Предисловие ко второму изданию

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Теория и метатеория, 2253.65kb.
• А. М. Пятигорский символ и сознание, 2199.49kb.
• Предисловие ко второму изданию, 2377.52kb.
• Предисловие ко второму изданию, 1366.96kb.
• Предисловие ко второму изданию. Двадцать лет спустя, 5048.65kb.
• Жанр и композиция “Героя нашего времени”, 61.49kb.
• С. И. Поварнин искусство спора. Отеории и практике спора Воспроизведено по второму, 1546.02kb.
• Книги лишь одно из мест наших встреч. Случайно или не случайно, мы оба оказались убежденными, 2087.37kb.
• Предисловие к новому изданию, 3293.79kb.
• Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета, 3857.93kb.

<sub>Приложение III

Важнейшие работы по текстологии, не упомянутые в тексте книги</sub>


Азбелев С. Н. Текстология как вспомогательная историческая дисциплина // История СССР. 1966. № 4.

Безъязычный В. И. Особенность работы редактора над текстами произведений классиков (некоторые вопросы текстологии) // Лекции по теории и практике редактирования. Вып. 1. М., 1956.

Безъязычный В. И. Работа редактора при подготовке к изданию текстов произведений писателей-классиков // Лекции по теории и практике редактирования. Вып. 4. М., 1961.

Бельчиков Н. Ф. Советская текстология и ее задачи // Вестник АН СССР. 1954. № 9.

Бельчиков Н. Ф. Текстология // Бельчиков Н. Ф. Пути и навыки литературоведческого труда. Изд. 2-е, доп. М., 1975.

Берков П. Н. Введение в технику литературоведческого исследования. Л., 1955.

Берков П. Н. Проблемы современной текстологии // Вопросы литературы. 1963. № 12.

Бородин В. С. От «критики текста» к текстологии // Радянське лiтературознавство. 1981. № 7. На укр. яз.

Бородин В. С. О понятии «текст» в текстологии // Радянське лiтературознавство. 1980. № 10. На укр. яз.

Бородин В. С. Текстология // Шевченковедение. Итоги и проблемы. Киïв, 1975.

Бородин В. С. Теоретические основы современной советской текстологии и проблемы текстологического изучения поэзии Т. Г. Шевченко. Автореф. дис. на соиск. учен. степени д-ра филол. наук. Киïв, 1981.

Бухштаб Б. О природе текстологии и проблеме выбора основного текста // Русская литература. 1965. № 3.

Бухштаб Б. Что же такое текстология? // Русская литература. 1965. № 1.

Виноградов В. В. Стиль В. И. Ленина и задачи текстологии // Вопросы языкознания. 1970. № 2.

Вопросы текстологии. Сб. статей. М., 1957; Вып. 2. М., 1960; Вып. 3. Принципы издания эпистолярных текстов. М., 1964; Вып. 4. Текстология произведений советской литературы. М., 1967.

Вопросы текстологии. Кн. 4. Тбилиси, 1974. На груз. яз.

Гришунин А. Л. [Рец. на кн.: Прохоров Е. И. Текстология. (Принципы издания классической литературы). М., 1966] // Филологические науки. 1968. № 4.

Гришунин А. Л. К спорам о текстологии // Русская литература. 1965. № 3.

Гришунин А. Л. Обсуждение книг по текстологии // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1963. Т. XXII, вып. 4.

Гришунин А. Л. Очерк истории текстологии новой русской литературы. Автореф. дис. на соиск. учен. степени канд. филол. наук. Л., 1963.

Гришунин А. Л. Проблема академических изданий русских писателей в советской текстологии // Текстология славянских литератур. Л., 1973.

Гришунин А. Л. Текстология // Советское литературоведение за 50 лет. Л., 1968.

Гурский К. Словарь языка писателя и текстология его произведений // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М., 1976.

Гурский К. Что следует понимать под волей автора при подготовке правильной редакции текста (резюме и заключительное слово по докладу) // IV Международный съезд славистов. Материалы дискуссии. Т. 1. М., 1962

Жуковская Л. П. Текстология и язык древнейших славянских памятников. М., 1976.

Жуковская Л. П. Типология рукописей древнерусского полного апракоса XI–XIV вв. в связи с лингвистическим изучением их // Памятники древнерусской письменности. Язык и текстология. М., 1968.

Издание классической литературы. Из опыта «Библиотеки поэта». М., 1963.

Илиев И. Т. (Тодоров). Текстология новой болгарской литературы. (Принципы и методы работы над источниками текстов). Автореф. дис. на соиск. учен. степени канд. филол. наук. М., 1972.

Инструкция по составлению описей фондов древних славянских рукописей // Slavia. Roč. 34. № 2. Praha, 1965.

Лебедева Е. Д. Текстология русской литературы XVIII–XX вв. Указатель советских работ на русском языке. 1917–1975. М., 1978.

Лебедева Е. Д. Текстология. Труды Международной эдиционно-текстологической комиссии при Международном комитете славистов. Указатель докладов и публикаций. 1958–1978. М., 1980.

Лихачев Д. С. Общие принципы реконструкции литературно-художественных текстов // Текстология славянских литератур. Л., 1973.

Лихачев Д. С. По поводу статьи С. Н. Азбелева «Текстология как вспомогательная историческая дисциплина» // История СССР. 1967. № 2.

Лихачев Д. С. Текстология. Краткий очерк. М.; Л., 1964.

Лихачев Д. С. Шахматов — текстолог // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1964. Т. XXII. Вып. 6.

Мейлах Б. С. О методологии исследования «творческой лаборатории» классиков // Русская литературы. 1972. № 3.

Миловидова Н. В. Текстология // Редакционное и издательское дело. М., 1969.

Нечаева В. С. Проблема установления текстов в изданиях литературных произведений XIX и XX веков // Вопросы текстологии. М., 1957.

Онуфриев Н. М., Гайденков Н. М., Григорьян К. Н. Против редакторского произвола в издании сочинений писателей-классиков // Советская книга. 1953. № 3.

Опульская Л. Д. Эволюция мировоззрения автора и проблема выбора текста // Вопросы текстологии. М., 1957.

Основные положения подготовки текстов в научных изданиях классиков художественной литературы, критики и публицистики XIX–XX вв. М., 1956.

Острой О. С. Основные принципы издания произведений художественной литературы в издательстве «Academia» // Издательское дело. Книговедение. 1970. № 5.

Питания текстологii. Поэзiя. Киïв, 1977.

Питания текстологii. Поэзiя i проза. Киïв, 1980.

Принципы текстологического изучения фольклора. М.; Л., 1966.

Проблема рукописной и печатной книги. М., 1976.

Прохоров Е. И. Текстология. (Принципы издания классической литературы). М., 1966.

Рейсер С. А. Актуальные проблемы текстологии // Вопросы литературы. 1964. № 12.

Рейсер С. А. Из истории русской текстологии // Филологические науки. 1966. № 1.

Рейсер С. А. Палеография и текстология нового времени. М., 1970.

Розанова С. Специфика эпистолярных изданий // Вопросы литературы. 1965. № 6.

Творогов О. В. Текстология и лексикография // Текстология славянских литератур. Л., 1973.

Текстологическое изучение эпоса. М., 1971.

Текстология славянских литератур. Доклады конференции. Ленинград. 25–30 мая 1971 г. Ред. Д. С. Лихачев, Н. И. Балашов, О. А. Белоброва. Л., 1973.

Содержание: I. Текстологические принципы научно-критических и академических изданий классиков: Алексеев М. П. Текстологические особенности издания И.С.Тургенева; Гурский К. Проблемы пунктуации в изданиях польских классиков; Динеков П. К проблеме академических изданий произведений болгарских классиков; Лалич Р. Об орфографии критических изданий; Фридлендер Г. М. О текстологических принципах полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского; Гришунин A. Л. Проблема академических изданий русских писателей в советской текстологии; Прохоров Е. И. Текстологические принципы академического полного собрания сочинений М. Горького; Евстигнеева Л. А. Проблема воспроизведения текста, подвергшегося автоцензуре. (К изданию академического собрания сочинений Н. А. Некрасова); Рейсер С. А. Палеография текстов нового времени; Амбруш Й. Проблемы академических изданий эпистолярного наследия деятелей словацкой культуры; Измайлов Н. В. Текстологическое изучение поэмы Пушкина «Медный всадник».

II. Реконструкция текстов: Лихачев Д. С. Общие принципы реконструкции литературно-художественных текстов; Лурье Я. С. Проблема реконструкции недошедших сводов при исследовании летописей; Чистов К. В. Реконструкция текста и проблемы текстологии преданий; Олтяну П. Проблемы транскрипции и издания славяно-румынских текстов.

III. Лингвистические проблемы: Творогов О. В. Текстология и лексикография; Жуковская Л. П. О текстологическом изучении памятников традиционного содержания; Демина Е. И. Лингвистические проблемы издания славянских памятников; Тодоров И. История текста и история литературного языка; Балашов Н. И. Текстологические принципы изданий переводов поэтов на славянские языки.

IV. Приложения: Лихачев Д. С. Основные принципы текстологических исследований памятников древнерусской литературы; Виднэс М. Славяно-русские пергаменные отрывки в скандинавских собраниях.

Тимина С. И. Творческая история художественного произведения. (Вопросы текстологии) // XXV Герценовские чтения. Литературоведение. Краткое содержание докладов. Л., 1972.

Тимина С. И. Теоретическое и практическое значение изучения рукописей А.С.Пушкина для текстологии советской литературы // XXVII Герценовские чтения. Научные доклады. Литературоведение. Л., 1975.

Тодоров И. Тенденции и закономерности в истории текстов произведений новой болгарской литературы // Годишник на Софийский университет. 1972. Т. LXVII. 2. (Отд. отт. София, 1973).

Флекель М. Искусство и полиграфия. Факсимильные художественные репродукции. М., 1963.

Фортунатов Н. М. Текстология и проблемы психологии творчества // Тезисы докладов конференции молодых научных работников. Секция гуманитарных наук. Горький, 1966.

Чистов К. В. Современные проблемы текстологии русского фольклора. Доклад на заседании Эдиционно-текстологической комиссии V Международного съезда славистов. М., 1963. (То же на польск. и чешек, яз.).

Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. Булгакова // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1977. М., 1977.

Чудакова М. О. Печатная книга и рукопись: взаимодействие в процессе создания и функционирования (на материале художественной прозы и науки о литературе 1920–1930-х гг.). Автореф. дис. на соис. Учен. степени д-ра фи-лол. наук. М., 1979.

Чуковский К. И. Заметки текстолога // Литертурная газета. 1952, 28 августа.

Чуковский К. И. От дилетантизма к науке. Заметки текстолога // Новый мир. 1954. № 2.

Эйхенбаум Б. М. Основы текстологии // Редактор и книга. Сб. статей. Вып. 3. М., 1962.

Franca Brambilla Ageno. L’edizione critica dei testi volgari. Padova, MCMLXXV.

Silvio Availe d’Arco. Principide critica testuale. Padova, MCMLXXII.

Communications du Colloque international de textologie a Mátrafüred (Hongrie). 13–16 octobre. 1978. [Будапешт].

Červenka M. Tekstologija; istorijska poetika: Stilistički doprenós teoriji varijanti // Savremenik. Beograd, 1973. № 8–9.

Česka literatura. Praha, 1966. Roč. 14. № 1. Содерж.: Otázky textologie: Svejkovský Fr. Zpráva о pruběhu zasedáni; Teorie kanonického textu: Goliński Z. Pojeti terminu «kanonický text»; Lichačev D. S .Úloha estetického hodnoceni pri připravĕ kanonického textu literrnibo dila; Bakoš M. Aktuálny význam estetického principu v textologii; Vodička F. Textologické konstituováni literárich dĕl; Kanonizace textu v edični praxi; Górski K. Kritéria pouźiti rukopisu pro opravu autorizovaného textu; Štorek B. Klasifikace a hodnoceni textových zmĕn pri kanonizaci textu; Skřeček R. Neautorizované vydáni jako textový pramen; Hrabák J. Nĕkolik poznámek к problematice archetypu; Textologie a historická poetika; Červenka M. Stylistický přispĕvek к teorii variant; Svejkovský Fr. Interpretace sředovĕkých dramat z hlediska textologie; Kolár J. К přinosu textologie literárni historii a historicke poetice; Králik 0. Text archetypu a promĕny textu.

Danti А. О znaczeniu tekstu krytycznego // Slavia. Roč. 46. № 4 Praha, 1977.

Daňthelka J. Otázky výstavby a promĕn textu. Přispĕvek к prácu textologické a edični komise Mezinárodniho komitétu slavistů // Sbornik prácu jazykovĕdných. a literarnevĕdných. Praha, 1968.

Динеков П. Текстология и литературна история // Литературна мисъл. София, 1975. № 3.

[Дональ Б., Лихачев Д. С, Грабак Ю., Шторек Б.]. Текстологията особена научна дисциплина ли е или само сбор от похвати за издаване на текстове? // Славянска филология. Т. 2. София, 1963.

Goliński Z. Edytorstwo. Tekstologia. Przekroje. Wrocław e. a., 1971.

Goliński Z. Nad tekstami Krasickiego. Studia. Wrocław e. a., 1966.

Górski K. Co rozumiéc nalezy przez wole autora przy sporządzaniu poprawnej edycji tekstu // Z polskich studiów slawistycznich. T. 2. Warszawa, 1958.

Górski K. G. «Der Wille des Autors» und die korrekte Textedition // Texte und Varianten: Probleme ihrer Edition und Interpretation. München, 1971.

Górksi K. G. Dwa podstawowe znaczenia terminu «tekst» // Prace о literaturze i teatrze. Wrocław e. a., 1966.

To же на немецком языке // Texte und Varianten: Probleme ihrer Edition und Interpretation. München, 1971.

Górski K. G. Interpunkcja w «Panu Tadeuszu» // Pamiętnik literacki. Wrocław e. a. 1968. Roč. 59. № 2.

Górski K. G. О krytycznym wydaniu «Dzieł wazystkich» Juliusza Słowackiego // Pamiętnik literacki. Wrocław e. a., 1976. Roč. 67, № 1.

Górski K. G. Polská textológia // Slovenská literatúra. Bratislava, 1954. Roč. 1. № 3.

Górski K. G. Tekstologia i edytorstwo dzieł literackich. Warszawa, 1975.

Górski K. G. Zagadnienie interpunkcji w wydaniach klasyków polskich // Pamiętnik literacki. Wrocław e. a., 1973. Roč. 64. № 4.

Górski K. G. Zasady opracowania aparatu krytycznego do wydania «Dzieł wszystkich» Adama Mickiewicza // Z polskich studiów slawistycznych. Ser. 2. Nauka о literaturze. Warszawa, 1963.

Králik О. О textologických problémach v edici K. Čapka // Pamiętnik slowiański. T. 24. Wrocław, 1974.

Lichačev D. Grundprinzipien textologischer Untersuchungen der altrussischen Literaturdenkmäler // Texte und Varianten: Probleme ihrer Edition und Interpretation. München, 1971.

Mahling P. Zur Editionsmethodik der Gesammelten Werke des sorbischen Dichters Jakub Bart-Čišiński (1856–1909) // Zeitschrift für Slawistik. 1979. Bd. 24. H. 3.

Nečaeva V. S. Die Entwicklung der sowjetischen Textologie im Bereich der neuren russischen Literatur // Texte und Varianten: Probleme ihrer Edition und Interpretation. München, 1971.

Помощни исторически дисциплини. Т. 1. София, 1979.

[Путилов Б. Н., Топоров В. Н.] Какви трябва да бъдат съвременните принципи и начини за проучване на фолклорните текстове и на тяхното издаване? // Славянска филология. Т. 1. София, 1963.

Seidel G. Die Funkrions und Gegenstandsbedingtheit der Edition. Berlin, 1970.

Tekstologia w krajach słowiańskich: Zbiór referatów opracowanych przez członków Komisji editorsko-tekstologicznej V Międzynarodowego kongresu slawisrów. Pod red. K. Górskiego. Wrocław e. a., 1963.

Vašak P. Metody určováni autorstvi. Praha, 1980.

_{Приложение V}

Роль эстетической оценки при выработке канонического текста

литературного произведения¹⁰¹⁵


Прежде всего остановимся на вопросе о том, что такое канонический текст.

Нередко смешиваются три понятия: 1) текст, принятый за основной для данного издания, 2) текст установленный и 3) канонический текст.

Основной текст — это текст, избранный для издания из всех наличных. Основной текст избирается тогда, когда существует несколько текстов произведения, редакции или вида редакции, а издать следует только один. В этом случае один из текстов на основе текстологического изучения всех принимается за основной, а другие тексты, если есть в том необходимость, издаются в виде разночтений к основному и используются для критики и исправления основного текста в местах, признанных дефектными. Мы можем поэтому говорить: основной текст произведения, основной текст данной редакции произведения или основной текст данного вида данной редакции произведения. Когда основной текст выбран, он устанавливается, создается установленный основной текст.

Установленный текст — это текст, прочтенный и подготовленный к изданию (по избранным правилам передачи текста с устранением описок и др.). Для издания должен быть установлен любой текст: текст каждой редакции произведения, текст законченный и незаконченный, текст черновика и текст заметок. Без установления текста невозможно его научное издание. Если текст не установит текстолог, — его в той или иной доступной им мере установят машинистка, редактор издательства, корректор, наборщик.

Если мы выбираем основной текст и устанавливаем его не только для одного издания, но и для ряда последующих, то создается текст в известной мере стабильный, — этот текст называется каноническим. Каноническим текстом произведения может быть признан в науке не только текст специально избранный, выработанный для того, чтобы быть признанным как канонический, но любой установленный текст, если он удовлетворяет требованиям стабильности. Во всяком случае канонический текст — это текст, признанный за таковой большей или меньшей группой текстологов. В отличие от других текстологических понятий, в понятии «канонический» есть элемент нормативности — обязательности.

Все три понятия (основной текст, установленный текст и текст канонический) должны строго различаться. Бытующий в текстологии термин «подлинный авторский текст» или «установленный подлинный авторский текст», употребляющийся для обозначения установленного текста, соответствующего последней авторской воле, вносит изрядную путаницу. Авторских текстов может быть несколько, и каждый из них, разумеется, «подлинный» (если этот текст действительно принадлежит автору).

Обратимся к тексту основному и к его более узкой разновидности — тексту каноническому (установленному из основного текста). На основании чего эти тексты избираются из наличных текстов? Прежде чем сделать свой выбор, текстолог обязан в пределах, ему доступных, изучить историю текстов, установить, к какому этапу этой истории относится каждый из дошедших текстов. Без изучения истории текстов невозможно текстологическое их понимание. Изучение истории текста позволяет соотнести дошедшие тексты с определенными этапами их развития. Но сама по себе история текстов еще не дает основания предпочесть один этап другому. Должен быть определенный принцип в выборе текста, в выборе того или иного этапа развития текстов. И вот здесь мы должны обратить внимание на следующее обстоятельство. Если изучение истории текстов ведется литературоведом, историком или лингвистом одинаковыми методическими приемами, то выбор основного и канонического текста у всех трех делается по совершенно различным принципам. Во всех случаях выбор текста диктуется не только внутренними свойствами самого текста, но и спецификой той научной дисциплины, которую представляет публикатор.

Остановимся на различиях в принципах выбора основного текста произведения у историка и литературоведа (принципа выбора текста у лингвиста, ввиду сложности вопроса, мы сейчас касаться не станем).

Возьмем исторический памятник — «Просветитель» Иосифа Волоцкого. Он дошел до нас в двух авторских редакциях. Каждая из этих двух авторских редакций, как это установлено Я. С. Лурье¹⁰¹⁶, отражает особое, отличное от другого авторское отношение к движению «жидовствующих». В первой редакции своего произведения Иосиф Волоцкий считал «жидовствующих» еретиками, во второй, на новом этапе борьбы с ними, он пытался изобразить их отступниками от веры, чтобы тем оправдать готовившиеся казни «жидовствующих»: по церковному законодательству еретики не могли быть подвергнуты смертной казни; надо было обвинить их в чем-то большем: в отступничестве.

Какую из этих двух редакций мы будем считать основной для «Просветителя»? Если в основу выбора положить принцип «последней воли автора», то нужно выбрать вторую редакцию — наиболее тенденциозную, наиболее искажающую идейную сущность движения «жидовствующих». Если же мы выберем первую редакцию, то упустим многое из того исторически ценного, что есть во второй: вторая редакция — крайне важный источник, свидетельствующий об идеологической подготовке расправы с «жидовствующими». Ясно, что обе редакции представляют особую историческую ценность. Историк будет обращаться и к той, и к другой в зависимости от того, что он исследует: для изучения идейной сущности «жидовствующих» наибольшую ценность будет представлять первая редакция «Просветителя», для истории осуждения и казни «жидовствующих» — вторая.

Итак, основным текстом исторического памятника избирается тот, который наиболее ценен в историческом отношении, — ценен для данного исследования и в данном аспекте. Вот почему, кстати, историки чаще, чем литературоведы, вынуждены прибегать к изданию всех редакций исторического источника.

Значит, для исторического произведения «последняя авторская воля» как критерий выбора основного текста не имеет того значения, которое она имеет для произведения художественного. Конечно, различие между историческим памятником и художественным произведением нередко условно. Художественное произведение очень часто оказывается великолепным историческим источником и наоборот. Так, например, тот же «Просветитель» может быть рассмотрен не только как исторический источник, но и как памятник литературы. Этот памятник занимает определенное место в истории русской литературы.

Все зависит, следовательно, от точки зрения, от подхода к памятнику. Если мы признаем, что памятник издается как исторический источник, то выбор основного текста будет сделан по историческим требованиям. Если же мы признаем в памятнике эстетическую ценность как доминирующую и решим, что он должен быть издан прежде всего как художественное произведение, то сразу изменятся и принципы выбора основного текста.

При издании художественного произведения обычно принимается во внимание соответствие текста последней авторской воле. Почему? На первый взгляд связь между эстетическим критерием в оценке памятника и выбором текста соответственно последней авторской воле может показаться произвольной, но в действительности эта связь в известной мере органична.

Сделаем некоторое отступление, чтобы обратить внимание на сложность вопроса о «последней авторской воле».

До недавнего времени понятие «воля автора» считалось в текстологии чем-то абсолютно ясным и легко определимым. Поэтому-то она и могла применяться как своего рода формальный, юридический принцип при выборе основного текста и выработке канонического текста. Поскольку можно было определить волю автора, — считалось, что ее следует рассматривать как некое юридическое завещание. Почему же необходимо исполнять эту «последнюю волю автора?» Тут тоже казалось все ясным. В произведении воплощается замысел автора. Тот текст, в котором наилучшим образом отразился замысел автора, — лучший во всех отношениях. А кто точнее самого автора знает, в каком тексте полнее всего воплощен замысел автора? Ясно, что указание автора, выраженная им «воля» отчетливее всего определяют, в каком тексте точнее всего отразился его замысел. Этот текст и будет наиболее полноценным.

Оставался один только вопрос. Где же искать эту последнюю волю автора? Ведь завещания писателей не так уж часты. Но легкий ответ и на этот вопрос был найден. Предполагалось, что писатель все время ищет наилучшее воплощение своего замысла. И все его поправки и переделки приближают осуществление его замысла. Следовательно, последний из оставленных автором текстов и будет если не выражением последней авторской воли, то наибольшим приближением к этому выражению.

Итак, считалось, что надо брать последний из написанных автором текстов, последние в нем поправки и именно этот текст считать наилучшим, издавать в первую очередь, объявлять каноническим.

Издавать текст по этим правилам было относительно просто. Это железный принцип многих современных текстологов. «Железный» — т. е. «механически действующий». Применять его разрешалось без всякого исследования истории текста. Лишь бы была ясна последовательность текстов! Текстолог таким образом был освобожден от необходимости проникновения в художественный смысл произведения, от оценки его текстов и даже от необходимости углубленно изучать текст произведения.

Между тем уже давно было указано на то обстоятельство, что последняя воля автора не всегда бывает наилучшей. Даже для проведения юридического принципа последней воли, для того, чтобы в силу вступило простое имущественное завещание, нужно несколько условий: состояние умственной вменяемости, совершеннолетие, отсутствие давления со стороны. Если так обстоит с материальным имуществом, то насколько же сложнее дело должно обстоять с «имуществом» творческим, художественным, духовным. Ясно, что здесь также необходимо различать поправки, внесенные в текст художественного произведения под влиянием художественных требований от тех, которые внесены под давлением требований нехудожественных: под влиянием давления цензуры, гонорарных соображений, от равнодушия к опостылевшему тексту своих произведений и т. д.

В неопубликованной работе А. Л. Гришунина «История текста “Разгрома” А.А.Фадеева»¹⁰¹⁷ приводится надпись на экземпляре «Разгрома» издания 1952 г., переданном им в Гослитиздат при подготовке нового издания этого произведения 1954 года: «Канонический текст, очищенный от искажений и опечаток и включающий последние авторские поправки. При переизданиях прошу руководствоваться только этим текстом. А. Фадеев». Казалось бы, последняя воля А. Фадеева выражена здесь с предельной ясностью. Однако исследование А. Л. Гришунина истории текста всех прижизненных изданий «Разгрома» Фадеева выявило множество случаев искажения текста под влиянием опечаток или внелитературных соображений, механически перешедших и в тот текст «Разгорома», который А. Фадеев признал «каноническим» и «очищенным от опечаток». Более того, как показывает А. Л. Гришунин, сама надпись на экземпляре издания 1952 года имеет не тот смысл, который можно было бы ей придать, не занимаясь изучением истории текста «Разгрома». Приведя выдержки из писем А.А.Фадеева к директору издательства «Молодая гвардия» И. Я. Васильеву от 12 июня 1953 года и к С. И. Преображенскому от 13 марта 1956 г., А. Л. Гришунин так оценивает значение надписи А. А. Фадеева на «эталонном экземпляре» «Разгрома» издания 1952 г.: «Естественно предположить, что и составление эталонного экземпляра, переданного в Гослитиздат, было предпринято автором в 1953 году для ограждения текста “Разгрома” от дальнейших покушений редакторов».

Выводы А. Л. Гришунина относительно необходимости выработки канонического текста «Разгрома» на основе исследования истории текста произведения и эстетической оценки его вариантов совпадают с аналогичными выводами чешской работы Bedricha Dohrala «Genese tvaru. Vývoj textu románu N. Ostrovského «Jak se kalila ocel» («Rozpravy Československé akademie vĕd». Praha, 1964. Sešit 12. Ročnik 74).

Еще в сентябре 1958 г. на заседании Международной Текстологической комиссии в докладе «Со rozumieĉ nalešy przez wole autora przy sporzadzaniu poprawnej edycji tekstuü»¹⁰¹⁸ профессор К. Гурский предложил новую формулировку текстологическому принципу последней воли. Он предложил принцип «последней творческой воли» — строго отделять творческие изменения текста от нетворческих.

Эта поправка коренным образом меняет все дело. По существу это не поправка, а революционный переворот в текстологии. Сущность этого переворота скажется прежде всего в методике текстологической работы. Предложенная профессором К. Гурским небольшая оговорка требует от текстолога прежде вынесения определенных решений изучения истории текста произведения. Механическое применение принципа «последней воли» сделалось невозможным. Тексты должны подвергаться отныне внимательному изучению, и не только формальному, но и с точки зрения воплощения в них авторского замысла и, как мы увидим в дальнейшем, с точки зрения их художественного смысла. Вместе с этим изучением в текстологию возвращается необходимость художественной оценки произведения.

В самом деле, так ли легко без исследования отделить творческую волю автора от нетворческой? Все согласятся с тем, что давление цензуры — нетворческий момент. Но этот момент был бы полностью нетворческим только в том случае, если бы цензор ограничивался тем, что вычеркивал или изменял текст. Но цензор часто предлагает автору самому изменить текст, и здесь автор «творит» в тесных пределах предоставленных ему цензором возможностей, создает иногда удачные варианты, удачные формулировки и др. Если автор иногда вынужден соглашаться с цензором, то он еще чаще вынужден соглашаться с цензурного характера требованиями, идущими от других лиц — редактора, издателя, книготорговца и др. Но ведь автор может и предвидеть цензурные требования и заранее исправить свой текст? И почему только исправить? Он может писать, уже рассчитывая на известный цензурный режим, господствующий в его стране. Значит, давление цензуры — это и конкретное, внешнее явление, и явление, тесно переплетающееся с творчеством писателя. А иногда даже оно порождает особый творческий метод писателя и, следовательно, в какой-то мере сочетается с его творческой волей. Известно, например, что М. Е. Салтыков-Щедрин многие свои произведения писал «эзоповым языком». Это определяло даже жанры его произведений (например, его «сказки»). С известной долей условности мы можем даже сказать, что с этой точки зрения в какой-то мере царская цензура «создала» стиль М. Е. Салтыкова-Щедрина и определила формы его сатиры.

Каким бы, однако, условным ни представлялся нам принцип «последней воли автора», мы должны все же признать, что в нем есть свой «raison d’etra». Он состоит в том, что принцип этот приближает выбор и выработку канонического текста к требованиям наибольшей эстетической его ценности.

Во-первых, для художественного произведения авторское начало имеет гораздо большее значение, чем для памятника исторического. В эстетической оценке памятника соответствие воплощения авторскому замыслу является одним из главных эстетических достоинств, доставляющих читателю немаловажную долю его эстетического наслаждения. Читатель не случайно стремится выяснить для себя авторский замысел. Замысел, намерение автора, его воля имеют отношение к эстетической оценке памятника, но имеют к ней отношение только постольку, поскольку они касаются художественной стороны памятника. Намерения автора нехудожественные не представляют эстетической ценности; это ясно.

В связи со всем сказанным выше я бы предложил несколько уточнить терминологию и говорить не о «последней творческой воле автора», а о его «последнем художественном замысле» и выбирать основной текст литературного произведения, сообразуясь с последним вариантом художественного замысла автора. В книге К.Гурского «Искусство издания», в сущности, авторская воля именно так и понимается. В самом деле, когда мы имеем в виду «замысел», мы имеем право не считаться с различного рода авторской правкой, не вызванной развитием художественного замысла, а также с предсмертными, старческими запрещениями печатать то или иное из своих произведений, которые так часты в истории литературы.

Во-вторых, в выборе текста, соответствующего именно «последней творческой авторской воле» или, как мы предлагаем считать, «последнему художественному замыслу», есть и другая сторона, на которую следует обратить внимание: эстетическая ценность произведения отличается известного рода «стабильностью». В процессе создания произведения эстетические представления автора меняются меньше, чем его воззрения. Эстетическая ценность произведения, в отличие от исторической, не столько меняется, сколько развивается, углубляется, растет. Эстетическая ценность памятника редко при этом деградирует.

Вернемся к примеру с «Просветителем». Вторая редакция сравнительно с первой изменила характер этого памятника как исторического источника, но мы не можем сказать, что историческая ценность его углубилась и развилась. Содержание произведения только применилось к обстоятельствам, к внешним требованиям. Между тем большинство прижизненных текстов художественного произведения рисуют картину углубления и развития замысла. Ценность памятника по большей части возрастает, но не изменяется в своем существе.

Из изложенного ясно, что в основе принципа выбора текста соответственно с последней волей автора скрыт, в известной мере, принцип эстетический. Непосредственная эстетическая оценка последней редакции текста считается в науке обычно малообъективной, недостаточно научной, ненадежной. Поэтому текстолог ради «объективности» стремится переложить ответственность за эстетическую оценку текста с себя на автора. И для этого есть известные основания.

Мы вплотную подошли к определению существа различия текстологического принципа «последней воли» от юридического. С точки зрения юриста последнюю волю умершего следует предпочитать предпоследней или любой иной независимо от того, «лучше» она или «хуже», справедливее она или несправедливее. Юрист решает вопрос о последней воле чисто формально и никак иначе решить его не может. Текстолог же не может решать вопрос о последней воле автора формально: иначе ему придется не только выбирать иногда невольно худший текст, но вообще отказываться от издания некоторых произведений (например, «Мертвых душ» или «Войны и мира», в отношении которых «последняя воля» их авторов была резко отрицательной). Текстолог предполагает, что последний вариант художественного замысла лучше предшествующих, и предпочитает его именно поэтому. Это непременно необходимо учитывать в сложных случаях. Какую редакцию «Войны и мира» предпочесть? Вопрос этот крайне сложный с точки зрения отношения Л. Толстого к своему произведению. Спор, который ведется по этому вопросу, есть, в сущности, замаскированный спор о том, какая редакция лучше. Замаскирован спор вопросом о «последней воле», которую в данном случае установить нельзя, поскольку последняя воля Толстого в отношении всех своих художественных произведений была резко отрицательная. Вопрос о «последней воле» мешает решению спора о редакциях «Войны и мира». Для того чтобы спор решить, надо откровенно обсудить вопрос о художественных достоинствах каждой редакции и признать основным текстом эстетически наиболее ценный.

В скрытом виде эстетическая оценка того или иного текста присутствует в текстологии постоянно. Выбрав тот или иной текст и признав его соответствующим последней авторской воле, исследователь обычно закрепляет свой выбор, давая ему эстетическую оценку. Так, например определив, что в названии последнего незаконченного прозаического произведения Пушкина «История села Горюхина» необходимо читать именно «Горюхина», а не «Горохина» как читали ранее, начиная с первого издания этого произведения, исследователи обычно подкрепляют свой вывод соображеними о большей эстетической ценности чтения — «Горюхина». Эстетическая оценка как бы закрепляет выводы текстологической работы, но иногда в какой-то мере и ей предшествует. В первом случае исследователь откровенен, во втором он обычно «маскирует» свои соображения, подводя их под принцип «последней воли».

Эстетическая оценка литературного произведения или того или иного текста, прочтения всегда многосложна. Не все стороны этой оценки в одинаковой мере важны.

Обратимся теперь к некоторым сторонам эстетической оценки литературного произведения, особенно важным в текстологии. Оценка литературного произведения обычно ведется в трех следующих аспектах: 1) в аспекте определения общественно-идейной ценности произведения для нашего времени, 2) в аспекте определения общественно-идейной ценности произведения для своего времени (для времени, когда оно было создано или опубликовано) и 3) в аспекте определения собственно эстетической ценности произведения.

Следует обратить внимание на то, что из этих трех аспектов оценки произведения в литературоведческой текстологии принимается во внимание по преимуществу третий. В самом деле, мы не можем принимать во внимание при выборе текста или отдельного чтения, а также в конъектуральнои критике текста только первый аспект — аспект актуальной ценности произведения, каким бы важным он ни был, так как это повело бы к недопустимой модернизации. Второй аспект — аспект исторической ценности — казалось бы, более приемлем, но модернизация была бы и при его применении. Автор ведь не всегда послушно следует велениям истории, не всегда и не во всем находится на стороне прогрессивных сил историко-литературного и исторического процесса. Отношение писателя к современной ему действительности и литературному процессу, в котором он участвует, всегда сложно. Поэтому аспект исторической ценности не всегда дает возможность правильно выбрать основной текст. В собственно же эстетическом аспекте оценки, который, разумеется, находится в тесной связи с первыми двумя, есть одна сторона, которая имеет существенное значение в текстологии.

С текстологической точки зрения в эстетической оценке произведения, — и того или иного текста произведения, и отдельных чтений, — особенное значение имеет выявление художественного единства в многообразии. Принцип единства в многообразии позволяет отдать предпочтение тому или иному чтению в зависимости от того, в большей или меньшей эстетической связи находится он со всеми остальными элементами и частями произведения. Он дает возможность оценить эстетически произведение или текст изнутри самого текста, с точки зрения выдержанности представленной в нем эстетической системы, и тем самым избегнуть крайне опасной модернизации.

Текстолог обязан в данном случае быть литературоведом. Он должен вскрыть эстетическую систему произведения (принимая во внимание все историко-литературные данные) и оценить ее с точки зрения ее самой, с точки зрения стройности и единства этой системы во всех ее многообразных проявлениях.

Именно эта сторона эстетической оценки наиболее близка текстологическому правилу контекста. Текстолог исходит из предположения, что художественное целое произведения с наибольшей полнотой проявляется чаще всего (но, разумеется, как мы видели, не всегда) в последнем авторском тексте.


*

Итак, какое же отношение имеет эстетическая оценка к установлению канонического текста, текста стабильного, принятого для ряда изданий?

Мы видели, что установление канонического текста применяется преимущественно в текстологии литературных произведений. Тексты исторических памятников только в исключительных случаях могут быть объявлены каноническими. Это бывает в тех изданиях, которые не служат целям непосредственного исторического и источниковедческого анализа (в изданиях учебных, рассчитанных на массового читателя и пр.). Канонизация текста противоречила бы духу исторического исследования. Мы не имеем права объявлять тот или иной текст исторического источника каноническим, стабильным, так как это выключило бы его из источниковедческого анализа. Историк не может исследовать памятник, как исторический источник, текст которого установлен кем-то другим и не подлежит пересмотру. Историк не может ограничиваться одним текстом, если их есть несколько. Исторический подход требует возможности ясно представлять себе не статику текста, а его динамику. Динамика текста вскрывает намерения автора, раскрывает его тенденции. Между тем эстетический подход к памятнику как к художественному произведению требует обратного — его стабилизации, законченности. Всякая стабилизация указывает на самоценность произведения, на возможность его некоторой замкнутости в себе: замкнутости эстетической, разумеется.

Значит, исторический подход в данном случае противостоит эстетическому и решительно отделяет текстологию исторических источников от текстологии литературных произведений, сохраняющих эстетическую ценность. Но разделение это не имеет абсолютного значения. Дело в том, что на высших ступенях эстетического восприятия произведения читателя начинает интересовать именно динамика произведения. Он извлекает эстетическое наслаждение из изучения творческого процесса, сказавшегося в гениальном произведении, эстетически наслаждается поисками слова гениальным писателем, постепенным совершенствованием замысла и его воплощения. Этому высшему эстетическому подходу стабилизация текста, его препарирование текстологом в окончательном виде может только мешать.

Но этот эстетический подход требует особого рассмотрения с точки зрения своего отношения к методике текстологической работы.


*

Подведем итоги. Канонический текст вырабатывается только для изданий художественных произведений. Научные издания для историков и лингвистов канонический текст вырабатывать не могут. Если литературное произведение не сохраняет эстетической ценности и издается только для историков литературы, как памятник, сыгравший известную роль в историко-литературном процессе, то и здесь выработка стабильного, канонического текста неуместна.

Канонический текст художественного произведения вырабатывается на основании эстетических критериев. Принцип «последней воли автора» играет в выработке канонического текста чрезвычайно важную роль именно потому, что принцип этот в известной мере может служить ориентиром в поисках эстетически наиболее полноценного варианта текста. С этой точки зрения представляется чрезвычайно важной уже отмеченная нами поправка, внесенная профессором К. Гурским в принцип «последней воли автора» как «последней творческой воли автора». Поправка эта вносит революционный переворот во всю работу текстолога, требуя от него исследования творческой истории произведения и эстетической оценки выявленных вариантов. Развивая поправку профессора Гурского, я предлагаю говорить о выработке канонического текста согласно «последнему художественному замыслу» и считать, что во всех спорных и неясных случаях решающим критерием должен быть критерий эстетический. Этот эстетический критерий так же необходим при издании художественных произведений, как исторический — при издании исторических памятников и лингвистический — при издании лингвистических источников.