Нодар Владимирович Думбадзе: «Я, Бабушка, Илико и Илларион» 1

Вид материала

Документы

Содержание Литературный вечер

Подобный материал:

• Рождественская сказка, 73.84kb.
• Жид-вампир, 401.48kb.
• Мдоу «Краснояружский детский сад общеразвивающего вида» Воспитатель первой Квалификационной, 75.59kb.
• Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение, 43.41kb.
• Урок внеклассного чтения в 5 классе Тема : «Везде есть люди, только кажутся они, 24.36kb.
• 6 класс. Итоговая аттестация., 75.05kb.
• «История Древнего мира», 32.38kb.
• 4 марта 1953 года бабушка разбила банку с баклажанной икрой, 19.6kb.
• Фрагменты истории земской статистики, 182.52kb.
• В одной московской квартире на пятом этаже жила-была девочка по имени Миелика. Жили, 44.09kb.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВЕЧЕР

Холодные зимние вечера мы коротаем у Илико. В камине весело потрескивают дрова, на сковороде аппетитно шипит кусок окорока, тут же рядом греется вино в небольшом кувшинчике. А мы режемся в нарды или читаем вслух, но чаще всего беседуем о политике. Политика занимает нас больше всего, да разве только нас: стоит зима 1942 года, и немцы подошли к Москве.

…Илларион читает сводку Совинформбюро. Потом не спеша складывает газету и безапелляционно заявляет:

— Конец Гитлеру!

— Ну, что там в газете, Илларион?

— Стали у Москвы и ни шагу дальше!

— А что слышно про второй фронт7

— Гм, не спешат союзнички… И вообще, хитрит Англия… К Америке пристает — отвернись, говорит, от Советского Союза и помоги мне.

— А Америка что?

— Это, говорит, не твое дело.

— А тут еще Германия уговаривает Турцию и Японию: как только, говорит, я вступлю в Сталинград, вы ударьте со своей стороны!

— Может быть, она думает, что в Сталинград вступить — это все равно что в «Красный крест»?! Напиши Верочке Бурчуладзе заявление, и тебя с аплодисментами примут, да?

— Мда а… В последнее время, прямо скажу, не нравится мне политика Турции!

— О о, это такой жулик… Стоит Турции заметить, что Германии тяжело, как она сразу же набросится на нее.

— Да что ты? Не говори!

— Вот — я! А вот — Германия! Сбрить мне усы, если так не будет!

— А Япония?

— Что — Япония… Германия ее торопит — начни, говорит, чего ты ждешь? А она в ответ: ты, говорит, как стала у Москвы, так и стоишь без движения. Скажем, начну я, а потом куда мне деваться?

— А что говорит Гитлер?

— Гм, Гитлер… Гитлер уже дважды объявлял по радио о взятии Сталинграда, да разве Японию проведешь? Это такая хитрая бестия… Нет, плохи их дела!..

— Дай бог!.. Налей, Зурикела!

Мы поднимаем стаканы и пьем за победу, за тех, кто на фронте, за мир.

— А я стихи вчера написал! — вдруг выпалил я. — А ну, прочти!

Илларион от неожиданности выронил кусок ветчины. Я нерешительно взглянул на Илико. Илико поперхнулся вином и посинел, как петушиный желудочек. — Валяй, валяй, теперь уже все равно! — сказал он.

— Что ты сказал? — спросил, отдышавшись, Илико.

Илико и Илларион переглянулись.

— Ну ка, прочитай, пожалуйста! Я достал из кармана лист бумаги, встал, выпрямился, протянул вперед левую руку и как можно громче начал:

Враг коварный, враг проклятый, Он на нас ползет войной! Не бывать ему с победой, — Мы дадим смертельный бой!

Герои наши не дремлют… Гремят наши пушки и танки, А если потребует Родина, Я смело пойду в атаку! закончил я и с трепетом стал ждать приговора.

— Мда а а… Написано довольно того… громко! сказал Илларион после получасовой паузы.

— Это еще ничего, можно прочесть и тише… Но что с ним теперь будете — ответил Илико, с сожалением глядя на меня.

— Скажи ка, давно тебя тянет к стихам? — спросил меня Илларион.

— Уже месяц! — сказал я.

— Где же ты был до сих пор, несчастный, вовремя не мог сказать, что ли? А теперь что делать будем? Бабушку твою бедную жалко мне, а я то раньше знал, что в один прекрасный день ты все равно а цепи сорвешься! — сказал Илико и махнул рукой.

— Ну и как, легко они даются тебе?

— Ничего… За день сочиняю восемь девять таких стихов! Бумаги нет, а то больше написал бы!

— Мало! — сказал Илико.

— Бабушка знает про твое стихоплетство? — спросил Илларион. Неожиданный вопрос застал меня врасплох.

— Нет.

— Ну так и не говори ей. Хватит старушке и другого горя… У тебя есть еще стихи?

— Есть. О любви…

— А ну, прочти!

Я нерешительно взглянул на Илико.

— Валяй, валяй, теперь уже все равно! — сказал он,

Я достал из кармана второй лист бумаги и начал потише:

Ночь, Луна плывет но небу, Снег и ветер, час ненастья. Я люблю гулять средь ночи, Слезы лью я, слезы счастья. Не могу сомкнуть я очи, Ошалел совсем я, братья!

Молчание длилось добрых пять минут. Илико и Илларион смущенно переглянулись.

— Что ты скажешь? — спросил наконец Илларион.

— Последняя строчка хорошо написана, с чувством…

— Но он говорил, что стихи — про любовь. Почему же о любви нет ни слова?

— Стесняется парень!

— Это же стихи, Илларион! В стихах всего не скажешь! — попытался разъяснить я.

— Во первых, это такие же стихи, как я шах персидский! А во вторых, если стихи про любовь, нужно хоть упомянуть про эту любовь.

— А ну тебя! Человеку не спится, он бродит по ночам и с ума сходит: что это, по твоему, если не любовь?! — разозлился я.

— Ну, знаешь, дорогой мой. Илико всю свою жизнь был сумасшедшим, и бродит он больше ночью, чем днем, так он тоже влюблен? Как ты думаешь? — сказал Илларион.

— Эй ты, старик, языку волю не давай! — вскочил Илико. Мальчишка нацарапал какую то чушь, при чем тут я! Спрячь сейчас же свою мазню, негодяй! — набросился он на меня.

— Погодите, сперва разберем стихи! — остановил его Илларион. Вот у тебя сказано: луна по небу плывет, и тут же — снег, буран. Как же это? А? Неожиданный вопрос застал меня врасплох.

— И еще. Вот ты говоришь: бессонница у тебя, ветер, снег, ненастье, мир рушится. Чему же ты радуешься? От какого такого счастья у тебя слезы льются, болван?! — Да что вы в стихах понимаете, из ума вы оба выжили! — обиделся я. Илико разлил вино. Илларион поднял стакан, привлек меня к себе и сказал ласково: — Другая у тебя, дорогой мой, беда… Знаю я, отчего люди становятся поэтами… Когда я был мальчишкой, вроде тебя, я тоже сочинял стихи. Помнишь, Илико?

Без нее я жить не буду! Застрелюсь я! Где патроны, Огонь любви меня сжигает, Свет не мил мне без Матрены!

Илико утвердительно кивнул головой и захихикал,

— Тогда я и тебя принял за сумасшедшего, но потом все прошло… Так и с ним будет!

— Вот так то, сынок… А стихи ты пиши! За это людей не наказывают… Твоей девчонке, если она такая же дура, вроде тебя, может, и понравится. А не понравятся — не горюй. Эта маленькая пташка — любовь — только что снесла яичко в твоем сердце. Пройдет время — вылупятся птенчики, оперятся, полетят. А потом — айда… Будешь бродить по свету влюбленный… За твою любовь, мой мальчик! Я стоял смущенный, с опущенной головой и молча слушал Иллариона… И мне казалось, что он бережно держал на ладони мое сердце и читал все, что там было написано.