XV. Огонь

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Литература 2-4 классы, 30.56kb.
• Инсценировка «Вместе против наркотиков», 104.67kb.
• Рождение энергетики произошло несколько миллионов лет тому назад, когда люди научились, 241.19kb.
• Конкурс детского творчества «Огонь не забава», 34.01kb.
• Реферат, 170.26kb.
• Е. А. Тюгашев концепт «архе» и типология форм правления, 194.81kb.
• Задачи: Проследить, как перекликаются славянские семейные традиции с современными писателю, 73.18kb.
• Прошли летние каникулы. Мы снова сидим за партами и смело шагаем по стране Знаний., 33.19kb.
• Действующие лица: Огонь. Снегурочка. Заяц. Белка. 5 Четыре Лебедя. Лиса. 10. Вьюга., 37.43kb.
• Мы объявляем этот конкурс с целью зажечь огонь глубокого интереса к космосу в ребячьих, 35.29kb.

6 0. 3. 1829, ч. XXXVII, 63-64.

⁷ Дух Христианина 1861-2, XII, 269.

⁸ Сказ. Грим., 31.


щих в царстве бессмертных владык, эта вещая сила была перенесена на земные ис­точники, и вместе с тем возникли гадания и суд божий водою. На «щедрый вечер» (накануне Нового года), когда, по народному поверью, отпирается рай (= заоблач­ное небо), чехи ходят к студенцам, чтобы в их светлом зеркале высмотреть, что предопределено божественною волею, и узнать, какая именно судьба ожидает их в течение грядущего года¹. У нас же во время Святок ходят девицы в лунные ночи к проруби, садятся на воловью шкуру (= эмблема облачного покрова, см. I, 352) и смотрят в воду, с надеждою увидать в ней своих суженых². В одной старинной пес­не, которую поют в Подольской губ. под Межибожьем, вдова, жена и девица вопро­шают криницу, и та дает им ответ, как оракул³. На Троицу и Семик незамужние по­селянки плетут зеленые венки (символ брачного союза) и бросают их в реки и ручьи: чей венок поплывет по течению — той сулит он скорое замужество, чей за­кружится на одном месте — у той свадьба расстроится, а чей потонет — ту ожидает смерть или безбрачная жизнь⁴. Иногда, вместо венков, кидают в воду те ветки и цветы, с которыми слушали на Троицын день обедню. У болгар и хорватов венки, бросаемые в реки, приготовляются из первых весенних цветов⁵; у чехов гадают вен­ками юноши и девицы — первые о том, женятся ли они, а вторые — выйдут ли за­муж? а старики делают из зеленых веток кресты: чей крест потонет, тот умрет в продолжение года⁶. Точно так же если при крещении младенца воск с его волосами плавает в купели, то новорожденный будет долговечен, а если потонет, то ему суж­дено скоро умереть⁷. В среду на первой неделе великого поста ходят на Руси к род­никам и речкам, прислушиваются — как шумит вода, и по ее шуму заключают о будущем лете; если вода шумит как мельничный жернов, то ожидают летом боль­ших гроз: поверье, стоящее в связи с тем громовым жерновом, на котором разъез­жает по небу Перун (1, 148). 30-го ноября прислушиваются у рек, озер и колодцев и по шуму и тишине воды заключают о предстоящей зиме: будет ли она тихая (уме­ренная) или суровая, с бурями и сильными морозами; а в августе (10-го числа) примечают колебание вод и по этому судят о характере будущей осени и зимы: ес­ли гладь воды не колышется ветрами, то осень будет тихая, а зима — неметельная⁸. Греки и германцы гадали по журчанию ручьев, по гулу водопадов, речных стрем­нин и водоворотов; светлый и обильный водами источник предвещал счастие, мут­ный сулил беду, а иссохший — горестную утрату⁹. Наиболее распространенное на Руси и у болгар гадание совершается на Рождественские Святки следующим обра­зом: приносят чашу ключевой воды, кладут в нее кусочек хлеба, щепоть соли, уголь и несколько золы, собирают у присутствующих кольца и другие мелкие металличе­ские вещи и, опустив их в воду, самую чашу покрывают белым платом. После того начинают петь подблюдные песни, из которых каждая заключает в себе краткое предзнаменование будущего. Вслед за возглашенною песнею вынимается наугад


¹ Гануш, 23.

² Сахаров., I, 69.

³ Рус. Прост. празд., I, 136—7.

⁴ Сахаров., II, 86—87.

⁵ Срезнев., 20.

⁶ Громанн, 49. Обычай бросать в воду венки соблюдался и римлянами. — Пропилеи, IV, 29.

⁷ Сравни у Вольфа (Beiträge zur D. Myth., II, 187 и 372): «man legt das hemdehen des kranken kindes aufs wasser; sinkt es, dann ist das kind verloren, bleibt es oben schwimmen, dann ist genesung möglich, nur muss man ihm dann das hemdehen nass anziehen».

⁸ Сахаров., II, 48, 67, 95.

⁹ D. Myth., 1069-1070; Моск. Наблюдат. 1837, XI, 533.


одна из погруженных в воду металлических вещей, и тот, кому она принадлежит, принимает слова подблюдной песни за вещий, божественный приговор, или, как выражается постоянно повторяемый припев: «кому вынется, тому сбудется, скоро сбудется — не минуется!»¹ Уголь и зола, как знамения бога Агни, придают ключе­вой воде священное значение амриты, а хлеб-соль сообщает ей животворящие свойства дождя, который поит нивы и дает человеку насущную пищу; капли его, как мы видели, уподоблялись хлебным семенам. Всякое гадание есть собственно допрос обожествленных стихий: кому какая назначена судьба, на чью долю какой должен выпасть жребий? Опускаемые в воду кольца и вещи суть жребии гадающих (см. гл. XXV).

Бог-громовник был карателем злых демонов, людского нечестия и неправды; своими пламенными стрелами он поражал грешников и обидчиков. Как бросатель молний, он был признан владыкою огня; как низводитель дождей — владыкою земных вод. Вместе с этим и огонь и вода получили в глазах язычников священ­ный авторитет и ничем не отразимую силу обличать и наказывать ложь. Потому отдаваться на суд этих светлых, правдивых стихий представлялось им делом рели­гиозного долга и самым верным средством для раскрытия истины. Судебное испы­тание огнем и водою составляет общее достояние не только арийских, но и многих других народов². В средние века оно господствовало всюду в Европе, под именем божиих судов и ордалий (Gottes urtheil, Gottes gericht, dei judicium, divinum judicium, ordâl). Католическая церковь приняла эти суды в свое заведывание, и вместо древ­них жрецов — христианское духовенство стало призывать Бога, защитника невин­ности и мстителя неправды, к решению сомнительных спорных дел, освящать ору­дия испытаний и хранить их при церквах. По исследованиям Я. Гримма, тот, кто доказывал преступление или желал очиститься от взведенного на него подозрения, должен был: а) продержать несколько времени на огне голую руку или b) пройти в одной рубашке через зажженный костер; с) взять голыми руками кусок раскален­ного железа и пронести его несколько шагов или бросить через известное про­странство (judicium ferricandentis); d) раскаляли еще девять сошников, клали их в некотором расстоянии один от другого, и заподозренный обязан был пройти по ним босыми ногами. Если затем обнаруживались на теле обжоги — это служило доказательством виновности, и обратно: при отсутствии обжогов лицо, подвергну­тое испытанию, признавалось невинным. Испытание водою было двух видов: а) кипятком (judicium aquae calidae vel ferventis) и b) холодной водою (judicium aquae frigidae). В первом случае надо было опустить голую руку в котел, наполненный го­рячею водою, и достать брошенное в него кольцо или камень. Второй способ упот­реблялся преимущественно для обличения ведьм; женщин, заподозренных в кол­довстве, связывали веревками и бросали в реку; если они плавали поверх воды, то считались виновными, а если погружались на дно — то невинными: первых под­вергали наказанию, а последних отпускали на свободу. Гримм объясняет это древ­нейшим воззрением на воду как на элемент священный, чистый, не приемлющий в себя нечестивцев; но такое объяснение ослабляется другими свидетельствами, по которым погружение испытуемого в воду принималось за знак виновности, а пла-


¹ Сахаров., II, книга 3-я; Показалец Раковского, 5.

² Кроме индусов, персов, кельтов, римлян, германцев и славян, оно было известно в Тибете, Япо­нии, у разных племен Западной Африки и евреев (см. Кн. числ, V, 19—28).


вание поверх воды вело к оправданию¹. Вода могла карать преступников потопле­нием и потом извергать их трупы; относительно же ведьм существует поверье, что они не тонут в воде, и основа этого поверья скрывается в их первоначальном сти­хийном значении (см. гл. XXVI). Испытание горячим железом и водою было в ста­рину у всех славянских племен, и следы его даже доныне сохраняются в Болгарии, Сербии и Далмации. По словам Вука Караджича: если на кого-нибудь скажут, что он украл, а обвиняемый станет отрекаться, то наливают полный котел горячей во­ды, кладут в него кусок раскаленного железа или камень, и тот, кого заподозрили в воровстве, должен засучить рукава и вынуть из воды железо или камень обеими ру­ками; если он прав — то ни за что не обожжется, в случае же действительного уча­стия его в воровстве — на руках будут обжоги². В древнечешской песне, известной под именем «Суда Любуши», находится знаменательное свидетельство о суде божием огнем и водою: когда братья Кленовичи заспорили о наследстве и княжна Любуша, собираясь рассудить их «по закону вечножизненных богов», вступила на отний злат стол, то при ней были


дъве вегласьне деве,

изоучене вещьбам витязевым;

оу ед'нoi с ть дьскы правьдодатьны,

оу в'торыi мечь кривьды кapai и;

против има пламы правьдовъзвестьнъ,

и подъ нима святоцоудьна вода.


Девы вегласные³, изученные вещьбам, суть вещие служительницы при неугаси­мом огне Перуна; они являются с священными атрибутами судебной власти: с до­сками правдодатными, на которых начертаны законы, и с мечом — карателем кривды, символом бога-громовника и его разящих молний (см. т. I, 133); они со­бирают и голоса в народных собраниях"; перед ними горит пламя, поведающее правду, (plamen pravdozuesten) и стоит вода очищения — voda suato-cudna, которая смывает всякое неправедное подозрение и очищает невинного от ложных обвине­ний: cudna от cud — чистота, cuditi — очищать, cudar — судья⁵. Княжна Любуша, очевидно, соединяет в своих руках власть правительственную и судебную вместе с религиозною; это доказывается и ее белою одеждою, и присвоенным ей даром предвещаний. «Ряд права земского», памятник чешских законов второй половины XIV столетия, свидетельствует, что суд божий водою и железом существовал в это время еще в полной силе. По жалобе на завладение недвижимым имуществом, ес­ли обе стороны подтверждали свои показания присягою, то истец должен был идти в глубь реки, а ответчик следовать за ним на расстоянии трех шагов; если истец на­чинал тонуть, то ответчик мог воротиться и объявлялся оправданным; наоборот — если истец переходил реку, а ответчик подвергался опасности утонуть, то этот по­следний терял жизнь и имущество; если же оба счастливо достигали берега, то от­ветчик освобождался от иска. Испытание железом было высшею степенью божьего


¹ «Schwimmt er darüiber off dem wasser, so ist er unschuldig, fellt er aber unter — so ist er schuldig». — D. Rechtsalter., 908—926.

² Срп. pjeчник, 341; О символизме права, Колмыкова, 74.

³ У Нестора: невегласи — не просвещенные верою.

⁴ Приб. к Изв. Ак. Н., 1852 года, 19, 21; Слово о полку, изд. Грамматина, 16, 32.

⁵ О вл. христ. на сл. яз., 136; Пикте, II, 455: санскр. câsti, cishti — наказание, исправление, устав (câs — regere, jubere, docere, punire, ud-câs — purificare), câstar — правитель, câstra — закон, лат. castus — чистый, невинный, непорочный, castigo — наказываю, ирлан. céasa - наказание, и проч.


суда и допускалось только в тяжких обвинениях, как, наприм., ночное нападение на дом. Подсудимый обязан был простоять известное время на раскаленном железе (обыкновенно употреблялась для этого железная часть плуга) или до тех пор де­ржать на нем два пальца, пока произнесет присягу в доказательство своей невинно­сти; если он отнимал пальцы от железа прежде, чем окончена присяга, то обвинял­ся и терял жизнь. По сербскому законнику царя Душана (XIV столет. ), тот, кто от­давался на божью правду, должен был сунуть в раскаленный котел руку или выхва­тить железо из огня, разведенного при дверях храма, и отнести его на алтарь¹. У нас, по свидетельству Русской Правды, также было судебное испытание железом², и хотя форма этого испытания не объяснена, но, без сомнения, она была такая же, как у других славян и германцев. В договоре смоленского князя Мстислава с Ригою и Готским берегом 1229 года испытание железом, в тяжбах русских с немцами, могло быть допускаемо только по обоюдному согласию спорящих сторон: «роусиноу не вести латинина ко жельзоу горячемоу, аже сам въсхочете; а латининоу тако роусина не вести, аже сам въсхочете»³. Народные пословицы и поверья до сих пор сохраняют воспоминание о божьих судах: «Бог всякую неправду сыщет», «винова­того Бог (или рок) найдет», «правда не втонеть у воде и не згорить у вогне»; выраже­ние: «вывести кого на свежую воду» означает: уличить во лжи, в неправде⁴. Чтобы узнать виноватого, в деревнях прибегают к следующему средству: созывают всех заподозренных и раздают им по рукам зажженные лучины одинаковой меры; чья лучина сгорит скорее, тот и виноват. С целию изобличить вора заставляют его це­ловать в дуло заряженного ружья⁵; а баб, обвиняемых в колдовстве, бросают в пруд или реку: если она плавает поверх воды — то признается злою ведьмою, если же то­нет — то на нее взвели напраслину. Мифы представляют бога-громовника кузне­цом и пахарем; раскаленное железо, сошник и камень — символические знамения его молний, заряженное ружье — позднейшая замена Перуновой стрелы или пали­цы, кипучая вода равносильна воде небесных источников, приготовляемой в грозо­вом пламени.

Одна из любопытнейших форм божьего суда — бросание в воду жребия. Старин­ная песня рассказывает: согрешил богатый купец Садко, не давал жертв Морскому Царю (= Океану), и вот остановился его корабль посреди моря широкого и с места не тронется. Надо узнать виноватого — кто оскорбил божество? ради кого постигла беда неминучая? Промолвил Садко корабельщикам:


А в место все вы собирайтеся,

А и режте жеребья вы валжены,

А и всяк-то пиши на имена,

И бросайте вы их в синё море:

Которые бы поверху плывут,

А и те бы душеньки правыя;

Что которые-то в море тонут,

А мы тех спихнем во синё море.


¹ «Сравнение законов царя Стефана Душана сербского с древнейш. земск. постановл. чехов», соч. Палацкого — в Ч. О. И. и Д., год 1, II, 25—26; Древнее право чехов, ст. Иванишева — в Ж. М. Н. П. 1841, т. XXX, 139.

² Предвар. юрид. свед. для полн. объяснения Русск. Правды, соч. Н. Калачова, статьи 118—9, 141.

³ Собр. гос. грам. и догов., II, № 1.

⁴ Послов. Даля, 3, 5, 194; Старосв. Бандур., 199.

⁵ Абев., 77.


В другой раз велит Садко резать жеребья ветляные: чей будет сверху плавать — тот согрешил, а чьи потонут — те «душеньки правые». Оба раза жребий указал на хозяина корабля: его жребий валженый потонул, а ветляный по воде поплыл¹. Тот же мотив встречаем и в народной русской сказке² и в шведской песне о Гер-Педере³. Немец, loos — жребий на севере употребляется в значении ветки; заметим, что в числе различных уподоблений молнии она представлялась и древесною веткою или лозою (donnerruthe, см. гл. XVIII). Согласно с этим значением жеребьевых прутиков, они могли быть заменяемы горячими угольями. При лечении наговорною водою принято бросать в нее красные уголья, пересчитывая имена знакомых лиц; на чьем имени потонет уголь, того и обвиняют в порче или сглазе больного⁴. В подновленном виде обряд, описанный в песне о богатом купце Садке, существует и доныне: когда понадобится узнать, кто виноват в краже или ином проступке, про­столюдины берут чашу воды и бросают в нее свёрнутые записки с обозначенными на них именами домашних и знакомых; чья записка выпрыгнет из чаши, тот и ви­новат⁵. Таким образом сама священная стихия (вода) призывается дать ответ по­топлением или поднятием жребия.

Шумный плеск, вечное движение и стремительные разливы вод, заставляющие видеть в них нечто живое и могучее, падение воды с небес в виде дождя, росы и сне­га, ее плодотворная сила и участие во всех отправлениях жизни — все вело к обогот­ворению этой стихии. Веруя в ее небесное происхождение, перенося старинные представления о тученосном небе и дождевых источниках на океан-море, реки, озе­ра и криницы, фантазия отдала эти последние в заведование богам, духам и ним­фам, в которых олицетворение земных вод сочеталось с преданиями о владыках ве­сенних гроз и ливней. Греческий Ποσειδών (древние формы: дорийск. Ποτιδάς , Ποςίδης и Ποςείδης ; корень тот же, что и в словах: Ποτος , Ποτίςω , Ποταμος , верховный властитель всех вод изображался седовласым старцем; он живет в глу­бине моря — в славном дворце, и Гомер называет его земледержцем и колебателем земли: эпитеты, указывающие в нем воплощение всесветного океана и божество, родственное Зевсу, громы которого потрясают землю; подобно Зевсу, он владеет золотым бичом (= молнией) и ездит на бурно летающих, золотогривых конях. Ре­ки и потоки почитались у греков детьми, порожденными седым Океаном⁷: воззре­ние, разделяемое и славянами. В старинную рукопись занесена загадка: «коя мати дети своя сцет (сосет)?» — Море впадающие в него реки⁸. Ниже мы увидим, что русские народные предания изображают реки дочерьми Морского Царя. Большие реки античный миф олицетворял бородатыми старцами (борода = поэтическое представление тучи, см. гл. XXI), которые лили из своих урн водные потоки⁹; ма­лые же ключи и криницы — прекрасными нимфами. В германской мифологии бог моря Эгир (Oegir, готск. форма Ôgeis, англос. Êge, др.-вер.-нем. Uogi), в имени кото­рого Я. Гримм видит указание на божество грозное, устрашающее: от корня aga, ôg


¹ Кирша Дан., 337—9.

² Н. P. Ck., V, 31.

³ Песни рази, народ., в переводе Берга, 435.

⁴ То же соблюдается между хорутанами. — Сб. Валявца, 248.

⁵ Сахаров., I, 65.

⁶ Griechische Myth. Прелпера, I, 443.

⁷ Пикте, I, 116: санскр. Зсауа — вместилище, пребывание, galâcaya — вместилище вод; от формы Зсауапа образовались ώχεανος (ώχειανος), ирл. aigein, oigean, oigian, кимр. eigiawn, eigion.

⁸ Архив ист.-юрид. свед., I, ст. Бусл., 48.

⁹ D. Myth., 566—7. Финны представляли морского бога Ahti старцем (У. 3. А. Н. 1852, IV, 511).


в древне-немецком языке произошли производные, означающие страх, ужас, тре­пет (гот. agis, 6g, др.-вер.-нем. akiso, egiso, англос. egesa, сканд. oegja — terroriesse); слово oegir (объяснение см. в гл. XX) употреблялось и для обозначения моря¹. По­добно тому, у скифов море носило мифологическое имя Thami-masadas — страш­ный, ужасный². Легко подвижное, «вечношумное» море особенно поражало фанта­зию своими неистовыми, наводящими ужас волнениями; а картины морской бури неразлучны с представлением грозы и стремительных вихрей. Потому Один, воздыматель грозовых бурь, принимался вместе с тем и за владыку вод, равносильно­го Нептуну (1, 162); финны дают громовнику Укко власть не только над тучами, но и водами: он вздымает волны и укрощает их по своему произволу³; наоборот, лито­вцы своему морскому богу (Дивевитис) приписывают власть над ветрами, и рыба­ки, отправляясь на промыслы, молят его — да не попустит ветрам волновать море⁴. У Эгира есть жена по имени Рана (Rân); они обитают в море и имеют девять доче­рей, именами которых Эдда обозначает воды и волны; светлые волосы и белые по­крывала этих мифических дев суть поэтические представления белоснежной пены девяти морских валов и быстронесущихся потоков. Очевидно, ручьи и реки, кото­рым в Германии большею частию присвояются названия женского рода, издревле стояли в том же родственном отношении к морскому божеству, в какое ставил их греческий миф к Океану⁵. Летучие дожденосные тучи олицетворялись то толпою духов, помогающих богу-громовнику в его творческих подвигах, то прекрасными полногрудыми женами, проливающими на землю живую воду дождя; подобными же существами фантазия младенческих народов населила и земные источники. Та­ковы упоминаемые в Ведах apas (воды), хранительницы бессмертного напитка-амриты, греческие и римские нимфы различных наименований — наяды, нереиды, камены, немецкие никсы, литовские wandynnije или undine dejwe (водные девы) и славянские водяные. Никсы представляются и в мужском и в женском образах: nix — муж. рода, и nixe — женского (= niks, nikse, др.-верх.-нем. nihhus, nichus, анг­лос. nicor, множ. число niceras — чудовищные духи, обитающие в море; nikker — злой дух, черт = nickel, nickelmann, ср.-верх.-нем. wassernixe — сирена, сканд. nikr, финск. näkki, эстон. nek — водяной); Один, как божество, волнующее моря и реки, назывался Nikarr (Hnikarr) и Nikuz (Hnikudhr): первое имя соответствует англосак­сонскому nicor, а последнее др.-верх.-нем. nichus. Цветок νύμφαία (numphaea — от νύμφη) в нововерх.-нем. наречии называется nix-blume (или seeblume, seelilie), что указывает на тождество греческих нимф с немецкими никсами; водяная ли­лия — wasser männlein и mummel = mühmchen, wassermuhme. Другие названия водя­ных духов: wasserholde, brunnenholde (holde — genius), wassermann, seejungfer, meer weib, meerminne, датск. bröndmand (brunnenmann), швед. strömkarl (stromgeist). Во­дяные духи обитают в прудах, источниках и реках (наприм., в Сале, Дунае, Эльбе); но имеют многие сходные черты с духами — обитателями гор, так как тучи на древнем метафорическом языке уподоблялись горам. Об утопленниках немцы го­ворят, что они увлечены водяным («der nix hat sie an sich gezogen») или отправились к богине Ране; дети, упавшие в колодезь, по свидетельству народных сказок, попа­дают во власть никсы, которая благосклонно принимает их в свое жилище. Водя-


¹ D. Myth., 216-7.

² Лет. рус. лит., кн. 1, 137—8.

³ У. 3. А. Н. 1852, IV, 523.

⁴ Черты литов. народ., 88, 128.

⁵ D. Myth., 218.


ной обыкновенно представляется таким же длиннобородым стариком, как римские полубоги рек; иногда он, подобно драконам, изображается со многими головами, а иногда принимает на себя образ дикого мальчика, в красной шапочке на голове или с всклокоченными волосами, что напоминает горных карликов