Geum.ru

Завоевание казанского ханства: причины и последствия (критический разбор новых тенденций современной российской историографии)

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4
Завоевание Казанского ханства было политической необходимостью и являлось со стороны России оборонительной войной.

Сторонникам этой современной, но не новой точки зрения представляется, что основная причина завоевания Казани лежит в плоскости политической целесообразности. Вот как объясняет логику событий А.Г. Бахтин: "В начале XVI в. Россия превратилась в единое сильное государство. Граничившие с ним татарские ханства и орды, хотя и являлись беспокойными соседями, все-таки по отдельности опасности для России не представляли. Однако русским было ещe памятно ордынское иго, имелся даже своеобразный ордынский синдром, влиявший на политику страны и массовое сознание. В России серьезно опасались возрождения Золотой Орды, это была вполне очевидная угроза. Воссоздание некогда могучего государства на прежней основе произойти не могло, слишком сильны были противоречия между государствами - наследниками Золотой Орды. В то же время в регионе заметно возросло влияние России, противостоять которому в полной мере татарские ханства уже не могли. Оставалось или признать русский протекторат, или добиваться покровительства сильнейшего европейского мусульманского государства Турции и ее вассала Крымского ханства. Часть татарской знати выступала за союз с Россией, основная масса колебалась, многочисленная группа феодалов, связанная с работорговлей, настойчиво пыталась заручиться покровительством Османской империи и Крымского ханства".79 Эта большая цитата нужна для того, чтобы разобраться в логике автора. Ключевые понятия здесь "заметно возросшее влияние России", "противостоять которому в полной мере татарские ханства уже не могли" и "оставалось сделать выбор". Далее автор многословно с целым рядом косвенных и отрывочных фактов пытается доказать, что власти татарских государств "сделали выбор" в пользу Турции, поэтому России и пришлось, говоря современным политическим языком, "превентивными мерами ликвидировать угрозу международного терроризма и агрессии". Казалось бы все очень стройно и логично.

Однако, если еще раз внимательно прочитать цитату из статьи А.Г. Бахтина, то мы получаем несколько другую логику. Сначала усиливается Россия, превратившись в сильное единое государство, которое начинает оказывать все возрастающее давление на соседей, в том числе и татарские государства, которые, как справедливо отметил автор, "по отдельности опасности для России не представляли", а уже после этого начинается консолидация татарских государств и. поиски союзников для борьбы с завоевателем. Такая последовательность, хотя и следует из логики построений автора но, конечно, не являлась целью его построений. Он основное внимание сосредотачивает на обзоре разновременных сведений источников на предмет конструирования "антирусского" крымско-казанского союза, к которому под эгидой Турции якобы готовы были Присоединиться Астрахань, Ногайская Орда и Речь Посполитая. Но есть ли основания для подобных геополитических конструкций? Факты показываю, что нет. Разумеется, дипломатические контакты между этими странами были, как и установление кратковременных союзов, однако на счастье русской государственности, сколь много не связывало эти государства (как правило, борьба с Россией), но не меньше, если не больше их разъединяло. Несмотря на все попытки российской и советской историографии "открыть" подобный союз и придать определенную антирусскую направленность политике Османской Турции в конце XV -XVII вв., она не получилась сколько-нибудь достоверной и объективной.80 Непредвзятое изучение позволяет отвергнуть тезис о "турецкой угрозе", который в свое время и был изобретен для оправдания завоевания Казани и других татарских государств. Один из авторитетных современных исследователей этой проблемы, подводя итог историографического изучения проблемы, писал: "Восточноевропейские тюркские государства, образовавшиеся в результате распада Золотой Орды, к началу XVI в. вынуждены были считаться с возросшим стремлением великих князей московских к политическому влиянию в регионе - с одной стороны, а с другой - перспективой развития связей с Турцией (прежде всего при посредстве Крыма) и оказались, таким образом, в ситуации выбора политической иентации: прорусской или прокрымской. Однако этот конфликт практически не оказал негативного воздействия на развитие русско-османских отношений, которые вплоть до 60-х гг. XVI в. продают носить мирный характер".82 Нельзя удержаться также, чтобы не указать на еще одно вопиющее противоречие автора. Он отмечает, что на востоке России противостояли "слабые государственные системы, раздираемые внутренними противоречиями, И Не сумевшие... объединиться в сильную антироссийскую коалицию", а "разрозненные вторжения Россия могла отражать".81 Но, если это верно (а так оно и есть), то все рассуждения автора о мифическом союзе татарских ханств под эгидой Турции не более чем жалкая дымовая завеса для прикрытия вполне реального российского экспансионизма. То, что подобный союз мог бы быть когда-то создан в ответ на русское наступление, как это произошло, например, на Кавказе, когда разрозненные владения и общины горцев сплотились под властью Шамиля для противостояния русской агрессии, не доказывает его завоевательной "антирусской" направленности и не может служить оправданием "превентивной" захватнической войны.

Итак, взаимоотношения между Россией и татарскими ханствами развивались, как и между другими средневековыми государствами с войнами, набегами и союзами, однако факты не дают оснований для того, чтобы считать русское государство "мирным", а татарские- "агрессивными" или "паразитическими", русские завоевания - "вынужденной мерой", а татарские "разорительными набегами". Находясь под спудом подобных идеологем, историк, разумеется, не в состоянии дать объективную характеристику событиям прошлого. Для объективного и беспристрастного взгляда на историю международных взаимоотношений в XVI в, необходимо отказаться от имперских мифологем и "московцентричного" взгляда на историю, который возникает при опоре на русские источники и отечественную историографию и, расширив круг источников за счет документов, характеризующих взай моотношения между татарскими государствами и их соседями выявить реальные тенденции их развития и основные межгосу дарственные противоречия.

В этой связи необходимо коснуться тезиса, который на разные лады перепевает отечественная историография и который нашел достойное место в построениях А.Г. Бахтина. Речь идет о постоянной агрессивности Казанского ханства в отношении России. Вот, например, характерное доказательство "вины" казанского ханства: "После 1530 г. 15 лет не было ответных походов на Казань. Чувствуя свою безнаказанность, возглавляемые крымцами казанские отряды почти беспрепятственно разоряли русские деревни, села и города, достигали даже таких отдаленных мест как Пермь, Устюг, Галич, Вологда, проникали на окраины Московской области. Основной целью этих вторжений был грабеж и захват пленных для продажи на восточных невольничьих рынках".84 Ключевыми фразами здесь, несомненно, являются "не было ответных походов" и "чувствуя свою безнаказанность казанские отряды почти беспрепятственно разоряли русские деревни, села". В них основа стиля подобных политизированных писаний на историю взаимоотношений Казани и Москвы. Москва, разумеется, ведет только "оборонительные" (в крайнем случае "вынужденные") войны, а казанцы безжалостно разоряют мирные города и села, да еще "беспрепятственно. Московское царское правительство-верх миролюбия и лояльности к "диким кочевникам", даже отказывается вести "ответные походы", дабы своим христианским смирением вразумить агрессивных соседей. Но когда и это не помогает, то российским властям пришлось, несмотря на огромные издержки и без надежд на какую-либо корысть, призвать казанцев к порядку и начать процесс приобщения их к "цивилизации". Так или почти так выстраивается логика причин завоевания во всех работах подобного сорта.

Факты, которые, как известно вещь не только упрямая, но и, к сожалению, для авторов подобных сочинений, нередко доказательная. Коснемся приведенного А.Г. Бахтиным примера подобнее. Действительно, с 1530 г. в течение 15 лет между Казанью и Москвой была только одна война 1536-1537 гг., которая разразилась в ответ на то, что новый казанский хан Сафа-Гирей, свергший русского ставленника Джан-Али, отказался от русского протектората, а русское правительство отказалось признать его ханом. Но оказалось, что оно не рассчитало своих сил и в ходе молние-войны было разбито и вынуждено признать воцарение нового казанского хана. Кроме того, это была последняя война, когда казанцы вели широкие наступательные действия. Следующие 15 лет они только оборонялись от неоднократных "ответных" вторжений русских войск. Вообще, постоянная агрессивность Казани в отношении России - это великодержавный миф русской историографии, который восходит еще к письмам митрополита Макария царю Ивану IV, призывавшего его идти на Казань:".,. противу супостатов своих безбожных казанских Татар, твоих изменников и отступников, иже всегда неповинне проливающих кровь христианскую и оскверняющих и разоряющих святые церкви" и обвинявшего казанцев в том, что они "многая кровь крестьянская во мъного деть проливалася и много бед крестияне приимали...".85 В принципе отечественные историки к этим апокалиптическим аргументами добавили очень мало разве, что развили их еще больше и разбавили цифрами.

Рассмотрение же военно-политической истории показывает, что казанцы не вели в отношении Москвы войн на завоевание какой-либо территории. Как правило, они ставили перед собой достижение политических целей, в том числе и обложение данью, но при этом даже во время самых успешных войн татары не стремились разрушить русский государственный строй или, например, посадить в Москве своего ставленника. Вообще, после 1445 г. казанцы не стремились сами развязать войну и, как правило, воевали в ответ на посягательства Москвы. Простое сравнение цифр, проведенное еще М.Г. Худяковым, показывает, что из 12 войн в 7 случаях инициатива исходила из Московского Кремля, а если исключить из перечня войну 1445 г., которую вел Улуг-Мухаммед на правах еще ордынского хана, то казанцы только 4 раза начинали войны с Русью.86 Неправда ли интересная и, главное, неопровержимая статистика?

На это А.Г. Бахтин и другие сторонники "проимперского подхода к истории отвечают весьма оригинально: "Попытки некоторых ученых поставить знак равенства между русскими и татарскими походами не могут быть признаны состоятельными. Последнее время с целью обоснования тезиса об агрессивности России получил распространение вульгарный математический прием. Предлагается произвести простой подсчет русских и казанских походов без рассмотрения их характера и целей". При этом по мысли автора: "Цели походов татар и русских различались. Если татары отправлялись в набеги исключительно ради грабежа, то русские предпринимали свои походы с целью достижения каких-либо политических результатов, а грабежом занимались лишь попутно".87 Подобный подход к теории военного грабежа может вызвать смех, если бы не было так грустно за историков, насилующих факты и выискивающих любые лазейки для оправдания завоевательной политики царизма. Благо бы они просто отметили, что войны между Казанью и Москвой за редким исключением были грабительскими с обеих сторон. Но нет! Вульгарная арифметика фактов должна замолчать, когда в ход пущена алгебра политической целесообразности и имперского патриотизма. Аргумент с "опровержением" арифметики, конечна, большая находка автора. Несомненно, он может произвести впечатление на публику, но в научном отношении он абсолютно несостоятелен. Войны в средневековье вообще сопровождались грабежами, как с целью нанести урон экономике и людским ресурсам противника, так и по той простой причине, что в войсках была плохо поставлена система Централизованного снабжения войск, которые просто реквизировали все необходимое на территории врага. В этом смысле надо еще доказать, что татары разоряли Русь ради любви к грабежу, а русские исключительно по необходимости и с уважением к простым поселянам. Что же касается целей, то хотелось узнать ответ на один вопрос: какая война казанцев с русскими не преследовала политических целей, и какая война Москвы против Казани не предпринималась "исключительно ради грабежа"? Думается, что ответ слишком очевиден, чтобы дожидаться на него прямого ответа. Факты, которые пока известны, неумолимо свидетельствуют, что все войны, которые вели казанские ханы, имели вполне четкие политические причины, а походы на Русь адекватным средством их достижения. Походы же московских войск на Казань всегда сопровождались грабежом большей или меньшей территории: "почаша сечи и грабити, и в полон имати", "людей изсекоша, а иных в плен поведоша, а иных сожгоша" или "что было живота их, то все взяша, и повоеваща всю землю ту" - таковы обычные скупые комментарии летописца о "попутных" действиях русских войск.

Говоря конкретно о завоевании Казани, А.Г. Бахтин пишет, что "борьба с татарскими ханствами отвечала интересам русского народа, стремившегося навсегда покончить с многовековыми грабительскими вторжениями иноплеменников" и настаивает на некоей диалектике при учете конкретно-исторической обстановки, то есть, по его словам, "какой фактор в ней превалировал - оборонительный или экспансионистский". Спросим автора, какой же фактор превалировал во внешней политике Русского государства в XVI в.? И получим весьма оригинальный ответ, что на западе "русское правительство стремилось воссоединить западнорусские земли и проводило экспансию в Прибалтике", но "в то же время на юге и востоке Россия вела оборонительные войны". К сожалению, автор, видимо, плохо ориентируется в "восточной политике" России, иначе бы он не стал так опрометчиво называть все войны, которые вело русское правительство на востоке "оборонительными". Лучше бы он ограничился только Казанским ханством, тогда этот пассаж имел хотя бы какое-то правдоподобие.

Например, вот как исторические данные характеризуют направленность "оборонительной политики" России в XVI в. Одно из них - завоевание Астраханского ханства. В отличие от казанцев, астраханцы никогда не участвовали в набегах и войнах с Россией. Агрессивным Астраханское ханство тоже нельзя назвать, поскольку оно было очень слабым и полностью политически зависело от Ногайской Орды. Почему его требовалось, ради обороны русских пределов завоевать, непонятно? Или другой эпизод "оборонительной" политики: в 1483 г. войска Ф. Курбского и И. Салтыкова Травина вторгаются в Западную Сибирь, пройдя огнем и мечом по землям Сибирского ханства, а в 1499 г. подобный "превентивный" оборонительный поход совершил уже С. Курбский. Сибирское ханство, располагаясь за Уралом, и в тот момент, да и позднее не угрожало России. Замирить его русским воеводам не удалось и, воспользовавшись бедственным положением русского государства, "Кучум порвал вассальные отношения с Россией и нанес удар русским, когда они этого не ждали ... Сибирский хан решил покончить с русским влиянием повсюду- от южной Сибири до Нижней Оби".89 Справедливости ради скажем, что войну против русских владений в Приуралье хан Кучум начал только после того, как русские войска неоднократно вторгались в Западную Сибирь и начали угрожать самому существованию ханства. В этих условиях ничего не оставалось, как начать наступление на Сибирь. Удивительно, но грозное царство, которое якобы порывалось "покончить с русским влиянием", развалилось под ударами банды конкистадоров во главе с атаманом Ермаком и к концу XVI в. вся Западная Сибирь была завоевана русскими войсками. Разумеется, по логике историков с имперским сознанием, "присоединение" Сибири также не преследовало никаких экономических целей, было убыточно для российской казны и направлено исключительно на достижение безопасности новых границ России в Приуралье и Поволжье. Еще один эпизод связан с южным направлением. В конце XVI в. после того, Как Россия освоилась в Нижнем Поволжье, она начала активно Проводить "оборонительные" мероприятия против соседних государств, видимо, считая, что они также могут в будущем присоединиться к какому-нибудь антирусскому союзу. В 1594 г. войска воеводы Хворостинина внезапным набегом захватили аул Тарки- столицу Тарковского шамхальства и попытались удержать ее, но были разбиты и, потеряв две трети войска, отступили в Астрахань. Теперь, когда немирный характер этого государства проявился в полной мере, русское правительство решило все-таки его окончательно "замирить", чтобы избежать в будущем набегов с его стороны. Новый поход 1604 г., однако, окончился еще более трагично. Войска воевод Бутурлина и Плещеева взяли штурмом Тарки и объявили Северный Дагестан русским владением. Однако злокозненные горцы не поняли выгод жизни в условиях "гибкой и прагматичной фискальной политики" и, осадив свою столицу, заставили воевод капитулировать на условии пропуска в Россию, но уничтожили вышедших из крепости стрельцов и их воевод. Это только два крупных эпизода из многогранной и разносторонней деятельности российского правительства по проведению оборонительных мероприятий из многих других.

Однако, поскольку в качестве основы своего метода анализа автор предлагает "учитывать все факторы", то последуем его совету и рассмотрим всю цепочку "оборонительных" войн Руси в Поволжье. Впервые русские князья появляются в Поволжье в 985 г., когда киевский князь Владимир совершил поход на булгар. С этого времени начинается история русско-булгарских взаимоотношений. Красноречивы цифры, характеризующие их - на 4 булгарских на Русь приходится 7 походов русских на булгар, причем 6 из них на вторую половину XII - начало XIII вв., когда агрессивность и завоевательные устремления владимиро-суздальских князей в Поволжье резко возросли. В 30-40-е гг. и Русские княжества и Булгария вошли в состав Улуса Джучи, прервав ИХ противостояние, но в конце XIV - начале XV в. в период ослабления и распада империи Джучидов оно возобновилось. За период 1376 по 1431 гг., было, по крайней мере, 5 крупных походов московских князей, особенно 1431 г., когда был взят и разорен Болгар, и это не считая набегов ушкуйников (они только Среднее Поволжье в 1360-1409 гг. разоряли более 7 раз, не считая неудачных походов и разорения нижневолжских городов). Статистика московско-казанских войн также выразительна. Итак, возникает вопрос, кто же в Среднем Поволжье вел оборонительные войны, а кто в течение трехсот лет осуществлял последовательную экспансию, шаг за шагом завоевывая новые территории? Конечно, и от этих фактов можно отмахнуться, назвав их "вульгарной арифметикой", но что тогда останется от науки? Все же мы должны при всех обстоятельствах оставаться профессиональными историками, а не пропагандистами-агитаторами империи.

Надо признать за автором известную научную смелость и даже, не побоюсь этого слова, гражданское мужество. Ведь он, скрепя сердце, признал, что русские завоевания на западе носили в некотором роде экспансионистский характер. Это уже, можно сказать, значительный шаг вперед автора в процессе его личного осмысления внешней политики Московского царства в XVI в. Он достоин упоминания хотя бы потому, что совсем недавно Ливонская война объявлялась "справедливой войной за овладение выходом к Балтийскому морю", которым владели "псы-рыцари", служившие тормозом на пути прогрессивного развития Российского государства и "воссоединения" его с народами Прибалтики. Правда автор, к сожалению, не развил свою мысль об экспансионизме, а тут же, словно опомнившись, сделал оговорку, что на западе московские князья вели также войны за "воссоединение западнорусских земель". Что это такое и каковы границы этих земель- так и осталось невыясненным, поскольку Россия воссоединила их с лишком, прихватив еще и Литву с Польшей в придачу. Но неужели это самое "воссоединение" автор считает справедливой, оправданной или оборонительной войной? Стоит только узнать у него, кто это даровал Москве право на "воссоединение" земель Смоленского и Полоцкого княжеств или Новгородской земли? Или наша российская наука, побродив по историософским весям, вернулась на круги своя к старой доброй мессиансской идее "Москвы-Третьего Рима" и центра всего православного славянства? Думаю, что это только идеологическая упаковка обычного завоевания, совершенного по праву сильного, и ни гранд объективной науки. Для прояснения позиций автора в "диалектике" "воссоединительно-завоевательных войн" спросим его, считает ли он, что завоевания Карла Великого были борьбой за восса единение западноримских земель, чем была Столетняя война. борьбой провансальцев за национальную независимость или войной французов против иноземных завоевателей, не являлись ли походы литовско-русского князя Ольгерда против Москвы стремлением воссоединить восточнославянские земли?

Если же автор считает, что подобные вопросы - лишь пустая насмешка и политизация прошлого, то пусть разъяснит суть своей "диалектической методики", которая, подобно золотому ключику, позволяет ему, учитывая "конкретно-историческую обстановку", определять, какой фактор в политике государства превалировал - "оборонительный или экспансионистский". Имея в ввиду, что у советских обществоведов любая несуразица для пущей "философичности" объявляется диалектикой, отметим, что суть подобных упражнений не имеет ничего общего ни с диалектикой, ни с наукой. А.Г. Бахтин, на самом деле, делает простую вещь - он расчленяет единую экспансионистскую политику Русского государства на протяжении всего XVI в. на ряд отдельных сегментов и, рассматривая их, как это делается в школьных учеб никах по истории, изолированно друг от друга, восторженно заявляет, что на одну часть экспансионизма в ней приходится три части оборонительности. Еще больше путаницы в общую картину событий вносит оценка автором характера участия в казанско русских войнах черемис, с чьей стороны "борьба с русскими была не простым грабежом, но защитой своих земель и независимости".90 Значит, какая-то часть населения Казанского ханства все-таки боролась за независимость, а грабежом занималась то же "лишь попутно". Попробуем поставить на место предков мари, чувашй удмуртов татар (а чем собственно борьба татарского народа с русскими отличалась от борьбы, скажем, мари?) и мы получим результат весьма близкий к истине, но весьма и весьма далекий от того, что тщится доказать автор, оправдывая колонизаторскую сущность русского завоевания Поволжья. Итак, можно констатировать, что предложенная автором метода есть не только настоящая, дистиллированная метафизика, но хуже того - она плоть от плоти историческое мифотворчество или, проще говоря, политическое манипулирование историческим сознанием. Если же отвлечься от подобных идеографических экзерсисов на почве истории, то без труда станет ясно, что на самом деле мы имеем дело с цельной и весьма прагматичной политикой по строительству империи, которая, расширяясь во все пределы, захватывала все, что могла завоевать и удержать. И этому, несомненно, и в том А.Г. Бахтин прав, изрядно способствовали "формирующаяся имперская идеология" и молодой царь и его окружение, которому было присуще новое политическое самосознание с более широким кругозором".91