А. В. Черненко, соискатель причины и условия совершения преступления в истории уголовного закон

Вид материала

Закон

Содержание Юридический хронограф (сентябрь) 1 сентября 1916 г 1 сентября 1919 г. 1 сентября 1939 г. 2 сентября 1666 г. 2 сентября 1878 г. 2 сентября 1918 г. 2 сентября 1945 г. 2 сентября 1996 г. 4 сентября 1943 г. 4 сентября 1987 г. 5 сентября 1973 г. 5 сентября 1975 г. 6 сентября 1928 г. 6 сентября 1991 г. 6 сентября 1991 г. 8 сентября 1380 г. 8 сентября 1967 г. — 8 сентября 1974 г. 9 сентября 1756 г. ... Полное содержание

Подобный материал:

• Программа вступительных экзаменов в магистратуру по направлению 030900. 68 Юриспруденция, 284.34kb.
• Утверждено, 48.71kb.
• Енности в Российской Федерации подлежит лицо, достигшее ко времени совершения преступления, 36.47kb.
• Задачи и принципы российского уголовного законодательства. Уголовный закон: его содержание,, 52.15kb.
• Вопросы вступительного экзамена в магистратуру по специальности, 94kb.
• Незаконное предпринимательство (ст. 171 Ук рф), 23.26kb.
• Уголовная ответственность несовершеннолетних и их родителей, 96.95kb.
• Лица, достигшие ко времени совершения преступления четырнадцатилетнего возраста, подлежат, 98.41kb.
• Тематика курсовых работ по уголовному праву понятие и значение принципов уголовного, 34.02kb.
• Задание Раскройте принципы действия уголовного закона в пространстве. Задание Назовите, 50.92kb.

Юридический архив


А.В. ЧЕРНЕНКО,

соискатель


ПРИЧИНЫ И УСЛОВИЯ СОВЕРШЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

В ИСТОРИИ УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА РОССИИ


Исследование историко-правовых аспектов проблемы законодательного учета причин и условий совершения преступлений в уголовном праве является необходимой предпосылкой уяснения уровня развития современного законодательства в данной области и его возможных перспектив. Как справедливо отмечал Л.В. Черепнин, «история всегда современна и злободневна. Каким бы отдаленным отрезком времени она не занималась, через него она видит путь к сегодняшнему дню, а через сегодняшний день – в будущее»¹.

Изучение процесса эволюции уголовного законодательства в связи с данной темой следует проводить с учетом общей логики и особенностей развития отечественной правовой системы. В частности, необходимо учитывать периоды параллельного существования обычного и писаного права, наличия церковной и светской юрисдикций, неполной кодификации уголовного закона и существования нескольких источников уголовного права, различные представления о пределах судейского усмотрения, степень развитости уголовно-правовой науки. Принимая во внимание эти обстоятельства, представим основные направления развития отечественного уголовного права в части нормативной оценки причин и условий совершения преступления.

В силу естественной логики развития уголовного права его первые нормативные акты представляли собой описание отдельных составов преступлений и имели казуистический характер. В силу этого положения об учете причин и условий совершения преступлений, во-первых, имели отношение к тем или иным конкретным преступлениям, а, во-вторых, сами эти причины и условия влияли исключительно на вид и объем уголовного наказания. Интересующие нас предписания появились в одном из первых памятников русского писаного права – Договорах Руси с Византией 911 и 945 гг. В Договоре 911 г.¹ читаем: «Если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битье пусть даст 5 литр серебра по закону русскому; если же совершивший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды, в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток. Об этом: если украдет что русский у христианина или, напротив, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских; но пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял». Эти же положения были отражены и в Договоре 945 г.

Цитированные положения могут быть интерпретированы различным образом: и с позиций учета личности виновного при назначении наказания, и с точки зрения учения о необходимой обороне. Однако можно допустить, что совершение преступления под влиянием бедности и нужды признавалось обстоятельством, подлежащим учету при назначении уголовного наказания, а совершение преступления в обстановке защиты от преступного посягательства, более того, рассматривалось как основание для исключения ответственности за причиненный вред.

Предписания Договоров были развиты в Русской Правде – ценном памятнике истории уголовного законодательства. В разное время этот документ, действовавший на протяжении нескольких столетий, содержал в себе следующие предписания. Краткая редакция Правды¹ гласит: «20. Если убьют огнищанина у клети, у коня, или у стада, или во время крахи коровы, то убить его, как пса; тот же закон и для тиуна. 38. Если убьют вора на своем дворе, или у клети, или у хлева, то тот убит, если же вора додержат до рассвета, то привести его на княжеский двор, а если его убьют, а люди видели вора связанным, то платить да него». Норму ст. 38 Краткой редакции повторяет ст. 40 Пространной редакции документа: вор, забравшийся ночью в дом, может быть убит на месте преступления («во пса места» – как собака). Как видим, и здесь преступление, совершение которого было вызвано необходимостью защиты от общественно опасного посягательства, не наказывается.

В Пространной редакции Правды² читаем: «5. Будеть ли сталь на разбои безъ всякая свады, то за разбойника люди не платять, но выдадять и всего съ женою и с детми на потокъ и на разрабление. 6. Но оже будеть убил или в сваде, или в пиру явлено, то тако ему платити по верви ныне, иже ся прикладывають вирою». В данном случае Правда вводит свой принцип степени ответственности, основанный не на понимании умышленного и неумышленного убийства, а на том, было ли это убийство совершено открыто, в честной схватке, во время ли ссоры на пиру, когда требования к поведению его участников несколько снижены, или тайно, при совершении злого дела. Иными словами, обстановка совершения преступления, в том числе непосредственно связанные с ней причины и условия его совершения, оказывала в данном случае значительное влияние на объем возможного наказания виновного.

В Русской Правде содержится еще одно интересное предписание. Согласно ст. 26 Пространной редакции, ответ мечом на оскорбление действием не считался преступлением и не подлежал наказанию: «25. Аже кто кого ударит ботогом, любо чашею, любо рогом, любо тылеснию… 26. Не терпя ли противу тому ударит мечемь, то вины ему в том нету». С современных позиций можно утверждать, что здесь совмещается учет таких обстоятельств, как провокация преступления, защита от посягательства, сильное душевное волнение.

Дозволяя устранять или смягчать ответственность виновного в зависимости от тех или иных причин и условий совершения преступления, русское право в то же время содержало предписания, дифференцировавшие направленность влияния различных причин на ответственность виновного. Как известно, расторжение освященного церковью брака рассматривалось древнерусским правом в качестве правонарушения, отступления от церковного правила о нерасторжимости брака. Регламентируя вопросы, связанные с разводом, Устав князя Ярослава о церковных судах¹ устанавливал правило, согласно которому тяжелая или неизлечимая болезнь жены или мужа не являлась основанием для развода, а следовательно, не исключала церковной ответственности виновного: «11. Аще будеть жене лихыи недуг, или слепа, или долгая болезнь, про то еа не пустити… 12 «Тако же и жене нелзе пустити мужа». И лишь причины, указанные в ст. 53 Устава могли оправдать расторжение брака: несообщение женой мужу о ставшем ей известном готовящемся посягательстве на власть и жизнь монарха; прелюбодеяние, за которым жену застал муж или подтвержденное послухами; покушение на убийство мужа или недонесение о готовящемся убийстве его; общение жены с чужими людьми, в частности ночевка вне своего дома и без разрешения мужа, может представлять угрозу для ее чести; посещение женой без сопровождения мужа днем или ночью игрищ и несоблюдение соответствующего запрета, сделанного мужем; участие в обворовывании мужа, или самостоятельное похищение его имущества, или другое воровство, в частности, из церкви.

Надо признать, что влияние церковного права на русскую правовую систему в целом было весьма существенным и значимым. Как указывал М.И. Горчаков, обладание церковью уголовно-правовой и гражданско-правовой властью в России «приносило несомненную пользу народам; через это церковь вносила в его жизнь начала христианской цивилизации»¹. Каноническое право содержало и весьма ценные указания, касающиеся интересующего нас вопроса.

Наличие у русской церкви судебной власти детерминировало активизацию работы служителей культа по составлению собственной правовой базы. Ее основу составили византийские сборники канонического права; снабженные византийскими и русскими комментариями, переработанные с учетом специфики русского общества, они получили на Руси название Кормчих книг. Кормчие книги действовали в одно время с Русской правдой (кстати, и долгое время после нее); эти два нормативных правовых акта существенным образом дополняли друг друга. При этом не следует считать, что Кормчие – исключительно церковный нормативный акт. «В кормчих русское духовенство, а может быть и сами князья, видели общий юридический кодекс законов не только церковных, но и гражданских; к ним прибегали для решения важных юридических вопросов не только церковных, но и светских», – писал И.Д. Беляев².

Учение церкви о преступлении существенно дополняет современные представления о русском уголовном праве. Согласно нормам канонического права, преступление есть грех. В Кормчей книге указывается, что грех есть «реченное или сотворенное или вожделенное противу закону вечному»¹. При этом существует два вида греха – первородный и действительный. Суть последнего заключается в следующем: «…его же мы самим творим; или есть преступление закона, или естественнаго… или словом откровеннаго», иными словами, это творимое человеком нарушение естественного или писаного закона. Церковь всегда обращала внимание на направленность воли грешника – преступника. Грех может быть «вожделенный, иже свободного волею сотворен есть» и «невожделенный… от несмышления совершися лукавое или небрежением благое не содеяся». Таким образом, «воля» и «несмышление» выступают критериями оценки степени тяжести греха. Грех может быть тяжким и легким. «Тягчайший же и меньший грех мнится или от вины действующия, от нея же сотворится, или от нрава, или от действ, или от места, и от облежащаго, или от времени, или от стений и иных обстоящих…» Как видим, под влиянием христианства уголовное право обогащается учением о вине и направленности воли, на которые самое непосредственное влияние оказывают место, время, обстоятельства формирования личности виновного и совершения преступления. Эти положения имели, несомненно, большое значение и в определении содержания правоприменительной деятельности, и в развитии правовых норм, регламентирующих основания и пределы учета данных о причинах и условиях совершения преступления.

Дальнейшее развитие русского уголовного права в эпоху средневековья привело к появлению целого ряда важнейших документов – Судных и Уставных Грамот (наиболее известные – Псковская, Новгородская, Двинская, Белозерская), Судебников (1497, 1550 гг.), Соборного Уложения 1649 г. Рассмотрим нормы последнего более подробно. Соборное Уложение – «самое крупное предприятие века», по словам А.А. Кизеветтера; разработанные в нем вопросы «сводились, в сущности, к одной потребности: к лучшему ограждению гражданских прав силою закона»¹. Находит этот тезис подтверждение и в законодательном учете причин и условий совершения преступлений. Уложение царя Алексея Михайловича (Соборное Уложение)² проводило учет причин и условий совершения преступления в нескольких направлениях.

Во-первых, оно традиционно исключало наказание за преступления, совершенные в обстановке защиты жизни, имущества от преступных посягательств. Так, ст. 88 гл. 21 исключала ответственность перед князем за убийство вора, застигнутого с поличным: «А будет кто татя с поличным убьет в дому своем, и того убитого тот час объявит околным людем, и объявя, вести к записке в приказ. А будет кто за татем погонится с сторонними людьми и на дороге, или на поле, или в лесу тот тать изымати себя не даст, и учнет дратися, и того татя на погоне кто убьет до смерти, или ранит, и того убитого, или раненого татя с поличным, что он покрал, по тому же привесть в приказ с погонщики вместе». А в статье 21 гл. 22 оправдывалось убийство, совершенное при защите своего господина: «А будет чей человек убьет кого нибудь до смерти, или ранит, обороняя того, кому он служит, и тому человеку того в вину не ставить, а спрашивать того убийства на том, кому он служит». Статья 200 гл. 10 подтверждала: «А будет тот, к кому они таким умышлением приедут, бороняся от себя, и дом свой обороняя, кого из них убьет до смерти и привезет тех побитых к судьям, и сыщется про то допряма, что он то убийство учинил поневоле, от себя бороняся, и ему того в вину не ставить. А кого он убьет, и ему то убойство учинится от себя, не приежжай на чюжей дом насильством».

Во-вторых, чрезвычайные условия, обусловившие причинение вреда и носившие характер крайней необходимости, исключали ответственность. Данное правило действовало в ситуации совершения преступлений против личности. Статья 18 гл. 22 гласила: «А будет такое убийство учинится от кого без умышления, потому что лошадь от чего испужався, и узду изорвав рознесет, и удержати ея будет не мощно, и того в убийство на ставити, и наказания за такое дело никому не чинити, для того, что такое дело учинится бес хитрости». Аналогичное предписание содержала ст. 20: «А будет кто, стреляючи ис пищали, или из лука по зверю, или по птице, или по примете, и стрела или пулька вспловет, и убьет кого за горою, или за городьбою, или кто каким нибудь обычаем кого убьет до смерти деревом, или каменем, или чем нибудь не нарочным же делом, а недружбы и никакия вражды напередь того у того, кто убьет, с тем кого уоьет, не бывало, и сыщется про то допряма, что такое убийство учинилося ненарочно, без умышления, и за такое убийство никого смертию не казнити, и в тюрму не сажати потому, что такое дело учинится грешным делом без умышления».

Подобные предписания имели место и в случае совершения имущественных преступлений. Согласно ст. 225 гл. 10, «а будет по сыску такое пожжение учинится без хитрости, что свои нивы или траву зажег в тихое время, а после того огонь разжегся от ветру, а ветр пришол бурею, или вихром вскоре, и за такое пожжение на ответчиках исцовых исков не правити потому, что такое запаление учинится изволением Божиим, а не ответчиковым умышлением». То же в ст. 226: «А будет у кого загорится двор ненарошным делом, и от того и иных людей дворы погорят, и на том, чей двор напередь загорится, никому ничего не правити потому, что дому его запаление учинилося не по его умышлению». Для сравнения можно указать, что в соответствии со ст. 228 «а будет кто некия ради вражды, или разграбления зажжет у кого двор, и после того он будет изыман, и сыщется про него допряма, что пожар он учинил нарочным делом, и такова зажигалщика казнити зжечь».

В-третьих, законодательство устанавливало смягченную ответственность и наказание за преступления, совершенные в ссоре, драке, в состоянии алкогольного опьянения. Статья 69 гл. 21 гласила: «И будет убойца учнет говорити с пытки, что убил не умышленном, в драке пьяным делом, и того убойцу бив кнутом, и дати на чистую поруку з записью, что ему впредь так не воровати». В статье 90 гл. 10 записано: «А будет учинитца ссора межь бояр и окольничьих и думных людей, и кто из них кого обесчестит непригожим словом, и на тех по суду или по сыску, править бесчестье по государеву указу». Аналогичным образом в ст. 201 говорилось: «А будет кто сам кого задерет, и учинится межь ими бой, и на том бою того, кто напередь задерет, кто ранит, и он на того, кто его ранит, учнет бити челом в увечье, а тот, на кого он учнет бити челом, в том не запрется, и скажет, что он его ранил, от себя бороняся, а сыщется про то допряма, что тот бой почался от того челобитчика от самого, и ответчика в том бою не винити, и за увечье на нем раненому ничего не указывати, потому, что тот раненой сам неправ».

В-четвертых, совершение преступления в силу приказа господина рассматривалось Уложением в качестве смягчающего обстоятельства. В соответствии со ст. 12 гл. 22 «а будет такое наругательство над кем учинит чей нибудь человек, и того человека пытать, по чьему научению он такое наругательство учинил. Да будет тот человек с пытки скажет, что он такое наругательство учинил по научению того, кому он служит, или по чьему нибудь научению, и тем людем, кто на такое дело кого научит, и тому, кто такое дело зделает, потому же учинити жестокое наказание, бити их кнутом по торгом и вкинуть их в тюрму всех на месяц, да на тех же людех, кто на такое дело людей своих научит, правити тем людем, над кем такое наругателство люди их учинят, бесчестие вдвое. А будет чей нибуди человек такое наругательство над кем учинит собою, а ни по чьему научению, и таких людей пытав, казнити смертию».

В-пятых, причины неисполнения возложенных на лицо обязанностей имели решающее значение при признании такого неисполнения преступлением. Согласно ст. 15 гл. 10, «наказание, что государь укажет» следовало судье, который «судных дел вершити не учнет для своей корысти». В соответствии со ст. 23 гл. 10 неисполнение должностными лицами своих служебных обязанностей в силу того, что «в Приказ не приедут за своею болезнью, или за иным за своим каким нужным домашним недосугом, или из них кто будет в отпуску с Москвы», исключало их ответственность. В то же время ст. 24 устанавливала: «А будет которой судья не учнет ездить в приказ своим упрямъством, не хотя в том приказе быть, кроме отеческих дел, и не для болезни, и не для иного какова нужнаго недосугу, и не будет его в приказе многие дни, и тому судье за его вину учинить наказанье, что государь укажет». В сфере частных отношений аналогичное предписание содержала ст. 206 гл. 106: «А будет кто у кого возмет денег в займы, или чего нибудь для торговли, и тот долг истеряет своим безумием, пропьет, или проворует каким нибудь обычаем, а сыщется про то допряма, а окупитися ему будет нечем, и его отдати исцу головою до искупу же».

Реализация указанных предписаний уголовного законодательства о влиянии причин и условий совершения преступления на уголовную ответственность в рассматриваемую эпоху (как и впоследствии) дополнялась на практике учетом различных обстоятельств, складывавшихся в силу некоторых идеологических и политических установок. В частности, совершение преступления из-за нужды, бедности традиционно рассматривалось в качестве смягчающего обстоятельства. Тому имеются исторические доказательства. Хроники иностранцев, посещавших Россию в первой половине XVI в., свидетельствуют, что бедность была основой пороков и корыстолюбия. При этом «государь знает, что его подданные угнетены ею», и потому часто «смотрит сквозь пальцы на их проступки»¹.

О влиянии идеологических, культурных установок на процессы уголовного правотворчества и правоприменения написано не так много работ. Но имеющиеся труды убедительно доказывают, что этнокультурные факторы детерминации преступлений (нигилистическое отношение к праву, отсутствие уважения к государственной собственности, терпимость к взяточничеству и т.д.) оказывали непосредственное влияние как на процесс применения уголовно-правовых норм, так и на его результат¹. «В народном правосознании, – пишет Б.Н. Миронов, – преступник рассматривался по общему правилу как несчастный человек, наказанный Богом за свои прежние грехи, может быть совершенные в детстве, и сам факт преступления считался уже началом кары и несчастья, обрушившегося на человека»². Во многом снисходительное отношение к преступникам сопровождалось также традиционным для России вольным пониманием правовых норм и длительным господством принципа ad hoc при решении вопросов об ответственности и наказании («глядя по человеку», «по здравому смыслу», «по обстоятельствам» и т.д.).

Как видим, законодательство и практика его применения к середине XVII столетия накопили значительный опыт в части осмысления уголовно-правовой значимости причин и условий совершения преступления. Анализ показывает, что по мере усложнения системы общественных отношений и связей, накопления знаний (пусть зачастую интуитивных) о механизме индивидуального преступного поведения, утверждения идей гуманизма и справедливости в уголовно-правовых актах формируется определенная система учета обстоятельств совершения преступления. В частности, эти обстоятельства влияли на признание совершенного деяния преступным, на возможность привлечения причинителя вреда к ответственности, на размер уголовного наказания. При этом влияние причин и условий совершения преступлений было разнонаправленным: в сторону смягчения положения виновного и усиления его ответственности. Вместе с тем нельзя не отметить, что в силу объективных причин (уровень развития законодательной техники, права в целом) рассматриваемые обстоятельства, во-первых, строго увязывались с определенным видом преступлений; во-вторых, отражали по большей части непосредственный повод к совершению преступления, характеризовали конкретную обстановку его совершения.

Важной исторической вехой в развитии русского уголовного права стало издание Артикулов Воинских Петра I¹. Они не подменяли собой Соборного Уложения, были рассчитаны на применение в военных судах, но тем не менее, употреблялись и в общем судопроизводстве. В Воинских Артикулах законодатель продолжил и развил регламентацию учета причин и условий совершения преступлений.

Причины и условия совершения деяния влияли на признание его правонарушением. Так, согласно Артикулу 10, если офицер «без важной причины при молитве присудствен не будет, тогда надлежит за каждую небытность по полтине штрафу с него в шпиталь брать, а рядового впервые и вдругоредь ношением ружья, а втретие заключением в железа на сутки наказать». Следовательно, наличие «важных причин» исключало признание деяния правонарушением и возложение ответственности. Равным образом, в соответствии с Артикулом 15, «когда священник без знатной причины (а имянно; разве за болезнию и таковыми подобными) службу Божию отправлять не будет, тогда имеет, вместо наказания, за каждое свое отбытие по 1 рублю в шпиталь дать».

Если причиной совершения некоторых правонарушений оказывалась необходимость защиты жизни, то ответственность также исключалась. Согласно Артикулу 202, «ежели кто с умыслу, лживое имя или прозвище себе примет, и некоторый учинит вред, оный за бесчестного объявлен и по обстоятельству преступления, наказан быть имеет». Однако, как гласило толкование данной нормы, «ежели кто без обмана и без всякого вредительного намерения, но от страху себе наказания на теле или живота лишения, имя свое переменит, оного никако не надлежит наказывать. И такое ему пременение имяни в правах допущается, и не запрещается».

Воинские Артикулы признавали влияние детерминант преступления на размер уголовного наказания. При этом уголовно-правовое значение некоторых условий преступного деяния изменилось. В частности, состояние опьянения не рассматривалось по закону в качестве смягчающего обстоятельства. На основании Артикула 43, «когда кто пьян напьется, и в пьянстве своем что злого учинит, тогда тот не токмо, чтоб в том извинением прощение получил, но по вине вящшею жестокостию наказан быть имеет». В официальном толковании данной нормы указывалось, что «пьянство никого не извиняет, понеже он в пьянстве уже непристойное дело учинил».

В остальном же закон сохранил традиционное смягчение наказания за совершение преступления при наличии некоторых детерминирующих условий. Так, причинение смерти или вреда здоровью, совершенные в драке или ссоре, наказывались значительно мягче, особенно при проявлении признаков самообороны. Артикул 141 гласил: «Ежели учинится драка при питье в пиру без вызову, хотя никто умерщвлен или поранен не будет, то рядового за то чрез полк гонять шпицрутен. А Офицера жестоким караулом профосу отдав наказать, и сверх того имеет виноватый у обиженного просить о прощении пред судом. Толкование. Вышеупомянутый артикул значит о зачинщике драки, а не о том, который побит и принужден будет себя оборонять. Того ради судье в таком деле весьма крепко допрашивать надлежит, кто именно зачинщиком ссоры был». В свою очередь, Артикул 157 регламентировал основания необходимой обороны: «Оный, который предлагает, что он обороняя себя, оного убил, имеет доказать, что он не зачинщик драки был, но от убитого нападен и зацеплен, и что он без опасения смертного уступить или уйти не мог». Важное положение содержалось в толковании к этому Артикулу: «Состоит нужное оборонение в сей причине, а именно, когда чрез неправое нападение и насильным образом кто обижен будет, хотя кто и должен (ежели задран будет) столько долго уступать, елико возможно, и так без смертного убивства из страху спастись; однакож насупротив того, когда уже в страхе есть, и невозможно более уступать, тогда не должен есть от соперника себе первого удара ожидать, ибо чрез такой первый удар может тако учинится, что и противится весьма забудет». Соблюдение правил обороны исключало ответственность причинителя вреда, а их нарушение рассматривалось в качестве смягчающего обстоятельства: «Ежели сыщется, что преступитель правил нужного оборонения преступил, и не так прилежно смотрел, то он, понеже в начале достойные причины имел к нужному оборонению, не животом, но по рассуждению судейскому жестоко, тюрьмою, штрафом денежным или шпицрутемном имеет быть наказан, купно же надлежит на него и церковное покаяние положить».

Наказание смягчалось, если причинение смерти было вызвано обстоятельствами, не связанными с обороной, а обусловлено выполнением некоторых социальных функций виновного. Артикул 163 жестко наказывал убийство – колесованием или отсечением головы. Однако в толковании к нему значилось: «Ежели сие убийство учинится не нарочно, или не в намерении кого умертвить, якобы кто похотел жену свою или дитя наказать, и оную так жестоко побьет, что подлинно от того умрет, то правда, что наказание легчее бывает». Иными словами, «ненарочное» убийство, совершенное в «запале воспитательной деятельности», наказывалось значительно мягче.

Смягчалось наказание и за преступления, совершенные в состоянии душевного волнения. Артикул 152 устанавливал: «Ежели кто другого не одумавшись с сердца, или не опамятовась, бранными словами выбранит, оный пред судом у обиженного христианское прощение имеет чинить и просить о прощении. И ежели гораздо жестоко бранил, то сверх того наказанием денежным и сносным заключением наказан будет».

Артикулы дозволяли смягчение наказания и с учетом некоторых особых свойств личности виновного, обусловивших совершение преступления. Согласно Артикулу 164, самоубийство признавалось преступлением: «Ежели кто сам себя убьет, то надлежит палачу тело его в безчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам или обозу». Вместе с тем закон допускал, что если самоубийство «кто учинил в безпамятстве, болезни, в меланхолии, то оное тело в особливом, но не в безчестном месте похоронить. И того ради должно, что пока такой самоубийца погребен будет, чтоб судьи наперед о обстоятельстве и причинах подлинно уведомились, и чрез приговор определили б, каким образом его погребсти». И дальше: «Ежели салдат поиман будет в самом деле, что хотел себя сам убить, и в том ему помешали, и того исполнить не мог, а учинит то от мучения и досады, чтоб более не жить, или в безпамятстве и за стыдом, оный по мнению учителей прав с безчестием от полку отогнан быть имеет. А ежели ж кроме вышепомянутых причин сие учинил, оного казнить смертию».

Рассматривая предписания Воинских Артикулов, нельзя не обратить внимания еще на одно важное предписание, заключающееся в возможности смягчения наказания за имущественные преступления (имеются свидетельства, что оно распространялось и на случаи совершения иных преступлений). В толковании к Артикулу 195 Петр I указал: «Наказание воровства обыкновенно умаляется, или весьма отставляется, ежели кто из крайней голодной нужды (которую он доказать имеет) съестное или питейное, или иное что невеликой цены украдет, или кто в лишении ума воровство учинит, или вор будет младенец, которых дабы заранее от сего отучить, могут от родителей своих лозами наказаны быть». Здесь можно усмотреть зачатки положений и о крайней необходимости, и об особых обстоятельствах совершения преступления, влияющих на смягчение наказания (нужда, недостаток социализации).

Еще одной группой уважительных причин нарушения нормативных предписаний, указанной в Артикулах, можно считать состояние здоровья, незнание правил, отсутствие опыта. В толковании к Артикулу 41 значилось: «Буде же караул иногда не с лености или от неосторожности, но за приключившеюся болезнию ему, или телесною слабостию уснет, а не в опасном месте оный поставлен. Или случится в такое время, что ни страху ниже неприятеля притом не будет; такожде естьли караульной при приключенной той слабости, от другого караульного во отдалении стоит, и не может о своей слабости оному сказать, дабы о том Офицеру, стоящему на карауле известить, чтоб оный другого вместо больнова командировал. Такожде когда салдат вновь в службу принят, и воинского артикулу не слыхал, и не знает еще, какая сила есть в том, что не спать на карауле, то все сии причины имеют от судьи в приговоре уважены быть, и может наказание вместо смерти в гоняние шпицрутенами превратить».

Анализ приведенных положений Воинских Артикулов показывает, что расширение сферы значимых для государства и общества отношений, подлежащих охране, объективно приводило к увеличению количества деяний, признаваемых преступлениями, а следовательно, спектра подлежащих нормативному учету причин и условий их совершения. Законодательство пополнилось указанием на неизвестные прежним памятникам права обстоятельства, подлежащие учету при решении вопросов, связанных с основанием и объемом уголовной ответственности. При этом важно отметить, что сама категория «причина» получила прочное место в тексте важнейшего нормативного акта. Характер же влияния причин и условий на ответственность оставался преимущественно таким же, как и в более ранних документах.

Крупным событием в истории отечественного уголовного права стало издание в 1845 г. Уложения о наказаниях уголовных и исправительных¹, которое выдержало несколько редакций на протяжении XIX столетия и оставалось важнейшим уголовно-правовым документом вплоть до революции 1917 г. Одной из характерных особенностей Уложения была его порой чрезмерная казуистичность. Как справедливо указывает В.В. Мальцев, «стремление законодателя объявить все, по его мнению, вредные деяния противоправными… в условиях патриархальности существовавших тогда общественных отношений, а значит, и влияния на законодателя при установлении круга таких деяний огромного количества нравственно-правовых традиций, в отсутствие достаточно совершенных научно-юридических методов, приемов конструирования правовых норм приводило к чрезмерному числу наказуемых деяний, резко повышало степень казуистичности уголовного права»¹. В силу этих двух признаков – патриархальности и казуистичности, с одной стороны, не представляется возможным рассмотреть все нормы, в которых законодатель учел особые причины и условия совершения преступлений, а с другой – многие из обстоятельств, учтенных в ранее действовавших документах, сохранили свое юридическое значение и в Уложении. Вместе с тем необходимо обратить внимание на некоторые новации данного акта, связанные с систематизацией положений об учете причин и условий совершения преступления, которые нашли отражение в четком разделении такого учета нормами Общей и Особенной частей уголовного закона.

В Общей части Уложение о наказаниях, во-первых, четко систематизировало обстоятельства, детерминирующие причинение непреступного вреда, как-то: 1) «совершенная невинность того деяния, коего случайным и непредвидимым последствием было сделанное зло; 2) малолетство в таком возрасте, когда подсудимый не мог еще иметь понятия о свойстве деяния (т.е. до 7 лет); 3) безумие, сумасшествие и припадки болезни, приводящие в умоисступление или совершенное беспамятство; 4) ошибка случайная или вследствие обмана (т.е. добросовестное заблуждение относительно противозаконности деяния); 5) принуждение от превосходящей непреодолимой силы; 6) необходимость обороны» (ст. 98).

Во-вторых, оно акцентировало внимание на некоторых особых признаках и состояниях личности виновного (возраст, опьянение, аффект, болезненные состояния организма и др.), задействованных в механизме детерминации преступления, придав им значение либо обстоятельств, исключающих вменение либо смягчающих уголовное наказание.

В-третьих, Уложение довольно четко определило смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства. Среди первых было названо совершение преступления «по крайней нужде»; «по легкомыслию или же слабоумию, глупости и крайнему невежеству»; «вследствие сильного раздражения, произведенного обидами, оскорблениями и иными поступками» потерпевшего; вовлечение в преступление «убеждениями, приказаниями или дурным примером людей», имевших над виновным «по природе или по закону высшую сильную власть»; «малолетство и несовершеннолетие виновного» (ст. 140, 142). На «увеличение вины и меры наказания» влияли степень умысла и «обдуманности в действиях преступника»; противозаконность и безнравственность побуждений к совершению преступления; жестокость, «гнусность или безнравственность» и др.

В Особенной части Уложения о наказаниях уголовных и исправительных учет причин и условий совершения преступления проводился законодателем преимущественно при дифференциации ответственности за преступление. При этом формами нормативного выражения детерминант преступления стало указание на:

- мотив его совершения (например, убийство, совершаемое для облегчения другого преступления; убийство из корысти; убийство по настоянию убитого и из сострадания к нему (в Уголовном Уложении 1903 г.);

- обстоятельства совершения преступления (например, кража, совершенная во время общественных бедствий);

- причины преступления (например, воровство «по крайности», т.е. в силу тяжелого материального положения, не достигающего крайней необходимости).

В некоторых случаях причины и условия совершения деяния рассматривались нормами Особенной части в качестве критерия отграничения преступного от непреступного. В частности, в норме об ответственности за невозвращение самовольно взятого или удержанного ребенка содержалась оговорка: «…если только такое невозвращение или удержание не сделано из сострадания к ребенку». Однако такие предписания встречались крайне редко, поскольку основные вопросы, связанные с признанием деяния преступным решались на уровне норм Общей части уголовного закона.

Анализ положений Уложения о наказаниях уголовных и исправительных позволяет сделать вывод о том, что в нем отечественный законодатель четко и вполне обоснованно с точки зрения теории систематизировал представления об учете причин и условий совершения преступления. Основной массив предписаний о таком учете был представлен в положениях Общей части уголовного права, где детерминанты причинения вреда влияли на решение вопроса о преступности содеянного и на размер назначаемого наказания; в Особенной же части уголовного закона, в силу специфики ее содержания, причины и условия совершения преступления учитывались законодателем в процессе дифференциации уголовной ответственности.

Подобный алгоритм учета детерминант индивидуального преступного поведения в основном сохранился в законодательстве и после революции 1917 г. Однако ряд существенных новаций, естественно, был внесен. И связано это было в первую очередь с укреплением позиций социологической школы уголовного права, с изменением взглядов на природу преступности в создаваемом социалистическом обществе. Одним из первых систематизированных уголовно-правовых актов новой власти стали Руководящие начала по уголовному праву РСФСР 1919 г.¹ Наиболее отчетливо нормативное предписание о необходимости учета причин и условий совершения преступлений выразилось в них при регламентации правил назначения наказания. Статья 10 документа гласила: «При выборе наказания следует иметь в виду, что преступление в классовом обществе вызывается укладом общественных отношений, в котором живет преступник. Поэтому наказание не есть возмездие за «вину», не есть искупление вины. Являясь мерой оборонительной, наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства, и не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий». Развивая этот тезис, Начала устанавливали, что при определении меры воздействия на совершившего преступление суд должен оценивать степень и характер (свойство) опасности для общежития и самого преступника, и совершенного им деяния, а также обстоятельства совершения преступления, в том числе связанные с характеристикой причин и условий совершения преступления (совершено ли преступление неимущим, в состоянии голода или нужды, по невежеству и несознательности и т.д.). Важное предписание содержалось в ст. 16 нормативного акта: «С исчезновением условий, в которых определенное деяние или лицо, его совершившее, представлялись опасными для данного строя, совершивший его не подвергается наказанию».

Первый советский Уголовный кодекс 1922 г.¹, развивая принципы, заложенные в Руководящих началах, с точки зрения законодательной техники сократил сферу учета причин и условий причинения вреда при регламентации обстоятельств, исключающих преступность деяния, и по-своему изложил редакции норм лишь о двух таких обстоятельствах – необходимой обороне и крайней необходимости (ст. 19, 20 УК РСФСР). В то же время в правилах назначения уголовного наказания подобный учет был представлен гораздо полнее. Согласно предписаниям ст. 24 уголовного закона, при определении меры наказания суды должны были учитывать обстановку совершенного преступления, его мотивы, образ жизни и прошлое лица, совершившего преступление, чтобы узнать, «насколько само преступление в данных условиях времени и места нарушает основы общественной безопасности». Развивая эти положения, ст. 25 устанавливала перечень смягчающих и отягчающих обстоятельств, среди которых значились: совершение преступления в состоянии голода или нужды; корыстные и низменные мотивы преступления, совершение преступления под влиянием угроз и принуждения другого лица.

В Особенной части Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. причины и условия совершения преступления весьма активно использовались законодателем для решения различных уголовно-правовых задач. Во-первых, причины и условия преступления служили в качестве одного из оснований дифференциации ответственности (причем преимущественно в сторону ее смягчения). Например, закон предусматривал в ст. 82 возможность условного наказания тех участников массовых беспорядков и банд (преступлений, предусмотренных ст. 75–78 УК), которые были «вовлечены в преступление по малосознательности и невежеству» и не были уличены в совершении тяжких преступлений. Сильное душевное волнение, вызванное насилием над виновным в убийстве или тяжких телесных повреждениях, смягчало его ответственность на основании ст. 144 и 151 УК. Во-вторых, детерминанты преступления могли выступать основанием освобождения от уголовной ответственности: ст. 114 УК освобождала от ответственности и наказания взяткодателя, если имело место вымогательство взятки; ст. 143 предусматривала ненаказуемость убийства, совершенного из чувства сострадания; в ст. 172 провозглашалась ненаказуемость оскорбления, вызванного равным или более тяжким насилием или оскорблением со стороны потерпевшего. В-третьих, причины и условия совершения поступка служили основанием для замены уголовной ответственности иным видом ответственности. Так, ст. 202 УК устанавливала, что неисполнение военнослужащим приказания начальника в силу явной несознательности или невежества влекло за собой применение дисциплинарных мер. В-четвертых, создание условий для совершения некоторых преступлений рассматривалось в качестве самостоятельного состава преступления (например, провокация взятки в ст. 115). В-пятых, причины и условия неисполнения тех или иных действий служили признаком, определяющим общественную опасность и уголовную противоправность бездействия (например, неоказание помощи больному без уважительной причины в ст. 165 УК).

Как показывает анализ, составители советского уголовного закона сохранили и развили традицию русского уголовного права учитывать причины и условия совершения преступления в тексте нормативного акта. Изменение социально-экономической и политической обстановки повлекло за собой определенное изменение содержания криминогенных детерминант, однако направления их учета преимущественно остались прежними. Модель, заложенная в Уголовном кодексе РСФСР 1922 г., была практически полностью продублирована в Уголовном кодексе РСФСР 1926 г.¹; не содержалось принципиальных отличий и в Уголовном кодексе РСФСР 1960 г.² Вместе с тем последний советский Уголовный кодекс содержал несколько важных положений, относящихся к проблеме настоящего исследования. Во-первых, в нем изменились (иногда весьма существенно) формулировки некоторых причин и условий совершения преступления. Они стали более абстрактными с точки зрения техники изложения и более совершенными в содержательном отношении. В частности, в последнем Уголовном кодексе РСФСР смягчающими ответственность обстоятельствами признавались «совершение преступления вследствие стечения тяжелых личных или семейных обстоятельств», «совершение преступления под влиянием угрозы или принуждения либо в силу материальной, служебной или иной зависимости», «совершение преступления впервые, вследствие случайного стечения обстоятельств». Отягчали ответственность такие обстоятельства, как состояние опьянения виновного, использование условий общественного бедствия. Во-вторых, и это особенно важно, Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. значительно больше внимания, нежели его предшественники, уделял нормам с так называемой двойной превенцией, ориентированным на предупреждение создания причин и условий для совершения преступлений. Речь идет об уголовно-правовых нормах, предусматривающих ответственность, например, за бандитизм (ст. 77 УК), недобросовестное отношение к охране государственного или общественного имущества (ст. 100 УК), вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность (ст. 210 УК), посев опийного мака или индийской конопли (ст. 225 УК), содержание притонов и сводничество (ст. 226 УК).

Причины и условия совершения преступления, будучи категорий по большей части криминологической, в процессе разработки и реализации уголовной политики отечественного государства учитывались не только при определении содержания уголовно-правовых норм, квалификации преступления и назначения наказания. Их выявление и реагирование на них составляло существенную часть практической работы органов следствия, прокуратуры и суда, возлагалось на них в качестве обязанности уголовно-процессуальным законодательством. Так, согласно ст. 68 УПК РСФСР 1963 г.¹, причины и условия совершения преступления входили в предмет доказывания по уголовному делу. На основании ст. 21 УПК при производстве дознания, предварительного следствия и судебного разбирательства уголовного дела орган дознания, следователь, прокурор и суд были обязаны выявлять причины и условия, способствовавшие совершению преступления, и в соответствии со ст. 21-1 Кодекса реагировать на них внесением в государственный орган, общественную организацию или должностному лицу представления о принятии мер к устранению этих причин и условий; суды были обязаны выносить на этот счет частные определения.

На необходимость тщательного анализа причин и условий совершения преступления неоднократно обращал внимание Верховный Суд РСФСР (и СССР) в своих постановлениях (Постановление «О соблюдении судами Российской Федерации процессуального законодательства при судебном разбирательстве уголовных дел» от 17 сентября 1975 г., Постановление «О некоторых вопросах применения судами Российской Федерации законодательства по борьбе с пьянством и алкоголизмом» от 27 августа 1986 г., Постановление «О дальнейшем укреплении законности при осуществлении правосудия» от 5 декабря 1986 г. и др.). Более того, Верховный Суд посвящал данной проблеме специальные постановления: Постановление Пленума Верховного Суда СССР №15 от 3 декабря 1976 г. «О дальнейшем совершенствовании судебной деятельности по предупреждению преступлений» и Постановление Пленума Верховного Суда РСФСР № 5 от 1 сентября 1987 г. «О повышении роли судов в выполнении требований закона, направленных на выявление и устранение причин и условий, способствующих совершению преступлений и других правонарушений»¹.

Изложенное дает основание констатировать, что внимание отечественного законодателя и правоприменителя к проблеме учета причин и условий совершения преступления в процессе регулирования уголовно-правовых отношений и реализации уголовно-правовых норм в той или иной степени имело место на всем протяжении истории права в России. В процессе эволюции уголовного права законодатель, в силу объективных причин долгое время лишенный добротной научной, методологической основы создания уголовно-правовых норм, зачастую «инстинктивно», следуя естественным представлениям об опасности причинения вреда и справедливости наказания за него, устанавливал и последовательно дифференцировал ответственность и наказание за преступление с учетом причин и условий его совершения. Этот факт объясняется естественной потребностью и необходимостью реагировать на случаи причинения вреда с учетом продуцирующих их факторов.

Юридический хронограф (сентябрь)

Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона определяет хронограф как памятник древнерусской письменности, появившийся во второй половине XV в. В нем впервые была предпринята попытка некоторой систематизации исторических сведений. Большая советская энциклопедия под хронографом понимает средневековые исторические сочинения, где от “сотворения мира” систематически излагались основные этапы всемирной истории, сведения исторического, литературного и географического характера.

Не ставя перед собой цель изложить все юридические и правовые события, определившие развитие общества и государства, предлагаем читателю вспомнить отдельные даты и факты, прямо или косвенно повлиявшие на развитие правовой, а вместе с тем — экономической и политической обстановки в России и во всем мире.