4 марта 1953 года бабушка разбила банку с баклажанной икрой
| Вид материала | Документы |
- Политическое развитие страны 1953 – 1985, 490.46kb.
- Принят Государственной Думой 4 марта 1998 года Одобрен Советом Федерации 12 марта 1998, 494.6kb.
- Принят Государственной Думой 4 марта 1998 года Одобрен Советом Федерации 12 марта 1998, 2099.71kb.
- Клубков Сергей Вячеславович (1953 – 2005 г г.), 106.29kb.
- Нодар Владимирович Думбадзе: «Я, Бабушка, Илико и Илларион», 1521.51kb.
- Рождественская сказка, 73.84kb.
- Жид-вампир, 401.48kb.
- Первым произведением Григория Климова был автобиографический роман «Берлинский Кремль», 55.06kb.
- Тема аналіз інших активно-пасивних операцій банку, 499.96kb.
- В сфере хозяйственной деятельности: Постановление Правительства РФ от 11 марта 2011, 106.04kb.
Нелли Шульман
Баклажанчики
4 марта 1953 года бабушка разбила банку с баклажанной икрой. Дело было вовсе не в сообщении по радио – бабушка его не слышала, потому что в старом тбилисском квартале радио было только одно – на столбе. Во дворе играли дети, среди которых была моя мама, тогда пяти лет, а их крики могли заглушить любое сообщение, пусть даже и то, которого ждали.
Бабушка просто не вытерла руки, и тяжелая скользкая банка рухнула на деревянный пол, разлетевшись на острые куски, поблескивавшие среди светло-коричневой массы. На юге почти не консервируют – зачем? Это в северных широтах хозяйки с маниакальным упорством закручивают ряды трехлитровых банок, и потом с гордостью их пересчитывают: «тридцать огурцов соленых, тридцать помидор маринованных, патиссончики на закуску, ну и так по мелочи – варенье разное».
Зачем, - ведь под широким южным небом уже в марте цветет алыча, - та самая из которой потом варят единственное в своем роде ткемали – сочных, охряных, тосканских цветов. Наливаются фиолетовой силой толстые бочонки баклажан – бадриджан, как их зовут в Тбилиси, не подозревая о том, что слово это пришло сюда от индейцев Южной Америки. Безумие, безумие – где она, та благословенная страна, где перец чили, кукуруза, помидоры, баклажаны, как далеко она отсюда!
Вот разве что домашнее вино, да водка из того же винограда, да ткемали, да баклажанная икра. Та самая, разлитая на деревянном полу, с кинзой и перцем, шелком проскальзывающая по языку.
И нет ее больше – вот, она, последняя банка, была и сплыла. Бабушка вздохнула и опустилась на колени с тряпкой. В дверях кухни раздался пьяноватый голос соседки – местной сумасшедшей, бабки Зины.
«Огурчики, да помидорчики, а Сталин Кирова пришил в коридорчике!», - пела она, медленно ползя по захламленному коридору, хватаясь рукой за стену. «Вставай, страна огромная, и ты вставай тоже!» - крикнула она, увидев бабушку на коленях. «Хватит ползать перед ними, сдох паршивец!»
Бабке Зине было можно почти все – у нее была справка и пару раз в год ее увозили в городскую больницу. Возвращалась она оттуда тихая, какое-то время почти не пила, а только гуляла по кварталу, показывая прохожим единственную фотографию, сохранившуюся у нее от того времени.
На ней была она, в шляпке и платье с воланами, а на коленях у Зины сидела ее единственная дочка, похожая на дорогую парижскую куклу, с локонами и круглыми глазами. На плече женщины лежала рука ее мужа, одетого в щеголеватую черкеску с газырями. Золотом вытиснено внизу: «Ателье Франца Моргенау. Тбилиси. 1916». «Ее превосходительство княгиня» - называла себя бабка Зина. Никто ей, конечно же, не верил.
Однако такого даже ей было нельзя. Бабушка вздрогнула – в мягкую плоть пониже большого пальца вонзился осколок стекла. Она кое-как замотала руку кухонным полотенцем – тонкий шрам останется потом навсегда, - и вышла на деревянную галерею второго этажа. Во дворе было невыносимо тихо, и наконец, она услышала знакомый голос по радио.
«Огурчики да помидорчики…», - пробормотала Зина, и, поскользнувшись на икре, грохнулась на пол.
Огурчики, помидорчики, баклажанчики, да.