Государственное учреждение культуры г
| Вид материала | Документы |
- Федеральная целевая программа "Культура России (2012 - 2018 годы)" Дата принятия решения, 3977.03kb.
- Отчёт о деятельности виртуального филиала 2009, 107.16kb.
- К. Э. Циолковского Е. Н. Кузин Государственный заказчик: федеральное государственное, 1460.38kb.
- Ценность культуры в контексте будущего России 09. 00. 13 философская антропология,, 341.16kb.
- Конкурс проводится при поддержке Министерства культуры Российской Федерации в рамках, 65.29kb.
- Заказчик: федеральное государственное учреждение культуры «российская Государственная, 1037.52kb.
- Самоловцев Радомир Богданович директор департамента культуры Костромской области. Время, 14.29kb.
- Информационно-методический сборник "Область культуры" №3 2011г. Рубрика «официально», 57.5kb.
- Государственное учреждение культуры, 195.58kb.
- Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования, 449.42kb.
ПРОФЕССОР В. БРЕХУНЕНКО О ЮБИЛЕЕ И КОМПЛЕКСАХЕженедельник «Дзеркало тижня» № 24 (752) (27 июня — 3 июля 2009) публикует статью доктора исторических наук, профессора Института украинской археографии и источниковедения им. М.Грушевского НАН Украины Виктора Брехуненко, посвященную 300–летию со времени Полтавской битвы, которой суждено было стать одним из ключевых событий российской и украинской истории. Украинский исторический календарь не перестает «подсовывать» юбилеи, способные заострить внимание на непростых страницах нашего прошлого. С высоты сегодняшнего дня понятно, что Полтава с Переяславом на несколько столетий определили историческую перспективу Украины, а также имперское будущее России и геополитическую конструкцию Восточной Европы. Подписание в 1654 году договора с Москвой, вопреки совсем иным мотивам, которыми руководствовались Богдан Хмельницкий и его ближайшее окружение, как считает автор публикации, не способствовало сохранению Украинского казацкого государства. Через полвека Иван Мазепа во время Северной войны (1700—1721) предпринял попытку выровнять ситуацию и избавиться от разрушительного для Гетманщины верховенства царя. Попытку неудачную, после чего процесс наступления на украинскую государственность пошел прямо-таки семимильными шагами. При этом именно фатально проигранная союзниками — Швецией и Гетманщиной — Полтавская битва дала ему зеленый свет. Такая роль Полтавы и Переяслава обеспечила им стабильное место в арсенале идеологических инструментов, призванных обосновывать «естественность» и «законность» главенства над Украиной. И приближение юбилеев в России всегда трактовали как удобный повод для пропагандистской атаки. Украинцы же, наоборот, во время круглых дат этих событий, желая того или нет, проходят своеобразный тест на самодостаточность, на способность сопротивляться мифам о собственном прошлом и смотреть на него своими глазами. В нормальном обществе, которое себя уважает и трезво смотрит на свое прошлое, такой юбилей не вызвал бы никаких предубеждений или чрезмерного внимания. Годовщину бы отметили с достоинством, без излишних панегириков или нытья о нашей несправедливой исторической судьбе… Неужели кто-то слышал что-нибудь о проблемах хотя бы недавних юбилеев — 350-летия польского «Потопа» 1655 г., когда шведы захватили большую часть Польши, или же разгрома все того же Петра I под Нарвой (1700)? Если взглянуть на Полтавскую битву с украинской колокольни, не возникает сомнений, что поражение шведско-казацкого войска деморализовало большую часть элиты и открыло путь к растворению Гетманщины в Российской империи со всеми последствиями на близкую и далекую перспективу… Для России же Полтава 1709 г. сняла вопрос о существовании в формате империи, более того — расчистила путь к преобразованию в мощную европейскую силу. Потому для россиян Полтава является символом их величия и, вполне естественно, именно в такой проекции вписывается в их историческую память. С приближением юбилея в Полтаве взят курс на популяризацию Полтавской битвы как своеобразной визитки города. Об этом открыто говорят и пишут. На центральной улице то здесь, то там видны изображения эмблемы «Полтавская битва 1709 г.», размещенные даже на киосках с продуктами. По замыслу такая пропаганда битвы должна привлечь туристов… По мнению автора, желаем того или нет, любое упоминание о Полтаве 1709 г. будет носить идеологическую окраску. Не все просто в Полтаве с памятником Ивану Мазепе, гетману, так много сделавшему не только для Украины, но и непосредственно для самого города. После выстраданного решения городского совета дело застопорилось из-за отсутствия денег. Выделенные из госбюджета в прошлом году 9 млн. грн. не были в состоянии освоить. К тому же в Полтаве не решились открыть этот памятник сегодня, чтобы, возможно, чего-либо не спровоцировать или кого-либо не оскорбить.«ПОЛТАВА» АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА: ТЕКСТ И КОНТЕКСТ Газета «День» (26.06.2009) опубликовала статью известного украинского литературоведа, профессора Киево-Могилянской академии Владимира Панченко, посвященную рассмотрению поэмы «Полтава» А.С. Пушкина. 1. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИМПУЛЬСЫ Поэма А. Пушкина «Полтава» изначально должна была называться «Мазепа». Историей гетмана, который пошел против царя Петра, поэт интересовался еще во времена своей кишиневской и одесской ссылки. Биографическая хроника Пушкина зафиксировала, что в январе 1824 г. вместе с братьями Липранди он специально приезжал в Бендеры, чтобы побывать на месте, где располагался лагерь Карла ХІІ и Мазепы. Посетил Варницу, встретился с 135-летним украинцем Николаем Искрой (кто когда-то, в детстве, бывал в лагере шведов и видел короля!), расспрашивал его о Мазепе; пытался отыскать могилу гетьмана1. Впоследствии, завершая поэму «Полтава», Пушкин вспомнил этот эпизод: И тщетно там (в околицах Бендер. — В.П.) пришлец унылый Искал бы гетманской могилы: Забыт Мазепа с давних пор! Факт поездки в Бендеры весьма красноречивый, хотя прямо и не связанный с замыслом «Полтавы». Замысел поэмы оформился у Пушкина впоследствии, в 1828 г., и вырастал он из полемических намерений автора. Прежде всего, зная поэму Байрона «Мазепа» (1819 г.), Пушкин хотел показать другого Мазепу, — не молодого романтического любовника, наказанного соперником, а старого, обремененного тяжелыми политическими проблемами гетмана, который — ко всему — переживает позднюю любовь к юной Кочубеевне. Отвечая в 1830 г. своим критикам, Пушкин объяснял: «Байрон знал Мазепу только по вольтеровой «Истории Карла ХІІ». Он поражен был только картиной человека, привязанного к дикому коню, который несется по степи. Картина конечно поэтическая, ... но не ищите здесь ни Мазепы, ни Карла, ни этого мрачного, ненавистного, страднического лица, которое появляется во всех почти произведениях Байрона, но которого ... у Мазепы как раз и нет»2. Другой Мазепа, согласно замыслу Пушкина, должен быть максимально приближен к своему реальному образу и вписан в драматический контекст исторических событий начала ХVІІІ века. «Пушкин всегда сожалел, что Байрон взялся за Мазепу и не доделал», — писал Петр Вяземский3. Выходит, что среди творческих стимулов было желание «доделать» за Байрона, выйти за рамки романтической концепции образа. Однако не только Байрон стал для Пушкина раздражителем. В творческой истории «Полтавы» чрезвычайно важным оказался диалог-спор Пушкина с Кондратом Рылеевым, чья поэма «Войнаровский» появилась в 1824 году. Ее сюжет строится как исповедь Андрея Войнаровского, которого случайно встретил в далеком Якутске молодой русский историк Герхард-Фридрих Миллер. Один из ближайших соратников гетмана Мазепы, сын его родной сестры, Андрей Войнаровский в 1716 г. по приказу Петра І был схвачен в Гамбурге и, вопреки дипломатическим протестам Австрии, Франции и Швеции, отправлен в Россию. Там его ожидало заключение на несколько лет в Петропавловской крепости, а потом пожизненная ссылка в Сибирь. Факт встречи историка Миллера (который в 1733 г. двинулся в научную экспедицию в Сибирь) с Войнаровским вполне достоверен, Рылеев тут ничего не выдумывал. Его, поэта-романтика, не могла не поразить «байроновская» ситуация: одинокий ссыльный среди сибирских лесов; необычная судьба яркого героя; контраст блестящей европейской просвещенности и полудикий быт аборигенов; тоска Войнаровского по родной Украине... История ссыльного представала в контексте борьбы за волю Украины — и это тоже был байроновский мотив, если вспомнить участие Байрона в национально-освободительных движениях Италии и Греции. Исповедь Войнаровского в поэме К. Рылеева вобрала упоминания о казацких наездах на Крым и земли Речи Посполитой, поэзию «дикой воли», степных битв, одиноких могил, разговаривающих с ветром (как в украинском фольклоре!), любви к «юной казачке», которая впоследствии будет искать Войнаровского аж в Сибири — и таки найдет его... Однако вобрала она и драматургию событий 1708—1709 годов на Гетманщине, связанных с гетманом Иваном Мазепой. Финал второй части поэмы — это, собственно, разговор Мазепы с Войнаровским, в котором старый гетман видел своего наследника. История счастливой любви отступила на второй план. На первый же вышла драматическая ситуация 1708 года: Карл ХІІ повернул свою армию на украинские земли, Гетманщина стала ареной Северной войны. Из исповеди Войнаровского — несмотря на его раскаяние и саморевизию исторических оценок — Мазепа в поэме К. Рылеева предстает как фигура трагедийного масштаба. Да, он потайной, его мрачная скорбь и сосредоточенность иногда напоминают «мировую печаль» Чайльд Гарольда. Ссыльный Войнаровский признает, что он так до конца и не постиг замыслов хитрого гетмана («хотел ли он Спасти от бед народ Украйны Иль в ней себе воздвигнуть трон»), — а однако читатель поэмы все же видел перед собой прежде всего государственного мужа. «Мы в нем главу народа чтили, Мы обожали в нем отца, Мы в нем отечество любили», — признаётся Войнаровский. Несмотря на все свои позднейшие сомнения, несмотря на ужас осознания того, что катастрофа Мазепы обернулась катастрофой для всей Украины, герой Рылеева ни один раз не осуждает гетмана. Осуждение звучит только из уст двух пленных казаков, о которых вспоминает Войнаровский. Как-то — уже после Полтавы — в лагерь Мазепы привели пленных, и они рассказали гетману странные вещи, — странные, учитывая исторические реалии 1708—1709 годов: «Я из Батурина недавно, — Один из пленных отвечал, — Народ Петра благословлял И, радуясь победе славной, На стогнах шумно пировал. Тебя ж, Мазепа, как Иуду, Клянут украинцы повсюду; Дворец твой, взятый на копье, Был предан нам на расхищенье, И имя славное твое Теперь — и брань и поношенье!» Похоже, что этой сценой Рылеев отдал дань официозу 1820-х: российская историография охотно противопоставляла Мазепе украинский простых людей, собственно — народ, который якобы «благословлял» царя Петра и радовался его победе. Русские советские литературоведы многократно критиковали К. Рылеева за антиисторизм в описании Войнаровского и Мазепы. «Историческая оценка роли Мазепы... целиком обезображена»; «сам образ его является резко антиисторическим», — писал, например, Дмитрий Благой5. «Образ Мазепы в поэме Рылеева не выдерживает критики», — добавлял М. Гиллельсон, автор предисловия к одному из изданий поэта-декабриста времен горбачевской «перестройки»6. В обоих случаях (а их число можно приумножать и приумножать!) забросы автору поэмы сводились к одному: Мазепу следовало показывать как аморального человека, как изменника, который перешел на сторону Карла ХII потому, что руководствовался исключительно эгоистическими мотивами. А тем временем, новейшие исследования историков (в т.ч. и российских) свидетельствуют, что художественная правда Рылеева в самом главном как раз и не расходилась с истиной. Рылеев показал своего Войнаровского и своего Мазепу сквозь призму трагедии, не уменьшая масштабов их личностей. Он отказался от концепции «злодея» Мазепы — и выиграл как художник. Незадолго до смерти Иван Мазепа (в поэме Рылеева) говорит слова, которые имеют прямое отношение к теме правды: Спокоен я в душе своей: И Петр, и я — мы оба правы; Как он, и я живу для славы, Для пользы родины моей. К. Рылеев не отказал своему герою в правоте. Поведение его Мазепы определяет стремление отыскать такую политическую комбинацию, которая бы принесла «пользу родине» — Украине. Стоит отметить, что такой взгляд на гетмана Мазепу сформировался у Рылеева не сразу. В. Маслов, один из самых обстоятельных исследователей творчества поэта, отмечал, что «взгляд /Рылеева. — В.П./ на Мазепу начал меняться (после его думы 1823 года «Петр Великий в Острогожске». — В.П.); Мазепа из хитрого и властолюбивого лицемера» перевоплотился в глазах Рылеева в искреннего патриота и защитника свободы своей родины»7. Именно с таким взглядом и не соглашался А. Пушкин, обдумывая свою «Полтаву». 2. ДВОЙСТВЕННОСТЬ ОБРАЗА МАЗЕПЫ В предисловии к первому изданию поэмы «Полтава» он не скрывал своих полемических установок: «Мазепа является одним из самых выдающихся личностей той эпохи (конца XVII — начала XVIII столетий. — В.П.). Кое-кто из писателей (выразительный намек на К. Рылеева. — В.П.) хотел сделать из него героя свободы, нового Богдана Хмельницкого. История показывает его честолюбцем, закоренелым в коварстве и злодеяниях, клеветником Самойловича, своего благотворителя, убийцей отца несчастной своей любовницы, предателем Петра перед его победой, предателем Карла после его поражения: память его, подданная церковью анафеме, не может избежать проклятия человечества»8. «История показывает...», — отмечал Пушкин, противопоставляя историческое (свое!) понимание фигуры гетмана Мазепы — романтическому (рылеевскому!). Однако из каких достоверных источников мог предстать этот образ? Исследователи называют «Историю Малой России» Бантыша-Каменского, «Историю Петра Великого» и «Историю Карла XII» Вольтера. Что же касается главного «консультанта», то, по мнению М. Дашкевича, эту роль выполнил Михаил Максимович, «главное сведущее лицо, от которого Пушкин мог почерпнуть данные для малороссийской истории»9. Догадка М. Дашкевича абсолютно правомерна, особенно если учесть выразительную созвучность «Отрывка из рукописи Пушкина (Полтава)», помещенной М. Максимовичем в альманахе «Денница» за 1831 год, — и статьи самого М. Максимовича, в которой он высказывался в пользу «исторической достоверности» пушкинской «Полтавы» («Атеней», 1829, май). По существу, у них общая матрица фактов и аргументов. В сюжете поэмы «Полтава» переплетаются две линии — любовная и историческая. Поздний роман Мазепы, его отношения с Мотрей Кочубеевной (в поэме — Марией), страдание Кочубея, который хочет отомстить гетману, — у Пушкина эта драма рядом, и в то же время с драмой великих событий Северной войны. Экстравагантная, хотя и целиком личная история любви старого гетмана и юной Мотри показалась автору ключом к концептуальному разрешению образа Мазепы. «Прочитав впервые в «Войнаровском» эти стихи «жену страдальца Кочубея И обольщенную им дочь», я удивился, как мог поэт пройти мимо такого страшного обстоятельства, — писал Пушкин. — Обременять вымышленными ужасами исторические характеры и немудрено, и не великодушно. Клевета и в поэмах всегда казался мне непохвальным. Но в описании Мазепы пропустить такую поразительную историческую черту было еще более непростительным»10. Следовательно — Мазепа и Мария-Мотря, удивительная украинская «love story» начала XVIII века, сюжет которой разворачивался в Диканьке и Батурине. Марией Пушкин назвал Мотрю Кочубеевну вслед за Егором Аладьиним, автором повести «Кочубей» (1827). Он и любовную фабулу сохранил берег такой, как в Аладьина, связав в один узел события, которые в реальной истории, очевидно, принадлежали различным годам: кульминацию романа старого гетмана с юной Кочубеевной — и казнь ее отца, генерального судьи Василия Кочубея. Мария у Пушкина проникнута глубоким чувством к Мазепе. Что же касается самого гетмана, то Пушкин его демонизирует. «Злой старик», «душа коварная», «враг России», «Иуда», «душа свирепая и развратная», «святой невинности губитель» — подобных авторских оценок в поэме хватает. Описывая своего героя, поэт выходил из концепции «злодея», который — вспомните пушкинский автокомментарий к поэме — заслуживает «проклятия человечества». Однако Пушкина ждала неожиданность: его герой вышел из-под власти автора! Он и в любовной истории не выглядит негодяем, и в отношениях с Петром не очень-то похож на «злодея». Осеннее чувство Ивана Мазепы к юной Кочубеевне — скорее всего его драма, тихая утешение, чем банальное искушение старого ловеласа. Он искренен в этом своем чувстве. «Тебя люблю Я больше славы, больше власти», — говорит Мазепа Марии, и автор не дает оснований сомневаться в этих его словах. По велению Мазепы Марию похищают и привозят в гетманский дворец? Так Мария и сама этому рада! Ее любовь — безусловна, оно не признает расчета и житейского практицизма. Даже когда Мария говорит гетману, который только что раскрыл ей свои тайные замыслы: «Ты будешь царь земли родной», то в этих ее словах нет ничего другого, кроме восхищения героем, мужем, рыцарем. Разве что в эпизоде, когда Мазепа поставил девушку перед тяжелым для нее выбором («я — или отец?»), его альтернативы действительно выглядят как жестокость. Но, если бы Мазепа не поставил перед Марией вопроса «Так я дороже тебе отца?», то не сомневайтесь, что сама Кочубеевна все равно оказалась бы наедине со страшной дилеммой. Гетман казнил своего соперника, не посчитавшись с тем, что Кочубей — отец его любимой? Но ведь Пушкин морализирует выборочно: Петр I убил собственного сына — и это не помешало поэту уподобить его богу (об этом — далее). И опять же: в момент казни Кочубея Мазепа никоим образом не походит на «злодея» — он преисполнен душевных мук, сомнений, боли: «Он терзался Какой-то страшной пустотой. Нездешней мукой томим...» И в своей политической ипостаси гетман Мазепа, герой Пушкина, также не вписывается в стандарт «честолюбца, закоренелого в коварстве» и «изменника», как поэт писал о нем в автокомментарии. Объективно все выглядит значительно драматичнее и глубже. Мотивы, которыми руководствуется пушкинский Мазепа, отнюдь не иссякают честолюбием, коварством или пережитым когда-то оскорблением (царь публично подергал гетмана за усы). «Независимой державой Украине быть уже пора», — говорит гетман Марии, и эти его слова перевешивают собственную несправедливость. В конечном счете, с мнением старшины он также вынужден считаться, ведь, пишет автор поэмы, «Украйна глухо волновалась», то есть — была озабочена тревогой за свои «вольности». Когда же наступила развязка и Мазепа вместе с королем покидает «Украйну», снова видим его в сумятице, сомнениях и даже раскаянии: «Поторопились мы...»; «Ошибся в этом Карле я...» Это — из разговора Мазепы с Орликом (который, к слову, совсем не похож на исторического Орлика, что в свое время отметил М. Дашкевич: «изображение Орлика зверем — плод недоразумения»). Опять «злодей» не похож на «злодея»! Таким образом, образ Мазепы в поэме «Полтава» — двойственный. Похоже, субъективные намерения автора разошлись с объективным художественным результатом, — такое случается. Поэтому полемики с Рылеевым у Пушкина фактически не вышло: в обеих поэмах Мазепа предстал как трагический герой. Хотя, в «Полтаве» это произошло поневоле, вопреки авторским установкам. 3. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МИФ «НОВОГО ПЕТРА» Поэма Пушкина «Полтава» побуждает к рассуждениям на тему «Пушкин и цари». Речь идет об отношении поэта к двум русским императорам — Петру І и Николаю І. Во времена кишиневской ссылки Пушкин писал о Петре: «История показывает вокруг него всеобщее рабство. ... Все сословия ... были равны перед его дубинкой. Все дрожало, все безропотно подчинялось». Царь Петр «презирал человечество, может, даже больше, чем Наполеон»11. Прошло несколько лет — и оценка Пушкиным Петра І изменилась: Петра-деспота заступил Петр-реформатор. Переломным был, очевидно, год 1826-й, когда царь распорядился возвратить поэта из ссылки. Пушкин был «прощен». В глазах российской публики все выглядело весьма эффектно: только что, наказав декабристов, царь проявил великодушие к опальному поэту (теперь бы это назвали удачным пиар-ходом!). 8 сентября 1826 г., просто с дороги, михайловский ссыльный попал на аудиенцию к Николаю І. Царь сумел произвести на Пушкина сильное впечатление. Важным итогом аудиенции стало «убеждение (Пушкина. — В.П.) в том, что правительство намеревается стать на путь решительных реформ»12. «Николай І сумел убедить Пушкина в том, что перед ним — царь-реформатор, новый Петр І», — утверждал Юрий Лотман (и не он один). Можно вполне согласиться с авторитетным исследователем: с верой в то, что Николай І — это новый Петр, Пушкин жил не только в сентябре 1826 года, а и в 1827-м, и в 1828-м, когда писалась «Полтава». Теперь он уже не написал бы об «обломках самовластья», как когда-то в послании «К Чаадаеву». Теперь он адресовал императору свои «Стансы» (1826), в которых параллель «Николай І — Петр І» является магистральным мотивом. В первой строфе Пушкин напоминал, что начало правления Петра так же было омрачено «мятежами и казнями» (намек на неудачное выступление декабристов). В трех следующих строфах поэт возвеличивал Петра І в духе одописной традиции: правитель России представал из-под его пера как реформатор и мудрый просветитель, который «правдой ... привлек сердца», «нравы укротил наукой» (не «дубинкой», как считал поэт ранее!). «Самодержавною рукой Он смело сеял просвещенье», — писал автор «Стансов» о Петре, воспевая его как «вечного работника» на троне. В последней же строфе Пушкин обращался непосредственно к Николаю І, призывая его повторить путь Великого Петра: Семейным сходством будь же горд; Во всем будь пращурам подобен: Как он, неутомим и тверд, И памятью, как он, незлобен. Вполне возможно, что ради последней строки и писались «Стансы». Пушкин апеллировал к великодушию царя, надеясь, что тот изменит гнев на милость относительно наказанных декабристов (среди которых, как известно, было немало друзей поэта). Лесть, адресованная Николаю І, сравнения его с Петром І должны были растопить императорское сердце. Однако, дело не только в тактических намерениях поэта, в его маленьких психологических «хитростях». Пушкин действительно изменился. Помилованный Николаем І, который 8 сентября 1826 г. пообещал быть его личным цензором, он становился официальным поэтом России. Что же касается параллели между Петром І и Николаем І — «пращуром» и «потомком», — то она появилась сразу после 14 декабря 1825 года. Свою роль сыграло общественное разочарование в Александре І, однако не обошлось, очевидно, и без «политтехнологов» из царского окружения. И сам царь поддерживал эту «социальную моду». Потоки лести лились со всех сторон. Александр Пушкин не был одиноким. «Новым Петром» называл Николая Павловича князь Петр Вяземский. И даже декабрист Александр Бестужев писал из Петропавловской крепости в письме к царю: «Я уверен, что небо подарило в Вашем лице второго Петра Великого». Еще один декабрист, О. Корнилович, хвалил Петра за то, что тот «уничтожил остатки деспотизма (! — В.П.) и утвердил нынешнее законное самодержавие»... В густой атмосфере верноподданичества создавался государственный миф о Петре І и Николае І, о высокой миссии просвещённого монарха, о самодержавном величии России. Немалую роль в создании этого мифа играла литература. «Излюбленный герой исторической беллетристики николаевской эпохи — Петр І, — пишут современные русские исследователи О. Осповат и О. Рогинский. — ...Перед читателями представал не тот реальный Петр Великий, который сочетал в себе шекспировских Просперо и Калибана, а его «культовая модель» — очень важный атрибут векового государственного мифа»13. Автор поэмы «Полтава» также предложил свою версию «культовой модели». Уже эпиграф из поэмы Байрона «Мазепа» — «Мощь и слава войны, как и люди, их суетные сторонники, перешли на сторону царя-триумфатора» — обещал, что речь будет идти не так о любовных перипетиях Мазепы и Марии-Мотри, как о триумфе Петра І. Пушкинский Петр — богоподобный. Он появляется в сцене битвы под Полтавой, словно всевышний: Тогда-то свыше (! — В.П.) вдохновенный Раздался звучный глас Петра: «За дело, с богом!» Из шатра, Толпой любимцев окруженный, Выходит Петр. Его глаза Сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен, Он весь, как божия гроза. Парадоксальное сочетание «ужасного» и «прекрасного» в образе Петра справедливо считается блестящей художественной находкой поэта. Перекошенное гримасой лицо, на котором отразилась печать вдохновения («упоения»!) боем, — это тот случай, когда боговдохновенность героя так велика, что внешние его черты уже не имеют никакого значения. Царь уподобляется богу: он — всемогущественный творец победы: И он промчался пред полками, Могущ и радостен, как бой. Он поле пожирал очами... Пушкинист Д. Благой отмечал, что «в ... характере изображения Петра в «Полтаве» радищевская традиция ранней исторической статьи Пушкина («Заметки по русской истории ХVІІІ века». — В.П.) была оттеснена видоизмененной и существенно развитой ломоносовской традицией»14. Ломоносовская же традиция — это апология Петра, величавая ода Петру. Этого требовал государственный миф, который создавался в обстоятельствах николаевской России. Первый биограф Пушкина Павел Анненков, комментируя историю поэмы «Полтава», высказывал мнение, что «Полтава» была написана как противодействие розыскам тайной полиции, или как благодарность государю за выявленное покровительство в деле Леопольдова»15. Кто его знает, возможно, житейская прагматика и сыграла свою роль. Не стоит забывать и того, что поэма вышла из печати весной 1829-го, за несколько месяцев до 120-летия Полтавской битвы. Приближение этой исторической даты также могло стимулировать интерес Пушкина к теме Полтавы, Петра и Мазепы. И здесь тоже была своя прагматика. Однако если бы ею дело и ограничивалась, то все выглядело бы до банальности просто. Сложность же заключалась в том, что после михайловской ссылки, после аудиенции с царем, после катастрофы декабристского движения новый Пушкин входил в навязанную ему (однако и принятую самим Пушкиным!) роль официального поэта. Поэма «Полтава» была важной вехой на этом его пути. 1 См.: Липранди И.П. Из дневника и воспоминаний//А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. — В 2 тт. — Т.1. — М., 1985. 2 Отрывок из рукописи Пушкина (Полтава) //Денница. Альманах М.А. Максимовича. 1830, 1831, 1834. Издание подготовили С.Н. Лахно и Л.Г. Фризман. — Харьков, 2000. — С.209. 3 См.: Дашкевич Н. «Полтава» Пушкина. — К., 1908. — С.5. 4 Рылеев К.Ф. Думы. Поэмы. Стихотворения. Проза. — М., 1989. — СС.122—123. 5 Благой Д.Д. Историческая поэма Пушкина («Полтава») //Пушкин. Исследования и материалы. — М.-Л., 1953. — С.246. 6 Гиллельсон М. Поэт и гражданин Кондратий Рылеев //Рылеев К.Ф. Думы. Поэмы. Стихотворения. Проза. — М., 1989. — С.17. 7 См. об этом: Ленобль Г. У истоков «Полтавы» //Новый мир. — 1959. — №10. 8 Пушкин А.С. Собр. соч. В 10 т. — Т.3. — М., 1975. — С.405. 9 Дашкевич Н. «Полтава» Пушкина. — К., 1908. — С.8. 10 Цит. по: Благой Д.Д. Историческая поэма Пушкина («Полтава»). — СС.247—248. 11 Там же. — С.241. 12 Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин. — Л., 1983. — С.139. 13 Осповат А., Рогинский А. Историческая проза и государственный миф//Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины ХІХ века. — М., 1989. — С.361, 363. 14 Благой Д.Д. Историческая поэма Пушкина («Полтава»). — С.265. 15 Соч. Пушкина. Ред. П. Ефремова. — Т.8. — Изд. А. Суворина. — 1905. — С.300. ПУШКИН БЫЛ ВСЕМ ДЛЯ ОДИНОКОГО ГОГОЛЯ Газета «Культура і життя» (3.06.09) опубликовала к 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя и 210-й годовщине со дня рождения А.С. Пушкина статью Л. Пироговой, написанную по воспоминаниям и литературным источникам о дружеских связях двух великих писателей. Приводится множество трогательных свидетельств их дружбы. 22 февраля 1831 г. А. Плетнев обратил внимание Пушкина на появление в Санкт-Петербурге молодого таланта: «Надо было бы познакомить тебя с молодым писателем, обещающим нечто хорошее… Он воспитывался в Нежинском лицее Безбородко… Жуковский от него в восторге. Я с нетерпением хочу подвести его к тебе под благословение». …Пушкин заглянул в детскую душу Гоголя ярким лучом, когда тот еле разбирая слоги, начал читать. Пушкин согревал стихами и его юность. Гоголь обожестлял произведения Пушкина за их утонченность и глубину мысли, — отмечается в статье. Приводятся и такие впечатляющие строки из письма Гоголя Плетневу (16 марта 1837 г. из Рима): «…Все наслаждение моей жизни, все мое высочайшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего я не начинал без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не представлял его перед собою…» УКРАИНСКАЯ ПРЕМЬЕРА В РОССИЙСКОЙ СТОЛИЦЕ Газета «Культура і життя» ( 17.06.09) сообщает о том, что в Центральном доме кино в Москве достоялась премьера фильма «Богдан-Зиновій Хмельницький», снятого на киностудии имени А. Довженко. В этом мероприятии, инициированном Союзом кинематографистов России и украинской дипломатической миссией, приняли участие режисер-постановщик фильма — народный артист Украины Микола Мащенко, исполнитель роли Богдана Хмельницкого, народный артист Украины Владимир Абазопуло, оператор, заслуженный деятель искусств Украины Сергей Борденюк и другие. «Это событие будет способствовать дальнейшему развитию дружеского диалога между кинематографистами Украины и России, их лучшему взаимопониманию, в частности, по вопросу воплощения в искусстве прошлого народов двух соседних стран и послужит укреплению дружеских связей между деятелями культуры двух государств» — отметили в Посльстве Украины в Российской Федерации. ЭММА АНДИЕВСКАЯ — ЛАУРЕАТ «ГЛОДОСЬКОГО СКАРБУ» Газета «Сільські вісті» (23.06.09) сообщает о присуждении литературной премии «Глодоський скарб», учрежденной лауреатом Национальной Шевченковской премии, главным редактором журнала «Кур`єр Кривбасу» Г. Гусейновым, украинской писательнице Эмме Андиевской. О ней говорят, что она — женщина-легенда, отважная, откровенная, самобытная. А еще настоящая гражданка мира с величайшим запасом украинскости. Сама же писательница родом из Донбасса, живет в Мюнхене (Германия) и является гражданкой США. Интересно, что именно на чужбине девочка начала когда-то говорить и писать на украинском. — Когда меня ставили в угол за украинский язык, я принималась изучать его еще с большим азартом. Я непременно должна была находиться на стороне обиженных, — вспоминает Эмма Андиевская. Донбасс подарил Украине и миру целое созвездие выдающихся художников, мастеров слова: Миколу Вороного, Володимира Сосюру, Олексу Тихого, Василя Гайворонского, Василя Стуса, Ивана Дзюбу… Этот же восточный край Украины дал духовные крылья и творческой личности Эммы Андиевской. Мир Эммы необычен и удивителен, — отмечает Н. Жулинский, академик НАН Украины, — а ее поэзия — мир особенный, в который следует входить соответствующе подготовленным… Поэтесса, прозаик, художник, она собственноручно оформляет свои книги, создает картины. И не узнать ее стиль, эмоциональную и красочную гамму — невозможно. В ее поэзии говорит каждый предмет, каждая вещь несет соответствующую смысловую нагрузку, создает особый поэтический образ. Эмма Андиевская — одна из немногих современных поэтесс, которые поэзию переживает как жизнь, а жизнь — как поэзию. И УЖЕ ЗВУЧИТ НЕ «НАС БАГАТО» — «МЫ БОГАТЫ, НАС НЕ ПОБЕДИТЬ» Бывший спикер Верховной Рады Украины, руководитель Социалистической партии Украины Александр Мороз представляет в газете «Товариш» (10.06.09) стихи Михайла Уманца — человека с необычной биографией: инженера, ракетостроителя, организатора производства в атомной энергетике, наконец, руководителя Чернобыльской АЭС на протяжении пяти лет после катастрофы. Среди других выстраданных текстов М. Уманца привлекает внимание стихотворение «Поэтам Украины»: Испокон веков на белом свете В час нашествий, горя и утрат В бой бросались первыми поэты И гремел их голос, как набат. И из искры разгоралось пламя, Перед правдой отступала ложь, А поэты шли, звеня цепями, По этапам в каторгу. Так что ж? Что ж сейчас, когда земля в руинах, Люди судьбы жалкие влачат, Где же вы, поэты Украины? Сколько же вы будете молчать? Родина погружена в потемки, В селах хаты хмуры и темны… Где же вы, Тарасовы потомки, Где же вы, Отечества сыны? Иль пригрелись на провластной кухне У объедков с барского стола?.. Оторвитесь — с голодухи пухнут Дети убиенного села. В поисках горбушки спозаранку Роется в помойке ветеран, А на гимнастере только планки Да нашивки — счет военных ран. Когда внуки в доме голодали, Сжав в ладони часть своей души, Боевые ордена, медали Снес солдат на рынок за гроши. …Неужель поэты очерствели, И сердца безропотно молчат, Когда в грязных западных борделях Стонут души киевских девчат? Неужели слух и глаз не режет На костях народа пошлый пир — Единицам путь оплачен в Кембридж, Тысячам — в Сибирь и на Таймыр? Тысяча с «кравчучками» по миру От нужды спасаться суждено, Единицы ж бесяться от жира В барах, ресторанах, казино… Бросьте «келых», отодвиньте яства, Оглядитесь, если не пьяны, Ведь Держава на пороге рабства… Где же вы, Отечества сыны? Неужель не дороги вам люди? Для чего ж талант вам небом дан? Неужели совесть не пробудит Преданный и проданный Майдан? Потускнели перья у крылатых Лозунгов, куда девалась прыть! И уже звучит на «нас багато» — «Мы богаты, нас не победить». Ох, как скоро клятвы позабыты! Лишь сверкает фальшь красивых слов: Не в тюрьме, в парламенте бандиты, Не баланду пьют — людскую кровь. И спеша в преддверии расплаты Возвести насилия оплот, Волокут Державу в петлю НАТО, Чтоб стреножить собственный народ. И спешит прозападное лобби Воровать, грабастать и грести… По земле родной ползет чернобыль, Жизнь калеча на своем пути. Кто же позовет народ к дубине? Кто сорвет покорности печать? Где же вы, поэты Украины? Сколько же вы будете молчать? «Знаю его с 1987 года, — пишет об авторе этих стихов Александр Мороз. — Тогда он имел непререкаемый авторитет руководителя, специалиста и подвижника. Тогда я еще не знал его как блестящего поэта со своим образом, метафорой и открытым сердцем. Теперь знаю, тем обогащаюсь. И хочу, чтобы знали его больше людей. Это нам всем нужно». «ДОБРЕ, БАТЬКУ! ДОБРЕ КИНО!..» Газета «Комуніст» (19.06.09) публикует слово о лауреате Ленинской премии (такую награду получил режисер-постановщик фильма «Тарас Бульба» от КП Украины) Владимире Бортко — «за высокохудожественное воплощение в киноискусстве идеалов дружбы украинского и российского народов, пропаганду общего исторического и культурного наследия». — Я не ожидал такой злостной реакции нашей так называемой демократической прессы на этот фильм, — сказал в одном из интервью В. Бортко. — Снимая его, понял, насколько Гоголь им ненавистен! Это — в России. А в Украине аж брызгает пеной главный националист Тягнибок. Провозглашая Н.В. Гоголя «первым малороссом», он называет ленту Бортко «продуктом информационной войны, что ее ведет Россия». Мол, не имея своих героев, россияне ищут их в других нациях… Но когда оппоненты Бортко, девиз которых — «разделяй и властвуй!», начинают по-живому отрывать Украину от России, становится заметно: мы скреплены не только общ, становится заметно: мы скреплены не только общей историей, но еще и творчеством таких выдающихся личностей, как Николай Гоголь, Марко Вовчок, Владимир Короленко… Очень точно сказал об этом русский поэт Евгений Евтушенко: Когда вражда народов — вроде рынка, Где рвуться и продаться, и продать, Как вы нужны сейчас, Евген Гребінка, Чтоб двуязычно отповедь им дать. Вот и Владимир Бортко устами Николая Гоголя призывает объединиться славянские народы Украины, России и Белоруссии. Объединиться и защищать свою единую Русь так, как умели это делать наши героические предки, — подчеркивает автор статьи Любовь Голубева. Фильм «Тарас Бульба», по словам критика, — это талантливый перевод литературы высокого класса на конкретный язык кинематографа. «Моя задача — прочитать автора и попытаться передать то, что он сказал, — говорит сам режиссер. — Ведь очень многое проходит мимо усредненного читателя, он просто не задумывается над многими вещами». Такова творческая позиция автора, которую полностью разделяет рецензент фильма. ВАЛЕНТИН ГАФТ: «МОИ РОДИТЕЛИ РОДОМ ИЗ-ПОД ЧЕРНИГОВА, ИЗ ПРИЛУК» Киевская газета «Столичные новости» (23.06.09) публикует интервью с известным российским артистом о том, что его тревожит в жизни и в профессии. Валентин Гафт с журналистами встречается неохотно, на роль «властителя дум» никогда не претендовал, в разговоре предельно лаконичен и, как мудрый человек, советует актеров слушать только со сцены, где, мол, они и высказываются «о времени и о себе». Сам актер, однако, игрой на театральных подмостках не ограничивается — с детства пишет стихи, всенародно известен своими едкими эпиграммами, а недавно еще дебютировал и как драматург. С его лирическим фельетоном, если будет позволено такое жанровое определение, или фантасмагорией, как назвал свою пьесу в стихах сам автор, на днях познакомились киевляне. Спектакль «Сон Гафта, рассказанный Виктюком» способен слегка озадачить публику. Кажется, авторы (партнером Гафта на сцене выступает Александр Филиппенко, а химерическую форму представлению придал режиссер Роман Виктюк) и намеревались вывести публику из обычного расслабленно-созерцательного состояния. Главный герой этого спектакля — одиозный «вождь народов» Иосиф Сталин, чей дух неожиданно вселился в тело сотрудника исторического архива Коли. Эта фантастическая ситуация позволяет устроить Сталину очные ставки с реальными персонажами: его современниками вроде маршала Жукова, композитора Дмитрия Шостаковича и поэтессы Анны Ахматовой и ныне живущими людьми — писателем Эдуардом Радзинским, сатириком Михаилом Жванецким и даже лидером российских коммунистов Геннадием Зюгановым. Сам Сталин представлен не только тираном, возомнившим себя чуть ли не полубогом, но и страдающим, глубоко несчастным, больным и кающимся человеком. В этом, впрочем, тоже присутствует замаскированная авторская издевка. Гафт одновременно словно бы играет и конкретного диктатора-палача, и его стереотипный образ, сложившийся в массовом сознании, где люди, грезящие о «великой сталинской эпохе», склонны простить кремлевскому горцу миллионы жертв репрессий, концлагеря, голод, лишения, изувеченную двоемыслием общественную психологию и прочие грехи. Потому-то колкие фразы, разбросанные автором там и сям в речах его героя («вы осмелели рановато — и неминуема расплата, поскольку я всегда в Кремле» или «в России каждый президент есть генеральный секретарь»), воспринимаются и как меткие афоризмы, и как жгучие публицистические манифесты, и как дерзкие выпады против власти. И, кстати, как презрительные реплики в адрес граждан, жаждущих «сильной руки» и составляющих, увы, всегда рабское, слепое большинство, молчание которого, по мнению автора, всегда «кончалось страшным воем заключенных». Сам Валентин Гафт говорит, что писал пьесу-предупреждение. Не случайно, первотолчком к ее сочинению стали результаты телевизионного конкурса «Герой России». — Иосиф Сталин занял в нем третье место, вслед за Александром Невским и Петром Столыпиным, — подчеркивает артист. — Значит, современные люди готовы видеть в этой фигуре общенациональный символ. А затем я слушал рассказ Эдварда Радзинского о Сталине. Он выступал так темпераментно, что я ему позвонил и спросил, как он относится к герою своего моноспектакля. Ответ был таков: «Я его боюсь!» Меня это просто поразило. И захотелось напомнить людям о том, кто же такой Сталин, предупредить их, чтобы, не дай бог, такие страницы истории не повторились. — В вашей пьесе очень много фраз, претендующих на то, чтобы стать крылатыми выражениями. Их, вероятно, будут активно цитировать, как и ваши знаменитые эпиграммы. Какие из них вы, кстати, сами больше всего любите? Те, на которые была добрая реакция или оскорбленная? — Да никто на них никогда сильно не обижался, что, возможно, и странно. — А «Россия, слышишь страшный зуд — три Михалкова по тебе ползут»... — Это не моя. Это вообще чей-то плагиат. Эта эпиграмма известна с начала XIX века и совершенно другим людям посвящена. У меня с этой эпиграммой связана целая история. Мы получали вместе с Никитой Михалковым в Кремле ордена «За заслуги перед Отечеством», и он снова вспомнил эти стишки. Гафт, мол, написал, что мы ползем, а мы идем. Я к нему подошел, чтобы объясниться: «В который раз вашему семейству повторяю, что не писал этой эпиграммы!» Никита меня обнял и после паузы спросил: «Куда тебе прислать сценарий?» Это был сценарий фильма «12». И я снялся у этого грандиозного, изумительного режиссера. Он в каждого актера умудряется незаметно вложить зерно его роли. И мало того, что с артистом взращивает это зерно, еще и замечательно может показать ему, как играть. Кроме того, он очень терпеливый человек, очень теплый, бережно относящийся к актеру. — Вам еще такие режиссеры в жизни встречались? — Я снимался у очень хороших режиссеров. У Эльдара Рязанова, у Петра Тодоровского. — Театральные режиссеры от них сильно отличаются? — Между ними ничего общего нет. Вот Никита Михалков, мне кажется, мог бы поставить отличный спектакль, если бы у него было время и он захотел. А вообще, в кино режиссер совершенно иначе мыслит — монтажом, ритмом, светом. — А в театре с кем было наиболее интересно работать? — С Андреем Гончаровым. Это мой первый режиссер. Потом появился Анатолий Эфрос, совершенно иной мастер. Потом я работал с Валентином Плучеком в Театре сатиры — играл графа Альмавиву в «Женитьбе Фигаро» вместе с Андрюшей Мироновым. С Галиной Борисовной Волчек у меня связаны очень приличные работы. Мне везло с режиссерами. Правда, я, дурак, сам отказался когда-то сниматься у Захарова в «Мюнхгаузене», у Данелии в «Кин-дза-дза», и очень об этом жалею. Володя Машков приглашал меня во МХАТе играть «Номер 13», и я тоже отказался. — Из принципа какого-то? — Нет, из-за неважного самочувствия. У меня был период, когда я вообще три года не работал — больницы и так далее. Но приятно, что приглашали. — Что такое, на ваш взгляд, современный театр? Связан ли он для вас с современной пьесой? Я спрашиваю об этом потому, что в Украине театры новые пьесы практически не ставят... — Может быть, писателям пока трудно сегодняшнее время осмыслить? Хотя современная пьеса не обязательно должна быть написана сегодня. Она должна остро звучать. Современными могут быть и Чехов, и Шекспир, и Горький. Зависит от того, что мы в этой пьесе увидим и что через нее сумеем рассказать. Ну, и, конечно, как это сделаем. Не обязательно ведь бубнить себе что-то под нос, как в современных сериалах. Я думаю, что-то можно даже пафосно играть, просто цель и средства должны сходиться. Вообще, надо понимать, зачем ты это играешь. — Но как это «зачем» определить? У нас, в Украине, театры предпочитают в основном публику развлекать. К реальности, к проблемам сегодняшнего человека они совершенно равнодушны... — А тогда это не театр. Мне, по крайней мере, такой театр вообще не интересен. Притворство я не люблю, даже в театре. Театр — это для меня связь с тем, кто тебя смотрит. — А что вас самого волнует? — Степень свободы человека. Мне всегда был интересен герой, который решается идти поперек тому, что принято. И даже если проигрывает социуму — одерживает победу над собой. — Сильно изменился театр за то время, что вы в нем работаете? — Да, конечно. Хотя лучшим для меня все равно остается театр, который я застал в 50-е годы. Выше ничего, чем МХАТ того времени, я не видел. Там были актеры, которых еще набирали в труппу Станиславский и Немирович-Данченко. Они были великолепны. Это был ансамбль личностей. В их спектаклях не было превратно понятой современности — дескать, сейчас мы вам что-то такое необычное и смелое покажем, — а была глубина и мощь человеческих характеров. Такого театра теперь нет. — Не кажется ли вам, что такой театр уходит, потому что сам мир мельчает. В нем явно ощущается дефицит личностей. Люди стали приплюснутее, что ли. И актеров большого масштаба нет. Речь, естественно, не о мастерстве, а о личностном измерении... — Да, конечно, жизнь мельчит. Это мясорубка. Но, тем не менее, мне кажется, что личность из театра не исчезла. И не исчезнет. — Можете назвать таких актеров? — Да. Миша Ульянов такой был. Смоктуновский. Женя Евстигнеев. Профессор Преображенский в «Собачьем сердце», я считаю, сыгран им как театральная роль. По ней «системе Станиславского» учиться можно. В игре нет ни капли жима. — Но ведь всех этих артистов уже на свете нет! — Но есть Богдан Ступка. Или, например, Олег Павлович Табаков. Да и ученики у него отличные. Женя Миронов, Володя Машков. Нет, все-таки появляются прекрасные артисты. Вот Костя Хабенский. Я с ним снимался, когда он еще совсем мальчиком был, советовал ему что-то, а теперь он и сам мне может, думаю, что-то подсказать. — Есть ли роли, о которых вы мечтали, да так и не сыграли? — Я никогда не мечтал ни о какой роли. Вообразишь ее себе — и уже ее сыграл фактически. Но это не значит, что все это будет видно, когда ты выйдешь на сцену. Артист не все может делать сам. Ему необходима подсказка, поводырь, взгляд со стороны. — Далеко не все артисты так думают. А бывает, что вы что-то «прихватываете» со стороны, так сказать, подворовываете у природы, приносите на сцену личные наблюдения? — Да, случается. Но скорее образ, а не конкретное движение или жест. Пару лет назад в Баден-Бадене, куда приезжает очень много больных и старых людей подлечить на водах суставы, я стал свидетелем потрясающей сцены. Открывается дверь ресторана, и на улицу оглушительно громко и бравурно вырывается музыка. Из дверей выходит старик с палочкой, подает руку жене-старухе, помогая ей спуститься со ступеньки. Европейские старики, прилично одетые, ухоженные. Дверь захлопывается — и наступает резкая, мертвая тишина. А они семенят, чуть ли не ползут, по тротуару. Сочетание этой музыки и этой тишины — как молодости и дряхлости — произвело на меня сильное впечатление. — По сути, метафора жизни. А какие истины открылись вам на склоне лет? — В конце концов, просто приходишь к выводу, что ничего в жизни не понимаешь. Становишься немного похож на чеховского Фирса. Сегодня я очень хорошо понимаю этого человека, который верит в какие-то прочные ценности и никаких иных не представляет. У него в пьесе пять реплик всего, но каких! Когда человек говорит только самое важное, и очень просто, естественно. Возможно, это и есть самое главное — оставаться самим собой. Быть естественным. Все, что естественно, то и прекрасно. — Вы довольно часто гастролируете в Украине. Как вам кажется, некоторое охлаждение в отношениях между нашими странами отражается на восприятии ваших спектаклей? — Я никакой холодности не ощущаю. Я вообще приезжаю сюда как в родные места. Ведь мои родители родом из-под Чернигова, из Прилук. Я с 1945-го по 1952 год каждое лето здесь проводил. И в доме у нас пели украинские песни, прибаутки какие-то звучали. Я здесь себя хорошо чувствую. Мне очень нравится украинский язык. И Киев мне очень нравится. — Многим старожилам кажется, что новая архитектура его портит... — Везде на новую архитектуру жалуются. Привыкните. Как парижане к Эйфелевой башне. Нет, Киев — город изумительной красоты. Здесь даже свет какой-то особый. Электронное издание ГОРЯЧИЕ СТРАНИЦЫ УКРАИНСКОЙ ПРЕССЫ ДАЙДЖЕСТ Выпуск 37 (май, 2009) Тема выпуска: По страницам украинских газет и еженедельников 30 июня 2009 г. Составитель В. Г. КРИКУНЕНКО БИБЛИОТЕКА УКРАИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В МОСКВЕ. Российская Федерация, 129272, Москва, ул. Трифоновская, 61. Телефоны: 631-40-95, 631-41-18 E-mail: vitkrik@yandex.ru Web: u |