Лагерлёф С. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции Сказочная эпопея

Вид материала

Документы

Содержание Путешествие в вемменхёг У хольгера нильссона

Подобный материал:

• Брауде Л. Сельма лагерлёф и мир ее творчества, 289.11kb.
• Рекомендательный список литературы для тех, кто идёт в 3 класс, 24.16kb.
• «Удивительное путешествие в параллельные миры», 20.4kb.
• Сказочная викторина, 48.58kb.
• Викторина «Сказочная», 20.45kb.
• Программа тура: 1 день Встреча группы на ж/д станции Апатиты, переезд в п. Ревда Подъем, 42.46kb.
• Е. С. Подольская сш урок, 57.69kb.
• Заочная викторина «В мире книг», 79.14kb.
• Электронная газета русской диаспоры в швеции выпуск №1 9 от 23 февраля 2009 года, 597.59kb.
• Монография о серии «Сказки Севера», 127.18kb.

LIII

ПУТЕШЕСТВИЕ В ВЕММЕНХЁГ

Четверг, 3 ноября


В один прекрасный день, в начале ноября, дикие гуси перелетели через горную гряду Халландсос и очутились в Сконе. До этого они несколько недель паслись на обширных равнинах в окрестностях города Фальчёпинг, а поскольку там же пребывало еще много других больших стай диких гусей, время для стаи Акки протекало весело: старым птицам было о чем побеседовать, а молодые развлекались всякого рода играми и состязаниями.

Нильс же Хольгерссон не очень-то радовался тому, что стая надолго задержалась в Вестеръётланде. Хотя он всячески приободрял себя, но ему трудно было смириться со своей участью. «Скорей бы уж Сконе осталась позади; скорей бы очутиться за морем, - думал он, - тогда бы уж я знал: надеяться не на что, и чувствовал бы себя куда спокойнее».

Но вот наконец однажды утром дикие гуси снялись с места и полетели к югу, в Халланд. Глядеть на землю вначале не доставляло мальчику особого удовольствия. Он думал, что ничего нового там не увидит. На востоке высилась горная гряда с огромными вересковыми пустошами, напоминавшими смоландские. Далее же к западу все было усеяно круглыми холмами да буграми, а побережье изрезано заливами и бухтами примерно так же, как в Бохуслене.

Но когда дикие гуси полетели на юг вдоль прибрежной полосы, мальчик, сидя верхом на гусиной спине, свесился вниз и не смог уже оторвать глаз от земли. Холмы поредели, и теперь под ним простиралась равнина. И берег уже не был так сильно изрезан. Шхеры тоже постепенно редели, а потом и вовсе исчезли, и широкое, открытое море подходило прямо к побережью.

Лес внезапно кончился. Правда, множество безлесных, но тем не менее прекрасных равнин встречалось и на севере страны. Однако все они были окружены лесами, которые росли там повсюду; можно сказать, лес владел всем вокруг, а распаханные земли казались всего лишь огромными вырубками в нем. Да и на самих равнинах было немало и рощиц, и окруженных живыми изгородями пастбищ. Словно для того, чтобы напомнить: лес в любую минуту может вновь заполонить весь край!

Здесь же все было по-иному. Здесь власть забрали бескрайние равнинные земли. Кое-где виднелись большие лесные посадки, но отнюдь не дикие могучие леса. Вся местность лежала перед ним ничем не прикрытая - одна пашня рядом с другой. И это напоминало мальчику Сконе. Казалось, он узнавал и оголенный берег с песчаными отмелями и горами водорослей. Увидев все это, он и обрадовался, и испугался… «Должно быть, я уже недалеко от дома», - подумал он.

Между тем картина под ними сильно изменилась: вниз из Вестеръётланда и Смоланда, нарушая однообразие, с шумом сбегали реки. Озера, болота, вересковые пустоши и дюны стали преграждать путь пашням. Однако пашни все тянулись дальше и дальше, вплоть до самой горной гряды Халландсос, поднимавшейся со всеми своими прекрасными долинами и ущельями у самых пределов Сконе…

Во время путешествия гусята не раз спрашивали старейших в стае:

- Как там за морем? Как там за морем?

- Потерпите, потерпите! Скоро узнаете! - отвечали те, кто не раз облетел всю страну вдоль и поперек.

Когда гусята видели длинные, поросшие лесом горные отроги Вермланда и сверкавшие между ними озера, либо скалы Бохуслена, либо прекрасные невысокие горушки Вестеръётланда, они, дивясь, спрашивали:

- Неужто на всем свете так? Неужто на всем свете так?

- Потерпите, потерпите! Скоро узнаете, каков белый свет! - отвечали им старые гуси.

Когда же дикие гуси перевалили через Халландсос и пролетели немного вглубь Сконе, Акка закричала:

- Смотрите вниз! Оглядитесь хорошенько! Вот так будет и за морем!

В тот миг они как раз перелетали через горную гряду Сёдерсосен. Вся эта длинная горная цепь была одета в буковые леса, в зелени которых утопали великолепные, украшенные башнями замки. Среди деревьев паслись косули, а на лесных полянках резвились зайцы. До слуха летящих в вышине диких гусей доносились звуки охотничьего рога и хриплый лай собак. Широкие дороги змеились между деревьями, а по дорогам разъезжали в блестящих каретах либо гарцевали на породистых конях дамы и господа. У подножья горной гряды расстилалось озеро Рингшён, на узком мысу которого лежало старинное поместье Бушёклостер. Горную гряду перерезало ущелье Шералид; на дне его, в бездонной глубине между двумя отвесными склонами, одетыми деревьями и кустами, поблескивала какая-то горная река.

- Так будет и за морем? Так будет и за морем? - допытывались гусята.

- Да, так будет и за морем, там, где есть поросшие лесом горные отроги, - закричала Акка, - но они встречаются нечасто! Потерпите, скоро все увидите, как там и что!

Акка вела диких гусей все дальше на юг, к самой большой равнине в Сконе.

И вот она уже расстилается перед ними со всеми своими широкими нивами, свекловичными полями, испещренными длинными рядами свекольной ботвы, с низенькими, выбеленными усадьбами, окруженными пристройками, с бесчисленными белыми церквушками, с уродливыми серыми сахарными заводами, с маленькими то ли поселками, то ли городками вокруг железнодорожных станций. Вот потянулись торфяные болота с длинными рядами сложенного торфа, каменноугольные шахты с горами черного угля; между аллеями подстриженных ветел бежали дороги; железнодорожные пути пересекались, образуя на равнине густую сеть. То тут, то там сверкали мелкие, окаймленные буками равнинные озера; красивые господские усадьбы украшали их берега.

- Смотрите вниз! Глядите хорошенько! - кричала гусыня-предводительница. - Вот так будет и за морем - от самого берега Балтийского моря до высоких гор, а дальше нам никогда залетать не доводилось!

Когда гусята осмотрели равнину, гусыня-предводительница полетела к берегам Эресунда. Топкие низкие луга постепенно спускались прямо к воде; на берегах пролива лежали длинные гряды почерневших водорослей, выброшенных прибоем. Кое-где виднелись высокие береговые насыпи, а кое-где наносные пески-дюны, в виде отмелей и холмов. На побережье поднимались рыбачьи поселки с длинными рядами одинаковых кирпичных домиков. На молу возвышался небольшой маяк, и повсюду виднелись развешанные для просушки бурые сети.

- Смотрите вниз! Глядите хорошенько! - повторяла Акка. - Вот так будет и за морем!

Пролетела Акка со своей стаей и над несколькими городами. Внизу виднелись бесконечные фабричные трубы, глубокие колодцы улиц между высокими закопченными домами, большие красивые парки и длинные бульвары, гавани, забитые судами, старинные крепостные укрепления и замки с древними церквами.

- Такие города есть и за морем, хотя там они намного больше! - поясняла гусыня-предводительница. - Но и эти города внизу могут еще подрасти, как и вы!

Облетев Сконе, Акка опустилась на болото в приходе Вемменхёг. А Нильса все время мучила одна назойливая мысль. Видимо, Акка нарочно летала над всей провинцией, желая показать ему, что его родной край ничуть не хуже любого другого в мире. Но в этом не было никакой надобности. Мальчик вовсе и не думал - богата ли, бедна ли его родная земля. С тех пор как он увидел первый поросший ивняком холм и первый приземистый бревенчатый сруб, сердце его заныло от тоски по дому.

LIV

У ХОЛЬГЕРА НИЛЬССОНА

Вторник, 8 ноября


Стоял пасмурный и ненастный день. Дикие гуси паслись на просторных нивах вокруг Скурупа; когда все наслаждались послеобеденным отдыхом, Акка вдруг подошла к мальчику.

- Теперь, похоже, ненадолго установится вёдро, - молвила она. - Завтра, думается мне, мы начнем перелет через Балтийское море.

- Вон как! - коротко ответил Нильс. У него перехватило дыхание, и больше он ничего не мог вымолвить. Ведь мальчик все еще надеялся, что, пока он в Сконе, с него снимут заклятье и снова превратят в человека.

- А ведь мы довольно близко от Вестра Вемменхёга, - заметила Акка. - И я подумала, может, тебе хочется заглянуть домой на часок? Ведь пройдет немало времени, прежде чем ты свидишься с кем-нибудь из своих!

- А может, не надо? - возразил мальчик, но в голосе его послышалась радость.

- Если белый гусак останется здесь с нами, никакой беды не случится, - продолжала Акка. - А вот тебе надо, пожалуй, узнать, как там, у тебя дома? Хоть ты и не превратишься в человека, но, может, сумеешь хоть чем-нибудь помочь родителям.

- Ваша правда, матушка Акка! Как я сам до этого не додумался! - воскликнул мальчик, горевший желанием попасть домой.

Через минуту гусыня-предводительница с Нильсом летела к усадьбе Хольгера Нильссона. И вот уже она опускается на землю за каменной оградой, окружающей торп.

- Надо же! Здесь все точь-в-точь как было! - воскликнул мальчик и ловко взобрался на ограду, чтобы оглядеться. - Кажется, будто только вчера я сидел тут и смотрел, как вы летите высоко в небе!

- А есть ли у твоего отца ружье? - внезапно спросила Акка.

- Ясное дело, есть, - ответил мальчик. - Ведь я из-за этого ружья не пошел в то воскресенье в церковь, а остался дома.

- Тогда я не могу дожидаться тебя здесь, - призналась Акка. - Лучше, если ты сам придешь встретиться с нами у мыса Смюгехук завтра поутру, а нынче переночуй здесь.

- Нет, погодите, не улетайте пока, матушка Акка! - закричал мальчик и быстро спрыгнул с ограды. Он не знал почему, но им вдруг овладело странное предчувствие: с дикими гусями или с ним самим что-то случится, и они никогда больше не встретятся. - Вы ведь видите, как мне плохо. Ведь я не могу снова стать человеком, - продолжал он. - Но все равно я ничуть не раскаиваюсь, что улетел с вами весной. Нет уж, лучше никогда не бывать человеком, чем отказаться от такого путешествия!

Прежде чем ответить, Акка несколько раз втянула клювом воздух.

- Есть дело, о котором мне следовало бы переговорить с тобою раньше, но поскольку ты не собирался возвращаться домой, я считала, что спешить некуда. Однако сейчас не мешает тебе об этом сказать, хуже не будет!

- Вы ведь знаете, что я всегда вас послушаюсь! - воскликнул мальчик.

- Если ты научился у нас чему-нибудь хорошему, Малыш-Коротыш, то ты, может, и не считаешь, что всем на земле должны владеть люди, - повела речь гусыня-предводительница. - Подумай, у вас, людей, такие большие угодья, столько земли! Неужто вы не можете оставить несколько голых шхер, несколько обмелевших озер, болотных трясин, несколько безлюдных скал и отдаленных лесов нам, чтобы мы, бедные птицы и звери, жили там в мире и в покое! Взять хотя бы меня! Всю мою жизнь за мной охотились, меня гнали и преследовали! Хорошо бы знать, что и для такой, как я, есть на свете мирное прибежище!

- Я бы рад помочь вам в этом! - сказал мальчик. - Только у меня, верно, никогда не будет такой власти среди людей!

- Да что мы тут стоим и болтаем, точно не увидимся больше! - воскликнула Акка. - Наговоримся завтра поутру! Теперь же я полечу назад, к своим!

Акка взмахнула было крыльями, но тотчас снова опустилась, погладила несколько раз Малыша-Коротыша клювом и только после этого наконец улетела.

Стоял ясный день, но на дворе не видно было ни души, и мальчик мог идти куда вздумается. Прежде всего он поспешил в коровник; он знал, что у коров разузнает обо всем на свете. Но на скотном дворе было удручающе пусто. Весной там стояли три тучные коровы, теперь же в хлеву была всего одна-единственная - Майская Роза. И с первого же взгляда на нее понятно было, как сильно она тоскует по своим товаркам. Она стояла молча, понурив голову, почти не притрагиваясь к лежащей перед ней соломе.

- Добрый день, Майская Роза! - поздоровался мальчик, бесстрашно вбежав к ней в стойло. - Как поживают батюшка с матушкой? Что поделывают кот, гуси и куры? И куда девались Золотая Лилия и Звездочка?

Услыхав голос мальчика, Майская Роза вздрогнула и, похоже было, намеревалась боднуть его. Но она была уже не так ретива, как раньше, и потому успела разглядеть Нильса Хольгерссона, прежде чем поднять его на рога. Он был так же мал, как и в тот день, когда отправился в путь, и одет точно так же… И все же он стал вовсе не похож на самого себя. У того, прежнего Нильса Хольгерссона, который улетел весной с диким гусями, походка была медленная и тяжелая, голос тягучий, а глаза вечно сонные. А этот Нильс, что воротился домой, был легок на ногу и ловок, говорил быстро, а глаза его так и светились, так и блестели! Как он ни был мал, осанка его была такой гордой и смелой, что он невольно внушал уважение. И хотя сам он казался невеселым, всякий, глядя на него, веселел.

- Му-у, - замычала Майская Роза. - Ходили слухи, будто ты стал совсем другой, но я-то не верила. Добро пожаловать, Нильс Хольгерссон, добро пожаловать! Это первая радостная минута в моей жизни за долгое, долгое время!

- Спасибо тебе, Майская Роза! - растроганно ответил мальчик. Он страшно обрадовался, что его хорошо встретили. - Расскажи-ка теперь мне, как поживают батюшка с матушкой?

- С той поры, как ты улетел, ничего, кроме горестей да бед, они не знали! - сказала Майская Роза. - Однако хуже всего то, что они купили нового коня, - он больших денег стоил. Конь же все лето только корм переводил, а работать не работал. Пристрелить его твой отец не решается, да и продать никак не может. Из-за этого коня Золотой Лилии и Звездочке пришлось уйти отсюда!

По правде, мальчику хотелось узнать совсем про другое, но расспрашивать напрямик он боялся. Поэтому он задал еще один вопрос:

- Матушка, верно, опечалилась, когда увидела, что Мортен-гусак улетел?

- Не думаю, чтоб она сильно горевала из-за гусака, если бы знала, как все получилось и что он сам улетел. Она же более всего сетует, что ее родной сын сбежал из дому, прихватив с собой гусака.

- Вон что… стало быть, она думает… будто я украл гусака? - спросил мальчик.

- А что еще она могла подумать?

- Батюшка с матушкой, стало быть, вбили себе в голову, будто я слонялся все лето, как заправский бродяга?

- Они считают, что с тобой дела плохи, - ответила Майская Роза, - и оплакивают тебя так, словно потеряли самое дорогое на свете.

Услыхав эти слова, мальчик быстро вышел из коровника и отправился в конюшню. Она была невелика, но чиста и опрятна. Видно, Хольгеру Нильссону хотелось устроить все так, чтобы новому коню хорошо там жилось. В деннике стоял великолепный, холеный, пышущий здоровьем конь.

- Добрый день! - поздоровался мальчик. - А я слыхал, будто тут на конюшне стоит не конь, а дохляк! Быть того не может, чтобы речь шла о тебе. Ты-то такой здоровый да холеный с виду!

Повернув голову, конь пристально взглянул на мальчика.

- Уж не сын ли ты хозяина? - спросил он. - Я слыхал о нем немало худого. А у тебя такое доброе лицо! Никогда бы не поверил, что ты - сын хозяина, не знай я, что его заколдовали и превратили в малыша-домового!

- Дурная слава осталась обо мне в здешней усадьбе, - сказал Нильс Хольгерссон, - родная моя матушка и та думает, что я, будто вор, удрал из усадьбы! Ну да это все одно, раз я долго оставаться здесь не собираюсь. Но прежде чем уйти, я хотел бы узнать, какая на тебя хворь напала?!

- Жаль, что ты не останешься, - опечалился конь, - чую, мы с тобой стали бы добрыми друзьями. А у меня никакой хвори и нету. Правда, я занозил чем-то ногу, скорее всего острием ножа или еще чем-то. Заноза сидит так глубоко, что лекарь не смог ее найти; но она все колет да колет, я просто ходить не могу. Если бы ты рассказал Хольгеру Нильссону, что со мной, он бы легко мне помог! Я и сам бы рад приносить пользу. Я же не дармоед! Мне совестно стоять тут, переводить корм да бездельничать.

- Вот хорошо, что настоящей хвори у тебя нет! - обрадовался Нильс. - Попробую сделать так, чтобы тебя вылечили. Можно, я кое-что нацарапаю ножиком на твоем копыте?

Нильс Хольгерссон почти управился с копытом коня, как вдруг услыхал голоса. Чуть приотворив дверь, он выглянул во двор. К дому поднимались отец с матерью. Сразу было видно, что их гнетут тяжкие заботы. Лицо матушки было изрезано морщинами, их стало куда больше, чем прежде, а у отца поседели волосы. Мать уговаривала отца попросить денег в долг у ее деверя.

- Нет, не хочу больше брать взаймы, - сказал отец, проходя мимо конюшни. - Нет ничего хуже, чем влезать в долги. Уж лучше отказаться от дома!

- Я бы не очень этому противилась, если бы не мальчик, - возразила мать. - Но куда он денется, если в один прекрасный день вернется домой, нищий горемыка, - ведь иначе он вернуться не может, - а нас здесь не будет?

- Да, твоя правда, - отозвался отец, - но мы попросим тех, кто здесь поселится после нас, ласково принять его и сказать, что он для нас - всегда желанный гость! А потом, каков бы он ни был, он слова дурного от нас не услышит. Верно, мать?

- Еще бы! Только бы он вернулся домой! Только бы знать, что ему не приходится голодать и холодать на проезжих дорогах! Ничего на свете я больше не желаю!

Тут отец с матерью вошли в дом, и мальчик ничего уже больше не слышал. Но он был очень тронут и обрадован, узнав, что они так любят его, хотя и думают, будто он ступил на дурной путь. Он хотел было тут же броситься к ним, но подумал: «Может, они станут горевать еще сильнее, коли увидят меня!..»

Пока он стоял так, мучаясь сомнениями, подъехала повозка и остановилась у ворот. Мальчик чуть не вскрикнул от удивления: ведь из повозки вышли и направились к торпу не кто иной, как Оса-пастушка с отцом. Они шли к дому, держась за руки, шли такие тихие и серьезные, но глаза их сияли от счастья. Посреди двора Оса вдруг остановила отца и сказала:

- Помните, батюшка, вы не должны упоминать ни о деревянном башмачке, ни о гусях, ни о малыше-домовом, который до того похож на Нильса Хольгерссона, что если это не он сам, то кто-то очень ему близкий.

- Да нет! Что ты! - ответил Йон Ассарссон. - Я скажу только, что их сын не раз помогал тебе, пока ты разыскивала меня, а сюда мы приехали, чтобы узнать, не можем ли мы, в свой черед, сослужить им службу теперь, когда я стал состоятельным человеком? Ведь с тех пор, как я открыл в горах залежи железа, денег у меня даже больше, чем нужно.

- Я знаю, складно говорить вы умеете! - сказала Оса. - Умолчите только о том, о чем я вас просила.

Они вошли в дом. Мальчик дорого бы дал, чтобы услышать, о чем они станут толковать с его родителями. Но он не решался выйти во двор. Прошло совсем немного времени, и они снова появились на крыльце. Родители Нильса проводили их до самых ворот. И до чего ж они оба повеселели! Просто на диво! Они прямо ожили!

Когда гости уехали, отец с матерью еще долго стояли у ворот и глядели им вслед.

- Ну вот, незачем мне больше так горевать, - сказала матушка, - после того, как я столько доброго услыхала о Нильсе!

- Не так уж много они о нем и рассказали! - задумчиво ответил отец.

- А разве мало? Ведь они приехали сюда единственно ради нас, сказать, что они желают нам помочь. Ведь наш Нильс сослужил им большую службу! По мне, ты мог бы принять их помощь!

- Нет, мать. Не хочу я ни у кого брать деньги ни в дар, ни взаймы. Сперва надо избавиться от долгов, а потом начнем понемногу работать и снова станем на ноги. Ведь мы с тобой не такие уж дряхлые старики, верно? - смеясь, сказал отец.

- Неужто тебе весело оттого, что приходится отказаться от нашего торпа, в который мы вложили столько труда? - спросила мать.

- Кому как не тебе понять, отчего я смеюсь? - ответил отец. - Когда наш мальчик пропал, меня это так придавило, что я прямо обессилел. Нынче же, когда я знаю, что он жив и вел себя достойно, ты увидишь - Хольгер Нильссон еще на что-нибудь да годится.

Матушка вошла в дом, а мальчику пришлось поспешно спрятаться в уголок, так как в конюшне появился отец. Направившись в стойло к коню, он поднял, по обыкновению, его ногу, чтобы попытаться разглядеть, почему он не ходит.

- Что это? - удивился отец, увидев несколько вырезанных на копыте слов.

«Вытащи железку из ноги!» - прочитал он с удивлением и оглянулся по сторонам. Но тут же стал осматривать и ощупывать копыто изнутри.

- Сдается мне, тут и впрямь торчит что-то острое, - немного погодя пробормотал он.

Пока отец занимался конем, а мальчик сидел, забившись в уголок, на дворе появились новые гости.

А случилось так, что, когда Мортен-гусак очутился совсем близко от своего прежнего дома, он не смог совладать с желанием представить свою жену и детей старым друзьям в родной усадьбе. Вот он, захватив Дунфин-Пушинку с гусятами, и отправился в путь.

Когда гуси прилетели в усадьбу Хольгера Нильссона, на дворе не было ни души. Мортен спокойно и уверенно опустился на землю и стал по-хозяйски расхаживать вокруг, рассказывая Пушинке, как прекрасно ему жилось, когда он был домашним гусем. Показав ей двор, он вдруг заметил, что дверь в коровник отворена.

- Загляните туда на минутку, - пригласил он, - и вы увидите, как там хорошо! Это не то что мокнуть в озерах да болотах!

Стоя на пороге, гусак заглянул в коровник.

- Да тут никого нет, - обрадовался он. - Войди, Пушинка, и взгляни на гусиный загон! Не бойся! Ни малейшая опасность нам не грозит!

И тут гусак, Пушинка и все шестеро гусят направились прямиком в гусиный загон, чтобы полюбоваться, в какой роскоши и неге жил большой белый гусак до того, как отправился в полет вместе со стаей диких гусей.

- Ну вот, так мы и жили! Это - мое место, а тут стояло корытце, всегда полное доверху овсом и водой, - расписывал гусак. - Погодите-ка, здесь и сейчас еще есть немного корма! - С этими словами он ринулся к корытцу и начал, давясь, глотать овес.

Но Пушинка все беспокоилась и просила:

- Давай выйдем отсюда!

- Еще несколько зернышек! - просил гусак.

И вдруг он, громко загоготав, поспешно бросился к выходу. Но было уже поздно. Дверь захлопнулась, и хозяйка, стоя во дворе, закрыла дверь на крюк. Гуси оказались запертыми в коровнике.

Между тем хозяин вытащил из ноги Вороного острую железную занозу. Он стоял, донельзя довольный, и гладил своего коня, когда в конюшню торопливо вошла хозяйка.

- Иди, отец, погляди, какая у меня добыча! - воскликнула она.

- Нет, погоди, мать! Сперва посмотри сюда! - перебил ее отец. - Теперь я знаю, отчего хромал конь!

- Счастье нам снова улыбается! - радовалась мать. - Подумать только! Большой белый гусак, который исчез по весне, видать, улетел со стаей диких гусей. А нынче он вернулся и привел с собой еще семерых диких гусей. Они вошли в гусиный загон, а я взяла да и заперла их там!

- Вот чудеса! - удивился Хольгер Нильссон. - А знаешь, мать, самое лучшее во всем этом - то, что нам больше не надо думать, будто мальчик бежал из дому, прихватив с собой гусака!

- Да, твоя правда, отец! Боюсь только, не пришлось бы нам заколоть их нынче же вечером. Скоро день святого Мортена, и надо поспешить, если мы хотим успеть отвезти их в город на продажу.

- По мне, грешно заколоть гусака, когда он вернулся к нам домой с таким прибытком, с целой стаей, - не согласился с женой Хольгер Нильссон.

- Будь то в другое время, я бы и не подумала лишать его жизни, но когда нам самим надо уезжать отсюда, мы не можем держать гусей.

- Да и то правда!

- Пойдем, помоги мне перенести их в дом! - попросила она.

Они вышли из конюшни, и вскоре мальчик увидел отца, который направлялся в дом вместе с матерью, прижимая к себе одной рукой Пушинку, а другой - Мортена-гусака. Гусак кричал: «Малыш-Коротыш, помоги мне!» - как кричал всякий раз, когда ему грозила опасность, хотя и не мог знать, что мальчик совсем близко от него.

Нильс Хольгерссон, ясное дело, слышал его крики, но все равно продолжал стоять в дверях конюшни. Но замешкался он вовсе не потому, что желал смерти Мортену-гусаку. В ту минуту он даже не вспомнил о том, что, если гусака заколют, ему самому будет хорошо. Он медлил совсем по другой причине.

Чтобы спасти гусака, ему надо было показаться отцу с матушкой, а к этому у него не было ни малейшей охоты. «Им и без того-то тяжко, - подумал он, - неужто я должен причинить им еще и это горе?»

Но когда дверь за гусаком захлопнулась, мальчик очнулся. Стремглав перебежал он двор, вскочил на дубовую доску у крыльца и ворвался в сени. Тут он по старой привычке сбросил деревянные башмаки и приблизился к двери. Однако ему все еще так не хотелось показываться на глаза отцу с матушкой, что он не в силах был поднять руку и постучать. «Ведь дело идет о жизни и смерти Мортена-гусака, - подумал он, - ведь он был твоим лучшим другом с тех самых пор, когда ты стоял здесь в последний раз!» Ему вспомнилось все, что они с гусаком пережили и на скованных льдом озерах, и в бурном море, и среди опасных хищников. Сердце его преисполнилось благодарности и любви, и он, совладав с собой, постучался в дверь.

- Кто там? - спросил отец и отворил дверь.

- Матушка, не троньте гусака! - крикнул мальчик с порога.

В тот же миг гусак и Пушинка, лежавшие связанными на скамье, загоготали от радости, и он понял, что они еще живы.

Но радовались не они одни.

- Нет, подумать только, какой ты стал рослый да пригожий! - воскликнула в восторге матушка.

Мальчик по-прежнему стоял на пороге, не решаясь войти в горницу, все еще не совсем уверенный в том, как его примут.

- Хвала богу за то, что ты вернулся, - сказала матушка. - Входи же! Входи!

- Добро пожаловать! - пригласил Нильса отец, не в силах более вымолвить ни слова.

Но мальчик все еще топтался на пороге. Он не мог понять, почему они так радуются ему, ведь он такой коротыш?! Но тут к нему подошла матушка, обняла и потянула за собой в горницу. Тут только он понял, что произошло.

- Матушка! Отец! Я снова большой, я снова - человек! - закричал он.