Иногда мне кажется, что наша Вселенная лишь эпиграф к другой, куда более масштабной и содержательной Вселенной
| Вид материала | Документы |
- Анатолий Некрасов «Материнская любовь», 2921.99kb.
- Анатолий Некрасов материнская любовь вступление, 1801.07kb.
- Яехал в вагоне метро из театра после просмотра широко известного спектакля о материнской, 2921.51kb.
- Яехал в вагоне метро из театра после просмотра широко известного спектакля о материнской, 1798.72kb.
- Что мы видим и как оцениваем явления, происходящие в природе, 161.58kb.
- М. А. Волошиным 1908-1910 годы, 531.93kb.
- Великая тайна вселенной, 464.13kb.
- Пролог к книге И. Глазунова "Распятая Россия", 590.63kb.
- Курс «основы самодиагностики и целительства» Лекция Введение в энергии Вся наша Вселенная, 211.23kb.
- Построение вселенной, 507.55kb.
Минут пять он бежал за Сунгхари по каким-то закоулкам, грязным и запутанным, как волосы нищей побирушки. Подворотни, дворы, белье, развешенное для просушки прямо на улице, покосившиеся заборы, пыльные, немытые, засиженные мухами окна, плети дикого винограда, усыпанные гроздьями зеленых ягод, чахлые палисадники…
Все слилось в вихрь безумного калейдоскопа.
«Только бы не тупик!» — горошиной в пустой тыкве колотилась в мозгу единственная мысль. Наконец, нырнув в высокое парадное и прикрыв за собой дверь, они с Сунгхари, судорожно глотая воздух, привалились к исчерканной надписями стене. Снаружи больше не стреляли, но Тарталье казалось, что он слышит топот ног преследователей. Лишь миг спустя он сообразил: это его собственная кровь стучит в висках.
Погони не было.
Оторвались!
III
В парадном пахло мочой и кислой капустой.
— Вот это вляпались! — прохрипел Лючано, медленно приходя в себя. Сердце грозило разнести ребра в клочья, выпасть на щербатые ступени лестницы и поскакать вверх, на чердак. — Пропадем ни за грош, и никто не вспомнит…
Тот факт, что за гибель Лючано Борготты судьи Китты через три года накажут Гая Октавина Тумидуса, нерадивого хозяина, почему-то ни капельки не успокаивал.
Брамайни, восстанавливая дыхание, не ответила. Лишь молча кивнула, соглашаясь. Черные кудри ее растрепались, прядями закрывая лицо; кожа на скулах приобрела пепельно-бледный оттенок. Грудь ходила ходуном, натягивая ткань робы. Из нижней губы на подбородок тянулась струйка крови — рабыня на бегу закусила губу, не соразмеряя силу прикуса.
Сейчас, впервые за все время их знакомства, Сунгхари походила на нормального человека.
На женщину, растерянную и испуганную.
Тарталья даже на миг залюбовался разгоряченным, таким живым лицом брамайни. «Совсем сдурел — о бабах думать? Думай, как выбраться из передряги!» — одернул его Добряк Гишер. Что ж, старый экзекутор понимал толк в жизни.
— Переводим дух и начинаем пробираться к боту. Туземцы не станут выяснять, кто раб, а кто господин. Воткнут кол, и вся недолга. Лучше им не попадаться…
Сунгхари опять кивнула. Было видно: она целиком и полностью полагается на спутника — как ранее действовала, повинуясь приказам помпилианцев. Внешняя живость оказалась лживой: шесть месяцев рабства давали себя знать.
«Неужели и я стану таким?!»
«Прекрати нытье! Потом будешь рефлексировать, на «веслах». Восстанови силы, малыш, и выбирайся из этой задницы!» — без промедления присоединился к Гишеру маэстро Карл.
Слегка приоткрыв дверь, Тарталья осторожно выглянул наружу.
Вроде никого.
Ни бородача, ни его оглашенных сыновей.
Интересно, почему их не парализовало? Должно быть, когда город накрыли лучами с ботов, эта троица находилась в подвале или каком ином подземелье глубоко под храмом. Под храмами часто бывают подземелья. Махина святилища выполнила роль защитного экрана. Если над головой больше трех метров грунта, а тем более камня, никакой парализатор тебя не достанет.
Вот и выбрались невпопад, народные мстители…
— Идти можешь?
— Могу.
— Тогда — за мной.
Сказать это было легче всего. Оглядываясь по сторонам, они вышли из подъезда. И тут Лючано сообразил, что совершенно не представляет, куда надо двигаться! Они заблудились в незнакомом городке, на чужой планете — хорошо еще, что территорию накрыли парализующие лучи эскадры.
«Действие лучей — от пяти до восьми часов. Прошло максимум полтора. Это радует. Не хватало, чтобы туземцы очнулись, начали выяснять, шастать по улицам…»
Тарталья завертелся на месте, пытаясь углядеть хоть какой-то ориентир. Из-за домов до него донесся колокольный звон. Тревожный набат вставал неподалеку, словно разбуженный великан, злой и агрессивный со сна.
«Колокол, надо полагать, в храме на площади. Значит…»
— Нам туда!
Он махнул рукой вдоль улицы и с решимостью лидера зашагал в выбранном направлении, подавая пример Сунгхари. Если бы Лючано еще действительно был так уверен, как старался показать!
«На площади — частично загруженная платформа. Попытаться выбраться на ней? — размышлял он на ходу. — Платформа, конечно, тихоход, но так в любом случае будет быстрее, чем тащиться к морю на своих двоих. Бегом, если очень постараться, рабовозку догнать можно, но бородач с сыновьями, как выяснилось, бегуны не ахти. Особенно на длинных дистанциях. Тем более один из них наверняка сейчас бьет в колокол — больше некому…»
Хотелось, чтобы звонарем оказался бородач с обрезом.
«А если этот гад остался внизу? Не догонит он — догонит пуля…»
Лючано решил не рисковать с платформой. Лучше двигаться к ботам пешком, медленно, но верно. Доложимся корсарам, и пусть сами решают: вызволять платформу с «ботвой» или бросить? Он шел, практически не замечая бесчувственных аборигенов, попадавшихся на пути тут и там, переступая через тела людей или огибая их, как обходил бы бездушные препятствия.
Совесть благоразумно помалкивала.
Набат за домами не прекращался, зовя подмогу.
Дойдя до угла, они свернули направо у магазина тканей, чья витрина была сплошь задрапирована разноцветными полотнищами. Звон колокола приблизился, говоря о том, что они идут в направлении площади. Что за напасть?! Ведь Лючано выбрал вариант с пешим отходом к ботам, пренебрегая брошенной у храма платформой!
Однако ноги, не соглашаясь с выбором, упрямо несли обоих на площадь.
«Приказ!»
Рабы не в силах нарушить приказ. Можно сколько угодно тешить себя иллюзией свободы выбора — но едва непосредственная угроза для жизни миновала, приказ вновь стал действовать. Рабам велено собрать «урожай». Погрузить на платформу. И доставить на бот.
Точка.
Выжженная, похожая на клеймо точка.
«На площади мы могли погибнуть, как погиб наш бедняга-напарник. И тогда задание хозяев в любом случае не было бы выполнено. Поэтому кукловоды на время ослабили нити, позволив марионеткам ощутить плоскость пола и спастись бегством. А теперь хозяева возвращают нас обратно — доделывать работу…»
— Без платформы уйти не получится, — уведомил Лючано женщину. — Действуем быстро. Если рядом с платформой никого нет — вскакиваем на нее, ты подключаешься к управлению, и возвращаемся к боту на максимально возможной скорости. Следи за дорогой. А я буду отбиваться, если нас попытаются задержать.
Последняя фраза прозвучала глупо и нелепо.
— Да, — кивнула брамайни, похожая на фарфорового болванчика.
По дороге он подобрал кусок ржавой железной трубы. Против обреза, конечно, не поможет. Но от туземца с колом или лопатой отбиться вполне реально. Все лучше, чем ничего.
Впереди над крышами вырос знакомый купол храма. Луковица гудела и вибрировала. Больше не оставалось сомнений, что колокольный звон доносится именно оттуда Лючано замедлил шаги, пригнувшись, с опаской выглянул из-за угла.
«Кроме парализованных тел, вроде никого».
Он вытер лоб, вспотевший от страха, грязной рукой, размазав по лицу ржавчину и не заметив этого. Взгляд раз за разом обшаривал площадь, то и дело возвращаясь ко входу в златокупольный храм, к рабовозке…
«Местные наверняка незнакомы с антигравитацией. Почему же не торчат возле платформы, зависшей в воздухе, разглядывая «чудо»? Нашлись более важные дела? Нет, что-то здесь не так!»
Однако ни в дверях храма, ни на площади, ни у строений вокруг не было заметно никакого движения. Лишь колокол тревожно метался над оцепеневшим городом.
Лючано почувствовал, что больше не в силах оставаться на месте.
Проклятый рабский долг толкал его вперед.
— Готова?
— Да.
— Бегом!
Казалось, их шаги громом отдаются по всей площади, заглушая вопли колокола. Сердце плясало в груди, норовя провалиться вниз живота, и дальше, дальше — в пятки; потерпев неудачу, сердце попыталось выпрыгнуть наружу через горло. Суровые нити натянулись, ведя и указывая. Лючано чувствовал: сейчас кто-то пристально следит за каждым его шагом, каждым судорожным вздохом, каждым ударом сердца; кто-то смотрит на происходящее его глазами.
Он догадывался — кто, но это не имело никакого значения.
Успеть!
Добежать до рабовозки, завести двигун и поскорее убраться отсюда.
Оказавшись у края платформы, он подсадил Сунгхари, которая тут же бросилась к пульту и браслетам. Сунул трубу под мышку, уцепился за стойку боковых поручней, готовясь запрыгнуть…
— Х-ха!!!
Отшатнувшись, он схватился за свое импровизированное «оружие». К счастью, нападающий промахнулся. Лопата со звоном ударила в край платформы. Брызнули искры. «В голову целил, чтоб наверняка», — мимоходом оценил Лючано, отбивая трубой следующий удар.
И упал, не удержавшись на ногах.
На помощь парню, разъяренному, как хищник, на чью территорию забрался соперник, уже спешил его не менее дружелюбный брат с колом. Отчаянным рывком Лючано закатился под платформу, спасаясь от взмахов смертоносной лопаты.
«Мерзавцы! Они притворились парализованными! Легли между другими телами и не шевелились. Ждали! — а папаша трезвонил. Немудрено, что мы их проморгали…»
— Сунгхари, заводи машину!
«Если успею вскочить на платформу раньше туземцев — отобьюсь. Не дам им забраться следом. А потом они отстанут: долго гнаться за рабовозкой у них не получится».
Соваться под «брюхо» платформы парень с лопатой не решился. Пока он ее обегал, Тарталья выкатился с другой стороны, встал на ноги и ринулся вперед, неумело, но решительно размахивая трубой с единственной целью: напугать врага, не дать опомниться, перехватить инициативу…
За спиной охнула брамайни.
Сумасшедшим натиском, словно штурмовал крепость, Лючано отогнал парня шагов на пять и поспешно обернулся. Он увидел Сунгхари — женщина как раз прыгала с рабовозки на булыжник площади, на ходу сдергивая браслет энергопреемника с запястья.
А еще увидел, как кол второго парня обрушился на пульт управления.
Вспышка, треск, и платформа начала оседать.
Смотреть дальше у Лючано не было возможности. Парень с лопатой перешел в контратаку, и оба окунулись в смертельно опасный лязг металла. «Лопатника» обуяла ярость одержимого: рык клокочет в горле, глаза налиты кровью, изо рта — кислая вонь. Плечо густо измазано ржавчиной: видимо, труба приложилась, и не раз — а он и не заметил.
«Ты выглядишь не лучше, дружок…»
Занося лопату, туземец что-то крикнул.
— Да!
Почему брамайни завопила «да», как если бы отвечала на очередной вопрос, осталось загадкой. Главным было другое: в истошном, надрывном «да» даже для глухого звучало:
«Берегись!»
Крик Сунгхари спас его.
Тарталья отмахнулся не глядя, прянул в сторону и упал на четвереньки, вскользь получив колом по бедру. Булыжник разодрал ему и штаны, и колени, и кулак, в котором была зажата труба. Не удержав равновесия, он продолжил падение, завалившись на бок, откатился в сторону, быстро вскочил — и решил, что в целом легко отделался.
Теперь, когда против него двое разъяренных братьев, оставался единственный путь к спасению: бежать.
«Авось снова не догонят…»
Взревев, Лючано крутнул над головой трубу, заставив парней отшатнуться. Сейчас он, цивилизованный невропаст, человек искусства, богема, был дик во сто крат больше, нежели туземцы с забытой небом и Галактической Лигой варварской планеты. Дикость опьяняла, кружила голову, толкала на безумные поступки.
Но быть диким не значит быть идиотом.
Поэтому, воспользовавшись моментом, он припустил наутек.
«Ты не хочешь попросить у них троекратного разрешения на коррекцию? — озабоченно, на полном серьезе поинтересовался маэстро Карл. — Это помогло бы тебе разрулить ситуацию…»
Попадись маэстро на дороге, Лючано убил бы его без всяких угрызений совести.
За спиной грохотали по мостовой каблуки парней и хрипели две надсаженные глотки. Рядом, бок о бок, мчалась легконогая брамайни. Но и она задыхалась, всхрапывая на бегу, будто загнанная лошадь. Слыша храп, хрип и топот, Лючано внезапно сообразил, что колокольный набат смолк. И смолк по меньшей мере минуту назад.
Это значило…
«Чтоб вы все сдохли с вашими колоколами!»
…это значило, что вот-вот объявится бородач с обрезом!
— Сунгхари, наддай!
Повторять дважды не пришлось. Брамайни через плечо запустила в преследователей вторым энергобраслетом с торчащим хвостом оборванного кабеля (у Лючано не было времени проверять: попала или нет?), после чего вырвалась вперед, прибавив ходу.
На сей раз они бежали по знакомой улице, стремясь к повороту, где на мостовой валялся опрокинутый экипаж с мертвым кучером. Там, за углом, начиналась грунтовка, выводя за город, в степь, к морю и десантным ботам.
Над головой с каким-то запредельным визгом, переходящим в ультразвук, от которого заломило зубы, как от ледяной воды, пронеслась тень. Хищная крылатая тень. Тарталья на бегу вывернул шею, ловя силуэт взглядом. Если туземцы, несмотря ни на что, освоили воздушное пространство… если им на подмогу прилетел убогий, примитивный, но вооруженный аэроплан с пилотом, горящим жаждой мести…
Нет!
Он даже не успел обругать себя за тупость: примитивные аэропланы не издают таких пронзительных звуков при полете. Он обрадоваться и то не успел: все силы отнимал бег. Но увиденная картина была лучшей из всего, что попадалось Тарталье на глаза за сорок с лишним лет его жизни.
Возле купола храма разворачивался легкий всестихийник «Вихрь».
Серебряная запятая.
Скажи кто-нибудь день назад рабу Лючано Борготте, что он будет рад явлению помпилианцев — ни за что бы не поверил! А вот поди ж ты…
Он остановился как вкопанный.
Рядом, приплясывая от возбуждения, пыхтела Сунгхари.
Парни, когда всестихийник промчался над ними, обдав безумным визгом и волной упругого воздуха, в испуге присели, обхватив затылки руками. Но их ошеломление прошло в считаные секунды. После гексаграммы «жаб», парящей в небе, после площади, заваленной телами соотечествеников, и платформы, собирающей «урожай», братьев трудно было чем-либо пронять всерьез.
Вполглаза косясь на Лючано с Сунгхари, подобрав брошенное ранее «оружие», они наблюдали за маневрами диковинного летательного аппарата. И явно прикидывали, что лучше: продолжить погоню, самим спасаться бегством — или совершить попытку нападения на экипаж «Вихря», если тот сядет.
Свое братья отбоялись и спуску незваным пришельцам давать не собирались.
Кол да лопата готовились к бою.
«Смешно? — спросил Добряк Гишер и, не дожидаясь ответа, сам подвел итог: — Нет, дружок, не смешно…»
Всестихийник сел перед ступенями храмовой лестницы, подняв вокруг себя облако пыли. Не глуша двигун, из машины выскочил Гай Октавиан Тумидус собственной персоной — собранный, деловитый, в военной форме без знаков различия. В руках он держал мощный лучевик «Пульсар» с подствольным микроплазматором.
Любимая пушка «черных беретов».
Ручные «жаровни» и полис-разрядники отставной легат презирал, предпочитая серьезное, пускай и запретное для штатских оружие. За «Пульсар»-нелегал давали восемь лет каторги, и осужденный считал, что легко отделался.
Тарталья прямо залюбовался хозяином. Сейчас легат так и просился на рекламный сфероид «Гордость Империи». Мигом позже Лючано искренне пожалел незадачливых аборигенов, к которым направлялся помпилианец: вид его не предвещал для братьев ничего хорошего.
Зря, конечно, пожалел.
Рано.
Сглазил.
Из глубины города, со стороны юго-западных хуторов, не накрытых парализующими лучами, надвинулся и вырос грозный рокот. Казалось, горная лавина, рухнув с заоблачных высот, приближалась к площади. Легат на мгновение отвлекся, обернулся на шум, пытаясь сообразить, что происходит…
И проморгал бородача с обрезом, возникшего в дверях храма.
Куцый ствол без промедления полыхнул огнем. Левый рукав мундира Тумидуса лопнул, из него полетели красные клочья. Ответная вспышка «Пульсара» сломала бородача пополам и швырнула на ступени спиной вперед. В груди несчастного дымилась черная дыра, не оставляя сомнений: туземец мертв.
Легат сплюнул на булыжник площади и, не обратив внимания на полученную им рану, быстрым шагом направился к Тарталье с браймани.
«Хозяин пришел на выручку своему рабу! Хозяин успел вовремя!»
Проклятье! — никакие силы на свете не могли заглушить в душе этой подлой, отвратительной, сладчайшей радости. Ожог татуировки Папы Лусэро, и тот утонул в ее ледяной сладости без остатка.
Лючано даже прослезился.
Краем глаза он заметил движение. Услышал дикий вопль боли, отчаяния и ярости. Но, забывшись в пронзительном дурмане счастья, не успел главного: уклониться. Метко брошенная лопата ударила его в голову — к счастью, плашмя. Впрочем, этого с лихвой хватило, чтобы мир вокруг завертелся сумасшедшей каруселью.
Все слилось в единый мглисто-серый смерч.
Боли не было: просто сильный толчок.
Падая, он машинально выставил перед собой руки — и булыжник мостовой ткнулся в ладони мягче, чем щенок тычется в брюхо матери.
«Тебе плохо, малыш?»
Вопрос маэстро Карла угас в тишине беспамятства.
Распиши мою жизнь на аккорды, безумный слепой гитарист, Распиши от начала до коды, безумный слепой гитарист, Потому что не всякий подхватит на слух и сумеет Повторить мои дни, мои годы, безумный слепой гитарист…
Эт o сочинил Венечка Золотой. Я — не знаток и не любитель поэзии. Почему тогда меня преследует видение: отложив гитару в сторону, незрячий музыкант, очень похожий на Илью, графского любимца, что-то пишет, не следя за записями, наугад, наобум, и не в цифровом планшете, а косматым пером на желтой бумаге, брызгая чернилами на кривые строки?…
Он пишет, а я жду: перо однажды сменится гитарой, и я наконец услышу…
Что услышу я, Лючано Борготта, прозванный Тартальей?
Успею ли зааплодировать в конце?
— Прогресс на Сечене в ваших руках, граф!
Адольф Штильнер вытер лоб клетчатым платком и перевел дух. Взяв огромную, «сиротскую» кружку с чаем, он щедро набуровил туда из вазочки малинового варенья. Всякий раз, когда профессор, известный в научных кругах космобестиолог-теоретик, наезжал в Мальцовку, ключница Матрена велела дворовым девкам тащить из погреба три, если не четыре банки с малиной.
Лючано успел выяснить на собственном горьком опыте: эту ягоду, тертую с сахаром, кидают в кипяток от простуды. Чтобы, значит, в пот бросило. Наверное, профессор Штильнер был вечно простужен или, извращенец, любил, когда его бросает в пот. Выпитого им чаю с малиной хватило бы для лечения дюжины страждущих гриппозников.
— А вы как думаете, голубчик? — откинувшись на подушки, спросил граф.
Он обращался к Тарталье.
По мнению Лючано, прогресс на Сечене вполне мог обойтись без финансовых вливаний со стороны Аркадия Викторовича. Особенно прогресс в лице евгенического центра «Грядущее», где Штильнер числился в учредителях.
Но прямо сказать об этом графу, меценату и филантропу…
Еще перед открытием «Грядущего», описывая радужные перспективы развития евгеники, профессор умудрился так задурить Мальцеву голову, что взносы прочих спонсоров — включая двух мильонщиков, князя Кармазова и фабриканта Саввы Брынных! — померкли перед щедростью его сиятельства.
Лючано вслух подверг критике этот жест доброй воли:
— Стоит ли шиковать на благо какого-то сомнительного «социал-управления эволюцией человека»?!
Ответный удар Штильнера был беспощаден:
— Милостивый государь! Я тоже, в свою очередь, полагаю финансирование вашего «Вертепа» швырянием денег на ветер! Три года вы за счет графа ездите по деревням, скупаете крепостных недорослей и занимаетесь с ними малохудожественной ерундой. Думаю, так продлится еще лет десять, потому что шарлатанство — дело трудоемкое и требует времени. Но, заметьте, я держу свое мнение при себе и не лезу к его сиятельству с вредными советами…
Чувствовалось, что изучение агрессивных флуктуации континуума не прошло для космобестиолога даром.
Однако при всей своей напористости Штильнер был бескорыстен. Евгеника не имела прямого отношения к космобестиологии, да и косвенного не имела тоже, но профессор отдался новому увлечению с пылом вышедшего в тираж ловеласа, коему вдруг призналась в любви юная красотка.
Им овладела пламенная страсть, свойственная большинству образованных техноложцев, чьи планеты вошли в Галактическую Лигу не слишком давно.
Есть ли смысл развивать местную энергетику, заново изобретая паровоз, ползя улиткой от наглого ветряка к робкому электричеству? — когда правительства подписали ряд соглашений с Лигой, в десяти верстах от твоего дома строится космодром, и мальчишки уже не бегают смотреть на «пришлецов», потому что привыкли. Год, полтора, и вот ты собственными глазами видишь, как на взлетное поле садятся межзвездные лайнеры, а точно рассчитанная гематрица движет твой вчерашний суперпаровоз без угля и кочегара. Ты продаешь карету, покупаешь недорогой мобиль, на котором установлен всеядный двигун. Словно в отместку судьбе, которая вдруг превратила твой центр Мироздания в захолустную окраину, ты начинаешь изучать космобестиологию — науку, рычаг которой можно приложить лишь там, на космических трассах. Этим ты лечишь язву — острый комплекс неполноценности. Ты втайне завидуешь брамайнам, гематрам, вехденам…