Содержание

Вид материала

Содержание

О разделении наук
К оглавлению
Размышления об "опыте о человеческом
К оглавлению

Подобный материал:

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 49

О РАЗДЕЛЕНИИ НАУК

§ 1.Ф и л а л е т. Вот мы у конца нашего пути, выяснив все операции разума. Не наша задача - заниматься

частностями нашего познания. Однако, прежде чем

==538

4, XX-XX

кончить, может быть, было бы уместно сделать общий обзор

его, рассмотрев разделение наук. Все, что может войти

в сферу человеческого разумения, есть либо природа вещей

самих по себе, либо человек в качестве деятеля, стремящегося к своей цели, и в особенности к своему счастью, либо, наконец, способы, с помощью которых приобретается и сообщается знание. Таким образом, науки можно разделить на три разряда. § 2. Первый разряд - это

физика, или естественная философия, охватывающая не

только тела и их свойства, как число, фигура, но еще

и духов, даже Бога и ангелов. § 3. Второй - это практическая философия, или мораль, указывающая способы

получения хороших и полезных вещей и ставящая себе

целью не только познание истины, но и практическое

осуществление того, что справедливо. § 4. Наконец,

третий - это логика, или наука о знаках, так как λόϒόs

означает "слово". А мы нуждаемся в знаках наших идеи,

чтобы иметь возможность сообщать друг другу свои мысли,

а также чтобы отмечать их для своего собственного

употребления. И может быть, если бы по тщательном

и отчетливом рассмотрении заметили, что последняя

группа наук имеет дело с идеями и словами, то мы имели бы

логику и критику, отличные от тех, которые нам были

известны до сих пор. Эти три разряда - физика, мораль

и логика - представляют собой как бы три большие

самостоятельные области интеллектуального мира, совершенно отделенные друг от друга.

Т е о ф и л. Это разделение славилось уже у древних,

так как под логикой они, подобно Вам, понимали все то, что относится к словам и к объяснению наших мыслей, artes

dicendi 553. Однако в этом есть своя трудность, так как наука о рассуждении, составлении суждения, изобретении, по-видимому, очень отлична от знания этимологии слов

и словоупотребления, которое есть нечто неопределенное

и произвольное. Кроме того, объясняя слова,

приходится делать экскурс в область самих наук, как это

видно по словарям; с другой же стороны, нельзя заниматься

науками, не давая в то же время определения терминов.

Но главная трудность предлагаемого Вами разделения

наук - в том, что каждая часть здесь как будто поглощает

целое. Во первых, мораль и логика входят в физику,

понимаемую столь общим образом, как Вы это делаете.

В самом деле, говоря о духах, т. е. о субстанциях,

обладающих разумом и волей, и давая исчерпывающее

4, XXI

==539

объяснение разума. Вы должны включить сюда всю логику

А при объяснении в учении о духах того, что относится

к воле, придется говорить о добре и зле, о счастье

и несчастье, и от Вас только будет зависеть развить

настолько это учение, чтобы включить в него всю

практическою философию. Зато, с другой стороны, все

может войти в практическую философию, поскольку она

служит для нашего счастья. Вы знаете, что теология

с полным основанием считается практической наукой,

и таковы же юриспруденция и медицина. Таким образом,

учение о человеческом счастье или о добре и зле должно

поглотить все эти познания, когда захотят объяснить

в достаточно" мере все средства, ведущие к цели, которую

ставит себе разум. Так, Цвингер включил все в свои

"Методический обзор человеческой жизни", испорченный

Бейерлинком 554, расположившим материал в алфавитном

порядке. A если рассматривать все предметы в словарях

в алфавитном порядке, то учение о языках, которое Вы

вместе с древними относите к логике, т.е. к дискурсивной

науке, в свою очередь захватит территории обеих других

групп наук. Таким образом. Ваши три крупные области

энциклопедии оказываются в непрерывной вражде между

собой, так как каждая из них посягает на права других.

Номиналисты думали, что существует столько же частных

наук, сколько есть истин, составляющих затем, в зависимости от расположения их, различные целью науки: а другие сравнивают всю совокупность наших знании с океаном, являющимся одним неразрывным целым и разделенным

на Каледонскии, Атлантический, Эфиопскии, Индийский

океаны только посредством произвольных линии. Обычно

оказывается, что одна и та же истина может быть помещена

в различных местах в зависимости от содержащихся в ней

терминов и даже в зависимости от средних терминов или

причин, от которых она зависит, и от результатов

и следствий, которые она может иметь. Простое категорическое предложение содержит только два термина, по гипотетическое предложение, не говоря уже о сложных

предложениях, может иметь их четыре. Какой-нибудь

достопримечательный факт может быть помещен в летописях

всеобщей истории, в истории страны, где он произошел,

и в истории жизни человека, который был связан с ним.

А если предположить, что речь идет о каком-нибудь ценном

моральном предписании, о какой-нибудь военной хитрости,

о каком-нибудь открытии, полезном для искусств, служащих

К оглавлению

==540

4 XXI

для удобств жизни или для человеческого здоровья, то

тот же самый факт целесообразно отнести в соответствующие

науки или искусства, и о нем можно было бы

упомянуть даже в двух местах одной и той же науки:

в истории ее, чтобы рассказать о ее действительном

прогрессе, а также в части, содержащей практические

предписания, чтобы подкрепить или объяснить их на

примерах. Так, встречающийся в биографии кардинала

Хименеса 555 рассказ о том, что какая-то мавританка

излечила его при помощи одних только растираний от

почти безнадежной чахотки, заслуживает места также

в медицинском трактате - как в главе о чахотке, так

и в главе о врачебной диете (включая в последнюю

упражнения). Это наблюдение может пригодиться также

для лучшего выяснения причин названной болезни. Но

о нем можно было бы говорить еще и в медицинской логике,

где речь идет об искусстве находить лекарства, и в истории медицины, чтобы показать, каким образом люди узнали различные лекарства. Очень часто человечество обязано этими открытиями простым эмпирикам или даже шарлатанам. Интересная книга Бевервика 556 о древней медицине, составленная целиком по авторам-неврачам, стала бы еще более ценной, если бы он дошел до современных авторов. Из этого видно, что одна и та же истина может занимать много мест в зависимости от ее различных отношений. Библиотекари очень часто не знают, куда поместить некоторые книги, колеблясь между двумя или тремя одинаково подходящими местами. Но теперь будем говорить только об общих учениях, оставляя в стороне частные факты, историю и языки. Я вижу два главных вида систематизации всех научных истин; каждый из них имеет свои преимущества, и их было бы полезно соединить. Первая

систематизация - синтетическая и теоретическая, и в ней

истины были бы расположены в порядке доказательств, как

это делают математики, так что каждое предложение

следовало бы за теми, от которых оно зависит. Вторая аналитическая и практическая; в ней начинали бы с целей

люден, т. е. с благ, высшим из которых является счастье,

и искали бы по порядку средств, служащих для приобретения

этих благ или для избежания противоположных им

бедствий. Оба этих метода имеют место в общей энциклопедии, а некоторые авторы применяли их в частных науках.

Даже геометрия, рассматриваемая Евклидом синтетически

как наука, принималась некоторыми другими исследователями

4, XXI

==541

за искусство. Но и в этом виде ее можно было бы

излагать демонстративно, и это показало бы даже ее

происхождение. Так, если бы кто-нибудь захотел измерить

всевозможные плоские фигуры, то, начав с прямолинейных,

он заметил бы, что их можно разделить на

треугольники, что каждый треугольник есть половина

параллелограмма и что параллелограммы могут быть

сведены к прямоугольникам, измерить которые уже

нетрудно. Но, составляя энциклопедию сразу по обоим этим

методам, можно было бы прибегнуть к ссылкам во

избежание повторений. К этим двум систематизациям

следовало бы присоединить третью, - по терминам. Последняя представляла бы в действительности своего рода

справочник (repertorium) - либо систематический, где

термины были бы расположены по известным категориям,

общим всем понятиям, либо алфавитный на языке,

принятом всеми учеными. Такой справочник был бы

необходим, чтобы найти в одном месте все предложения,

в которые известный термин входит явно, так как при

пользовании обоими предыдущими методами, где истины

расположены по их происхождению или по их употреблению,

истины, относящиеся к одному и тому же термину, не

могут оказаться вместе. Так, например, Евклид, показывая,

как найти половину угла, не мог прибавить к этому

указания на способ найти треть его, так как для этого ему

пришлось бы начать разговор о конических сечениях,

с которыми еще нельзя было познакомиться в этом месте.

Но справочник может и должен указать места, где

находятся важные предложения, относящиеся к одному

и тому же предмету. У нас нет еще такого справочника по

геометрии, а между тем он был бы очень полезен даже для

облегчения открытий и дальнейшего развития науки, так

как он облегчил бы память и сберег нам труд отыскивать

заново то, что уже найдено. Такие справочники были бы

еще полезнее в других науках, где искусство рассуждения

играет меньшую роль, и они были бы особенно необходимы

в медицине. Но искусство составлять подобного рода

справочники не из легких. Рассматривая эти три

систематизации, я замечаю любопытную вещь, а именно

что они соответствуют воскрешенному Вами разделению

древними науки, или философии, на теоретическую,

практическую и дискурсивную, или же на физику, мораль

и логику, так как синтетическая систематизация соответствует теоретической науке, аналитическая - практической

==542

4,XXI

науке, а систематизация по терминам в справочнике

- логике. Таким образом, это древнее разделение очень удачно, если понимать его так, как я только что объяснил эти систематизации, т. е. не как различные науки, а как

различные расположения тех же самых истин, поскольку

считают целесообразным их повторение. Существует еще

гражданское разделение наук по факультетам и профессиям.

Им пользуются в университетах и библиотечных

классификациях. Драуд 557 вместе со своим продолжателем

Липеном, оставившие нам обширнейший, но не лучший

каталог книг, вместо того чтобы следовать систематическому пандектному методу Геснера 558, удовольствовались крупным разделением материала (почти как книгоиздатели) по четырем так называемым факультетам: теологическому, медицинскому, юридическому и философскому. Затем материал каждого факультета они расположили в алфавитном порядке главных терминов, входящих в заглавия книг. Это облегчило работу названных авторов, так как не нужно было ни видеть книгу, ни понимать содержание ее, но это не может удовлетворить читателей, по крайней мере если не прибегать к ссылкам на другие рубрики того же значения. Не говоря о множестве

сделанных ими ошибок, часто одна и та же вещь обозначается у них различными словами, как, например,

obseivationeb Juris, miscellanea, conjectanea, electa, semestria, probabilia, benedicta 559 и ряд других подобных записей. Юридические книги такого рода являются

просто смесью из римского права. Поэтому систематическое

расположение материала несомненно наилучшее, и к

нему можно прибавить обширные алфавитные указатели по

терминам и именам авторов. Впрочем, не следует

относиться с пренебрежением к принятому гражданскому

разделению по четырем факультетам. Теология занимается

вечным блаженством и всем, что к нему относится,

поскольку это зависит от души и от сознания. Она своего

рода юриспруденция, занимающаяся тем, что считают

относящимся к foro interno 560, и оперирующая невидимыми

субстанциями и духами. Предметом юриспруденции

являются государственная власть и законы, цель которых

- человеческое счастье, поскольку ему можно

заметным образом содействовать извне. Но юриспруденция

занимается главным образом лишь тем, что зависит от

природы духа, не вдаваясь в рассмотрение материальных

4, XXI

==543

вещей, которые она использует в качестве средств. Таким

образом, она заранее оставляет в стороне вопросы,

связанные со здоровьем, силой и совершенством человеческого организма, забота о которых возлагается на

медицинский факультет. Некоторые не без основания

высказывали мнение, что к четырем названным факультетам

можно было бы прибавить еще экономический

факультет, изучающий механические и математические

искусства и все то, что касается деталей человеческого

существования и жизненных удобств (включая сюда

земледелие и архитектуру). Но все, что не включено в три

так называемых высших факультета, относят к философскому факультету. Это было сделано довольно неудачно,

так как членам этого четвертого факультета не дают

средств для практического самоусовершенствования, как

это могут делать лица, преподающие на других факультетах.

Словом, философский факультет, за исключением,

может быть. математики, рассматривают как введение

к другим факультетам. Поэтому требуют, чтобы молодые

люди изучали на нем историю, искусство речи и кое какие

начатки теологии и естественного права, не зависящие от

божеских и человеческих законов, под названием метафизики

или пневматики, морали и политики вместе

с некоторыми крохами физики для молодых врачей. Таково

гражданское разделение наук по корпорациям и профессиям

преподающих их ученых, исключая тех, кто трудится

для общества не посредством речей и руководить которыми

должны были бы настоящие ученые, если бы наука была

правильно организована. Даже в наиболее благородных

ремеслах наука была очень удачно соединена с практикой,

и это могло быть сделано еще лучше. Именно таким образом

их соединяют вместе в медицине не только в прошлом,

у древних (где врачи были одновременно хирургами

и аптекарями), но и в настоящее время, в особенности

у химиков. Это соединение практики и теории наблюдается

также и в военном деле, и у тех, кто обучает так называемым упражнениям, а также у живописцев и скульпторов, у музыкантов и у некоторых других категорий художников И если бы принципы всех этих профессий, искусств и даже ремесел преподавались практически у философов или на каком-нибудь другом факультете, то эти ученые стали бы подлинными наставниками человеческого рода. Но для этого необходимо было бы изменить во многих отношениях

==544

4, XXI

теперешнее состояние литературы и воспитания молодежи,

а следовательно, и государственного управления. И когда

я думаю о росте человеческого знания за последний век или

два и о том, как легко было бы людям продвинуться

несравненно дальше, чтобы стать более счастливыми, то

я не отчаиваюсь в том, что человечество добьется

значительных успехов в более спокойные времена при

каком-нибудь великом государе, которого Бог поставит для

блага человеческого рода.

==545

18 Лейбниц т. 2

4, XXI

РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ "ОПЫТЕ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ

РАЗУМЕНИИ" Г-НА ЛОККА

В суждениях г-на Локка о разумении (raison) человека

и о воспитании я нахожу так много свидетельств редкой

проницательности, а предмет, затронутый им, представляется мне настолько важным, что я не жалею о времени, затраченном на это в высшей степени полезное чтение; к тому же я сам много думал над вопросами, относящимися к основаниям наших знаний. Это побуждает меня занести на бумагу кое-какие соображения, возникшие у меня во время чтения "Опыта о разумении". Среди всех исследований нет более важного, чем это, ибо в нем - ключ ко всем остальным.

Первая книга касается по существу принципов,

которые, как принято считать, рождаются вместе с нами.

Г-н Локк не признает их, как не признает и врожденные

идеи. Несомненно, у него есть серьезные основания

выступить против распространенных предрассудков на

этот счет: слишком уж злоупотребляют словами "идея"

и "принцип". Философы низкого пошиба объявляют

принципами все, что им взбредет в голову; что же касается

картезианцев, которые любят говорить о своем стремлении

к точным выражениям, то они по-прежнему ищут

прибежища в выдвигаемых ими идеях протяженности,

материи и души, надеясь, что это избавит их от необходимости доказывать свои положения. Они уверены, что каждый, кто вдумается в эти идеи, найдет в них то же, что и они. Иначе говоря, все, кто усвоит их манеру рассуждать, усвоит и их предубеждения. Что же, это верно. Мое же мнение таково, что в качестве первоначального принципа не следует принимать ничего, кроме опыта и аксиомы тождества, или, что то же самое, аксиомы противоречия,

==546

которая является первичной, так как в противном случае не

существовало бы разницы между истиной и ложью: любые

рассуждения с самого начала потеряли бы смысл, если бы

было все равно, что сказать - да или нет. Против этого

принципа, коль скоро мы собираемся рассуждать логически,

возражать невозможно.

Все остальные истины подлежат доказательству, и вот

почему я высоко ценю метод Евклида, который, не

останавливаясь на том, что предполагается достаточно

очевидным на основании выдвинутых идей, доказывает,

например, что в треугольнике одна сторона всегда меньше

суммы двух других. В то же время Евклид с полным правом

принял без доказательства некоторые аксиомы, но не

потому, что они в самом деле первичны и недоказуемы,

а потому, что он но смог бы двигаться дальше, если бы

делал свои выводы лишь после тщательного обсуждения

принципов. Поэтому он счел себя вправе удовлетвориться

тем, что свел все доказательства к этому небольшому числу

исходных предположений, так что можно сказать, что если

эти предположения правильны, то все его дальнейшие

рассуждения правильны также, доказательство же самих

этих принципов Евклид предоставил другим; впрочем,

правильность их подтверждает опыт. Однако последнее

соображение в вопросах такого рода не должно приниматься

во внимание; вот почему Аполлоний, Прокл и другие

брали на себя труд доказать некоторые из аксиом Евклида.

Эту манеру следовало бы перенять и философам, дабы

выработать наконец некоторые общие, хотя бы и предварительные, основания, пользуясь тем методом, о котором я только что говорил.

Что касается идеи, то некоторые разъяснения на этот

счет я дал в небольшом сочинении под названием

"Mcditaliones de cognitionc, veritato et ideis" 2. Было бы желательно, чтобы г н Локк ознакомился с ним. Я со своей стороны всегда готов поучиться у других, так как ничто не возбуждает так наш ум, как ответные высказывания

и замечания заслуженных люден, если эти замечания

делаются искренне н со вниманием. Здесь скажу лишь, что

истинные, или реальные, идеи - это такие идеи, в отношении которых существует уверенность, что их можно

осуществить; прочие же либо сомнительны, либо (если

доказана их невозможность) несбыточны. Возможность же

идеи доказывается как a priori - путем логических

доводов, со ссылкой на возможность других, более простых

18*

==547

идей, так и a posteriori - на основании опыта, ибо то, что есть, не может не быть возможным. Однако первоначальные идеи - это идеи, возможность которых недоказуема; по существу они представляют собой не что иное. Как атрибуты Бога.

Что касается вопроса о том, существуют ли идеи

и истины, рождающиеся вместе с нами, то решение его, на

мой взгляд, не является абсолютно необходимым ни

в качестве исходного пункта рассуждений, ни для

практического философствования: приходят ли все они

к нам извне или происходят от нас самих, правильность

рассуждений от этого не меняется, лишь бы было

соблюдено то, о чем я говорил выше, и лишь бы рассуждали

последовательно и без предубеждений.

Вопрос о происхождении наших идей и наших максим

для философии не легок, и необходимо проделать большой

путь, чтобы правильно его разрешить. Однако я полагаю

возможным утверждать, что наши идеи, в том числе идеи

о вещах, воспринимаемых чувствами, происходят из глубин

нас самих, о чем можно судить на основании того, что

я опубликовал касательно природы и связи субстанций,

и того, что я называю союзом души и тела. Ибо я убедился,

что эти вопросы не были поняты правильно. Я вовсе не за

tabula rasa Аристотеля, и, по-моему, есть нечто заслуживающее внимания в том, что Платон именовал воспоминанием.

Существует даже нечто большее, ибо мы обладаем не

только памятью о всех наших прошлых мыслях, но

и предчувствием (pressentiment) всех наших мыслей,

правда смутным и не различающим отдельных мыслей наподобие того, как слышится шум моря, когда я отчетливо

улавливаю плеск волн, создающих общий шум, но не могу

отличить по звуку одну волну от другой. Верно и то, что

в определенном смысле, который я объяснил, не только

идеи, но и чувства наши рождаются из глубины нашего

существа, и душа, таким образом, более независима, чем

обычно думают, хотя, конечно, в ней не происходит ничего

такого, что не было бы детерминированным.

Относительно второй книги, посвященной детальному

рассмотрению идей, я должен сказать, что доводы г-на

Локка в пользу того, что душа может иногда вообще ни

о чем не мыслить, не кажутся мне убедительными, если,

конечно, он не обозначает словом "мысль" только те

восприятия, которые достаточно значительны для тою,

чтобы их выделить и запомнить. Я считаю, что душа, равно

==548

как и тело, никогда не пребывает в бездействии и что душа

никогда но остается без восприятии. Даже во сне мы

сохраняем некоторое неясное и темное представление

о месте, где мы находимся, и о других обстоятельствах. Но

если бы даже опыт не подтверждал этого, я думаю, нашелся

бы способ это доказать. Точно так же невозможно

проверить опытом, существует ли пустота в пространстве

и возможен ли покои в материи. И все же вопросы этого

рода представляются мне, точно так же как и г-ну Локку,

решенными вполне убедительно.

Я согласен с различием, которое он, [Локк], с полным

основанием проводит между материей и пространством.

Что же касается пустоты, то многие мыслители уверовали

в се существование; г-н Локк из их числа. Я и сам едва но

пришел к этому убеждению, однако давно уже отошел от

нею. И несравненный г-н Гюйгенс, который тоже был

сторонником пустоты и атомов, задумался над моими

доводами, о чем свидетельствуют его письма. Доказательство существования пустоты, которое исходит из движения и которым пользуется г-н Локк, основано па предположении, будто тело является изначально плотным и состоит из некоторого числа неподатливых частиц. Если бы это было так, то при допущении некоторого конечного числа атомов движение оказалось бы невозможным без пустоты. Однако все части материи делимы и податливы.

Есть и другие вещи в этой второй книге, которые

привлекли мое внимание: например, когда он говорит

в главе XVII, что бесконечность может быть атрибутом

лишь пространства, времени и чисел. Вместе с г-ном

Локком я полагаю, что, собственно говоря, мы вправе

утверждать, что не может быть пространства, времени или

числа, которое было бы бесконечным, а верно лишь то, что,

как бы ни были велики пространство, время, число, всегда

найдется другое, бесконечно большее: таким образом,

истинно бесконечного в целом, составленном из частей, нет.

Однако оно продолжает существовать в другом месте,

а именно в абсолюте, в котором нет частей п который

оказывает влияние на сложные вещи, так как они являются

следствием ограничения абсолюта. Итак, поскольку

положительное бесконечное есть не что иное, как абсолют,

можно сделать вывод, что в этом смысле существует

положительная идея бесконечного и эта идея предваряет

идею конечного. Впрочем, отвергая сложное бесконечное,

мы отнюдь не отрицаем sеries infinitae 3, существование

==549

коих доказывают геометры, в том числе прославленный

Ньютон.

Что касается главы XXXI, de ideis adaequatis 4, то можно согласиться с тем значением, которое автор вкладывает в термины, используемые здесь. Однако, не порицая словоупотребления г-на Локка, я предлагаю классификацию идей, в соответствии с которой адекватной идеей называется такая идея, которая не нуждается ни в каких пояснениях. А так как все идеи чувственных качеств,

к каковым относятся идеи света, цвета, тепла, не

принадлежат к этому роду, я не включаю их в число

адекватных идей; поэтому сами по себе эти идеи ни a priori, ни путем опыта не обеспечивают нам познания того, что реально, либо того, что возможно.

Немало хорошего есть и в третьей книге, где

обсуждается вопрос о словах, или терминах. Само собой

разумеется, всё определить невозможно; у качеств,

воспринимаемых чувствами, нет номинальных определений,

и в этом смысле их можно назвать первичными; но это

не значит, что для них невозможно подобрать реальное

определение. В вышеупомянутом рассуждении я показал

разницу между этими двумя видами определений. Номинальное

определение объясняет смысл названия исходя из

признаков вещи; реальное же определение выявляет

a priori возможность определяемого. В остальном я готов

рукоплескать учению г-на Локка о логической доказуемости

нравственных истин.

Четвертая, последняя, книга, в которой идет речь

о познании истины, наглядно показывает применение на

практике того, о чем мы только что говорили. Здесь, как

и в предыдущих книгах, я нашел великое множество

прекрасных мыслей; сопроводить их подобающими комментариями значило бы написать книгу не менее

объемистую, чем труд самого автора. Мне представляется,

что аксиомы в этом разделе рассмотрены несколько менее

подробно, нежели они того заслуживают. Происходит это,

по-видимому, оттого, что только математические аксиомы

являются серьезными и прочно установленными; других

аксиом подобного рода почти но встретишь. Я попытался

восполнить этот пробел. Я не отказываюсь от теорем

тождественности и нахожу, что их с успехом можно

применять даже в анализе. Разумеется, наше существование

мы осознаем путем непосредственной интуиции,

существование же Бога познается путем доказательства;

К оглавлению

==550

верно и то, что материальная масса, отдельные части

которой лишены восприятия, не может создать мыслящего

целого. Я не отбрасываю доказательства, изобретенного

несколько веков назад Ансельмом, согласно которому

совершенное существо не может не существовать, хотя

и считаю, что доказательство это небезупречно, так как при этом исходят из предположения, что совершенное существо возможно. Если доказать это единственное положение, то все доказательство приобретет вполне законченный вид. Что касается познания других вещей, то, как было правильно замочено, опыт сам по себе недостаточен для того, чтобы значительно продвинуться вперед в физике. Проницательному уму достаточно нескольких довольно незамысловатых опытов, чтобы сделать важные выводы, тогда как другой ум не сумеет извлечь выводов даже из самых хитроумных опытов; не говоря уже о том, что ставить опыты и, так сказать, допрашивать природу – это целое искусство. Но конечно, проникновение в детали физики возможно лишь по мере того, как будут ставиться все новые и новью опыты.

Г-н Локк разделяет мнение многих осведомленных

людей, которые утверждают, будто формальные предписания

логиков не имеют практического значения. Я же

склонен думать иначе и не раз убеждался в том, что

ошибочные умозаключения возникают именно из-за несоблюдения этих требований; это относится и к математике.

То же было отмечено и г-ном Гюйгенсом. Эту тему можно

было бы развить подробнее. Есть немало превосходных

вещей, коими пренебрегают потому, что не умеют как

следует ими пользоваться. Мы привыкли относиться

свысока ко всему, чему нас учили в школе. Конечно, там

сообщают много ненужного; однако же разумно будет

последовать примеру della Crusca 5, иначе говоря, отделить важное от неважного. Г-н Локк умеет это делать не хуже всякого другого, да к тому же предлагает нам на сей счет собственные оригинальные соображения. Таким образом, он не только ставит пробу па чужом золоте, но сам, подобно химику, совершающему трансмутацию металлов, создает его. И если бы он и дальше дарил публике свое золото, мы были бы у него за это в великом долгу.

==551

Blog

Содержание

Содержание