Повесть
| Вид материала | Документы |
- Восьмиклассникам, 5.16kb.
- В в. Список произведений: И. С. Тургенев повесть «Первая любовь» Л. Н. Толстой повесть, 189.91kb.
- Литературоведческие термины, 12.01kb.
- Список литературы на лето для будущих восьмиклассников, 20.5kb.
- Некоторые направления эволюции агиографического жанра Глава, 666.78kb.
- «Чаадаеву», «Деревня», «На Аракчеева», «Анчар», «Ночь», «Я помню чудное мгновенье, 50.34kb.
- Литература 7 класс Учебник- хрестоматия для 7 класса в 2-х частях, 28.83kb.
- Бюллетень новых поступлений за I кв. 2011, 398.71kb.
- Сочинения Максима Грека (не менее 2 по выбору студента); 24) Сказание о Магмет Салтане, 66.3kb.
- Для сайта литературного общества "Фантасмагория", 95.01kb.
Добытчик замирал, настороженно прислушивался и снова делала торопливые надрезы. От волчьего воя мурашки бежали по спине. “На поминки явились?!” Окровавленными руками он сбросил со стола продукты и приставил его плоскостью к окну, затянутому полиэтиленом. Стол подпер доской от нар. Злобно хихикнул м снова принялся за шкурение.
Сырая, тяжелая шкура мягкой грудой меха и кожи упала на пол. Он торопливо посолил ее, завернул в мешок и сунул за печку. Жалко обнаженная старуха-волчица скалила стертые клыки и таращила единственный, гаснущий, глаз. С ее ободранного разбитого носа все еще сочилась кровь. В очередном многоголосие добытчик различил требовательные нотки и даже угрозу.
Изба переполнялась волчьим духом, будто десяток мокрых псов, обильно политых уксусом, забились под нары. Нечем было обмыть окровавленные руки. Добытчик сбросил с себя еще не старую рубаху, вытер ею лезвие ножа и ладони, швырнул кровавый ком в печь. Рубаха схватилась пламенем и распалась серым пеплом. Он зачем-то вынул из топки пылающую головню, изба стала наполняться едким дымом, но воздух очищался от смрада и запаха крови. Добытчик обмахнул пылающей головней вокруг обнаженного торса и, почувствовав себя чище, бросил чадящую головешку в печь. Предстояло самое главное и опасное, не сделать чеого он не мог. Зажав в зубах лезвие ножа с привкусом волчьей крови, добытчик поднял ошкуренную волчицу, толкнул дверь ногой и шагнул в темень. Он ждал нападения в тот же миг и подставил клыкам голую спину, тушей прикрыв уязвимый живот. Но нападения не последовало, и голоса во тьме настороженно умолкли. И тогда, размахнувшись всем телом, он швырнул ободранную волчицу в черную ночь.
Еще не веря своей удаче, он заскочил в дом и запер дверь. За стеной послышалась возня, но вой прекратился. Добытчик без сил упал на нары. Зычным бубном билось в груди усталое сердце. Хотелось пить и есть, но сил уже не было. Горло было сухим и шершавым. И он уснул в жажде, ощущая во сне, как река Времени выбирается из глубин бездонного озера и вновь поворачивает к теплу и свету.
Я проснулся, с чувством сильной жажды и нечистоты. От немытых рук воняло волчатиной и кровью. Какой-то глупый и беззаботный сон ускользнул вместе с пробуждением. Я посмотрел в черный потолок и с удивлением вспомнил вчерашнее, с трудом отделяя подлинное от надуманного и причудившегося.
Утро было морозным и солнечным. Я сунул ноги в сырые сапоги, накинул на плечи сухую телогрейку, взял с выстывшей печки пустое ведро и вышел за водой. Неподалеку от крыльца на снегу темнела промерзшая туша Байсаурской Бестии. Потревоженно замахав крыльями, с нее слетели три вороны. Судя по следам, волки подходили к зимовью, но не настолько близко как мне казалось ночью. Стаю увела трехлетка Ушлая, с обрывком разорванной петли на шее: по людским понятиям - дочь или внучка бывшей атаманши. В хвосте у нее шел Рваная Ноздря. И опять на прежнем месте была отчетливо помечена граница владений стаи и человека. Хотелось понимать эти метки как наше с волками примирение: мол, последний раз согрешили и ты и мы, а теперь хватит! По ту сторону - твое, по эту - наше. Какой искус был сочинить такую добрую и такую глупую сказку.
К большому неудовольствию ворон, рассевшихся возле зимовья на деревьях, ждущих ночи и безлюдья, к вечеру на Байсаур вернулся Алик. Он принес полрюкзака подмерзшей картошки и пару булок заводского хлеба. Сбросил мешок у порога, подошел к волчьей туше, пошевелил носком сапога оскаленную голову и сел на чурку, не входя в жилье.
- Ну как? – спросил насмешливо, доставая из кармана пачку сигарет.
- Нормально! – ответил я, догадываясь по его тону, что по следам он все уже знает.
- Крупно мы с тобой лопухнулись, перепутав бабу с волком.
Я пожал плечами: собственно я об этом как-то и не задумывался.
- Ну, а вообще как пережил солнцестояние? – он метнул на меня пытливый недоверчивый взгляд и снова сосредоточился на кончике тлеющей сигареты.
- Нормально! – ответил я, сколько мог равнодушней.
Алик заерзал на сухой чурке, язвительно ухмыльнулся.
- Убил дубиной в одиночку знаменитого Беса, один приволок его в зимовье – в нем добрых полцентнера, ободрал – и ничего?
- А чего? – я снова пожал плечами, изобразив на лице непонимание: - Старую, дряхлую суку, к тому же привязанную, добил, приволок и ободрал. Было дело, немного екнуло сердце: показалось, что стая идет за мной.
Алик негромко рассмеялся, отчасти он был удовлетворен и этим моим признанием.
- Что они, дураки, чтобы за тобой идти? Мужик здоровый, при дубине… Вот если бы ногу сломал или на карачках по снегу полз – тут бы они тебе на хвост упали, - он прокашлялся, несмотря на прочитанное поучение, взглянул на меня с удивлением и даже с некоторым почтением: – Ну и нервы у тебя – веревки! Городской чайник первый раз в тайге ночует – чего ему только ему не привидится: и летающие тарелки, и снежный человек…
- Обижаешь, Алик! – проворчал я, разыгрывая оскорбленное самолюбие. – Я давно уже не чайник.
- Так-то оно так, но все равно… Даже у меня в солнцестояние такие приходы бывают – стыдно рассказать. А тут, первый раз волка убил, да еще какого и ничего… Врешь конечно, - вздохнул он. – Но все равно молодец… Я тебе за него сотню дам. Согласен?
- Мы договаривались пополам, а это семьдесят рублей!
Алик снова метнул на меня пристальный испытующий взгляд.
- Егерь мне мелкашку обещал за его шкуру, - кивнул на тушу. – Нам-то что, пусть всем голову морочит, что это он убил Беса?
- Пусть! – согласился я.
Алик опять взглянул на меня недоверчиво. Он был чем-то расстроен. Раздраженно растер ногой окурок, встал, подхватил свой рюкзак и вошел в теплое, натопленное зимовье. Вороны на деревьях притихли и приготовились к пиру.
Прошла зима. Какая-то парочка заняла логово Байсаурской бестии. Я не полез на склон с подзорной трубой. Зачем?. Алик прав - чтобы понять волка надо быть зверем. Да и нужно ли мне это понимание? Как дети с предвкушением чуда заглядывают в колодец, надеясь увидеть там звезды днем, но видят свое отражение, так и мы озираемся на все обыденное, но малопонятное – ищем земные ответы на вопросы, которыми наука не занимается.
Я подобрал и выварил череп старой волчицы. Он стоит в моей городской квартире на полке шкафа. Нижняя челюсть мощна и округла, между коренными малярами и клыками нет зубов. Они выпали при жизни. Я хожу по комнате, поскрипывают половицы, качается череп на полке, кивает и смотрит на меня пустыми глазницами, но я чувствую спокойный и испытующий взгляд уже не волчицы, а своей бабушки, бывшей русской крестьянки, христианки и язычницы.
Уж она-то испила до дна горькой доли своего лихого времени и претерпела его испытания. Погибли и умерли все дети, рожденные до германской войны, отца повесили, старшую дочь шомполами запороли колчаковцы. Уже под сорок дождалась мужа после войн и революций, успела родить еще троих, последних, овдовела во времена перегибов, побиралась, воровала, в ногах валялась, рискуя каждодневно собой, а значит детьми. Не ждала снисхождения от своего времени, не полагалась на власть, которая не щадила, но только на себя, да на Бога, да на исконный народный смысл: на все то, против чего так яростно ополчился беспутный двадцатый век.
И Бог помог: выкормила всех троих и в войну не потеряла никого из детей. Внуки появились, такие же, как дети безбожники и космополиты, изуродованные своим временем. Вырастила их тоже. А когда по тону врача поняла приговор - приняла и его, только вздохнула устало: «Вот и все!» Наверное, обратилась мысленно к внукам: кто из них понесет дальше родовой крест? Ведь кто-то все равно его понесет! И умерла в больничном блоке, на стерильной казенной койке, без покаяния и причастия, почти в чужой стране, среди нового и непонятного народа, отказавшегося от своих корней.
Все это так не походит на боязливое смирение, с которым все пережитое - и прошлое, и будущее бессмысленны. Все это так походит на служение высшей силе и далеким целям, у народа, среди которого даже дряхлые старухи – непреклонные воины.
Не о том ли кивает мне череп Байсаурской бестии? Не потому ли так хочется под пристальным безмолвием пустых глазниц от первой до последней капли принять то, что было, и без сомнений войти в то, что будет, повторяя про себя, как языческое заклинание: моя семья, моя земля и мой народ?
1988г. 1987-2000г.г.