Иногда мне кажется, что наша Вселенная лишь эпиграф к другой, куда более масштабной и содержательной Вселенной
| Вид материала | Документы |
- Анатолий Некрасов «Материнская любовь», 2921.99kb.
- Анатолий Некрасов материнская любовь вступление, 1801.07kb.
- Яехал в вагоне метро из театра после просмотра широко известного спектакля о материнской, 2921.51kb.
- Яехал в вагоне метро из театра после просмотра широко известного спектакля о материнской, 1798.72kb.
- Что мы видим и как оцениваем явления, происходящие в природе, 161.58kb.
- М. А. Волошиным 1908-1910 годы, 531.93kb.
- Великая тайна вселенной, 464.13kb.
- Пролог к книге И. Глазунова "Распятая Россия", 590.63kb.
- Курс «основы самодиагностики и целительства» Лекция Введение в энергии Вся наша Вселенная, 211.23kb.
- Построение вселенной, 507.55kb.
— Резервная смена поступает в распоряжение гостей «Этны»!
Акустика прибавила громкости:
— Первая палуба, грузовой шлюз! Срочно!
Спеша по коридору, Лючано с удивлением отметил, что испытывает интерес к происходящему. И обрадовался. Обрадовался своей собственной, а не наведенной, «клейменой» радостью. Значит, превращение в «робота» идет не так быстро, как он боялся. Дети определили себе срок в одиннадцать месяцев. Посмотрим, что даст расчет для него. Он все-таки взрослый, битый жизнью человек, он пытается сопротивляться, ему помогают…
Да, ему помогали. Ворочая «весло», прорываясь сквозь стыдное счастье подневольного труда, застилавшее сознание хмельным туманом, он вспоминал. Урывками, клочками — как мог, как получалось. Спасибо татуировке Папы Лусэро. Самое светлое, дорогое или хотя бы просто яркое, что происходило с ним за сорок семь лет, — украдкой, минуту за минутой.
Так нищий бережет свои лохмотья, потому что больше ничего не имеет.
Добродушно ворчала тетушка Фелиция — мол, много сладкого есть вредно! — но потом, сдаваясь, выкладывала на тарелку еще один щедрый ломоть земляничного пирога. Лицо марионетки оживало под резцом и кистью, и малышу Лючано хотелось прыгать от восторга: получилось, получилось! Маэстро Карл делился с юным невропастом премудростями и тонкостями искусства, они вели долгие беседы с Добряком Гишером под двумя кемчугскими лунами; и счастье плескалось в глазах графа Мальцева, когда батарея плазматоров с ювелирной точностью всаживала залп за залпом в искрящегося «оборотня»…
Они были здесь, с ним, в его мыслях, в его памяти.
Их помощь, воспоминания о них не давали Тарталье сдаться, опустить руки, соскользнуть в серую бездну апатии, перемежаемую вспышками рабского фальш-счастья. Он еще не стар, у него полжизни впереди. Срок, отмеренный судьбой, он проживет человеком. Свободным человеком. Он помнит, как это: радоваться жизни без ядовитых инъекций клейма.
«Я выдержу. Я не забуду».
— …Четверками — в шлюз.
Лючано уже знал: раб выполняет распоряжения любого помпилианца, если они не противоречат приказу хозяина. И, как говорят в скверных боевиках, сопротивление бесполезно.
«Интересно, — размышлял он на бегу, — возможен ли суицид среди невольничьего контингента?»
«И не думай!» — хором предупредили Гишер с маэстро Карлом.
— Приступить к погрузке!
Странные гости посетили галеру. Выправкой эти помпилианцы не блистали, форму носили полувоенную, без знаков различия, зато все поголовно были вооружены. Не табельным оружием, а, что называется, с неба по звездочке: армейские лучевики, полис-разрядники, тяжелые парализаторы. Ходили гости так, словно походку им делали по общему лекалу: с нарочитой расхлябанностью крупного хищника. Одни щеголяли хитро подстриженными бородками, другие — бакенбардами, похожими на щетки, третьи — бриты наголо…
Экс-легат и корабельные офицеры «Этны» выглядели совсем иначе.
Гражданские «косят» под военных? Вряд ли. Несмотря на воцарившийся хаос, пришельцы, заполонившие коридоры галеры, производили впечатление профессионалов.
Наемники?
Корсары-маландрины?
«Стерва Юлия в медотсеке что-то обронила насчет «рейда»…» — вздохнул Лючано, надрываясь под тяжестью груза. Неподъемные ящики без маркировки приходилось тащить вручную, вчетвером каждый. В ангаре рабы складывали ношу на тихоходные, но мощные платформы-антигравы — те по мере заполнения выстраивались в цепочку и скрывались в разверстых чревах десантных ботов.
Жаб принудительно набивали икрой.
Внутренняя сеть оповещения каждую минуту разражалась лающими командами:
— Старшему штурману! Проверить и подтвердить расчет курса!
— Сервус-контролеру I класса Марку Славию! Срочно прибыть в капитанскую рубку!
— Готовность бортовых систем вооружения!
— Есть!
— Либер-центуриону Тарквинию Муллу! Доложить о сроках окончания погрузки!
Поток ящиков иссяк, и резервную смену отправили на построение.
— Все, кто пробыл в рабстве меньше года, — два шага вперед, — скомандовал «трехглазый» сервус-контролер, имени которого Лючано не знал до сих пор. К чему рабу знать имена всех, кто им командует? Дело раба — молча выполнять приказы.
Строй качнулся. «Новичков» оказалось больше двух десятков.
— Кто в рабстве шесть месяцев и меньше — еще два шага вперед.
Осталось одиннадцать. «Трехглазый» прошелся вдоль короткой шеренги.
— Ты, ты, ты и ты, — во лбу сверкнул «циклоп», фиксируя выбор, — бегом в навигаторскую рубку. Пятая палуба. По прибытии доложитесь любому из навигаторов.
Тарталья оказался вторым «ты».
В рубке их четверку — «квартет», без особого веселья пошутил Лючано, воспринимая шутку как крошечную, но все-таки степень свободы, — долго рассаживали вокруг странного устройства, схожего с прорезиненной каракатицей. Наконец толстяк-навигатор с удовлетворением хмыкнул, нажатием кнопки выдвинул из каракатицы знакомые штанги, только размером поменьше — и велел рабам взяться за «весла».
— Свежатина! — Он хлопнул Лючано по плечу. Так хлопают машину новой модели или стену только что купленного дома, но никак не живое существо. — Всадник молодец: в случае чего свежачок вынесет. Ладно, скоро все трюмы ботвой забьем…
Под Всадником, наверное, подразумевался Гай Октавиан Тумидус.
— Молчи! — рявкнул на коллегу второй навигатор. — Сглазишь!
Толстяк пригладил редкие волосы.
— А я не суеверен. Я в пятницу родился…
Он был не суеверен, но сентиментален: над его приборной доской вертелся «хрустальный» мемо-кубик, в глубине которого улыбались женщина и двое детишек, мальчик и девочка.
Чувствуя, как ортопласт рукоятей прирастает к ладоням, попутно качая в организм питательные растворы — обеда, само собой, не предвиделось; морщась от ставшего привычным жжения в татуировке Папы Лусэро, Тарталья внезапно задумался о странном. Свобода — свободой, надежды — надеждами, но насколько было бы легче, относись помпилианцы к рабам с презрением, насмешкой, брезгливостью или с каким-то другим, но человеческим, живым чувством.
Трудно, почти безнадежно ненавидеть господина, который не делает различий между тобой, штурмовым ботом, автопогрузчиком и запасным блоком питания.
Крыша над головой, сытое брюхо, спальные тонус-коконы, «рекомендованный досуг», гарантированная радость труда, отсутствие наказаний, телесных и ментальных, за полной ненадобностью карать и запугивать — сколько людей согласились бы променять свое нищенское существование на «клейменый» рай?
Ты-то чего трепыхаешься, кукольник?
Что, твоя прежняя жизнь была слаще?
Привыкнув к постоянству двух внутренних голосов, маэстро Карла и Гишера, Лючано никак не ожидал, что в глубине души таится еще и третий — вот эта убедительная сволочь, хитрая тварь, во всеоружии беспроигрышных аргументов.
Изыди, беспомощно подумал он.
Хорошо, согласилась сволочь. Но я вернусь, кукольник.
IV
…Галера шла в тумане.
Седые пряди клубились вокруг бортов. Тускло горел кормовой фонарь. У взведенных 30-фунтовых камнеметов на баке дежурили их расчеты, трезвые и суровые. Шли только на веслах, как в бою, — все три мачты, кормовая, главная и носовая, стояли голые, напоминая деревья зимой.
Даже флаг был спущен.
Плеск воды под лопастями весел напоминал чмоканье голодного идиота, дорвавшегося до миски с кашей. Облака цеплялись за верхушки мачт. Временами в них начиналось движение — казалось, повар шумовкой перемешивает вскипевший кисель, пытаясь справиться с комками. Тишайший хохот, сопровождавший эту небесную катавасию, заставлял гребцов вздрагивать и озираться по сторонам.
От хохота ныли зубы, а в боку начиналось колотье.
Кожу саднило, как если бы в воздухе летали полчища гнуса, забиваясь под одежду и впиваясь в плоть мириадами тоненьких хоботков. Избавиться от воображаемого жужжания насекомых не мог никто. В ушах стоял звон, от него кружилась голова, и рукоять весла делалась мокрой, скользкой, извиваясь словно змея.
— Держать язык за зубами! — предупредил заранее капитан.
Ослушаться не посмел никто. Хотя у многих возникала нервная болтливость, и удержаться от разговоров было труднее, нежели терпеть, когда свербит, и не почесаться.
Ожог от татуировки вернул Лючано к действительности. Вернул не полностью — туман, кипень в облаках и чмоканье за бортом остались, но сейчас Тарталья ясно понимал, где он и кто он на самом деле.
«Я сижу в навигаторской рубке «Этны», возле «каракатицы». Я держусь за «весло». Я смотрю в спины навигаторов и на обзорники систем внешнего наблюдения. Я — Лючано Борготта, и я ничему не рад, чтоб вас всех в коллапсар засосало…»
Его больше не удивляло рабское расслоение личности, когда он воспринимал себя гребцом на морском судне, память о котором осталась разве что в исторических справочниках.
«Наверное, таким образом сознание защищается от нормальных для «робота», но противоестественных для человека ощущений…»
Деградация наркомана, тонущего в галлюцинациях.
«Свежатину» пригнали в рубку в качестве аварийных батарей. Если энергообеспечение корабля пострадает в случае непредвиденной коллизии, здесь сумеют завершить РПТ-маневр, удержав курс и направив «Этну» в безопасное место.
«Куда же мы идем, при таких мерах предосторожности?…»
…А галера все раздвигала туман острым, изогнутым носом.
Извилистый фарватер требовал пристального внимания лоцмана. Чувствовалось, что здесь, в местах темных и скрытных, ходили редко, если ходили вообще. Прислушиваясь к тихим, еле различимым взвизгам кларнета, гребцы правой и левой стороны по очереди поднимали весла. Корабль делал поворот, огибал невидимые мели, уворачивался от зубастых скал — и двигался дальше.
Вор крался в темноте по чужому дому.
Лиса подбиралась к курятнику.
А в кисельных облаках хохотали комки, взмахивая перепончатыми крыльями. Чмокала вода — густая, черная, запекшаяся по гребням волн. Вот мелькнуло тело: глянцево-мокрый шланг раздвинул чернила, булькнул, изогнулся петлей, сверкнул откуда-то глазом — оранжевым с зеленой прорезью сердцевины.
И сгинул, как не бывало.
Шумно выдохнули два гребца, брат и сестра, совсем еще дети, и капитан не стал их бранить или наказывать. Капитан сам побагровел от удушья при виде глазастого шланга.
— Скорость?
— Шесть с половиной узлов…
— Прибавь, Марк…
Толстяк-навигатор тихо молился, прикипев взглядом к дисплею. Он мерил скорость и расстояние иначе, чем на галере, плывущей по ту сторону реальности — свет, сверхсвет, световой год, парсек… — но страх не имеет изнанки.
Жена и двое детей улыбались из мемо-кубика. Навигатору хотелось однажды вернуться к ним. Вернуться — богатым.
Это означало — иметь множество рабов.
«Возможно, — думал Лючано Борготта, резервный аккумулятор к навигационному пульту, — для каждого отдельного помпилианца наличие рабов — физиологическая потребность. Возможно, им без нас плохо: они болеют, мучаются, испытывают дискомфорт. Опять же мы бываем разные: потомственные, свежатина, «роботы»… Власть или симбиоз?…»
Татуировка Папы Лусэро клыками десятка бешеных гадюк впилась в плечо, и он проклял себя за это предательское «мы».
А галера шла через незнакомые, смутные воды.
Космос чмокал, кипел и сверкал одиноким, опасным глазом.
— Есть выход на реперную точку!
— Отлично. Наложение наблюдаемых ориентиров на зафиксированные разведчиком?
— 99,9%, с учетом координатной поправки.
— Проверить расчет траектории для РПТ-маневра!
— Проверка произведена. Рассчитанный ранее курс подтвержден. Дальность прыжка — 2,5 стандартного светового года, со входом в систему за орбитой четвертой планеты.
— Приготовиться к РПТ-маневру. Даю отсчет…
Только сейчас, окончательно вынырнув из туманных фьордов, где во мгле, рядом с судном, скользили жуткие силуэты, в навигаторскую рубку «Этны», Лючано заметил — они не одни в окружающем пространстве.
Нет-нет, никаких чудовищ, рожденных сном разума!
Близко к «Этне», слегка подсвечены опалесценцией газопылевого облака, угасающей за кормой, и холодным, колючим мерцанием ближайших звезд, плыли еще шесть кораблей. Две одноярусные галеры, две биремы, одна монументальная трирема — и звездолет, класс которого, не будучи специалистом, Тарталья определить затруднился.
— …два… один… ноль.
Картина на обзорниках, дающая полную иллюзию космоса, раскинувшегося вокруг, поползла: сперва медленно, потом быстрее и быстрее. Корабли-союзники «висели» возле «Этны» как приклеенные, синхронно набирая скорость. Это значило, что там, в иллюзорном море, выбравшись из коварных проливов, эскадра ускоряла ход. Кларнет держал нервный ритм, и гребцы старались изо всех сил, с радостью налегая на весла, подставляя лица соленому ветру.
«А вдруг, — задумчиво предположил маэстро Карл, — Настоящая действительность пахнет морем и свистит дудкой на баке? Космос — лишь бред помраченного рассудка? Бред целой цивилизации? Мы бредим, иногда, урывками видя настоящее — и не доверяя ему… Почему бы и нет?»
«По кочану! — оборвал тираду маэстро грубиян Гишер. — Хочешь сходить с ума, сходи сам. А цивилизацию сюда приплетать не надо. Эх, отчего на всех умников не хватает решеток?…»
Лючано вздохнул.
Меньше всего ему хотелось сейчас участвовать в философском диспуте.
К счастью, РПТ-маневр накрыл его колпаком, отсекая лишнее. Звезды на обзорниках вспыхнули, сливаясь в сплошные полосы огня; сознание размазалось по телу, как масло по ломтику хлеба, и Вселенная с наслаждением принялась жевать этот бутерброд. Лючано сделался центром «Этны» и завис в кричащей паузе между мгновениями — словно галера угодила под разряд межфазника.
Миг длился вечность.
Вечность спрессовали в единый миг.
Банальность превратилась в откровение.
Бытие с изумлением моргнуло. Соринка «Этны» выпала из его прослезившегося ока — за два с половиной световых года от входной точки разрыва пространственной ткани.
— Есть вход в систему!
— Проходим орбиту четвертой планеты. Начинаем торможение.
— Запустить сканирование. Нас интересует вторая планета.
— Вторая планета — есть засечка. Производим коррекцию курса.
— Расчетное время выхода на орбиту — пятьдесят четыре минуты!
— Вы готовы к веселью, друзья?
— Либер-центурион Мулл! Отставить разговорчики!
— Молчу, молчу…
Толстый навигатор откинулся на спинку кресла, вытер пот со лба.
— Проскочили. — Голос его дрожал. — Говорю ж, в пятницу родился… Ну, теперь не работа — баловство. Хватай-тащи! Верно говорю, Всадник нам за этот рейд долю поднимет. Трассу нарезали, как по канату над пропастью…
— Тыщу раз говорил тебе: не загадывай! Глаз у тебя, урода!…
— Не пыхти, Анк! — Толстяк подмигнул взбешенному напарнику. — Задворки Галактики, тишь да гладь. Ни одна зараза об этой плантации не знает, кроме нашего разведчика. Мирок, судя по отчету, не бей лежачего: потенциальные техноложцы, I уровень. Серьезного сопротивления оказать не смогут. Выбираем грядку с подходящей плотностью ботвы, садимся, дергаем, грузим — и мама не горюй! Проход через облако отработан, чешем домой без проблем…
Эскадра замедляла ход, что благодаря компенсаторам инерции практически не ощущалось; бело-голубой шар, возникнув на центральном обзорнике, увеличивался в размерах.
— Выходим на орбиту…
— Запустить зонды!
— Панорамное сканирование?
— Есть!
Подавшись вперед, Лючано вглядывался в обзорник. Там плыли, наполовину скрытые рваниной облаков, незнакомые континенты и океаны. Ему мерещилось страшное: под ними — Борго, родная планета Тартальи. Именно так она выглядела из космоса, когда он впервые покидал ее с маэстро Карлом.
Это на его родину сейчас рухнет помпилианский десант.
Чушь, глупости! Очертания материков совсем иные. Да и вообще, Борго находится на другом краю Галактики. Это чужая планета! И Лючано Борготте нет никакого дела до захвата корсарами двух-трех тысяч варваров. Пока еще этот мир откроют официально, пока сюда прилетят эмиссары Галактической Лиги с верительными грамотами для установления дипотношений…
А в данный момент в неизученном окраинном секторе нет ни кораблей Лиги, ни патрулей.
«Чем ты, дружок, в состоянии помешать хозяину Тумидусу? — желчно спросил Гишер. — Ты даже слова против сказать не способен при всем желании! Да и желания особого у тебя нет, если честно…»
— Пошли данные зондов.
— Давайте.
— Состав атмосферы пригоден для дыхания. Токсичных примесей не обнаружено.
— Вирусно-бактериальная среда — в норме. Организмов, способных прорвать стандартную биоблокаду, не выявлено. Можно выходить без спецсредств защиты.
— Температурный режим — комфортный.
— Обнаружено 976 поселений аборигенов, подходящих для операции.
— Запускайте оптимизацию.
— Когда уже наконец изобретут пятимерные трюмы?! Наши яйцеголовые бьются-бьются…
— Пятимерные трюмы?
— Ну да! Чтобы всю ботву такой вот плантации одним махом…
— Ну и аппетиты у тебя, Флавий!
— Отставить болтовню на рабочей частоте!
— Есть оптимизация. Объект выбран.
— Дайте координаты и увеличение.
На обзорнике проступила координатная сетка. Изображение начало рывками увеличиваться.
— Первая итерация… вторая… третья… — бормотал себе под нос толстяк-навигатор.
Город. Мелкий населенный пункт: захолустье, вне оживленных трасс. Красные, рыжие, серые прямоугольники крыш. Хаотичное на первый взгляд переплетение улиц. Пятна зелени, желтая полоска пляжа, море с едва различимыми черточками…
Корабли? Яхты?
Город распластался на берегу бесформенной амебой, вытянул дюжину ложноножек в глубь материка, не подозревая о нависших над ним звездолетах.
— Дай полное увеличение, — обратился нервный Анк к толстому напарнику.
— Зачем?
— Все равно будем здесь до конца операции болтаться. Так хоть поглядим, пока не началось.
— Смотри, старый извращенец, — хохотнул толстяк, погружая волосатую лапищу в недра пульта. — Только не сглазь.
В следующий миг Лючано показалось, что корабль падает с высоты на город, и он невольно вцепился в рукояти «весел».
Улица. Брусчатка мостовой, узкие тротуары. Дома в три-четыре этажа с разноцветными фасадами: канареечная желтизна, салатная зелень, бирюзовый росчерк. Разными дома были не только по цвету: пузатые балкончики, окна стрельчатые, полукруглые, прямоугольные, барельефы, лепнина, узкие ступеньки парадных…
Никаких стандартов, никаких типовых проектов. С первого взгляда видно: варвары. «Потенциальные техноложцы», как выразился толстяк.
По улице проехала повозка с крытым верхом, запряженная самой настоящей лошадью. У Лючано возникло ощущение, что он внезапно перенесся на тысячелетия назад, в эпоху первобытной цивилизации. Или в Мальцовку: там ему однажды довелось кататься на аналогичной повозке. Сюда бы историков с этнографами…
Плотный человек в кургузой пиджачной паре и смешной шляпе «котелком», с тростью в руке, наклонился к витрине магазина. Рядом тут же образовался малолетний сорванец, пристроился вплотную, якобы тоже интересуясь выставленным товаром.
— Гляди, Касиус! Парень у лопуха бумажник тырит! С кредитками!
— Откуда у ботвы кредитки?! У них небось все за наличные…
— О, вытащил!
— Молодец, пацан! А лопух ушами хлопает…
Воришка, удрав за угол, корчил оттуда рожи обворованному зеваке. Человек с тростью, по мнению Лючано, сильно смахивал на маэстро Карла. А сорванец — на юного Борготту.
«Меня сюда, будь добр, не приплетай, — подвел итог Гишер. — Взял моду: аналогии выискивать. Стареешь, дружок…»
— Приступаем к началу операции, — прервал восторги навигаторов знакомый голос экс-легата Тумидуса. — Даю координаты сектора накрытия.
Изображение на обзорнике отпрянуло и сместилось. Красный пунктирный квадрат обозначил выбранный район — практически весь город, не считая хуторов на юго-западе.
— Объявляется пятнадцатиминутная готовность. Отсчет пошел. Сетка для ботов накрытия…
Навигатор Анк развернулся вместе с креслом, вспомнив про «квартет» рабов.
— Идите на первую палубу. Там доложитесь дежурному и поступите в его распоряжение.
Для Лючано было бы гораздо легче, если бы нервный Анк закричал: «Хватит прохлаждаться, бездельники!» — или просто велел: «Пошли вон!»
Нет, Анк так не сказал.
Мои взаимоотношения с судьбой можно определить кратко: «Я — кукла».
Но всякий раз — разная кукла.
Я бываю перчаточным болванчиком. Властная рука наполняет меня целиком, толкая на поступки вне моего согласия, и, опустев, я страдаю. Подчиняться — легко, вспоминать об этом — мучительно. Наверное, поэтому в таких случаях я дерзок и насмешлив.