Geum.ru

Завоевание казанского ханства: причины и последствия (критический разбор новых тенденций современной российской историографии)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4

Здесь уместно сказать несколько слов по поводу "диалектичности" понятия "обороны границ". Они имперской пропагандой именуемые то "Святой Руси", то "священными рубежами нашей Родины", постоянно расширялись и, соответственно, увеличивали размер тех геополитических пределов, которые приходилось оборонять от злокозненных соседей. Например, присоединение Поволжья и Приуралья вызвало противостояние с Сибирским ханством. Но оборона на этом не остановилась. Успешно оборонившись от набегов Казахского и Джунгарского ханств, Цинского Китая, Россия, "обороняясь", достигла берегов Тихого океана, Аляски и даже Гавайских островов (которые, как известно, приняли русский протекторат), где столкнулась с экспансией Японией и США. На юге же присоединение Астраханского ханства вызвало многовековые войны в Закавказье с Ираном и Турцией, вызванные необходимостью защиты "христианских братьев" -грузин и армян, а также против горцев Кавказа, которые разоряли Исконные русские земли по берегам Терека и Кубани, не желая смириться с тем, что русские строили там, на их землях, крепости и поселения. Не говоря уже о том, что на западе "воссоединение западнорусских земель" постепенно привело к завоеванию Прибалтики, Польши и Финляндии. Такова диалектика, так сказать, "оборонительного завоевания" или круговорот имперских войн, в которые была ввергнута Россия.

Комментируя завоевание Казанского и Астраханского ханств в свете конструируемой им "оборонительной" политики, А.Г. Бахтин пишет, что "военный потенциал России с середины XVI в. был настолько значительным, что это позволило перейти от затяжной оборонительной войны к кардинальному решению вопроса", то есть к их завоеванию. В этой идеологеме, конечно, нет ничего нового, вот только на какую длительную "оборонительную войну" с Астраханским ханством намекает автор? Ведь прекрасно известно, что именно Астрахань постоянно уклонялась от конфронтации с Россией. Или для него, как и для многих других отечественных историков (таких как В.В. Каргалов, Р.Г. Скрынников, Ю.Г. Алексеев и др.), все татарские государства суть вражеские "кочевые орды" без различия на государства, правящие кланы и исключительно собственные государственные и геополитические интересы. Другая его мысль, "диалектично" называющая завоевание "оборонительной мерой", заслуживает особого внимания. Под подобным универсальным аргументом, очевидно, подписались бы все завоеватели и колонизаторы от египетских фараонов до Сталина и Гитлера. Они, кстати, так и поступали. Например, английские сервильные историки, "певцы Британской империи" долгие десятилетия объясняли, что неоднократные вторжения и завоевания Шотландии имели целью лишь обуздать диких хайлендеров, которые беспокоили северные пределы Англии, а ирландские пираты грабили британские берега. Не будем вспоминать, говорили они, что шотландцы вторгались в английские владения в ответ на английские походы и что Уоллес или Брюс не осаждали Лондона, зато англичане неоднократно сжигали Эдинбург и другие города, это все вульгарная арифметика. Все дело в том, что англичане преследовали свои политические цели, а шотландцы стремились только пограбить английское пограничье. То же самое можно сказать и об Ирландии. Эти рыхлые и патриархальные государственные образования долгие века беспокоили английские власти, поскольку, кроме набегов на английские владения в Ирландии и английское пограничье Карлайля и Ньюкастла, их короли были готовы пойти на союз с любым врагом англичан. Например, вовремя изнурительной Столетней войны, когда английскому народу пришлось вести войну на нескольких фронтах, отбивая атаки на свои родные земли. Тогда-то и наметился большой антианглийский союз Шотландии, Ирландии и Уэльса, за спиной которого стояла могущественная Франция и папский престол. Попытки установить протекторат или унию не дали результата. В результате английский король был вынужден перейти от оборонительных действий к кардинальному решению этой проблемы. При этом он понимал, что малоплодородные земли и нищее население Ирландии и Шотландии не принесут в его казну лишнего пенни, зато потребуют многих усилий и средств по их обустройству и умиротворению. Кроме того, английские лорды и простые рыцари неохотно меняли свои провансальские и йоркширские поместья на земли Манстера, Сгерлиншира или Гэлоуэя. В конце концов, после нескольких веков войн, восстаний, побед и поражений Ирландия была завоевана и подчинена, а Шотландия связана унией и, спустя несколько десятилетий, полностью подпала под власть английской администрации. Хотя мятежи и восстания бывшей ирландской и шотландской знати вспыхивали ПРИ каждом удобном поводе, но народ их не поддерживал, и все они терпели поражения. Так сбылась вековая мечта английского ЧаРода навсегда покончить с многовековыми грабительскими вторжениями иноплеменников. Так или примерно так описывали историю Великобритании в позапрошлом веке в классичесских тРУДах историков фримановской школы, но в середине прошлого столетия ученые стали постепенно отходить от подобной версии событий. Сейчас в Великобритании, как и во всей Европе господствуют другие подходы. Россия, однако, всегда выбирает свой особый евразийский путь. И направление его все еще зависит от идеологического заказа со стороны неоимпериалистических кругов московской власти.

Не обошел А.Г. Бахтин и другую тему, которая уже давно стала притчей во языцех у всех историков, пытавшихся обосновать неоходимость завоевания Казани. Пожалуй, начало ей положил в 1553 г. миторополит Макарий, призывая царя Ивана Грозного совершить поход на Казань, дабы "... тмочисленное множество христьянского плена мужеска полу и женска, юношь и девиць и младенець, от поганых рукъ с радостью возвратщахуся во свояси...".92 Во время завоевания Казани и ее окрестностей, как пишут летописи и современники событий (например А. Курбский), было освобождено немало пленных. Но только гораздо позднее в летописях к исторической публицистике появляются цифры, характеризующие количество этих пленных. Никоновская летопись и "Царственная книга" указывают, что только через Свияжск на родину проследовало 60 000, а "Казанская история" доводит их число до 100 000 человек.93 Скорее всего, русских пленников в Казанском ханстве было достаточно много. Однако автору, как человеку неплохо ориентирующемуся в источниках, должно быть ясно, что источникеведческая ценность этих цифр ничтожна. Они служили, определенно, другим целям и их цифровые значения не имели никакой другого значения, кроме синонима слова "много", смысл же их был двоякий: с одной стороны, подвести фактическую базу под представления о "тмьмочисленности" пленников, а с другой - показать, что основная часть татар Поволжья является "омусульманенными" и "отатаренными" русскими, которых следовало всевозможными средствами вернуть в лоно православной церкви, поступая с ними как с вероотступниками. Но если бы А.Г. Бахтин просто упомянул эти цифры, это можно было бы не заметить и осчитать, что он отдал дань некоей условности. Однако далее автор демонстрирует неслучайность их использования. Он подчеркивает, что среди казанской знати была "многочисленная группа феодалов, связанная с работорговлей", которая пыталась заручиться покровительством Турции и Крыма, а целью "вторжений казанских ханов в Россию был грабеж и захват пленных для продажи на

Во-первых, уж если речь зашла об источниках, необходимо спросить у автора, откуда он взял сведения о некоей "многочисленной группе" казанских аристократов, "связанных с работорговлей", до сих пор исторической науке неизвестные. Очевидно, что оно, как и предположение о походах ради захвата пленных для "продажи на восточных невольничьих рынках", плод его фантазий "на татарские темы", навеянных чтением исторической беллетристики. Но не только. Будь это простая оговорка, ее можно было не заметить. Но, настойчиво повторяя эти домыслы в контексте своего исследования, не приводя даже тени доказательств, автор тем самым придает им форму общеизвестной научной аксиомы, не требующей доказательств. Строго говоря, некоторые факты продажи в рабство захваченных в Московии пленников существуют. Но, скорее всего, носили они неординарный характер, как, например, после совместного похода на Москву крымского и казанского ханов, когда захваченных многочисленных пленников казанский хан Сахиб-Гирей продал, по словам - Герберштейна, "татарам в Астрахани".95 Современным историкам достаточно хорошо известны этносоциальная структура и состав казанской знати, основы их могущества и богатства.96

Как не было в Казани "знати, связанной с работорговлей", так никогда не существовало "промосковской" или "протурецкой" Партий (или групп знати). Они являются плодом воображения М.Г.Худякова, который, в полном соответствии с вульгарным марксизмом, не только придумал "партии", но снабдил их еще экономическим базисом - первые, якобы, торговали с Россией а вторые - ориентировались на среднеазиатские рынки.97 Теперь А.Г. Бахтин модернизировал эту гипотезу. Он назвал "партии" "враждебными группировками" и переименовал их в "Московкую" и "Восточнокрымскую" и "уточнил" их экономическую природу, указав, что первые включали "торговоремеслен-ные слои, заинтересованные в мирных торговых отношениях с Русью" и "некоторых князей и мурз, которые имели владения на Горной стороне и поэтому были вынуждены считаться с близостью этих земель с Русью", а вторые были заинтересованы в работорговле с Востоком.98 Но эти пассажи можно было бы посчитать неудачными дилетантскими "вторжениями" в характеристику внутренней структуры Казанского ханства, но далее автор делает еще более поразительные "открытия". Он определяет, что в "восточнокрымской группировке" "первоначально преобладали нагайское и сибирское течения, а с начала XVI в. - крымское" ("восточнокрымская группировка с сибирским течением" - это, конечно, сильная этносоциальная характеристика, хотя и абсолютно надуманная). Она, по его мнению, "состояла из пришлых феодалов, а также фанатичных приверженцев ислама из местного населения" и стремилась "к сосредоточению в своих руках власти и доходов, взимание которых воспринималось местным населением как грабеж". В этом она наталкивалась на сопротивление "московской группировки", "представленной исключительно местным населением".99 К сожалению, надо повториться, что экзерсисы автора на тему внутренней структуры и государственно го строя Казанского ханства, а также о "неразвитости феодальных отношений" в ханстве и его "внутренней слабости" не имея ничего общего с действительностью. Например, что это за заинтересованные в работорговле "сибирское" или "ногайское" "течения" знати во главе Казанского ханства? Если автор намекает на кратковременное правление хана Мамука, то где указания, что он и его окружение за этот период занималось работорговлей? На какие факты автор опирается, говоря о преобладании в XV в. некоего "ногайского течения", которое, якобы, также занималось работорговлей (к примеру, какой из ханов XV в. был ставленником ногаев)? Из краткого авторского экскурса осталось неясным, кого же автор называет "местным населением"? Татар? Или только мари и чуваш? Разумеется, автор далеко не специалист в области этнологии и этнополитической истории Среднего Поволжья, но тогда не следует и делать подобных ответственных и обязывавших заявлений, тем более что современная концепция этногенеза и этнической истории достаточно подробно, а также доходчиво и доказательно изложена сложная картина взаимодействия татарских этнополитических общностей, далекая от категорий "местные" и "пришлые".100 Если автор имеет другую концепцию этнической истории татар, то ее следует излагать с фактами в руках, а не парой дилетантских фраз, сея заблуждения и необоснованные сомнения. Надеюсь также, что он не всерьез считает, что Казанью практически все время ее существования управляли "пришлые" феодалы, чья государственная деятельность (а взимание налогов и доходов и есть часть внутренней государственной политики) воспринималась "местным населением" как "грабеж" и только когда в Казани правили ставленники Московского Кремля, население воспринимали их власть, как "свою", а налогообложение не как "грабеж"? Где это автор разыскал факты, что касимовские ханы воспринимались казанцами, как "местные", а крымские, как "пришлые"? Или такой более сложный: где черпал сведения автор о том, что татары из рода Ширин из Крыма или Тюмени считались "пришлыми", а из Касимова -местными"? Откуда ему известно, что целью политической про-граммы "московской группировки" было превращение Казани в сальное от России государство, "подобно Касимовскому цар-ТВУ ? Думаю, что и без ответов на эти вопросы ясно, что для автоэкскурсы в сложную внутреннюю структуру Казанского хан-'а стали подлинной ездой в "незнаемое", а представления о •елении, этносоциальной структуре татарской знати, государ-1енном устройстве и административном управлении весьма об- легченными и схематичными, восходящими к 1920-х гг. или более раннему времени.

Вопреки мнению автора, доверчиво следующего за МЫсльЛ Г.И. Перетятковича, что "среди казанской аристократии находились представители самых разнообразных партий, кроме одной - которая имела бы в виду и преследовала бы интересы самого Казанского царства",101 изучение структуры управления и истории внешней политики этого государства определенно сви-детельствует, что в Казани была только одна партия - "казанская". Именно интересами самого ханства и его землевладельческой знати объясняются все резкие повороты и виражи внешней политики, именно татарская знать в лице четырех карачи беков во главе с улуг Карачи беком стояла за спиной всех ханов, руководя и направляя их деятельность и сменяя их тогда, когда это было им необходимо. Та самая "чехарда" и "крутоверть" переворотов, которая по мысли некоторых историков была бессистемной игрой клик, на деле была вполне четкой и отлаженной системой, которую можно было бы назвать "аристократической республикой", если бы потребовалось громкое и выразительное наименование системы власти, сложившейся в Казанском ханстве. Именно Карачи беки, опирающиеся на свои кланы и управляемы ими даруги, составляли становой хребет государственности и военной мощи этого средневекового госу дарства. Система организации власти в Казанском ханстве* была похожа на русскую монархию, скорее она напоминала Речь Посполитую, но она никогда не была ни "рыхлой", ни "патриархальной", ни "аморфной", как пытаются это без всяких на то оснований представить некоторые историки. Повторять их без доказательные гипотезы означает законсервировать наши знания на уровне начала прошлого века, продолжая бесконечно вращаться вокруг одних и тех же доводов и домыслов, превращая, на очередном витке подобного "изучения", исторически исследование в настоящую комедию ошибок.

Довершает этот "сон в летнюю ночь" пассаж о сторонниках "зосточнокрымской партии" из "наиболее фанатичных приверженцев ислама из местного населения и лиц, заинтересованных з работорговле".102 Хорошо, что все обошлось без "ваххабитов" и "политических экстремистов", поскольку противниками России могли даже в XVI в. быть только "фанатичные исламисты" и "работорговцы". К великому сожалению, современные политические реалии никак не желают отпускать автора из своих окопов идеологической войны, даже когда он обращается к событиям пятисотлетней давности. Возвращаясь с фронтов идеологического противостояния к науке, поинтересуемся у А.Г. Бахтина, из каких таких источников ему стало известно о том, что "пришлые" крымцы и их местные сторонники были "фанатичными приверженцами ислама", а их противники - "не фанатичными" мусульманами. Факты говорят скорее об обратном. И откуда известно, что "фанатичные мусульмане" поддерживали работорговлю, а не осуждали ее? Все факты, которыми располагает историческая наука, свидетельствуют о том, что основой богатств и военного могущества казанской знати была земля и доходы с нее, а также различных пожалований на сбор пошлин и налогов. Работорговля, если и была, являлась разовой, нерегулярной и сверхнормативной прибылью. Если у автора есть другие сведения о внутренней структуре Казанского ханства, то следует их обнародовать, дабы не интриговать научную общественность далее.

Во-вторых, как уже было указано выше, автору иногда явно не хватает логики. Задумаемся, если казанцы действительно занимались массовым угоном людей в рабство ради их продажи на восточных рынках", то откуда же в Казанском ханстве взялись тысячи русских пленников? Видимо, казанцы их и не собирались продавать. Как и на Руси, пленных обращали в зависимых людей и сажали на государственную и частную землю для ее обработки. Об этом свидетельствуют и, в частности, данные "Писцовой межевой книги по г. Свияжску и уезду", где описаны "земли полоняничные в татарских и чувашских селах и в дерев-нях, которые полонянники живут с татары и с чувашею вместе".103 Действительно, было их немного и вряд ли они могли служить опорой новой власти, поскольку многие из них уже жили в Поволжье достаточно долго, некоторые во втором-третьем поколении и частично даже приняли ислам, как сказано в том же источнике: "... отцов своих имен, которого рода, сказали не помнят". Это, видимо, и вызывало основную злобу царских чиновников, стремящихся собрать и выслать бывших пленников (именно так, а не как пишет автор, что они де "предпочли возвратиться на родину"), а ныне крестьян в прежние места проживания к прежним хозяевам. Об этом нежелании уезжать "освобожденных" людей довольно красочно пишет А. Курбский и "Казанская история".105 Видимо, жизнь в казанской "неволе" была для них иной раз предпочтительнее, чем свобода на Руси. И этот факт, кстати, продолжают замалчивать некоторые историки, предпочитая описывать страдания русских людей в "татарской неволе" или фантазировать на темы рабства, перенося на Казань XVI в. сведения о неволе и работорговле с Крыма XVII-XVIII вв. Сколько действительно было русских пленников в Казани? Учитывая, что татар в Волго-Уральском регионе было около 180-240 тыс. человек, а все население ханства достигало 500 тыс. человек,106 то 80-100 тысяч пленных будут цифрой запредельной. Если бы количество пленных было равно количеству татар, то это непременно отметили бы все источники (и в первую очередь), но этого нигде не зафиксировано, поскольку, по данным той же "Писцовой книги по Свияжскому уезду" видно, что в массе своей "полонянники" составляли незначительный процент и жили чересполосно с татарами и всего в пяти государственных деревнях. Эти данные дополняют археологические материалы, которые дают чрезвычайно мало находок русского происхождения (прежде всего предметы христианского культа), и отсутствие выявленных христианских кладбищ для ХV-ХVI вв.107

В-третьих, уместно задать вопрос, что делали русские "воинbки" с захваченными в Казанском ханстве весьма многочисленным "полоном". Очевидно, что часть продавали на невольничьих рынках (в России, как известно, торговля людьми продолжалась вплоть до XIX в.), после чего часть из них попадала в Крым и далее - в Средиземноморье. Кстати, и А.Г. Бахтин и другие авторы, говоря о "восточных невольничьих рынках", повторяют расхожий штамп, который приклеился к историческим работам, как отражение реалий XVII - первой половины XIX в. Для ХIV-ХVI вв. основным покупателем "живого товара" в Причерноморье были христианские братья по вере - итальянцы, греки и армяне, и только к концу XV в. стали усиливаться позиции мусульманских купцов. Другая же часть пленных татар прикреплялась к земле (мужчины), либо использовалась в домашнем хозяйстве (женщины и дети). Иными словами, русские дворяне были заинтересованы в захвате пленных для их последующей продажи не меньше крымцев и казанцев. Однако обвинения в насилии и работорговле сыплются исключительно в адрес татар, причем возводятся они в масштаб апокалиптического бедствия, тогда как набеги казанцев за единичными исключениями (за столетнюю историю) не принимали масштабов, подобных ежегодным крымским рейдам. Достаточно сравнить цифры потерь: Для России потеря 10 000 человек была потерей тысячной части населения, а для Казани - одной десятой. В этой связи опять уместно задать вопрос - кто кого разорял более интенсивно? Даже если мы не будем считать количество слезинок в потоке слез и согласимся, что оба были достаточно полноводными, то и тогда должны будем заметить, что Россия все-таки завоевала Казань, так что, очевидно, что горя и страданий она принесла завоеванной стране Гораздо больше. Кроме того, наряду с оценочными есть и более точные цифры крымской работорговли, и она далека от тех астрономических цифр, которые обычно приводят некоторые историки. Так, известно, что через порт Амасра (Южное Причерноморье), который был одним из центров перепродажи рабов в Средиземноморье, из Кафы вывозилось в 1506-1507 гг. среднем по 113 рабов в месяц. "Такое количество отнюдь не бьц рекордным, - пишет исследователь причерноморской итальян кой торговли С.П. Карпов и отмечает, - так как лишь один к рабль брал на борт до 400-500 рабов. Для сравнения укажем, чт в лучшие годы каффинской работорговли с Южным Чернов рьем, в 1410/11 г., например, за месяц вывозилось в среднем та; же до 113 рабов (но учитывая все порты), а обычная цифра по массариям Каффы, была намного скромнее - 47-67 рабов в месяц".108 Разумеется, эти цифры в целом минимальны, хотя и и казательны. К тому же следует добавить, что "масштабы кафинской торговли через Южное Причерноморье, значительные в XIV - начале XV в., сокращаются в середине XV столетия",11 что, возможно, говорит не только об общем сокращении paботорговли, но и об изменении маршрутов работорговцев. Вполшнедопустимо, что в XVI в. приток рабов даже в целом увеличили но без расширения источниковедческой базы, оперируя лишь понятиями "многотысячные русские пленники на восточны) невольничьих рынках", доказать это невозможно, тогда как данныео каффинской торговле в период расцвета дают хотя бы какую-то отправную точку в этих рассуждениях. Не принимав поэтому саму концепцию о Казани, как центра работорговли укажем, что и по формально-источниковедческим основаниям у непредвзятого историка не может не возникнуть сомнений в созданной на внеисточниковедческой основе историками прошлого апокалиптических картин работорговли в Поволжье и до и после середины XV в.

На самом деле для того, чтобы выдвинуть и обосновать данную концепцию, не нужно было выстраивать длинные и не во всем доказательные предположения об экономической непривлекательности завоевания Поволжья. Допустим, это и было на самом деле, Россия стремилась завоевать Казань, чтобы получить дополнительные земли, подданных и торговые преимущества. Это, в принципе, не отвергает политической целесообразности завоевания. Аргументация осталась бы прежней или была бы более прямолинейней и, в определенной степени, логичней, хотя тогда эта "новая" концепция стала бы очень сильно походить на пресловутую теорию "меньшего зла", вкупе с "героической борьбой русского народа против осколков золотой Орды". Думаю, что в дальнейшем ее авторы откажутся от громоздких "социально-экономических" довесков и сосредоточатся на "геополитической" аргументации. Впрочем, тогда в ней не останется ничего нового, поскольку все это уже было и нисколько не продвинуло отечественную науку в понимании процессов, происходивших в России и с Россией в канун и после Казанского взятия.