зощенко на нездоровую идеологию Ленинграда. Ленинградские журналы получили новых редакторов, а Ахматова и Зощенко были подвергнуты опале. Разница между 1947 и 1937 гг. заключалась в том, что их не арестовали. Травля Зощенко не прекращалась. МГБ издало постановление об антисоветских взглядах Зощенко, о том, что он сомневался в победе Красной армии, что своими высказываниями о жалком состоянии советской литературы он оказывает вредное влияние на молодежь. В свою защиту Зощенко написал эмоциональное, но достойное письмо Сталину, и на какое-то время травля прекратилась.


В августе Сталин произнес перед Оргбюро партии речь о просмотренных им фильмах. Ему не нравилось, что показывали бездомных шахтеров. Советские сценаристы, по его мнению, уступали Чарли Чаплину12. По сравнению с Гете, тридцать лет работавшим над «Фаустом», советские поэты — лентяи (для Сталина «Фауст» всегда оставался мерилом высокого искусства). Сталину претила вторая серия фильма Эйзенштейна «Иван Грозный», где царя мучили угрызения совести и где опричники, которых Эйзенштейн якобы изобразил «как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-Клукс-Клана», предавались пьяной оргии.


Эти отзывы Сталина были истолкованы цензурой и редакциями как сигнал. Сразу начали запрещать, изымать, сокращать издания. Многотомное Собрание сочинений Толстого, выходившее с 1928 г., было подвергнуто идеологической проверке, и христианство Толстого глушили предисловиями в ленинском духе. Первым секретарем Союза писателей назначили Фадеева, в 1937-1938 гг. приветствовавшего террор против писателей; К иностранной литературе давали доступ только тем, кому, по мнению властей, нельзя было обойтись без чтения столь вредоносных материалов.


Литература была раздавлена, зато с кинематографом обращались помягче. 23 февраля 1947 г. Эйзенштейна и Николая Черкасова (игравшего Ивана Грозного) привезли в Кремль к Сталину, Молотову и Жданову13. Все, что говорил Сталин, раскрывает его самоотождествление с сумасшедшим и жестоким царем. Он прочитал Эйзенштейну целую лекцию по истории и раскритиковал эйзентдтейновского Ивана: «...царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета». Иван, говорил Сталин, был первым русским правителем, не допускавшим иностранцев в свою страну. Если он ошибался, то только в том, что «не дорезал пять крупных феодальных семейств», и «долго каялся и молился». «Конечно, — признал Сталин, — мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя». Вообще Сталин показал, что он довольно хорошо разбирался в вопросах кинематографии, в то время как Жданов с Молотовым вставляли лишь невежественные, наивные замечания. К полуночи атмосфера между деятелями кино и Политбюро была почти дружелюбная. Если Сталин где-то и прощал ошибки творца, то только в кино и музыке.


К осени 1946 г. Молотова, Микояна, Кагановича и Ворошилова высекли и простили, как провинившихся мальчишек. Под надзором Берии Сталин счел возможным передать им правление страной на те три месяца, что он снова провел в Сочи на отдыхе. Политбюро невзлюбили в стране: зарплаты заморозили, а цены резко подняли;-паек сократили, но повысили обязательные для колхозов нормы хлебозаготовки; в городах бушевала волна грабежей. С точки зрения советских вождей, однако, все шло хорошо. На Нюрнбергском процессе немецкие подсудимые и словом не обмолвились о преступлениях сталинского режима и британские и американские адвокаты не возражали на присутствие советских коллег, которых следовало бы судить на одной скамье с гитлеровскими подопечными,. Сталинские генералы вели себя скромно, и маршал Жуков царствовал над Восточной Германией всего один год, пока Абакумов и Берия не собрали на него достаточно компромата — ведь он, как и все генералы, набил свою дачу и квартиру немецкими трофеями, чтобы разоблачить его как британской) шпиона. Жукову напомнили о том, что он простой смертный, таким же образом, как Тухачевскому за десять лет до этого, — перевели его в глубинку. Но, в отличие от Тухачевского, его не арестовали.