Владимир Черепнин свирепый черт лялечка

Вид материалаДокументы

Содержание


Бог любви
Подобный материал:
1   ...   44   45   46   47   48   49   50   51   ...   78

Бог любви



В полумраке темницы вдруг появилось что-то белое, трепещущее, похожее на большую птицу. От неожиданности я вздрогнул. И, если честно, струхнул. А Лялечка отрешенно уставилась в стену, словно ее ни грамма не заинтересовало такое внезапное появление. Даже начала что-то насвистывать. Мне показалось, что мелодию "Волшебника-недоучки".

Приглядевшись, я понял, что это вовсе не птица, а маленький человечек с крыльями. Ребенок. Он и сам не меньше моего был удивлен своим появлением.

— О кась, куда это я и как?

— Ты в тюрьме.

— Надо же… — вновь удивился крылатый незнакомец, — и здесь сподобились…

— А ты кто?

— Божок языкастый, тьфу! Языческий. Амуреросом кличут. Слыхал?

— Краем уха.

— Ну, я, это, летаю везде, в людишек стреляю, — он продемонстрировал лук и колчан стрел, — фигурально, конечно. В смысле, не насмерть и не больно, и незаметно. А они после моих попаданий — того. — Распутный ангел неприличным жестом изобразил, чем занимаются люди после его выстрелов. — Детишки еще от этого получаются. Ну, так, в кого стрельбануть? Вообще-то, я всегда без спроса это делаю. Но раз уж вы меня видите, хоть и не должны… Боги что ли? Или ангелы?

— Черти. — Буркнула Лялечка.

— Одна фигня. Так будем кого-нибудь поражать всепожирающей страстью или мне улетать? Дел невпроворот…

— А ты сможешь своей стрелой короля местного поразить? — У меня зародилась зыбкая надежда, что влюбленный Злыгад будет не столь злобным и изощренным, и может, просто, без пыток, убьет нас.

— Без проблем. В кого его влюбить? В тебя? — Он направил лук на чертовушку.

Лялечка скривилась от отвращения и усердно затрясла головой.

— Тогда в тебя? — Амурерос похабно залыбился. — Я и такое могу. Мужская любовь немного своеобразна, но имеет место быть. По крайней мере, до сих пор ни кто не жаловался.

— Ни в коем разе.

— Как знаешь… Тогда говори, в кого требуется короля влюбить? Хочешь, в первого, кого увидит, или по фотографии?

— Вот это подойдет?

Я достал из кармана забытый и скомканный портрет царевны. То ли Фрюси, то ли Хрюси.

Ангел посмотрел на изображение, хмыкнул:

— Ты, оказывается, еще и юморист. Портретик забрать можно? С возвратом.

— Без вопросов. Хоть без возврата.

— Еще пожелания будут?

— Да, вроде, нет…

— Никак не пойму, как здесь оказался?..

Амурерос растворился в воздухе.

— Объяснишь? — Обратился я к Лялечке.

— А что, чуть что, сразу я? Как что-нибудь произойдет, так Лялечка тут же виновата. Нашел крайнюю. С чего ты взял, что я к этому причастна?

— Давай по честному…

— Ишь, что удумал, фигню какую, по честному… Но раз обещала тебе не брехать… Кто меня тогда за язык тянул? Нечаянно получилось, не хотела я.

— Вот, с этого места, пожалуйста, поподробней.

Лялечка была похожа на пойманную со шпаргалкой старшеклассницу.

— Я же не все прогуливала. Кое-что учила… Хотела вызволить нас из темницы, чтобы мы отсюда — фьють… А получилось, что он сюда, вот… Как, сама не понимаю. Еще разочек попробовать? — Она загорелась энтузиазмом. — Думаю, теперь должно получиться.

— Уверена?

— Ну, не то, чтобы…

— Тогда ни в коем случае! Вдруг, вместо амура появится какой-нибудь демон?

— Не исключено…

— Тем более…

Вновь появился Амурерос. Протянул мне холстину.

— Не вышло?

— Обижаешь. Фирма веников не вяжет. Гарантия — сто процентов. Пока не найдет ее, не успокоится. Сами не надумали?

— Как-нибудь без тебя разберемся.

— Ну, тогда прощевайте… Я полетел. Размножаемость повышать.

Гыгыкнув напоследок, ангел любви исчез.

Автоответчик



Утром лязгнул отпираемый засов, затем с обратной стороны двери раздалось натужное кряхтение и донеслось испуганное перешептывание:

— Почему не открывается?

— Не знаю.

— Не должны темницы запираться изнутри.

— Что будем делать?

— Давай вместе попробуем.

Снова кряхтение, теперь уже удвоенное, глухие удары плечами в кованую поверхность. Бесполезно. В Злыгандии умели строить темницы.

— Что теперь?

— Может за подмогой сбегать?

— А ты знаешь куда нас с тобой определят, если выяснят, что мы не способны даже безоружных пленников из темницы привести?

— Не знаю.

— А я догадываюсь, а, вот, что делать, не знаю…

Лялечка подмигнула мне и на цыпочках подкралась к двери.

— А что всегда делают, когда куда-нибудь приходят, а дверь закрыта? — Задала чертовушка наводящий вопрос незадачливым стражникам.

— Гм… Стучат… Но стучат кому-нибудь домой, а не в темницу!

— Жизнь у меня веселая, преступная. "Украл, выпил — в тюрьму". Так, вот, и получается, –Лялечка тяжело вздохнула, — что мой дом — тюрьма.

Из-за двери донеслось совсем тихое и неразборчивое шушуканье. Затем раздался робкий стук.

Лялечка, размышляя, пробормотала:

— Поиграть с ними что ль в ктотамов Печкинских? Нет. Не буду… Придумала. — И уже громко. — Никого нет дома!

— Э, нет, — хитрый голос идиота, сообразившего, что его хотят разыграть, — там есть ты!

— Я не считаюсь. Я для того и придумана, чтобы разговаривать, когда никого нет дома.

— Да, кто ж ты?!

— Я — автоответчик. Японский, между прочим, а не какой-нибудь там малазийский или, того хуже, отечественный.

Снова продолжительный шепот, затем категоричный вердикт:

— Брешешь!

— Это почему же?

— Потому что, если ты этот…, как его?

— Автоответчик.

— Во-во, он самый. Так, вот, тогда ты должна мужиком быть, потому что он — он!

— Правильно, если это "Панасоник" или "Фунай", но я "Соня", так что никаких разногласий.

— А что это такое? Автоответчик?

— Я же уже говорила. Это такая штуковина, которая вместо хозяев отвечает, когда их нет дома. Как магнитофон.

Объяснение явно было непонятно. Новая пауза. Шушуканье.

— А где твои хозяева?

Лялечка не удостоила стражников ответом.

— Эй, что молчишь-то? Почему не отвечаешь, раз для этого и придумана?

— Потому что я и тогда не должна была вам ничего говорить, просто пожалела.

— Почему?!

— Потому что сначала вы должны мне позвонить, а я на звонок ответить.

— Как позвонить?! Чем?!

— Хоть вы оба и томатозвоны, но помидорами не надо. Придумывайте сами. Кому надо звонить, мне или вам?

После очередного совещания, раздалось бряцанье оружия.

— Так подойдет?

— Нет. Я могу подумать, что это электричка мимо прошла, и не ответить. Ладно, так и быть, помогу. Звоните голосом. Вот так : "Дзинь-дзинь-дзинь!". Только громко и хором. Ясно?

— Ага!

— Тогда начинайте.

— Дзинь-дзинь-дзинь!

Лялечка не ответила.

— Почему молчишь?

— Я подключаюсь когда достигнуто устойчивое соединение, то есть после прохождения двух сигналов (я представил рожи тюремщиков). Два раза "дзинь-дзинь-дзинь" надо.

— А, понятно! Дзинь-дзинь-дзинь! Дзинь-дзинь-дзинь!

— Здравствуйте! Лялечки и Андрюши нету дома. Где их носит, понятия не имею. Может Пахана свергают, может сатанистов гоняют, а может, где припрятались от всех и решили, наконец, осчастливить этот мир новой расой чертолюдиков. Не знаю. А с вами говорит автоответчик. И я обязательно передам ваше сообщение. Говорите после сигнала… Ой, я забыла сигнал придумать! Придется все заново. Звоните еще. Громко и два раза!

— Дзинь-дзинь-дзинь…

Они успели только раз.

— Идиоты! Вас за смертью посылать! — Голос Лобадеса был полон презрения и холодной ярости. — Что вы тут дзинь-дзинькаете? Где пленники?

— Их нет дома…

— Как нет?

— А вот так. Дверь заперта. А внутри только автоответчик, специально придуманный…

— Пошли с глаз моих долой! Прямым ходом на свинарник. А должность почетную я вам придумаю.

Лобадес толкнул дверь. Она не поддалась.

— Андрей, Лялечка, не знаю что случилось, но король не в себе. Странный какой-то. Задумчивый. Ни кому морду еще не набил. Подобрел что ли? Может и вас пронесет? Все равно, рано или поздно вас отсюда достанут. Так что не надо его гневить. Открывайтесь и пошли, пока есть шанс.

Он был прав. И мы подчинились.

По дороге Лобадес посетовал на нерадивых стражников:

— Ох, уж мне эти родственнички дворцовых сановников! Один другого тупее. А подавай им должность приличную, но неопасную. Я уж перепугался, не проворонили ли они вас…

И посмотрел на меня как-то странно. Может начальник тайной службы, посылая за нами двух дуболомов, как раз и надеялся, что мы попытаемся сбежать? Именно, попытаемся. Потому что, пожелай он даровать нам свободу, мог бы и не арестовывать. А если сия благая мысль посетила чиновника уже после нашего пленения, то он мог бы придумать что-нибудь и получше. Да и не из тех начальник тайной службы, кто мог допустить такую оплошность. Скорей всего Лобадес решил даровать нам легкую смерть "при попытке к бегству". Акт, конечно, гуманистический, если брать во внимание все слышанное о Злыгаде. И, кажется, моя догадка оказалась верной. Когда я внимательно взглянул на придворного, он как-то стушевался и заторопился, отведя глаза.

— Ляля, если, вдруг, что, — успел я шепнуть чертовушке, перед тем, как мы попали в "приемный" зал, очень напоминающий пыточную, — ты, того, делай фьють…