Первая
| Вид материала | Документы |
СодержаниеМуки творчества… воспоминаний Смысл и Само-оправдание бытия |
- Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 1589.66kb.
- Первая. Новое восприятие проблемы рождаемости глава первая, 5106.96kb.
- Книга первая. Реформация в германии 1517-1555 глава первая, 8991.95kb.
- А. Первая буква слова "астрология", и первая буква почти во всех мировых алфавитах, 3392.44kb.
- А. И. Уткин глобализация: процесс и осмысление оглавление Глава первая, 3584.73kb.
- Общие сведения, 236.6kb.
- Первая, 1651.33kb.
- Первая, 870.29kb.
- Древний Египет-первое государство на Земле, первая могущественная великая держава,, 265.58kb.
- Школьные годы неизбывный повод для ностальгии. Первый звонок, последний звонок. Первая, 399.66kb.
Муки творчества… воспоминаний
«Но – нужен сюжет» - сдержанно-ироничный Булат Шалвович, чувствовавший пронзительную горчинку и прозрачное наслаждение жизни. Прозрачное – в таяньи и в музыке весенней, которая сливается сейчас – Бог весть почему – с «Come with me dance, my dear»92 - в общем, зимним…
А вообще-то эти странные моменты приходят ниоткуда, и уходят – в никуда. (Вот так, а теперь возьмём в кавычки «и приходят – ниоткуда... и уходят – в никуда... это маленькое чудо»- и получится стишок на мотив Окуджавы, с которого, собственно, всё нынешним утром и началось. И с очень отдалённой «Лолитой» на заднем плане93 - наверное, потому, что было солнечно). Так вот – то, что Пруст (а за ним и Мамардашвили, впрочем, понимая их суть) называл «воспоминаньями» - есть, как мне вдруг показалось – озаренья вдохновения94 - когда фрагменты, кусочки прошедшего, настоящего и будущего, словно вовсе и не связанные между собой95, вдруг оказываются волшебно едины, сливаются в восхитительную мозаику, дополняя друг друга, - именно благодаря вот этому, вспыхнувшему, заливающему их свету. Окуджава, Мцхеты, арба, горы, стеклянный песок, «куриный бог», берег моря – и заливающее всё на свете солнце вдруг оказываются в странном единстве с венецианским палаццо и с отсыревшими фресками старинных русских монастырей. В чём эта связь? Бог весть. Но только есть в этом едином чувственном образе ещё и ощущенье тёплого шершавого камня под босой ступнёй, с которого – стоит чуть оступиться – нога плюхается прямо в прозрачно-мелкую прохладу моря, оставившего замшевую зелёную мшистость на краях этого камня. И такая же прохлада ощущается ладонью, когда украдкой, чтоб не показаться сентиментальным преисполненному достоинства гондольеру, опускаешь кисть руки в зелёно-солнечную, как муранское стекло воду Гранд-канала... А на позолоченном носу гондолы играет солнце – совсем грузинское, и гулкий объём Святого Марка чем-то напоминает прохладную тишину белого грузинского храма в горах. И тропинка уводит – куда? Наверное, вот в то самое прошлое, что слито сейчас во мне с тем, что ещё предстоит, и кажется совсем нестрашным, как море всех рек96...
И тогда, в эти немногие мгновенья «воспоминаний», даже случайная книга окрашивается в тона вдохновенья – того самого вдохновенного (или совсем обычного, вовсе позабытого сейчас) настроенья с которым она читалась когда-то, и слитого, смешанного со светом – нынешним. Просто муки эти – муки творчества воспоминаний – не знают искупленья и награды, ибо они – искупленье и награда сами по себе97... И испытывают их, надобно полагать, почти все. Беда (а может быть, и счастье, инАче98 мир был бы переполнен вдохновенными твореньями, что тоже, наверное, не есть хорошо) – беда в том, что выливаются-то эти мгновенья (за неумением их осознать, понять, выразить и выплеснуть, и нет, нет в этом высокомерия!99) в мечты, слова или предметы, неспособные воплотить эту тонкую, одухотворяющую их сущность, и скрывающие их – втуне, подспудно, словно «пыль веков», которая вовсе и не думает превращаться в благородную «патину времени»....
Смысл и Само-оправдание бытия
... Эту мудрую веру Булгакова в потустороннюю справедливость и признание безнадёжности этой веры – Стругацкими100, нашедшими единственное спасенье от блистательно-логичной лемовской статистики. И спасение это – творчество, с почти болезненным Набоковским наслаждением перемешивающее краски и цвета, запахи и вкусы этого мира. Оно – некий смысл и само-оправдание бытия. И весенние, влажные облака Фиальты так же бессмертны на бледном московском небе, как некоторые рукописи; глас Господа101 прекрасно слышен художнику, отлично знающему, что там, за этой гранью для него нет – ни наград, ни услад... Не добивайтесь от меня истины, не спрашивайте тоном Пилата, «что есть истина» - она – вот, перед вами...
А уж что каждый из вас потом станет делать с нею, или уже – с её маленькими кусочками102, любовно приспособленными для жизни в любимом блу-ду-аре103...- что ж ...
Собственно, зацикливающий (иногда, вдруг – у некоторых надрывных кино- и книго-героев, живущих до этого – дивно размеренной болотно-растительной жизнью) перекос ценностей, мономаньякски направленный на некие – вещи ли, поступки, людей – и есть поиск этой самой истины – вслепую, бесполезная попытка творимого выйти за грань со-творенного художником в котором зачастую видна его душа, во многих случаях – банальная и грязная. И всё же не являются ли и они, эти попытки, некоей разновидностью творчества, результатом стремленья (неосознанного, быть может) выйти за грань той скушной, длинной жизни, в которой не было - ничего104, чтобы добавить к этой фразе хотя бы: «ничего, кроме...»?
И вот – я возвращаюсь105 - из этих прозрений, которые Бог весть кто, Бог весть зачем – словно диктует мне. Странно, что в попытках осознать – добро и зло, смысл и бессмыслицу, нежность и боль – человек всегда пытается провести между ними границу, словно желая ограничить всемогущество любой из этих сил, или - их представителей. Вспомните хотя бы слова Бегемота106 - но ведь и те, и другие «возможности»107 безграничны, и нет «морального закона»108 - есть, и должно быть, лишь ощущение бесценности каждого, даже наималейшего существа и мига в этой бесконечно творящей вселенной, и тогда... тогда ваше само-отождествление с ними не даст вам сделать неверного шага...