Все смешалось в доме Облонских

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 79

шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и

как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: "Признаете

ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?" - "Ась?"

Константин Левин уже отвлекся, стал представлять председателя и Алеш-

ку-дурачка; ему казалось, что это все идет к делу.

Но Сергей Иванович пожал плечами.

- Ну, так что ты хочешь сказать?

- Я только хочу сказать, что те права, которые меня... мой интерес

затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у

студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми си-

лами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я по-

нимаю военную повинность, которая затрогивает судьбу моих детей, братьев

и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда

распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, - я не

понимаю и не могу.

Константин Левин говорил так, как будто прорвало плотину его слов.

Сергей Иванович улыбнулся.

- А завтра ты будешь судиться: что же, тебе приятнее было бы, чтобы

тебя судили в старой уголовной палате?

- Я не буду судиться. Я никого не зарежу, и мне этого не нужно. Ну

уж!- продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, -

наши учреждения и все это - похоже на березки, которые мы натыкали, как

в троицын день, для того чтобы было похоже на лес, который сам вырос в

Европе, и не могу я от души поливать и верить в эти березки!

Сергей Иванович пожал только плечами, выражая этим жестом удивление

тому, откуда теперь явились в их споре эти березки, хотя он тотчас же

понял то, что хотел сказать этим его брат.

- Позволь, ведь этак нельзя рассуждать, - заметил он.

Но Константину Левину хотелось оправдаться в том недостатке, который

он знал за собой, в равнодушии к общему благу, и он продолжал.

- Я думаю, - сказал Константин, - что никакая деятельность не может

быть прочна, - если она не имеет основы в личном интересе. Это общая ис-

тина, философская, - сказал он, с решительностью повторяя слово фило-

софская, как будто желая показать, что он тоже имеет право, как и вся-

кий, говорить о философии.

Сергей Иванович еще раз улыбнулся. "И у него там тоже какая-то своя

философия есть на службу своих наклонностей", - подумал он.

- Ну, уж о философии ты оставь, - сказал он. - Главная задача филосо-

фии всех веков состоит именно в том, чтобы найти ту необходимую связь,

которая существует между личным интересом и общим. Но это не к делу, а к

делу то, что мне только нужно поправить твое сравнение. Березки не наты-

каны, а которые посажены, которые посеяны, и с ними надо обращаться ос-

торожнее. Только те народы имеют будущность, только те народы можно наз-

вать историческими, которые имеют чутье к тому, что важно и значительно

в их учреждениях, и дорожат ими.

И Сергей Иванович перенес вопрос в область философски-историческую,

недоступную для Константина Левина, и показал ему всю несправедливость

его взгляда.

- Что же касается до того, что тебе это не нравится, то, извини меня,

- это наша русская лень и барство, а я уверен, что у тебя это временное

заблуждение, и пройдет.

Константин молчал. Он чувствовал, что он разбит со всех сторон, но он

чувствовал вместе с тем, что то, что он хотел сказать, было не понято

его братом. Он не знал только, почему это было не понято: потому ли, что

он не умел сказать ясно то, что хотел, потому ли, что брат не хотел, или

потому, что не мог его понять. Но он не стал углубляться в эти мысли и,

не возражая брату, задумался о совершенно другом, личном своем деле.

- Ну, однако, поедем.

Сергей Иванович замотал последнюю удочку, Константин отвязал лошадь, и

они поехали.

IV

Личное дело, занимавшее Левина во время разговора его с братом, было

следующее: в прошлом году, приехав однажды на покос и рассердившись на

приказчика, Левин употребил свое средство успокоения - взял у мужика ко-

су и стал косить.

Работа эта так понравилась ему, что он несколько раз принимался ко-

сить; выкосил весь луг пред домом и нынешний год с самой весны составил

себе план - косить с мужиками целые дни. Со времени приезда брата он был

в раздумье: косить или нет? Ему совестно было оставлять брата одного по

целым дням, и он боялся, чтобы брат не посмеялся над ним за это. Но,

пройдясь по лугу, вспомнив впечатления косьбы, он уже почти решил, что

будет косить. После же раздражительного разговора с братом он опять

вспомнил это намерение.

"Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно портится", -

подумал он и решился косить, как ни неловко это будет ему перед братом и

народом.

С вечера Константин Левин пошел в контору, сделал распоряжение о рабо-

тах и послал по деревням вызвать на завтра косцов, с тем чтобы косить

Калиновый луг,самый большой и лучший.

- Да мою косу пошлите, пожалуйста, к Титу, чтоб он отбил и вынес завт-

ра; я, может быть, буду сам косить тоже, - сказал он, стараясь не конфу-

зиться.

Приказчик улыбнулся и сказал:

- Слушаю-с.

Вечером за чаем Левин сказал и брату.

- Кажется, погода установилась, - сказал он. - Завтра я начинаю ко-

сить.

- Я очень люблю эту работу, - сказал Сергей Иванович.

- Я ужасно люблю. Я сам косил иногда с мужиками и завтра хочу целый

день косить.

Сергей Иванович поднял голову и с любопытством посмотрел на брата.

- То есть как? Наравне с мужиками, целый день?

- Да, это очень приятно, - сказал Левин.

- Это прекрасно, как физическое упражнение, только едва ли ты можешь

это выдержать, - без всякой насмешки сказал Сергей Иванович.

- Я пробовал. Сначала тяжело, потом втягиваешься. Я думаю, что не отс-

тану...

- Вот как! Но скажи, как мужики смотрят на это? Должно быть, посмеива-

ются, что чудит барин.

- Нет,не думаю; но это такая вместе и веселая и трудная работа, что

некогда думать.

- Но как же ты обедать с ними будешь? Туда лафиту тебе прислать и ин-

дюшку жареную уж неловко.

- Нет, я только в одно время с их отдыхом приеду домой.

На другое утро Константин Левин встал раньше обыкновенного, но хо-

зяйственные распоряжения задержали его, и когда он приехал на покос,

косцы шли уже по второму ряду.

Еще с горы открылась ему под горою тенистая, уже скошенная часть луга,

с сереющими рядами и черными кучками кафтанов, снятых косцами на том

месте, откуда они зашли первый ряд.

По мере того как он подъезжал, ему открывались шедшие друг за другом

растянутою вереницей и различно махавшие косами мужики, кто в кафтанах,

кто в одних рубахах. Он насчитал их сорок два человека.

Они медленно двигались по неровному низу луга, где была старая запру-

да. Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной

белой рубахе, согнувшись махавший косой; тут был молодой малый Васька,

бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит,

по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь,

шел передом, как бы играя косой, срезывая свой широкий ряд.

Левин слез с лошади и, привязав ее у дороги, сошелся с Титом, который,

достав из куста вторую косу, подал ее.

- Готова, барин; бреет, сама косит, - сказал Тит, с улыбкой снимая

шапку и подавая ему косу.

Левин взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и

веселые косцы выходили один за другим на дорогу и, посмеиваясь, здорова-

лись с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не говорил до

тех пор, пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безборо-

дым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.

- Смотри, барин, взялся за гуж, не отставать! - сказал он, и Левин ус-

лыхал сдержанный смех между косцами.

- Постараюсь не отстать, - сказал он, становясь за Титом и выжидая

времени начинать.

- Мотри, - повторил старик.

Тит освободил место, и Левин пошел за ним. Трава была низкая, придо-

рожная, и Левин, давно не косивший и смущенный обращенными на себя

взглядами, в первые минуты косил дурно, хотя и махал сильно. Сзади его

послышались голоса:

- Насажена неладно, рукоятка высока, вишь, ему сгибаться как, - сказал

один.

- Пяткой больше налягай, - сказал другой.

- Ничего, ладно, настрыкается, - продолжал старик. - Вишь, пошел...

Широк ряд берешь, умаешься.., Хозяин, нельзя, для себя старается! А

вишь, подрядье-то! За это нашего брата по горбу, бывало.

Трава пошла мягче, и Левин, слушая, но не отвечая и стараясь косить

как можно лучше, шел за Титом. Они прошли шагов сто. Тит все шел, не ос-

танавливаясь, не выказывая ни малейшей усталости; но Левину уже страшно

становилось, что он не выдержит: так он устал.

Он чувствовал, что махает из последних сил, и решился просить Тита ос-

тановиться. Но в это самое время Тит сам остановился и, нагнувшись, взял

травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув, оглянул-

ся. Сзади его шел мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же,

не доходя Левина, остановился и принялся точить. Тит намочил свою косу и

косу Левина, и они пошли дальше.

На втором приеме было то же. Тит шел мах за махом, не останавливаясь и

не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось

все труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не

остается более сил, но в это самое время Тит останавливался и точил.

Так они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался особенно тру-

ден Левину; но зато, когда ряд был дойден и Тит, вскинув на плечо косу,

медленными шагами пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по

прокосу, и Левин точно так же пошел по своему прокосу, - несмотря на то,

что пот катил градом по его лицу и капал с носа и вся спина его была

мокра, как вымученная в воде, ему было очень хорошо. В особенности радо-

вало его то, что он знал теперь, что выдержит.

Его удовольствие отравилось только тем, что ряд его был нехорош. "Буду

меньше махать рукой, больше всем туловищем", - думал он, сравнивая как

по нитке обрезанный ряд Тита со своим раскиданным и неровно лежащим ря-

дом.

Первый ряд, как заметил Левин, Тит шел особенно быстро, вероятно желая

попытать барина, и ряд попался длинен. Следующие ряды были уже легче, но

Левин все-таки должен был напрягать все свои силы, чтобы не отставать от

мужиков.

Он ничего не думал, ничего не желал, кроме того, чтобы не отстать от

мужиков и как можно лучше сработать. Он слышал только лязг кос и видел

пред собой удалявшуюся прямую фигуру Тита, выгнутый полукруг прокоса,

медленно и волнисто склоняющиеся травы и головки цветов около лезвия

своей косы и впереди себя конец ряда, у которого наступит отдых.

Не понимая, что это и откуда, в середине работы он вдруг испытал при-

ятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам. Он взглянул на небо

во время натачиванья косы. Набежала низкая, тяжелая туча, и шел крупный

дождь. Одни мужски пошли к кафтанам и надели их; другие, точно так же

как Левин, только радостно пожимали плечами под приятным освежением.

Прошли еще и еще ряд. Проходили длинные, короткие, с хорошею, с дурною

травой ряды. Левин потерял всякое сознание времени и решительно не знал,

поздно или рано теперь. В его работе стала происходить теперь перемена,

доставлявшая ему огромное наслаждение. В середине его работы на него на-

ходили минуты, во время которых он забывал то, что делал, ему станови-

лось легко, и в эти же самые минуты ряд его выходил почти так же ровен и

хорош, как и у Тита. Но только что он вспоминал о том, что он делает, и

начинал стараться сделать лучше, тотчас же он испытывал всю тяжесть тру-

да, и ряд выходил дурен.

Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и,

подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце.

"О чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?" - подумал Левин, не

догадываясь, что мужики, не переставая косили уже не менее четырех часов

и им пора завтракать.

- Завтракать, барин, - сказал старик.

- Разве пора? Ну, завтракать.

Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими к кафтанам за хлебом,

чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства

пошел к лошади. Тут только он понял,что не угадал погоду и дождь мочил

его сено.

- Испортит сено, - сказал он.

- Ничего, барин, в дождь коси, в погоду греби!- сказал старик.

Левин отвязал лошадь и поехал домой пить кофе.

Сергей Иванович только что встал. Напившись кофею, Левин уехал опять

на покос, прежде чем Сергей Иванович успел одеться и выйти в столовую.

V

После завтрака Левин попал в ряд уже не на прежнее место, а между шут-

ником-стариком, который пригласил его в соседи, и молодым мужиком, с

осени только женатым и пошедшим косить первое лето.

Старик, прямо держась, шел впереди, ровно и широко передвигая выверну-

тые ноги, и точным и ровным движеньем, не стоившим ему, по-видимому, бо-

лее труда, чем маханье руками на ходьбе, как бы играя, откладывал одина-

ковый, высокий ряд. Точно не он, а одна острая коса сама вжикала по соч-

ной траве.

Сзади Левина шел молодой Мишка. Миловидное молодое лицо его, обвязан-

ное по волосам жгутом свежей травы, все работало от усилий; но как

только взглядывали на него, он улыбался. Он, видимо, готов был умереть

скорее, чем признаться, что ему трудно.

Левин шел между ними. В самый жар косьба показалась ему не так трудна.

Обливавший его пот прохлаждал его, а солнце, жегшее спину, голову и за-

сученную по локоть руку, придавало крепость и упорство в работе; и чаще

и чаще приходили те минуты бессознательного состояния, когда можно было

не думать о том, что делаешь. Коса резала сама собой. Это были счастли-

вые минуты. Еще радостнее были минуты, когда, подходя к реке, в которую

утыкались ряды, старик обтирал мокрою густою травой косу, полоскал ее

сталь в свежей воде реки, зачерпывал брусницу и угощал Левина.

- Ну-ка, кваску моего! А, хорош? - говорил он, подмигивая.

И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая

вода с плавающею зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас

после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во

время которой можно было отереть ливший пот, вздохнуть полною грудью и

оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг, в лесу

и в поле.

Чем долее Левин косил, тем чаще и чаще он чувствовал минуты забытья,

при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой все

сознающее себя, полное жизни тело, и, как бы по волшебству, без мысли о

ней, работа правильная и отчетливая делалась сама собой. Это были самые

блаженные минуты.

Трудно было только тогда, когда надо было прекращать это сделавшееся

бессознательным движенье и думать, когда надо было окашивать кочку или

невыполонный щавельник. Старик делал это легко. Приходила кочка, он из-

менял движенье и где пяткой, где концом косы подбивал кочку с обеих сто-

рон коротенькими ударами. И, делая это, он все рассматривал и наблюдал,

что открывалось перед ним, то он срывал кочеток, съедал его или угощал

Левина, то отбрасывал носком косы ветку, то оглядывал гнездышко перепе-

линое, с которого из-под самой косы вылетала самка, то ловил козюлю, по-

павшуюся на пути, и, как вилкой подняв ее косой, показывал Левину и отб-

расывал.

И Левину и молодому малому сзади его эти перемены движений были труд-

ны. Они оба, наладив одно напряженное движение, находились в азарте ра-

боты и не в силах были изменять движение и в то же время наблюдать, что

было перед ними.

Левин не замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько

времени он косил, он сказал бы, что полчаса, - а уж время подошло к обе-

ду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков,

которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге шли к

косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпка-

ми кувшинчики с квасом.

- Вишь, козявки ползут!- сказал он, указывая на них, и из-под руки

поглядел на солнце.

Прошли еще два ряда, старик остановился.

- Ну, барин, обедать!- сказал он решительно. И, дойдя до реки, косцы

направились через ряды к кафтанам, у которых, дожидаясь их, сидели дети,

принесшие обеды. Мужики собрались - дальние под телеги, ближние - под

ракитовый куст, на который накидали травы.

Левин подсел к ним; ему не хотелось уезжать.

Всякое стеснение перед барином уже давно исчезло. Мужики приготавлива-

лись обедать. Одни мылись, молодые ребята купались в реке, другие прила-

живали место для отдыха, развязывали мешочки с хлебом и оттыкали кувшин-

чики с квасом. Старик накрошил в чашку хлеба, размял его стеблем ложки,

налил воды из брусницы, еще разрезал хлеба и, посыпав солью, стал на

восток молиться.

- Ну-ка, барин, моей тюрьки, - сказал он, присаживаясь на колени перед

чашкой.

Тюрька была так вкусна, что Левин раздумал ехать домой обедать. Он по-

обедал со стариком и разговорился с ним о его домашних делах, принимая в

них живейшее участие, и сообщил ему все свои дела и все обстоятельства,

которые могли интересовать старика. Он чувствовал себя более близким к

нему, чем к брату, и невольно улыбался от нежности, которую он испытывал

к этому человеку. Когда старик опять встал, помолился и лег тут же под

кустом, положив себе под изголовье травы, Левин сделал то же и, несмотря

на липких, упорных на солнце мух и козявок, щекотавших его потное лицо и

тело, заснул тотчас же и проснулся, только когда солнце зашло на другую

сторону куста и стало доставать его. Старик давно не спал и сидел, отби-

вая косы молодых ребят.

Левин оглянулся вокруг себя и не узнал места: так все переменилось.

Огромное пространство луга было скошено и блестело особенным, новым

блеском, со своими уже пахнущими рядами, на вечерних косых лучах солнца.

И окошенные кусты у реки, и сама река, прежде не видная, а теперь блес-

тящая сталью в своих извивах и движущийся и поднимающийся народ, и кру-

тая стена травы недокошенного места луга, и ястреба, вившиеся над ого-

ленным лугом, - все это было совершенно новое. Очнувшись, Левин стал со-

ображать, сколько скошено, сколько еще можно сделать нынче.

Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой

луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже ско-

шен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину хотелось

как можно больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое

так скоро спускалось. Он не чувствовал никакой усталости; ему только хо-

телось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.

- А что, еще скосим, как думаешь, Машкин Верх? сказал он старику.

- Как бог даст, солнце не высоко. Нечто водочки ребятам?

Во время полдника, когда опять сели и курящие закурили, старик объявил

ребятам, что "Машкин Верх скосить - водка будет".

- Эка, не скосить! Заходи, Тит! Живо смахнем! Наешься ночью. Заходи! -

послышались голоса, и, доедая хлеб, косцы пошли заходить.

- Ну, ребята, держись!- сказал Тит и почти рысью пошел передом.

- Иди, иди!- говорил старик, спея за ним и легко догоняя его, - срежу!

Берегись!

И молодые и старые как бы наперегонку косили. Но, как они ни торопи-

лись, они не портили травы, и ряды откладывались так же чисто и отчетли-

Blog

Все смешалось в доме Облонских