XV. Огонь

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Литература 2-4 классы, 30.56kb.
• Инсценировка «Вместе против наркотиков», 104.67kb.
• Рождение энергетики произошло несколько миллионов лет тому назад, когда люди научились, 241.19kb.
• Конкурс детского творчества «Огонь не забава», 34.01kb.
• Реферат, 170.26kb.
• Е. А. Тюгашев концепт «архе» и типология форм правления, 194.81kb.
• Задачи: Проследить, как перекликаются славянские семейные традиции с современными писателю, 73.18kb.
• Прошли летние каникулы. Мы снова сидим за партами и смело шагаем по стране Знаний., 33.19kb.
• Действующие лица: Огонь. Снегурочка. Заяц. Белка. 5 Четыре Лебедя. Лиса. 10. Вьюга., 37.43kb.
• Мы объявляем этот конкурс с целью зажечь огонь глубокого интереса к космосу в ребячьих, 35.29kb.

7.

Разнообразные характеристические признаки, которые подметил древний чело-


¹ Lud Ukrain., II, 61.

² Громанн, 44, 136.

³ Иллюстр. 1846, 136; Терещ., V, 88-89; Громанн, 97; Иличь, 167—8; D. Myth., 1166.

⁴ Семеньск., 143—4; Иллюстр. 1848, № 28; Вест. Р. Г. О. 1857, IV, 272—3; Волын. Г. В. 1847, 14; D. Myth., 1160-1.

⁵ Черниг. Г. В. 1855, 21.

⁶ Иличь, 168; Минск. Г. В. 1866, 25-го июня.

⁷ D. Myth., 923-4.


век в сверкающей молнии, были выражены им в метких, живописующих эпитетах. Согласно с этими эпитетами, и огненный цвет Перуна на старинном поэтическом языке обозначался различными названиями, которые впоследствии были приняты за совершенно отдельные, самостоятельные представления и которые, с течением времени, стали переноситься на те или другие земные растения, если форма их ли­стьев и корней, краски цветов или свойства соков подавали повод к такому сближе­нию.

а) Одно из названий Перунова цвета было перелёт-трава; оно придано ему ради той неуловимой быстроты, с которою ударяет молния; миф, общий всем индоевро­пейским племенам, представлял ее крылатою и птицеподобною. О баснословной перелет-траве русской народ рассказывает, что она сама собой переносится с места на место; цвет ее сияет радужными красками, и ночью в полете своем он кажется падучей звездочкой. Счастлив, кто сумеет добыть этот прекрасный цветок; все же­лания его будут немедленно исполнены¹. Тем же свойством наделяется и цвет па­поротника: почка его ни минуты не остается в покойном состоянии, а беспрерывно движется взад и вперед и прыгает, как живая птичка; самый распустившийся цве­ток быстро носится над землею, словно яркая звезда, и упадает на то место, где за­рыт клад². Такое представление молнии летучим = пернатым цветком заставило на­род, при забвении исконного смысла старинной метафоры, перенести предания о Перуновом цвете на папоротник (filix). Слово папороть (пол. раргоć, луж. papruš, илл. и хорват. praprat, preprut, хорут. praprot, др.-чешск. paprut, новочешск. papradj и с изменением звука р в к — kapradj, лит. papartis, летт. papardi) образовалось, через удвоение корня, от глагола парити — volare, откуда произошли и перо, и нетопырь (= нотопырь — vespertilio, νυχτερίς , nottola, от not' = нощь и пыр); сравни греч. πτέρις и нем. farnkraut (др.-верх.-нем. faram, ср.-верх.-нем. varm, varn, англос. fearn), в которых сохранился неудвоенный корень³. Приведенные выражения род­ственны с сакскр. patra и рагпа (корень pat — лететь, падать; греч. πτερόν, πτίλον , латин. реппа вместо petna, сканд. fidr, др.-нем. fedara, англос. fether), равно означаю­щими лист, перо и крыло; ибо листья так же одевают или покрывают дерево, как перья птицу (крыло от глагола крыть)⁴. Перо во многих славянских наречиях сое­диняет в себе двоякий смысл: реппа и folium; так пол. pioro, pierze, серб. и хорут. пе­ро, nepje употребляются для обозначения листьев розы, капусты, лука и травы; на Руси говорят: «хмелево перо», «хлеб в третьем пере», т. е. пустил третье коленце⁵, «деревья начинают опушаться» (от слова пух), т. е. распускаются с приходом весны. Сближая листья с перьями, народная фантазия стала связывать миф о крылатой молнии, расцветающей на дереве-туче, с теми земными растениями, листва кото­рых по своей форме сходствовала с птичьим крылом, а ярко-красные или желтые цветы напоминали пламя молний. По древнеиндийскому сказанию, Индра в виде сокола похищал из облачных гор дождь-сому и, преследуемый одним из стражей бессмертного напитка — стрелком Krçânu, ронял на землю отбитое перо или коготь (т. е. летучую и острую молнию), из которых вырастали тернистые иглы на древес­ных ветках (dorn) или дерево-parna (palaca), известное пурпуровыми цветами. По


¹ Черещ., V, 93; Иллюстр. 1846, 150.

² Сахаров., I, 43.

³ Ч. О. И. и Д. 1863, 1, стр. Шафарика, 11.

⁴ Пикте, I, 205.

⁵ Филол. Зап., год 3, III, 157—8; сравни: литов. laksztas — лист капусты и lakstyti — порхать, I6kti — лететь.


греческому преданию, стимфальские птицы имели перья острые, как стрелы, и разбрасывая их, наносили тяжелые раны¹; в славянских сказках герой находит по­терянное на дороге или сам вырывает из хвоста жар-птицы перо, которое светит ночью как ясное солнце. В нашем климате не нашлось растения, которое бы могло сполна соответствовать индийскому дереву palaca; но папоротник уже названием своим наводил на то же представление: оригинальная форма его зелени сравнива­лась с орлиным крылом, и один из видов папоротника известен под именем pteris aquilina, adlerfarnkraut. Орел, как мы знаем, играет в мифологии ту же роль, что и сокол (I, 250—251). Что касается красного цвета молнии, то его стали сближаться розою. Сербы рассказывают, что есть где-то сад, в котором растет столиственная роза (ruža steperica) — «korienom se prihvatila zemaljskog dna, vežuči strašnu zvier-živog-ognja». Зверь силится освободиться от этих уз, и беда — если он исторгнет из земли розовый куст: все погорит, что только есть на суше, и самое море обратится в безводную бездну. Такова сила корня столистой розы, а в цветке ее таятся munja i gromove; если бы кто сорвал этот цветок, то громы разбили бы землю и все, что под ней и над нею; «jedina ruza steperica bi ostala; ali proslo bi sto i sto božjih godina, dokbil okol nje nova zemla ponarasla i opet se živo pleme zaplodilo». Самые листья на розовом кусте не простые: они разговаривают и поют сладкие песни, «kakovih niti tanko grlo vile pjevačice nikad izustilo» (= песня грозы); вместо сорванных сегодня к утру выра­стают еще лучшие². В Угорской Руси сохранилась следующая любопытная песня:


Червена ружа горела,

Под нев бела девка сидела,

У решете воду носила,

И червену ружу гасила³.


Это — облачная дева, сеющая на землю дождь. Как «громовые топорки и стрел­ки» предохраняют дом от удара молнии, так то же спасительное свойство приписы­вается в народных травниках красному пиону: «в которой храмине пионово семя лежит, и тое храмину никако громовая стрела не бьет и молния не жжет»⁴.

От представления молнии цветком, вырастающим на дереве-туче, естественно было перейти к уподоблению ее древесной ветке или пруту, — тем более что в разя­щей молнии предки наши видели наказующий бич и кий-самобой (дубинку) Пе­руна. При первом весеннем выгоне коров в поле индийцы употребляли ветку дерева pаrnа или cami (acacia suma Roxb — об этой акации было сказание, что она выросла из сосуда, в котором принесена на землю молния)⁵. Как Индра доит небесных ко­ров (облака) громовою палицею или молниеносным прутом, так думали, что и земные стада, ударяемые веткою священного дерева, укреплялись и делались обильными молоком. В Швеции и Вестфалии 1-го мая трижды ударяют молодых


¹ Griech. Myth., II, 137.

² Эрбен, 262.

³ Записки Р. Г. О. по отдел. этнограф., I, 687.

⁴ Москв. 1853, XI, 65—66. У немцев предание о Перуновом цвете связывается с травой hedera terrestris (у Лин. glechoma hederacea — ползучее растение с синими цветками); они называют ее donnerrebe, а летты — pehrkones (от имени: Перкун). Трава эта защищает от колдовства; кто носит на голове свитый из нее венок, тот может узнавать ведьм; через этот венок доят при начале весны ко­ров. — D. Myth., 1163. В Литве листья травы девясила (inula helenium — цветы имеет желтые; у лито­вцев она называется debesilas, a debesis значит облако, туча) употребляются для разогнания грозовых туч.- Изв. Ак. Н., III, 176.

⁵ Die Götterwelt, 64.


коров, которые еще не телились, веткою рябины¹, дабы плодотворящая сила громо­вого прута (donnerruthe) наполнила их сосцы молоком; в других же областях поль­зуются при выгоне скота ореховым прутом (о связи орешников с богом-громовником см. выше стр. 168) или колючими ветками можжевельника². С этим согласует­ся следующий известный в Германии обряд: чтобы коровы были богаты молоком, пастух должен 1-го мая, при выгоне стад на пастбище, положить перед порогом хлева топор, обвязанный чем-нибудь красным (= эмблема Торова молота), и пере­гнать через него коров. В Швеции думают, что рябиновая палка охраняет от бури на море, от колдовства и нечистых духов³; эсты не употребляют рябины на огорожу, чтобы не приманить змей: поверье, близкое к тем народным рассказам, по кото­рым осина и ясень обладают силою прогонять змей и повергать их в оцепенение (стр. 147, 157). По различию воззрений, туча-змей или поглощает молнию, как бы привлекается ею, или убегает от нее, страшась губительного удара; в таком двойст­венном отношении стоят черти к цвету папоротника⁴. В разных странах папорот­нику приписывается сила прогонять змей, и наши поселяне лечат от змеиного укушения, прикладывая к больному месту высушенные листья этой травы⁵; у чехов же есть поверье, что того, кто носит при себе змеиный папорот (otterfarren), преследу­ют змеи⁶. В России выгоняют коров в поле на вешний Юрьев день (св. Юрий заме­нил собою древнего Перуна) и при этом ударяют их освященною вербою, которую нарочно сберегают от Вербного воскресенья. Чехи святят на коровий праздник (hody kravské — в начале апреля) вербовые и березовые прутики и выгоняют ими коров⁷: как береза дает весною сладкий сок, так и коровы станут давать вкусное мо­локо. Итак, стародавнее предание о Перуновой ветке сочеталось у славян с вербою, как общепринятым знамением тех зеленых ваий, с которыми встречен был Спаси­тель при входе в Иерусалим. К празднику Ваий срезываются молодые прутья вер­бы, с пушистыми распуколками, и освящаются в храмах. Прутья эти считают за целебное средство от разных болезней, равно спасительное и для людей, и для до­машнего скота: в их отваре купают детей на здравие тела; кто съест девять распуколок с освященной вербы, того не коснется лихорадка; от переполоха (испуга) вби­вают в стену колышек вербы, заостренный в виде гвоздя; на Вербное воскресенье тех, кто проспит заутреню, ударяют вербой и обливают водою, приговаривая: «будь великий, як верба, а здоровий, як вода!» Вода здесь — символ дождя⁸. В тот же день втыкают вербу за образа и в потолки домов и хлевов, с полною верою, что это огра­дит здания от грозы и пожара, а домашний скот от всяких бед (Витебск. губ. ). Чехи, для охранения домов от ударов молнии и пожаров, держат на кровлях netresk (sempervivum, donnerbart) и hromove koreni; а в полях втыкают освященные вербы, чтобы сберечь посевы от града, мышей и кротов. Есть мнение, что такая верба, бро­шенная против ветра, прогоняет бурю, а брошенная в пламя пожара — умеряет его


¹ Vogelbeerbaum, eberesche; сравни англос. название одного из видов папоротника — eoferfearn, eferfarn.

² В Богемии приготовляют пепел из ореховой скорлупы и дают коровам в корме, чтобы они боль­ше давали молока. — Громанн, 130. На Руси, во время мора, окуривают избы можжевельником.

³ D. Myth., 1165; Die Götterwelt, 194-5.

⁴ Кун, 178, 189-192, 203, 218-222, 236. ⁵ Mockb. 1853, XI, 69-70.

⁶ Громанн, 97.

⁷ Гануш, 107.

⁸ Рус. Бес. 1856, 1, ст. Максимов, 66; Терещ., VI, 85; Номис, 8; Вест. Евр. 1828, V—VI, 79; Саратов. Г. В. 1851, 29.


разрушительное действие¹. У болгар на Новый год мальчики ходят рано поутру из дома в дом с ветками кизила и, ударяя ими хозяев, высказывают добрые пожела­ния. «Новый год — веселая година, красные яблоки в саду, кисти винограда на ло­зах, гиздава девойка в доме, юнаки-молодцы при огнище!», т. е. да пошлет тебе бог-громовник в грядущем году всякое плодородие и довольство. Сравни с этим свиде­тельство нашей обрядовой песни, утверждающей, что на Новый год ходит по земле сам Илья громовитый, потрясает плетью и творит урожаи (I, 144). Хозяин берет у мальчиков кизиловые ветки и ударяет их самих по спине, приговаривая: «Новый год, медовая година! дай им здравие и добро, да вырастут, как вербы над рекою». У македонских болгар мальчики, входя в дом, мешают принесенными прутьями огонь в печи и причитывают: «Сурава божо (Новый год-божество)! дай столько цыплят, детей и ягнят, сколько сыплется искр от горящих дров)*. Впрочем, и доны­не народ еще не совсем утратил воспоминание о небесном громовом пруте. Когда гремит гром и блистает молния, на Украине не позволяют детям резвиться: «Гос­подь (говорят им) грозит (сварицця) золотою розгою!»³ Эта золотая розга напоми­нает нам тростник (rohrstengel), данный Одином королю Эриху и обладавший та­кою же победоносною силою, как Торов молот и копье Gúngnir⁴. Лужичане и чехи не советуют бить детей веником или сухою веткою, не то ребенок иссохнет⁵; на Ру­си то же поверье связывают с лучиною (I, 132). Под влиянием указанных воззре­ний создался миф о волшебном прутике — wünschelruthe, wünschelgerte, с помощью которого можно находить скрытые в земле клады и рудные жилы и достигать ис­полнения самых неумеренных желаний; как эмблема молнии, дарующей живую воду дождя и золото солнечных лучей (= плодородие и богатство), волшебный прут наделяет всевозможным счастием (wunsch = saelde — счастие). В народных сказа­ниях wünschelruthe называется золотою, несмотря на то, что в позднейшее время стали искать эту розгу на земных растениях, посвященных громовнику. Обыкно­венно приготовляют ее из молодого однолетнего побега орешника или колючей крушины (kreuzdorn, rhamnus catharticus). Ветка должна быть срезана при сиянии месяца на Иванову ночь и представлять из себя вилку, т. е. иметь два отростка; или срезывают ее ранним утром в воскресенье, наблюдая притом, чтобы избранная вет­ка была именно та, которую освещает солнце при своем восходе и закате. Присту­пая к делу, надо трижды поклониться дереву и сказать: «Gott segne dich, edles reis und sommerzweig!» Для той же цели может служить и ветка рябины⁶; по литовскому по­верью, черта можно убить только рябиновой палкою⁷. При отыскивании кладов произносится следующая формула: ruthe, ruthe! ich frage dich, wo der beste schatz mag liegen? — и волшебный прут летит сам собою и упадает прямо туда, где зарыто со­кровище. Он открывает и водные ключи (первоначально: дождевые источники), и воров и убийц (первоначально: демонов — похитителей дневного света и дождя); кто обладает такой диковинкой, у того скот не подвергается мору, а нивы — граду.


¹ Ч. О. И. и Д. 1865, IV, 251; Громанн, 13 (освященной вербою можно отбиться от водяного), 94, 145; Иличь, 120-1.

² Москов. Газета 1866 г., стат. Каравелова.

³ Номис, 12.

⁴ Die Götterwelt, 162. Iris gernianica, известная у сербов под именем перуника, у немцев называется schwertlilie. — Срп. pjeчник, 495.

⁵ Neues Lausitz Magazin 1843, III—IV, 332; Громанн, 112.

⁶ «Die Ruthe des als Schmarotzerpflanze gewachsenen Vogelbeerbaums diente auch als Wünschelruthe» (Die Götterwelt, 226).

⁷ Зап. Р. Г. О. по отдел, этногр., I, 573.


Различные названия, придаваемые волшебному пруту, указывают на пламя мол­нии (feuerruthe, brandruthe) и громовые удары, которыми дробятся облачные горы (springruthe, schlagruthe, beberuthe). Чехи разыскивают клады освященной вербою и тремя палочками белого орешника: одна палочка служит для отыскания золота, другая — серебра, а третья — водных ключей. В греческой мифологии соответствен­ное представление находим в золотом, окрыленном жезле Гермеса ( χηρύχειον , caduceus Меркурия); это — трехлиственный ( τριπέτηλος ) прут, около которого об­виты змеи (= молнии, см. гл. XX). Три листа его стоят в связи с названием молнии трезубою; так названа она потому, что извивается ломаной, зубчатой линией: у ла­тинских писателей — trisulcum fulmen (= dreizack). Отсюда объясняется и трезубец Посейдона¹. Гермесов жезл оделял счастием и богатством, и старинные немецкие глоссарии толкуют его: wunsciligerta и flugegerta (virga volatilis). Крылья, данные это­му жезлу, сближают его с нашей перелет-травою². Летучая молния, быстро упадаю­щая с неба на землю, в глубочайшей древности рассматривалась как божий гонец или вестник, посылаемый бессмертными владыками на ограждение добрых и казнь злым. Именно с таким характером и является Гермес в античных преданиях. Чехи доныне гром называют: boži posel, а камень, известный у нас под именем «громовой стрелки», — boži proutek³. Наряду с волшебным прутом должны быть по­ставлены и тирсы вакханок — жезлы или посохи, обвитые виноградными листья­ми. Ударяя этими тирсами по земле и скалам, они творили источники вод, млека и вина. Вакх — бог молнии, низводящей дожди; по древнему сказанию, он извлек из скалы-тучи вино-дождь⁴. Почти у всех индоевропейских народов встречаем преда­ния о живых источниках, которые излились из твердых скал после удара, нанесен­ного жезлом, что совершенно тождественно удару Пегасова копыта; преданиям этим часто давалась легендарная обстановка: тот или другой святой погружает в землю ветку — и тотчас бьет оттуда ключом чистая, холодная вода⁵. Венгерские сказки рядом с молотом, который сам собою разбивает стены и башни замков (= облачные постройки демонов), упоминают и золотую ветку: если ударить ею по скале — скала вмиг раскрывается и проливает обильные воды⁶; славянские сказки говорят о прутике, обладая которым можно отпирать внутренности гор и доставать оттуда несметные сокровища⁷. По свидетельству народного эпоса, удар волшебного прутика так же возвращает жизнь окамене'нным героям, как и самое окропление живою водою⁸: смысл тот, что творческие силы природы, олицетворяемые в образе могучих богатырей, цепенеют под холодным дыханием зимы и пробуждаются к жизни не прежде, как весною, после громовых ударов и дождевых ливней. Как сим­вол быстролетной, крылатой молнии, wunschelruthe заменяется иногда пером, ко­торое в одно мгновение переносит сказочного героя — куда он пожелает. Так в од­ной русской сказке⁹ Ворон Воронович — добыватель живой воды носит царевича по горам и долам, по вертепам и облакам, потом отдает ему посошок-пёрушко и, от-


¹ Der Ursprung der Myth., 127.

² D. Myth., 926—8; Die G6tteiwelt, 205; Громанн, 215.

³ Иречек в Часописи 1863, 1, 62; Громанн, 33.

⁴ Кун, 239, 243—5.

⁵ D. Myth., 550-1.

⁶ Штир, стр. 142, 181—2.

⁷ Slav, pohad., 397—408.

⁸ Сказ. Грим., I, стр. 385, 396-7; Н. Р. Ск., VI, 69; VII, 22; сб. Валявца, стр. 33, 36, 54-55, 125-6.

⁹ Н. Р. Ск., VIII, 7.


давши — обращается в простого ворона; с помощью этого посошка царевич выле­тает из подземного (= заоблачного) царства. Подобно тому, герой немецкой сказ­ки¹, вкладывая себе в рот и уши три пера, вырванные из птицы-грифа, получает способность летать с необычайной скоростью. Посошок-пёрушко напоминает нам перо, которое роняет сокол-Индра при похищении сомы, окрыленный кадуцей Меркурия и Nacken-foeder норвежской сказки². Обманутый братьями и дядькою, царевич остается в области троллей; на спасение его является огромная птица (= туча), которая имела на затылке перо — такое большое, что оно равнялось напо­ловину выросшей ели (Nacken-foeder); царевич, сел ей на спину, схватился за это перо и был вынесен на белый свет. Нередко сказочные герои переносятся с места на место при содействии чудесной палицы, которую стоит только метнуть с руки на руку, как тотчас явятся духи (ветры), подхватят и умчат в далекие страны — по же­ланию³.

Wünschelruthe не только принимается за волшебную диковинку; в нем видят и живого духа, совершенно тождественного с тем сказочным слугой-невидимкою, который в одно мгновение уносит своего господина в тридесятое царство, побивает его врагов, осыпает его богатством и всевозможными благами. Таково немецкое поверье о волшебном корне alraun. Под виселицей из мочи или семени невинно казненного юноши вырастает широколистый и желтоцветный alraun. Когда станут вырывать его — он охает и вопит так страшно, что тут же поражает насмерть не­осторожного искателя счастия; а потому должно наперед заткнуть свои уши воском или хлопчатой бумагой, окопать землю вокруг корня, привязать растение к хвосту черной собаки и, маня ее куском мяса, бежать поспешно прочь. Собака бросится за мясом, вытащит корень альрауна и упадет мертвая от его жалобного крика. Корень этот имеет формы человека — голову, руки и ноги, и в Богемии принято называть его mužik; когда он будет вырыт, можно обращаться к нему с различными вопроса­ми: alraun сообщит все тайны, откроет будущее, укажет — как одолеть врагов и приобресть богатство. С одной стороны, его считают за корень мандрагоры, о которой старинные писатели рассказывают, что цвет ее светится по ночам, точно огонь; а с другой стороны, нельзя не признать его за мифическое существо, родственное кар­ликам (alruniken = erdmännlein)⁴. Alraun — это молниеносный эльф, принимаю­щий на себя образ чудесного цветка или травы; почему происхождение этой травы связывается с смертию невинного юноши? — об этом будет сказано ниже (см. стр. 221); теперь же заметим, что она вырастает и распускается желтым (= золотым) цветком в то время, когда проливается семя- или мочá-дождь; страшные вопли альрауна = метафора убийственных громов, которыми сопровождается падение молнии, как бы вырванной из недр тучи. Как нельзя безнаказанно сорвать цветка-молнии (сравни сербское предание о столиственной розе), так и клады, по мнению словенцев, не должно вынимать из земли человеческими руками, а следует при­прягать вола или коня: пусть это животное сдвинет с места найденное сокровище; кто прямо дотронется до клада, тот непременно умрет