Geum.ru

Социальный хаос в российском обществе 22. 00. 04 социальная структура, социальные институты и процессы

Вид материалаАвтореферат
Подобный материал:
1   2   3
Глава 4 «Социальное самочувствие россиян: транзиция социальной неопределенности» основывается на исследовании субъектного аспекта социального хаоса в российском обществе.

В параграфе 4.1 «Базисные идентификационные матрицы в российском обществе: нестабильность социального самоопределения» осмысливаются сдвиги в идентификационном выборе российского общества, особенности самоидентификации россиян.

Установлено, что мы имеем дело со сдвигами в системах координат, формах самоопределения россиян. Данный процесс противоречив, носит парадоксальный характер, связан с уменьшением идентификационных моделей, совмещением старых и новых социальных образов и наложением разноориентированных социальных стратегий. Конечно, проблема состоит не в том, что формирование нового рационального типа личности растянуто во времени, но в большей степени в том, что сам процесс социальных перемен спонтанеизирован и основывается на доминировании практик выживания, которые не предусматривали включения в социальные группы актуализации форм социальной активности. Когда мы говорим о кризисе идентичности и путях его преодоления, следует уточнить, что понимается под констатацией кризисности: либо это утрата старой, государственно-ориентированной идентичности, связанной с советским наследием, либо неэффективность, неприживаемость на российской почве западной гражданской идентичности, основанной на правах человека и отношении к государству как гаранту прав личности. Либо, поскольку кризис идентичности как таковой обнаруживается в отсутствии базисных моделей, можно говорить об имитационном характере идентичности. Мы считаем, что спонтанность социальных изменений конструировала размытость идентичностей, отклонение устойчивых идентификационных матриц, регулирующих поведение человека в институциональных рамках.

Полагаем, что идентификационные матрицы российского общества, если иметь в виду рассогласованность социальных норм, носят имитационный раздвоенный характер, не содержат когнитивных и социально-ориентационных смыслов, имея, скорее, компенсирующее, замещающее значение. Хотя россияне относят себя к определенной социальной группе, но при этом не ориентируются на соотнесение социальных практик как консолидирующих. Также слабым является и разделение по идеологическим и культурно-символическим критериям. Идентификация представляется вторичной по сравнению с социальной самооценкой. То есть именно исходя из самооценки, индивид выбирает схему социальной идентификации. Существование плавающих групп свидетельствует о проективных нестабильных идентичностях, которые или используются как ресурс инерционности, или направлены на повышение социальных позиций. Основой социального поведения, таким образом, выступает синдром компенсации, когда группа демпфирует издержки социальных перемен субъективным повышением социального статуса.

Определено, что доминирование самоидентификаций социального микроуровня демонстрирует ограничение идентификации кругом близких. Чем выше сплоченность на социальном микроуровне, тем больше рассогласованность в сфере социальных взаимоотношений. При этом такая модель идентификации связана с отсутствием референтной групповой матрицы, с неэффективностью критериев материального достатка и социального авторитета. Эти различия не осознаются как значимые, дающие возможность консолидации с другими людьми и формирования устойчивого группового самосознания. Более высокие позиции занимают идентификации с коллегами по работе или профессии. Это является компромиссом, связанным с сохранением советского опыта или синдрома социальной ностальгии, и имеет социально-ориентационный смысл в современном обществе, так как способствует сохранению стабильного социального самочувствия.

Таким образом, идентификации определяются дистанцированной дезадаптацией и включают социально-прагматический контекст как принадлежность к группе, которая может принести субъективное самоудовлетворение или ожидаемые социальные привилегии. Советские же идентичности неэффективны и связаны с ретроактивностью, повышают социальную дискомфортность и в силу этого не способствуют стабильному самочувствию. Механизм социальной самоидентификации россиян не содержит исключительное самоопределение по отношению к другим и, скорее всего, связан с презентативным позиционированием. Также не находит подтверждения и влияние на идентичность постимперского синдрома. Явной натяжкой страдают и рассуждения о том, что россияне с подозрением и обидой относятся к бывшим соотечественникам по Советскому Союзу. Скорее в системе отношений с гражданами СНГ доминирует прагматический контекст. Респонденты не видят смысла в присоединении к той или иной группе, которое не приносит чувства личного удовлетворения или кредита доверия. Они ограничивают свою самоидентификацию территориальным пространством, но и в ощущениях себя россиянами не ощущают достаточной сплоченности. Во-первых, «россиянство» не достигло того гражданского состояния, которое позволяет говорить о гордости страной или приоритете защиты прав личности. Во-вторых, россияне ориентируются на вполне «мещанские», профанские показатели, они не испытывают удовлетворенность ростом ВВП, возвратом военной мощи или повышением международного авторитета. Для респондентов важно ощущение социального комфорта семьи или друзей, личного самочувствия. Вероятно, самоидентификация отталкивается, еще раз повторимся, от субъективной самооценки и не совпадает с системообразующими идентификационными ориентирами, если иметь в виду жизнь в державе или в сплоченном обществе.

Позитивная оценка истории дает ощущение национальной гордости, но не в той степени, чтобы говорить о принятии базовой идентичности. Собственно уход в прошлое означает избегание идентификационного выбора, нежелание каким-то образом заявить о долгосрочных социальных стратегиях. Так как произошедшие социальные изменения представляются безальтернативными, навязанными сверху, которые индивиды не в состоянии скорректировать собственным установкам, идентификационный выбор кажется социально неэффективным. Иерархия идентичностей, связанная с кругом близких, соответствует системе жизненных ценностей и способов их реализации. Семья и друзья не связаны политическими, социальными или идеологическими регуляторами, и то, что существует консенсус относительно этих первичных структур, означает, что общество не готово к принятию перемен, и что разница между теми, кто принимает перемены как желаемые, и теми, кто не смирился с их неизбежностью, не слишком существенна. Так как россияне ориентированы на самополагание и не спешат через идентичность обрести транспарентные социальные позиции, приводит к тому, что идентичность формулируется только как социальная презентация, которая скорее презентирует вынужденную адаптацию, чем говорит о выборе социально-рационального поведения. Идентификационные матрицы, призванные консолидировать российское общество, не вносят существенных корректив в поведение населения. Можно предположить, что россияне хотели бы, чтобы идентичность соответствовала их жизненным претензиям, сохраняла равенство жизненных шансов. Но так как базисные идентичности предполагают определенную социальную иерархию, то их принятие подвергло бы опасности негативный индивидуализм, присущий социальному поведению, и существенно ограничило вариативность социальных позиций.

В параграфе 4.2 «Социальная неуверенность в пролонгации социального хаоса» рассматривается социальная неуверенность как готовность к социальному хаосу, что определяет узость социального интереса и низкий уровень социального доверия в российском обществе.

Выявлено, что социальная неуверенность основывается на социально-фиксированных установках, которые направлены на стереотипизацию социального опыта, соответствуют узости социального интереса, ограничению зоны риска. На наш взгляд, проявлением социальной неуверенности является готовность россиян воспринимать перемены как существенно ухудшающие их социальное положение. Социальную неуверенность продуцирует социальное недоверие, неготовность к расширению социального партнерства. Если считать, что ось дифференциации российского общества проходит через порядок/хаос, социальная неуверенность характеризует социальное самочувствие россиян в координатах их социально-статусных позиций.

Мы считаем, что действуя в диапазоне социально-фиксированных установок, россияне воспринимают мир как полный риска и рассматривают социальное поведение как адаптацию к новым неизвестным обстоятельствам. В силу этого доля россиян, полагающих, что в советский период доверие между людьми было более высоким, чем сейчас, превосходит сторонников иной позиции во всех возрастных категориях. Если для поколения 55 – 75 лет можно применить то объяснение, что на этот период пришлась их социальная зрелость, наиболее значимые социальные достижения, то позиции молодежи, которая не имеет социального опыта в советском обществе, нуждается в иной интерпретации. Вероятно, ориентация на личные цели, на материальное благополучие вызывает социальное отчуждение людей и быстрорастущее социальное одиночество. В этом смысле россиян нельзя подвергать моральному осуждению, а следует исходить из того, что ориентированность на круг близких просто снижает ставки доверия. Доверие между людьми является необходимым условием социального взаимодействия, но не может быть постулировано и функционирует только в недостаточной степени социальной уверенности. Если в обществе доминирует осторожность в выборе социальных партнеров, отсутствует интерес к совместным социальным практикам, то доверие не распространяется на так называемые чужие социальные группы. Те, кому могут доверять россияне, родные, близкие, коллеги по работе образуют скорее сериальные группы, недотягивающие до уровня социальной субъектности, и с таких позиций сложно рассчитывать на осуществление долгосрочных целей.

Показано, что почти треть россиян предпочитают оставаться наедине со своими жизненными проблемами, 38,9 % рассчитывают на поддержку близких, но оставшиеся 40 %, которые апеллируют к социальным и государственным институтам, в особенности к помощи местных органов власти, исходят из того, что это входит в их обязанности и надеются на реализацию своих социальных претензий небезусловно. Гражданские институты, СМИ, правозащитные организации занимают периферийные позиции. В целом, создается безрадостная картина: респонденты не уверены в том, что кто-то, кроме них самих и их близких, обращает внимание на их проблемы. Неслучайно россияне тревожатся по поводу ухудшения своего здоровья или нехватки средств, потому что в российском обществе эти проблемы, которые могли бы быть разрешены легитимными процедурами, приобретают часто катастрофические последствия. Иначе говоря, будущее скорее связывается с неопределенностью, что характерно для всех возрастных групп и имеет не глобальный, а внутренний адресат.

Таким образом, социальная неуверенность программирует на нестабильность социальной среды и избегание потенциальных партнеров, поэтому россияне, не сетуя на недостаток доверия, в то же время реализуют жизненные стратегии, которые не рассчитаны на социальное взаимодействие и выполнение социальных обязательств. И если социальное доверие не стало вожделенным социальным ресурсом в российском обществе, то это связано с тем, что социальная неуверенность фактически блокирует каналы взаимных социальных ожиданий.

Установлено, что хотя для россиян государство выступает ценностью, они не подвержены пиетету реальной власти и не видят власть как инструмент преодоления социальной неуверенности. Отказ от насилия в разрешении конфликтов связан не с верой в универсальные демократические механизмы, а, в большей степени, с царящей в обществе на социальном микроуровне атмосферой насилия, которая, по мнению россиян, не может быть перенесена на социальный мезоуровень. Не придерживаясь конфликтной модели развития, российское общество является стагнационным. Очевидно: существует рассогласованность социальных позиций, при которой не устраняются источники конфликтности и не переопределяются социальные разногласия. Таким образом, пролонгируется социальная неопределенность, готовность к принятию сильного авторитета и хаотизации социальных отношений. Чрезмерное замыкание в кругу близких, абсентеизм в социальном поведении, в отношении социального общества вызывает повышенный интерес к государству как самоценности при реальном недоверии к власти. Если в социальных отношениях действует перекос эгоизма, то очевидно, что каждая социальная группа стремится к собственной выгоде, не рассматривая общий социальный интерес как желанную цель. Респонденты исходят из того, что все будут действовать рационально, хаотично и в то же время удерживаются от принятия и одобрения порядка и испытывают веру в то, что государство должно гарантировать консолидированность общества.

В параграфе 4.3 «Ценностные ориентации россиян: предпосылки преодоления хаотизации» исследовательские усилия сосредоточены на анализе ценностных ориентаций россиян как ресурса преодоления социального хаоса.

Наше исследование выявило, что являясь государственниками в оценке социальной активности, большинство россиян придерживаются анархизма в социальном самоопределении и признании интересов других индивидов и групп.

Мы считаем, что перевернутая иерархия социальных идентификаций является не причиной дифференциации российского общества, а следствием вариативности социальных позиций, когда поведение человека ориентировано на так называемые практические схемы. Действуя на социальном микроуровне в контексте инструментального активизма, личность на социальном мезоуровне руководствуется фундаментальными ценностями, которые, тем не менее, являются весьма условными, т.е. не интернализированы в систему устойчивых социальных диспозиций. Вероятно, мы имеем дело с квазитрадиционализацией, когда на социетальном уровне ориентиром выступают традиционные ценности, имеющие, тем не менее, не интегративный, а дифференцирующий смысл деления на «своих» и «чужих».

Массовые слои не сплочены настолько, чтобы, с одной стороны, активно противодействовать бедности, а, с другой, позиционировать свои гражданские добродетели. Скорее всего, мы имеем дело с социальной спонтанностью, с тем, что в российском обществе жертвенность инерционно рассматривается как приоритет интересов государства над интересами личности или доминирование власти над действиями отдельного человека или группы. И действительно, если респонденты принимают характер социальных неравенств в российском обществе как неизбежное, они выступают резко против неравенства жизненных шансов, т.е. ориентированы на определенную хаотизацию, которая бы уравнивала жизненные шансы каждой социальной группы. И в этом смысле их действия направлены на достижение личных целей через расширение жизненного выбора, через предоставление возможностей действовать независимо, в то время как та же самая позиция самопожертвования существенно ограничивает, по их мнению, стремление к накоплению социальных достижений. Данный тезис можно подтвердить исследованиями ИС РАН, согласно которым у большинства россиян действует принцип территориальной дифференциации: если сравнить жизненные шансы жителей крупных городов и провинции, то шансы первых превышают шансы вторых в 1,4 раза6. Если учесть, что каждый третий представитель российского среднего класса проживает в мегаполисе, то следует считать, что провинция, которая воспринимается как оплот традиционных ценностей, в реальности связана досоциальными отношениями, которые ставят выше гражданских позиций клановые, земляческие, семейные привязанности. Следует также отметить, что ценностные ориентации массовых слоев, которые сформировались в условиях массовой дезориентации, безальтернативности выживания, связаны с преодолением социокультурного шока, и если приспособление к переменам произошло, то путем развития реактивных и стереотипных позиций при весьма скромном опыте социальной рефлексии.

Установлено, что в российском обществе не создана система противовесов моральному релятивизму и конформизму, действует слепой конформизм по отношению к власти и хаотическое своеволие в отношениях с окружающими. Социальная активность не является заведомо аморальной, а пассивность, инертность – присущей добровольным людям. Напротив, по приведенным выше позициям по отношению к самопожертвованию, мы видим, что инертность предполагает в большей степени отречение от фундаментальных ценностей, даже если они декларируются на официальном уровне. Плохо адаптированные слои, как мы отмечаем, дистанцируются не только от гражданских позиций и предпочитают моральные добродетели в узком кругу, но и подозревают успешно адаптированные слои в агрессивности. Между тем, социальная агрессивность присуща массовым слоям в не меньшей степени в виде бытовой и уличной преступности, склонности к девиантному поведению. Покорность судьбе не означает перехода в состояние равновесия, наоборот, плохо адаптированные массовые слои ориентированы на ценностный диссонанс, разрыв между провозглашаемыми традиционными ценностями и негативной индивидуализацией, недоверием к идее социального сотрудничества.

Тем не менее, мы не можем говорить о разделении российского общества на «хорошие» и «плохие» моральные слои. Очевидно, что ценностные ориентации россиян содержат отпечаток спонтанности, общество характеризуется не разделением на «модернистов» и «традиционалистов», а отсутствием устойчивого ценностного ядра, которое играет интегрирующую роль, содержит направленность в сторону сбалансированности интересов личности и социального порядка. Ценностные ориентации россиян ритуализированы, что означает низкий уровень эммативной оценки и социальной рефлексии, препятствующей рационализации социального поведения и отдающей приоритет иррациональности и хаотичности. Господствующие в обществе адаптации к переменам затрудняют возвращение к фундаментальным ценностям как действительным ценностным ориентирам. И в то же время формализуют инструментальные ценности, отводя им роль ситуативных способов достижения успеха. Вряд ли можно возлагать надежды на быстрое обновление общества при включении потенциала морального сознания, думается, можно рассчитывать на другое. В обществе достигнут определенный синтез традиционных и достиженческих ценностей, которые, на первый взгляд, эклектичны, но привлекательны тем, что раскрывают возможности практически для всех социальных групп и слоев включиться в орбиту социального взаимодействия.

Главное состоит в том, что данный синтез свободен от идеологических смыслов прошлого и лишен стихийности адаптационного опыта, отражает стремление россиян к достойной жизни, социальной безопасности, к социальному комфорту и правовому порядку. Отмеченная тенденция, конечно, девальвируется на уровне формальных социальных практик смирением с нарушением социальных и трудовых прав, чиновничьим произволом и откровенным популизмом. Но в то же время можно, конечно, уповать на политику раздачи привилегий элитам и социальных подачек массовым слоям. Необходимо понимать, что стабильность российского общества основывается на социальном коммунитаризме, совмещении идеи индивидуальности и социального порядка. Парадоксы ценностного выбора неизбежны в условиях социальной неопределенности. Вопрос в другом: в какой степени ценностный синтез может повлиять на рационализацию ценностного поведения, отказ от стереотипных схем, формирование толерантности российского общества и самовоспроизодство на основе социальных и моральных ресурсов. Ведь плохо адаптированные слои, накопившие потенциал социальной агрессии, могут быть вовлечены в конструктивные социальные взаимодействия не столько через наращивание социальной политики, что может усилить иждивенческий эффект, сколько через ресоциализацию, предоставление новых социальных и рыночных ниш, расширение возможностей обеспечить себя в обществе собственными усилиями. До сих пор акцент делается на адаптивные способности человека, которые неуклонно снижаются, в конечном счете, это может привести к взрыву социальной агрессии и эксклюзии. Важно ориентироваться на перспективную линию, которая состоит в переводе ценностного выбора россиян из адаптивности в преобразование, проективность. Сейчас же ценностные ориентации, при их дифференцирующем влиянии, носят либо оборонительный, либо агрессивный характер, связанный с уходом от активной социальной позиции, или ориентированный на социальное доминирование. Нет никаких оснований ожидать, что в ближайшее время в России появится новый рациональный тип личности, демонстрирующий ответственный индивидуализм как массовое модальное явление. Анализ ценностных позиций россиян позволяет считать, что исчерпавший себя ресурс адаптивности, конечно, снижает роль инструментального активизма и в то же время недостаточен для включения солидаристских установок. Очевидно, что и государство, которое использует интуитивный патриотизм россиян, не должно забывать о кратковременном эффекте, а скорее рассчитывать на базисные ценности социальной консолидации.

В Заключении обобщаются результаты диссертационного исследования и делаются соответствующие выводы.


По теме диссертации опубликованы следующие работы:


Монографии:

  1. Байрамов В.Д. Социальный хаос в российском обществе. М.: Социально-гуманитарные знания, 2008. 11 п.л.
  2. Байрамов В.Д. Проблемы интеграции лиц с ограниченными возможностями здоровья в системе воспитания и образования. М.: МГСГИ, 2006. 8 п.л.


В изданиях Перечня ВАК Минобрнауки России
  1. Байрамов В.Д., Магомедов М.Г. Социальный хаос и социальная транзиция российского общества // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 8. 0,9 п.л./0,45 п.л.
  2. Байрамов В.Д. Ценностные ориентации россиян: предпосылки преодоления хаотизации // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 8. 0,44 п.л./
  3. Байрамов В.Д., Попов А.В. Социальная структура российского общества: сегментация социальных отношений // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 12. 0,7 п.л./0,35
  4. Байрамов В.Д., Жигаева К.В. Формирование современной системы взаимоотношений власти и российского общества // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 12. 0,7 п.л./0,35
  5. Байрамов В.Д. Информирование как фактор социализации учащихся коррекционных учебных заведений России // Вестник Тамбовского ун-та. Сер. «Гуманитарные науки». 2007. № 4. 0,5 п.л.
  6. Байрамов В.Д. Некоторые методы и методические приемы обучения формирования мировоззрения учащихся-инвалидов // Вестник Тамбовского ун-та. Сер. «Гуманитарные науки». Тамбов, 2007. № 5. 0,3 п.л.
  7. Байрамов В.Д. Социальный хаос и социальная мобильность в российском обществе // Научная мысль Кавказа. 2006. Доп. выпуск 2. 0,5 п.л.
  8. Байрамов В.Д., Магомедов М.Г. Культурные факторы формирования доверительных отношений в обществе // Научная мысль Кавказа. 2006. Доп. выпуск 2. 0,7 п.л./0,35 п.л.
  9. Байрамов В.Д. Социальный хаос в дифференциации российского общества // Научная мысль Кавказа. 2006. Доп. выпуск 1. 0,6 п.л.
  10. Байрамов В.Д., Магомедов М.Г. Социальное доверие как социально-гуманитарная проблема // Научная мысль Кавказа. 2006. Доп. выпуск 1. 0,5 п.л./ 0,25 п.л.



Брошюры
  1. Байрамов В.Д. Институциональные ресурсы и хаотизация социальных отношений. Ростов н/Д.: Наука-Пресс, 2006. 1 п.л.
  2. Байрамов В.Д. Флуктуации социального хаоса в российском обществе. Ростов н/Д.: Наука-Пресс, 2007. 2,5 п.л.
  3. Байрамов В.Д. Социальное самочувствие россиян: транзиция социальной нестабильности. Ростов н/Д.: Наука-Пресс, 2007. 2,1 п.л.


Статьи, тезисы
  1. Байрамов В.Д., Жигаева К.В. Теоретико-методологические подходы исследования социального хаоса в жизни и развитии общества // Отечественная социология: обретение будущего через прошлое. Материалы IV Всероссийской научной конференции «Сорокинские чтения» (1-2 декабря 2008, Ростов-на-Дону). М.; Ростов н/Д.: Изд-во СКНЦ ВШ ЮФУ, 2008. 0.5 п.л./0,25 п.л.
  2. Байрамов В.Д. Проблемы совершенствования профессионального образования в России // Сборник трудов: Проблемы государственного и муниципального управления. М.: РИЧ МАГМУ, 2007. № 7. 0,1 п.л.
  3. Байрамов В.Д. Улучшение качества жизни инвалидов в Европе: доступность, эффективность, новые подходы // Сборник трудов: Улучшение качества жизни инвалидов. СПб.: ИКПРАО, 2007. 0,25 п.л.
  4. Байрамов В.Д. Место и роль государства в развитии образовательной системы России // Сборник материалов конференции. М.: РИЧ МАГМУ, 2007. 0,3 п.л.
  5. Байрамов В.Д. Реализация гарантии прав молодежи в сфере образования, труда и занятости в условиях трансформации Российского общества // Сборник статей. М.: РИЧ МАГМУ, 2007. 0,2 п.л.
  6. Байрамов В.Д. Проблемы социализации учащихся коррекционных учебных заведений России // Межвузовский сборник научных трудов. М.: МГСГИ, 2006. 0,1 п.л.
  7. Байрамов В.Д. Некоторые методы и методические приемы обучения формирования мировоззрения учащихся-инвалидов // Межвузовский сборник научных трудов. М.: МГСГИ, 2006. 0,2 п.л.
  8. Байрамов В.Д. Человек и гражданин в юридической политологии // Межвузовский сборник научных трудов. М., 2006. 1,5 п.л.
  9. Байрамов В.Д., Корягин Н.А., Кривенький А.И. Теоретические и практические вопросы комплексной учебной и профессиональной реабилитации инвалидов с нарушением опорно-двигательной системы (ОДС) // Межвузовский сборник научных трудов. Материалы конференции, посвященной 15-летию МГСГИ. М., 2006. 0,6 п.л./0,15 п.л.
  10. Байрамов В.Д. Высшее образование – доступно. Интеграционные процессы в сфере образования России и Азербайджана // Материалы международной научно-практической конференции. М.: РИЧ МАГМУ, 2005. 0,1 п.л.




1 Хабермас Ю. Техника и наука как идеология. М., 2007. С. 91.

2 Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 40.

3 Кивинен М. Прогресс и хаос. Социологический анализ прошлого и будущего России. СПб., 2001. С. 146.

4 Свобода. Неравенство. Братство. Социологический портрет современной России. М., 2007. С. 34.

5 Социальная сфера общества сегодня, завтра, послезавтра. Взгляд из Центра и регионов России. Вып. 1. М., 2008. С. 35.

6 Российская идентичность в условиях трансформации. М., 2005. С. 190.