Действие романа классика ингушской литературы Идриса Базоркина охватывает последнее десятилетие XIX начало XX века
| Вид материала | Документы |
- России Иван Беседин с программой «Романсы Павловского парка». В 19-00 здесь же пройдет, 19.04kb.
- Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
- Н. Э. Баумана Методическое объединение учителей русского языка и литературы программа, 68.89kb.
- Тема: Образ Л. Н. Толстого между строк романа «Война и мир» Ушакова Светлана Михайловна,, 14.6kb.
- История русской литературы XX века. Советская классика., 22.22kb.
- Тематическое планирование уроков литературы в 10 классе, 320.22kb.
- Курс лекций по русской литературе конца XIX начала XX века для студентов факультета, 1755.86kb.
- Список литературы: Газета «История» №12 март 1997, А. Головатенко «Аграрный вопрос, 6.34kb.
- Программа (по литературе) Раздел, 23.86kb.
- Книга 1 Аннотация Вкнигу вошли первый и второй тома романа «Война и мир», 8753.03kb.
- Здравствуй, Турс. Здравствуй, мать моя Доули, - прошептал Калой. Упав на колени, он выпил глоток воды, напоил коней и встал на намаз. В молитвах он помянул родителей, Гарака и Докки, беднягу Матас и неведомо где сложившего кости свои старика Хамбора, принесшего ему печальное завещание отца. И вдруг к нему вернулась та мысль, что пронеслась в голове там, у замка Ольгетты: «Может быть, придется покинуть горы...» Он содрогнулся...
Став между памятниками, он дотронулся до их холодной глади и заговорил, как с живыми.
- Мой отец и моя мать! Я, который никогда не видел ваших лиц, не ел из ваших рук, я чтил вашу память священно! Я клянусь горем вашего последнего часа, счастьем всей жизни моих близких, клянусь, что никогда не нарушу завета твоего, отец, и не покину этой земли, как ты велел! Я буду добывать счастье свое здесь, в краю, по которому так тосковали вы и я... А за измену в мыслях своих я даю обет: до смерти не забывать этот наказ и в память о нем никогда не брить лица своего! Амин!
И Калой поехал далыше, только теперь почувствовав, что он прежний Калой, что он снова дома. И смутное желание покинуть горы отошло от него навсегда.
Он вернулся сюда, чтобы жить здесь и умереть.
В глубокие сумерки подъезжал он к родным местам. Вон очертание скалы Сеска-Солсы. Вон башни аула и ранний свет в окнах. Свет и в его окне... Как долго этот свет ждал его!
Сколько ночей провела Дали у этого окна, глядя в глухую темень ущелья, вымаливая его у расстояния, у времени! Но ждут ли его сегодня?
Калой волновался. Много раз возвращался он домой. И в этом не было ничего необыкновенного. А сегодня...
Он представил себе, как войдет во двор, как встретится с братом, с женой, с сыном... Какой он теперь? Узнает ли сын его?
Мысля Калоя перебил мальчишка в папахе, в коротком бешмете. Он словно вынырнул из сумрака надвигавшейся ночи.
- Дядя, тебе по дороге не попадалась овца?
- Нет, — ответил Калой, — на тропе не ищи. Наверно, в каком-нибудь из этих оврагов осталась.
Мальчишка задумался. Куда бежать?
- Возьми вон того коня и поезжай, пока не совсем стемнело! - сказал Калой, указав на лошадь Орци.
- А куда же я потом отведу его? - спросил мальчик, схватившись за повод.
- Отведешь во двор Орци.
- Как? К нам?
Калой вздрогнул. Может, ослышался?
- А чей ты?
- Калоя, - ответил мальчик, ловко вскочив в седло и умело поворачивая коня.
- Какого Калоя?
- Турсова Калоя. Из рода Эги. Брата Орци, к которому ты едешь, -ответил мальчик. - Я сейчас. Она где-нибудь недалеко... Нет, лучше давай я провожу тебя, гость, а потом вернусь!
- Поезжай, поезжай! Мне не к спеху, - сказал Калой. - Я тоже помогу искать...
По-разному представлял себе Калой встречу с сыном. Но такой - никогда.
Мальчик был слишком велик для своих лет. В памяти Калоя он жил маленьким.
Вскоре овца нашлась, и они поехали к аулу.
Калой хотел было уже назваться, но решил еще немного поговорить с сыном, не выдавая себя.
- А где твой отец? - спросил он.
- На германской войне, — ответил Мажит.
- А почему дядя не на войне?
- Он был ранен. Отец тоже был ранен. Но отец очень сильный. Лошадь поднимает! Ему пуля, как укус осы: почесался - и прошло.
- А кто тебя врать научил? - Калой едва сдерживал смех.
- Я говорю правду. Это тебе и воти подтвердит.
- Значит, и воти твой врет, - сказал Калой. Мальчик насупился.
- Что же ты умолк? Нечего ответить?
- Есть. Но ты взрослый и гость... Тропа к аулу расширилась.
- А все дома, кроме отца? Все живы, здоровы?
- Все.
- Я вижу, ты почитаешь гостя. А чем мой приезд отметишь?
- Барана зарежу.
- Это как тебе еще разрешат!
- А кто запретит? У меня свои бараны.
- Как «свои»? Ты что, уже отделился от семьи?
- Зачем. Мы вместе. Мне подарили двух ягнят. Я назначил их отцу... Вот они и выросли... Большие, жирные стали!
- Но если ты зарежешь одного из них и узнает отец... Мальчик усмехнулся.
- А если он узнает, что я пожадничал для гостя?.. Он знаешь какой?!
- Какой?
- Да опять скажешь вру... Воти даст мне еще одного ягненка, если я первым увижу отца. Так что зарежу для тебя, а у меня все равно будет два.
- А если не ты?
- Как это не я? Я с утра до ночи в горах. Все тропки вижу, как в трубу. Жду...
- А если он ночью?
- Ночью? - Да.
- Ночью не увижу, - явно опечалился Мажит. Ему, видимо, и в голову не приходило, что отец может вернуться ночью. - Вряд ли он приедет ночью, - подумав, сказал мальчик.
- Конечно, - согласился Калой. - Ну, как еще в пропасть сорвется или перепугается... Тут совы кричат... Волки воют...
- Шутишь! — усмехнулся Мажит. - Калой сов испугается?! - И он весело рассмеялся. - Да он с немецкого полковника штаны снял и голым его к царю привел! Калой испугается! - И Мажит снова залился хохотом.
На этот раз Калой тоже захохотал вместе с ним.
- Какой ты веселый! Я никогда не видел таких гостей!
- Эх ты! - не выдержал Калой. - Отца родного не узнал! А еще Эги Мажит!
Мальчик опешил. Растерялся. Калой схватил его за плечо, дернул за ухо. Мажит молчал.
- Что ж ты молчишь?
- А это правда? - едва выговорил мальчик.
- Ах ты, кутенок этакий! Неужели я бумагу тебе должен показывать? Вот сейчас узнаешь, Калой я или не Калой! Держись! - крикнул он и, схватив за гриву рядом шедшего кабардинца, потянул его на себя. Конь вскинулся на дыбы. Калой бросил его, поднял Мажита за пояс над головой, потряс в одной руке и сгреб в охапку.
- Ну! Калой я или не Калой?..
Мажит молчал. А потом уткнулся в его грудь и заплакал.
- Иди! — сказал Калой. — Садись на лошадь и скачи! Пусть Орци отдает ягненка! И запомни. Давно еще, когда я был таким, как ты, Гарак мне сказал: у нас мужчины не плачут!..
Но Мажит уже смеялся сквозь слезы. Он соскользнул с рук отца, догнал лошадь и помчался в аул. Калой пошел пешком, подгоняя овцу. У околицы он увидел задыхавшегося от бега Орци, за ним - женщин.
- Да беги! Какая же ты! - укоряла Гота невестку. Но Дали не хотела оставлять Готу, которая была в положении.
- Ничего! Дольше ждала! - с видимым спокойствием ответила она, хотя сердце у самой рвалось наружу.
На этот раз братья не постеснялись обняться. Подбежавший Мажит забрал у отца повод и повел лошадь. Наконец, не выдержав, подбежала к Калою и обняла его Гота. И только потом подошла Дали. Ей можно было не торопиться. Он теперь был здесь. Ее. Надолго. Навсегда...
- Не шумите, - сказал Калой, - а то люди соберутся. Мы ведь только сегодня приехали. Я прямо с поезда...
Во дворе с база донесся запах шерсти и кизяка. Калой остановился. Шумно вздыхала скотина. На башне по-кошачьи мяукала сова. «Все, как прежде...» - подумал он и пошел в дом. Он ожидал увидеть черные каменные стены, бревенчатый потолок с подвешенным оселком, лук для взбивания шерсти, смолистые корни и множество других вещиц. Он собирался ступить на мягкий глинобитный пол. Но пол сверкал белизной вымытых досок, стены и потолок были оштукатурены и выбелены с синькой. Вещицы, веками имевшие свои места, исчезли. Кринки, миски, блюда встали за занавеску на новенькие полки, расположенные друг над другом.
Калой молча прошел в другую часть башни. Всюду была такая же чистота и новизна. Он вернулся к притихшим домочадцам.
Только камин в стене, очажная цепь да черный котел над ней оставались такими, как прежде.
- Наше ли это жилье? - не то шутя, не то всерьез спросил он. Никто не нарушил молчания. - Значит, время пришло и сюда! Хорошо, что хоть очаг, у которого праотцы и матери наши начинали и кончали свои земные дела, остался таким, как был!..
Орци, Дали и Гота стояли придавленные его словами.
- Да нет! Я не против всего этого. Хорошо! Чисто, - сказал им Калой, снимая с себя парабеллум и пояс с кинжалом. - Только куда мне это класть теперь? - Он усмехнулся и снова стал своим, добрым.
- Клади, куда хочешь! Вещи найдут свои места! - повеселев, ответила Дали, принимая от него оружие и черкеску. Орци с восторгом рассматривал парабеллум.
Калой сел на нары. Гота кинулась разувать его.
- Нет. Не ты! - отстранил он ее рукой.
- Но почему? Дай я сниму сапоги! - удивилась Гота.
- Нет, — ответил Калой. — Важнее сапог — племянник... — Гота покраснела и отвернулась. — Пусть хозяйка поможет мне. Она, наверно, соскучилась!
Дали вмиг стянула с него тяжелые солдатские сапоги.
- В них в лесу хорошо будет. А дома надень вот эти. - И она поставила перед мужем новые суконные чувяки на сыромятной подошве, которые всегда шила для него сама.
Калой успел разглядеть Дали. Она раздобрела, и ей это шло. «Хороша! - подумал он. - Очень хороша!» И невольно припомнил Наси, такую же пышную, цветущую... Видно, так и осталась она для него на всю жизнь мерилом женской красоты.
- Возьми себе, — предложил Калой брату пистолет. Но тот наотрез отказался.
- Если бы был такой же второй, я б его все равно выбросил, чтобы ни у меня, ни у других не было! Он только для тебя, для твоего роста!
- А за какие же деньги вы башню так вырядили? - спросил Калой, снова оглядывая комнату.
- Да у меня пара револьверов была... Портсигар дорогой... Продал их... У нас здесь оружию цены нет! - ответил Орци.
Больше Калой об этом не спрашивал.
В хурджинах у него оказались кое-какие подарки для женщин. Мальчику он привез гостинцы от Веры Владимировны. Но куда делся Мажит?
- А, действительно, где он? - удивилась Дали. - Так ждал отца... Гота, а вслед за ней Орци вышли во двор.
- Поставил лошадей и кончает свежевать барана, — сказала Гота, возвратившись.
- Какого барана? - удивился Калой.
- А он для тебя двух вырастил. Второго, говорит, завтра зарежу, когда к отцу люди придут. Ты можешь не беспокоиться, сын у тебя растет настоящий! - радостно говорила Гота.
- Да как же он там в темноте? - удивился Калой.
- Зажег бага. Видно, как днем.
Калой только покачал головой. В это время Орци и Мажит внесли мясо.
- Полей на руки, - бросил Мажит матери. И Калой с удивлением отметил, как похож на него сын.
Мальчик говорил мягко, но повелительно. «Откуда это? Ведь он меня почти не видел, — подумал Калой. — Сосал еще!» — вспомнил он и улыбнулся. А Мажит вытер руки, вернул матери полотенце и встал у двери. Женщины принялись готовить еду.
- Ну что, отдаст тебе Орци ягненка? - спросил Калой.
- А зачем? Он, конечно, отдаст, - не в силах сдержать радостной улыбки, отвечал Мажит, взглянув на дядю, - но ждать нам теперь уже некого!
- А если гость приедет? - спросил отец.
- Тогда любого зарежем, - ответил Мажит. - Для этого никто особо не выкармливает!
- О! — воскликнула Гота. — Из-за этих баранов мы не раз оставались голодными! Все из-под рук тянул для них!
- А зато мясо какое! - Мажит приподнял кусок баранины. - И курдюк с полпуда! А вы хотели отца сушеной говядиной встретить?
- Молодец! Так их! Мы им за это ничего, кроме кишок, не дадим!
- А кишки знаешь какие? Одно сало! Из них такой бъар* выйдет, что они с радостью откажутся от мяса! - воскликнул Мажит.
Мать украдкой поглядывала на мужа и сына. Глаза ее сияли от счастья.
- Ну, не оставлять же их в честь моего приезда голодными? Мажит застеснялся. Опустил голову.
- Нет, конечно, - сказал он, с любовью взглянув на всех. Тепло стало на душе у Калоя. В этом доме по-прежнему жила большая дружба. Он отдал сверток Веры Владимировны Мажиту и объяснил от кого.
В свертке оказалось домашнее печенье, немного конфет и заводной матрос. Раскачиваясь, матрос мог шагать на месте.
Научив мальчика обращаться с игрушкой, Калой рассказал домашним о встрече с Ильей Ивановичем и Верой.
Мажит передал матери печенье, не попробовав его, потому что есть одному было неприлично. Матроса он поставил на подоконник.
Отец заметил это: «А сын гораздо взрослее, чем я думал».
- Что, не нравится? — спросил он.
- Нравится. Хорошая кукла! — ответил Мажит, дав понять, что игрушки его уже не интересуют.
А Калою очень хотелось чем-нибудь по-настоящему порадовать первенца. Он попросил подать ему хурджины и достал из них браунинг в новенькой желтой кобуре. У Мажита вспыхнули глаза.
Отец вынул из кобуры пистолет, извлек из него обойму и подал мальчику.
- Ты видел такой?
- Да, - ответил сияющий Мажит.
- А взвести умеешь?
- Конечно. Воти научил меня. - И он взвел пистолет и щелкнул.
- Молодец, - похвалил Калой и подал ему обойму. - А ну, заряди и выстрели в пол...
Мажит вложил, в пистолет обойму, но взводить не стал. Помолчав, в явном замешательстве, он вздохнул.
- Боишься? - спросил Калой.
- Нет, - встрепенулся мальчик, - мне не хотелось бы стрелять... при Готе... да еще в комнате... - и, засмеявшись, добавил: - Да и патрона жаль! Другие можно достать, а таких купить негде... А стрелять я умею, ты не думай! Спроси у воти!
- Сними пояс! - строго приказал Калой.
Мажит взглянул на отца, не понимая его тона, но пояс вместе с кинжалом все же снял. Калой надел на его ремень кобуру и велел снова подпоясаться. Потом отдал пистолет.
- Вложи в кобуру и никогда без дела не вынимай! Носи тоже, когда в этом будет нужда. Твой.
Мажит растерянно посматривал на Калоя, на мать, не веря такому счастью. Потом рванулся и припал к отцу.
- Сходи к Иналуку и позови его к нам, - велел отец.
Орци шепнул что-то на ухо Мажиту. Мальчик кивнул головой, побежал, но вернулся и, приложив руку к пистолету, спросил:
- Снять?
- Нет, - сказал Калой. И Мажит скрылся за дверью.
- Не рано ли такой подарок? - покачала головой Дали.
- Он понимает оружие не хуже взрослого. Ему можно доверить, -не без гордости сказал отец. - Горец! Пусть привыкает к оружию. Мало ли что!..
В комнате стало жарко. Открыли дверь. Калой снял бешмет и прилег на нары. Дали подбросила ему под бок подушки.
Он рассказывал про войну, про Петроград, про обман генералов... Орци сидел у него в ногах. Женщины продолжали готовить и слушали, не пропуская ни слова. Сколько нового, невиданного было в том, что он говорил!
Калой почувствовал голод.
Он замолчал, повел носом, улыбнулся:
- Давно не слышал такого!.. Вы бы еще калмыцкого чаю сварили, так я, наверное, в один вечер забыл бы все тяготы войны!
- Это нетрудно, - засмеялась Гота. - Чего-чего, а травы да молока в горах хватает.
Со двора донеслось металлическое позвякивание. Вот звук этот зачастил по лестнице. Калой повернулся к двери.
На пороге стоял человек. Ушанка, шинель нараспашку. Деревянная нога. Лицо, искривленное не то улыбкой, не то гримасой как улыбка...
- Входи! - сказал Калой пришельцу и потянулся за бешметом. Тот
загремел ногой, кинулся к нему, как ребенок, и затрясся в беззвучном рыдании.
- Кто же ты? Я не узнаю... - смущенно спросил Калой.
- Думал... думал и тебя уже не увижу...
- Виты! - воскликнул Калой, узнав наконец его по голосу. - Что же это с тобой?..
Они снова обнялись. Женщины, отвернувшись, закрыли лица платками.
- Да... Вот посмотри... вот и все!.. Рассказывать долго. А слово одно - Сибирь...
Виты сел. Замолчал. Потупился и больше не поднимал глаз. Потом достал кисет, дрожащими, корявыми пальцами скрутил цигарку...
Калой глядел на друга и не видел его. Перед ним встало иное время: далекое, серое небо... Исхлестанная взрывами, истоптанная копытами мокрая земля... Бесчисленные упряжки обезумевших от натуги скачущих лошадей... по ступицы в грязи колеса орудия... Разбросанные по полю, всеми покинутые мертвецы... Вот один из них взмахнул рукой. Конь шарахнулся в сторону. Калой спрыгнул. Солдат лежал вмятый в землю. Живой была в нем только эта рука... Через грудь его проходил глубокий след гаубицы...
Калой вздохнул, посмотрел на Виты, и ему показалось, что он видит на нем этот тяжелый след железного колеса... «Раздавили, раздавили человека...»
Утро наступило тихое, без ветра, без солнца. Туманы немного поднялись, повисли над горами и так и остались, чтобы ночью снова опуститься на землю.
Калой спал. В башне и даже во дворе стояла тишина.
Весть о возвращении полка и Калоя разнеслась по всему аулу и побежала в другие.
Орци, Иналук, Виты встречали людей у ворот, благодарили за пожелание добра и приглашали после полудня на угощение.
- Пусть спит! - понимающе говорили старики. - Нигде не спится так спокойно, как в родной башне. Пусть спит!..
И Калой спал долго, крепко. Несколько раз Дали входила к нему, тихонько присаживалась на постель. Он спросонок приоткрывал глаза и, узнав, что это она, улыбнувшись, засыпал снова.
Вот и теперь он взял ее за руку и опять закрыл глаза. А она так и осталась сидеть, боясь пошевельнуться.
Немного погодя, вошла Гота. Она тихо приблизилась к Дали, обняла ее. И в это время Дали ощутила на своей щеке легкий толчок чьей-то жизни, бившейся под сердцем у Готы. Они понимающе улыбнулись друг другу, и Гота прошептала:
- Будет и у вас! Обязательно будет!
Калой проснулся поздно. Когда он вышел в общую комнату, Мажит, сидевший под дверями, вскочил. Он не отходил от отца, предупреждал все его желания, поливал, когда тот умывался, подавал одежду, прислуживал во время еды.
Когда мальчик зачем-то вышел, Дали сказала:
- Он очень серьезный. Но теперь, кажется, и вовсе решил стать взрослым.
За день в горы приехало много всадников полка - эгиаульцы, гойтемировцы, цоринцы.
А к Калою, как к самому старшему из них, гости шли группами я в одиночку. Их заводили в башню, кормили. Они желали роду-племени Турса и Гарака благополучия, полной чаши и выходили во двор, чтобы посидеть, послушать Калоя. Освободившись от домашних забот, сюда собрались и женщины аула.
К вечеру похолодало. Орци велел Мажиту с подростками разложить посреди двора костер. Вскоре высокое пламя озарило людей, строения, башню. Горцы сидели и стояли вокруг огня, слушая Калоя.
Они уже немало знали о войне, о непоправимом горе, которое она несет. Но им почти ничего не было известно о том, что делалось в Петрограде и каких перемен в жизни можно было ожидать.
Калой сидел на чурбачке, спиной к воротам, так, что весь народ был перед ним. Хозяину не полагалось садиться между башней и своими гостями. Орци, Мажит стояли позади него. Женщины ютились на веранде и на ступеньках.
Калой рассказывал все так, как было, не упуская подробностей. Голос его звучал ровно, как будто он читал. И людям казалось, что они сами видят все, о чем он говорит. Стояла тишина, и лишь изредка кто-нибудь вздыхал или острым словом выражал свои чувства.
Мысленно вслед за Калоем шли эти люди по просторам России, карабкались на Карпаты, рубились в Езеранах, стояли над братскими могилами и мчались в теплушках в далекий город русских царей, чтоб по воле удивительной судьбы стать участниками великих событий и найти в них свое, единственно верное, достойное место.
Шла ночь. Много раз подкладывали в костер дрова. Но никто не уходил. Горцы хотели знать все, что знал сам Калой. Хотели угадать, что впереди. И Калой говорил о петроградских рабочих, об их надеждах, об их врагах. Говорил все, что узнал от русских солдат на фронте, от своего друга Ильи Ивановича, от Кирова и Мухтара. И выходило, что скоро должны начаться большие дела и большая борьба бедного люда против своих врагов.
- Киров и Илья мне сказали: передай ингушам, что скоро придет время, когда полетят головы всех, кто ел и пил чужое и держал народ в ярме. Они сказали, что бедных в этом газавате поведет самый храбрый и умный из людей. Имя этого человека - Ленин... И когда он двинется, мы тоже должны пойти за ним... - Калой умолк.
Он достал из кармана бумажник, из бумажника бумагу, из нее маленькую фотографию, подозвал Мажита, положил фотографию ему на ладонь и велел показать самым старшим.
- Илья подарил, - сказал он. - Ленин!..
Народ заволновался. Каждому хотелось посмотреть на человека, которого они по-своему уже называли имамом бедных. Смотрели, не прикасаясь, только поворачивая ладонь Мажита к свету.
Когда фотография вернулась к Калою, старший из присутствующих сказал:
- Трудно угадать, каким он будет в бою. Здесь не нарисовано его тело. Но что смотрит этот человек далеко и думает - видно по глазам.
- Киров говорил: он такой же человек, как и мы... Только мне кажется, он говорил это, чтоб не обидеть нас. Ленин не может быть таким.
Старики согласились с ним, закивали головами. Каждый из них по-своему представил себе Ленина.
Одним он казался великаном, на голову выше Калоя. Другие представляли себе его в черкеске, в папахе, с маузером на боку. Третьи видели на гарцующем скакуне впереди несметного войска, готовым ринуться на врагов.
Но одно чувство было у всех общим - это вера н то, что есть у них теперь где-то защита и голова.
- А что говорит он о земле? Видно, там у него своих дел немало. Как нам быть? - спросил один из пожилых горцев.
- Для того, чтобы конь шел туда, куда ты хочешь, повод должен быть в руке, - ответил Калой. - Он готовится взять в руки повод страны. Если бедные победят, все будет иначе.
- Хоть бы не забыли тогда про нас! Затеряны мы здесь между небом и валунами. Нас-то порою и Аллах, кажется, перестает видеть! - заметил другой гость.