Энн Райс Хроники Вампиров Вампир Лестат
| Вид материала | Документы |
СодержаниеИстория жизни армана |
- Энн Райс Мемнох-дьявол, 5533.02kb.
- Вампир арман часть I тело и кровь, 5367.29kb.
- Энн райс меррик перевод 2005 Kayenn aka Кошка, 3779.94kb.
- Аннотация: Вампирский роман, первое издание которого только в США разошлось рекордным, 3584.98kb.
- Исторические хроники Островского, 390.64kb.
- В. В. Макух Заявление госсекретаря США кондолизы Райс о возобновлении полных диплом, 97.43kb.
- Фио руководителя, 56.57kb.
- Кевин Дж. Тодесчи. Эдгар Кейс и Хроники Акаши. Перев с англ./С. Гра- бовецкого. М.:, 2386.31kb.
- Петербург Анны Ахматовой Петербург Ахматовой: семейные хроники. Зоя Борисовна Томашевская, 240.88kb.
- Клайва Степлза Льюиса «Хроники Нарнии» Мое знакомство с книгой «Лев, Колдунья и платяной, 49.86kb.
ИСТОРИЯ ЖИЗНИ АРМАНА
Комната исчезла. Стены будто растворились. Появились всадники. Черная туча росла на горизонте. Вопли ужаса. Золотоволосый ребенок в грубой крестьянской одежде все бежит и бежит вперед. Вокруг него уже целая орда всадников, они хватают его, мальчик вырывается, отбивается, но его уже перебрасывают поперек седла, и всадник уносится к самому краю света. Этим ребенком был Арман.
Все происходило в степях южной России, но Арман тогда не знал, что это Россия. Он знал лишь маму, отца, то, что на свете существуют Бог и дьявол, что есть церковь. Однако ему не было известно ни имя его родины, ни название родного языка, ни то, что похитившие его всадники - татары. Не мог он знать и того, что уже никогда больше не придется ему увидеть тех, кого он любил.
Тьма, корабль плывет по волнующемуся морю, ребенок страдает от непрекращающейся тошноты, он охвачен отчаянием и ужасом. И вот на горизонте возникает невероятное скопление величественных зданий Константинополя эпохи заката Византийской империи с ее фантастическим скоплением народов и крупнейшими рынками рабов. Невероятное смешение языков, угрозы, высказываемые на международном языке жестов, и вокруг - одни только враги, которых не умилостивить и от которых не укрыться нигде.
Пройдут годы и годы его жизни после смерти, прежде чем Арман найдет в себе силы вернуться в то ужасное время и дать окружающим имена, вспомнить о византийских судебных чиновниках, которые обязательно кастрировали бы его; о непременно сделавших бы то же самое сыновьях ислама - смотрителях гаремов; о гордых воинах властителей Египта мамелюках, которые обязательно взяли бы его с собой в Каир, будь он выше и сильнее; о нарядных и сладкоголосых венецианцах в коротких бархатных камзолах и туго обтягивающих ноги рейтузах - эти люди произвели на него неизгладимое впечатление. Но они, христиане, при том что он сам был христианином, лишь с улыбкой переглядывались между собой, когда рассматривали его, а он безмолвно стоял, не в силах умолять и уже ни на что не надеясь.
Я видел лежащую перед ним водную гладь Эгейского и Адриатического морей. Его снова безудержно тошнило, он молил о смерти и в душе дал себе клятву, что не будет жить.
Потом над блестящей поверхностью лагуны поднялись венецианские дворцы, построенные в марокканском стиле. Его привели в дом с огромным количеством комнат, с дюжинами и дюжинами потайных ходов и секретных помещений. Солнечный свет с трудом проникал сюда сквозь зарешеченные окна. Его окружили другие мальчики, говорящие на певучем и мягком языке, который назывался венецианским диалектом. Потом были угрозы и уговоры. От него требовали, чтобы, забыв о своих страхах и предрассудках, он совершил то, что считал грехом. Совершил его вместе со многими и многими незнакомцами, появлявшимися в этом освещенном факелами царстве мрамора, где в каждой комнате перед ним возникали все новые картины теплоты и нежности, рано или поздно уступающие место невыразимому и жестокому желанию. Каждый раз все завершалось одним и тем же ритуалом.
Наконец однажды вечером, после того как он в течение многих дней отказывался подчиниться и потому уже едва не умирал от голода и ни с кем не разговаривал, его снова втолкнули в одну из комнат. Он был грязен и почти ослеп, попав после многих дней заточения в темноте на яркий свет, а перед ним стоял человек в костюме из красного бархата, с тонким и почти светящимся лицом. Человек протянул руку и нежно коснулся его холодными пальцами, а потом Арман словно сквозь сон увидел, как из руки в руку перешли несколько монет, и у него не было сил даже заплакать. Это была очень большая сумма. Его продали. Это лицо... оно было таким гладким, что его легко можно было принять за маску.
В последний момент он все же разрыдался. Он плакал и говорил, что будет слушаться, что не станет больше сопротивляться, умолял сказать, куда его ведут, и вновь клялся, что станет послушным... Когда его тащили вниз по лестнице к темной, пахнущей водорослями воде, он снова почувствовал нежное и одновременно твердое прикосновение холодных пальцев нового господина. И вдруг к его шее прижались мягкие губы, и этот поцелуй, против которого невозможно было устоять, обещал, что ему никто больше не причинит вреда.
О, сколько любви, бесконечной любви было в этом поцелуе вампира! Она окутывала Армана и очищала его, в ней была заключена вся вселенная. Его посадили в гондолу, и лодка огромным зловещим жуком понеслась по узким каналам к другому огромному дому.
Он опьянел от удовольствия, от прикосновения белых с шелковистой кожей рук, причесывающих его волосы, от голоса, шепчущего ему, что он очень красив, от лица, которое то искажалось от переполняющих его обладателя эмоций, то прояснялось и почти светилось, как будто было вылеплено из алебастра и украшено бриллиантами. Иногда оно походило на пруд, в котором отражается лунный свет. Коснись его кончиком пальца, и поверхность оживает, но уже через секунду вновь становится спокойной и гладкой.
Он пьянел по утрам от воспоминаний об этих поцелуях, когда в одиночестве бродил по дому, открывая одну за другой двери, за которыми видел множество книг, географических карт, скульптур из гранита и мрамора, или когда другие ученики Мастера, обнаружив его в одной из комнат, спокойно отводили его на рабочее место и терпеливо объясняли, что он должен делать, показывали, как смешивать краски и добиваться чистоты цвета с помощью яичного желтка, как покрывать поверхность дерева лаком. Они брали его с собой на леса, где осторожными мазками касались самых краев огромной картины, изображающей небо, облака и ангелов на их фоне. Они объясняли ему, что прекрасных лиц, рук и крыльев этих ангелов может касаться только кисть Мастера.
Он пьянел от удовольствия, когда вместе со всеми сидел за длинным столом и наслаждался вкусом блюд, которые ему не приходилось пробовать в своей жизни, и чудесным вином, какого до этого никогда не пил.
Он засыпал лишь затем, чтобы проснуться в сумерках и увидеть возле огромной кровати Мастера, невообразимо красивого в своем костюме из красного бархата, с густыми светлыми волосами, сияющими в отблесках света, и полными счастья, сверкающими кобальтовыми глазами. И поцелуи, от которых можно было умереть...
- О да... я никогда не разлучусь с тобой... да, да... ничего не бойся...
- Скоро, уже совсем скоро, мой дорогой, мы воистину соединимся... скоро...
Факелы ярко освещают весь дом. Мастер с кистью в руке стоит на лесах...
- Встань там, на свету, не шевелись...
И долгие часы он стоит, застыв в одной позе, а перед рассветом видит лицо ангела, так напоминающее его собственное. Потом улыбающийся Мастер уходит по бесконечному коридору.
- Нет, Мастер, пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня, возьмите меня с собой...
И снова день. Он идет с полными денег, настоящего золота, карманами, и перед ним открываются великолепие и роскошь Венеции с темно-зеленой водой ее каналов в окружении роскошных дворцов. Рядом с ним рука об руку идут другие ученики. Пахнущий свежестью воздух на площади Сан-Марко и высокий свод голубого неба - это было похоже на сны, которые он видел в детстве. Наступают сумерки, и во дворец приходит Мастер. Он стоит с кистью в руке, склонившись над небольшой панелью, а его ученики с благоговением и едва ли не с ужасом завороженно следят за его работой. Мастер поднимает голову, видит его, откладывает в сторону кисть и уводит Армана из огромной мастерской, в которой до полуночи будут трудиться другие ученики. Они снова одни в спальне, и его лицо в руках Мастера, и тайный поцелуй, о котором не должен знать никто...
Сколько прошло времени? Два года? Или три? Нет слов, чтобы описать то счастливое время: военные корабли, покидающие порт, чтобы принять участие в морских сражениях; рвущиеся ввысь песнопения перед византийскими алтарями; возвышенные и сказочные представления с адскими пропастями и скачущими дьяволами, разыгрываемые на подмостках церквей и во дворце; сверкающие мозаики на стенах Сан-Марко и Сан-Дзаниполо; Дворец дожей; великие художники, гуляющие по улицам города: Джамбоно, Уччелло, Виварини и Беллини; бесконечные праздничные карнавалы и процессии - и каждый вечер часы, проведенные наедине с Мастером, в то время как все остальные спят, надежно запертые под замком. Кисть Мастера быстрыми мазками касается панели, словно он не пишет, а лишь расчищает картину - солнце, небо и простирающееся под крыльями ангела море.
И ужасные, но неизбежные моменты, когда Мастер вдруг вскакивает с мучительным криком, расшвыривает вокруг баночки с красками и прижимает руки к глазам, словно готов вырвать их навсегда.
- Почему, почему я не вижу? Почему я не способен видеть лучше, чем смертные?!
Он прижимается к Мастеру в ожидании восхитительного поцелуя. Мрачная тайна... секрет, который нельзя открыть никому... Перед рассветом Мастер неслышно выскальзывает за дверь.
- Мастер, позвольте мне пойти с вами!
- Скоро, мой дорогой, моя любовь, мой малыш, когда ты немного подрастешь и станешь достаточно сильным, когда избавишься от всех своих изъянов. А теперь иди и познай все доступные тебе развлечения, познай любовь женщин и любовь мужчин, пока у тебя еще есть время. Забудь о тех горестях, которые пришлось тебе испытать в борделе, и наслаждайся всем, что ждет тебя впереди.
Редкую ночь он не видел Мастера возле себя перед рассветом. Мастер возвращался порозовевший, с потеплевшей кожей, чтобы обнять Армана и дать ему силы на целый день, помочь пережить долгие часы до следующего восторженного поцелуя в сумерках.
Арман научился читать и писать. Он относил готовые картины в соборы и часовни богатых дворцов, собирал с заказчиков плату и торговался о ценах на краски и масло. Отчитывал слуг, если кровати не были убраны или еда не была приготовлена вовремя. Его любили все ученики, и он плакал каждый раз, когда провожал тех, кто закончил учебу, к новому месту их службы. Пока Мастер рисовал, он читал ему стихи и даже научился играть на лютне и петь.
В печальные дни, когда Мастер надолго покидал Венецию, он вел все его дела в доме, тщательно скрывая свои страдания от других и зная, что им придет конец только тогда, когда вернется Мастер. Это случилось однажды перед рассветом, когда вся Венеция была погружена в сон...
- Вот и наступил этот момент, моя радость. Настало время тебе прийти ко мне и стать таким же, как я. Этого ты всегда хотел?
- Да.
- Тайно пить кровь злодеев, которая поможет тебе процветать вечно, как делаю это я? Обещаешь ты до скончания мира хранить наш секрет?
- Я даю обет, клянусь, подчиняюсь вам во всем! Я... я хочу всегда быть с вами, мой Мастер, мой Господин... Ведь только вам я обязан всем, что имею и что я есть. Никогда и ничего не желал я больше, чем этого!
Мастер указал кистью на картину, которая простиралась до самого потолка.
- Ты больше никогда не увидишь иного солнца, кроме этого. Но миллионы ночей станут твоими, и ты узришь свет, который недоступен никому из смертных. Словно Прометей, ты украдешь его у далеких звезд - вечный и бесконечный свет, который поможет тебе постичь все тайны мира.
Сколько месяцев прошло с тех пор? Времени, когда он купался во власти Темного Дара...
Они вели ночную жизнь, вместе путешествуя по сумеречным улицам и каналам, - его больше не пугали таящиеся в темноте опасности, он сам превратился в такую опасность. Он испытал древний восторг убийства, но никогда жертвой его не становилась невинная душа. Нет, это всегда был злодей, преступник, какой-нибудь очередной Тифон - убийца собственного брата. Они отыскивали его в темных лабиринтах улиц и нападали на свою жертву, вместе с кровью впитывая в себя порочность. Это был настоящий совместный пир, от которого оба приходили в восторг, который был сродни экстазу. И Мастер всегда указывал ему верную дорогу.
А потом они писали картины, и Арман наслаждался обретенным мастерством. Иногда казалось, что кисть движется сама по себе по покрытой лаком поверхности, и они оба яростно трудились над триптихом, а смертные ученики в это время спокойно спали среди баночек с краской и бутылок с вином. И только одно омрачало это безоблачное счастье: то, что иногда Мастер, как и прежде, покидал его, уезжал из Венеции. Его отсутствие казалось всем бесконечным.
А для Армана расставание стало еще более мучительным.
Ужасно, что приходилось в одиночку охотиться, а потом лежать в глубоком подземелье и ждать. Ужасно не слышать звонкого смеха Мастера и биения рядом его сердца.
- Но куда же ты уезжаешь? Почему я не могу поехать вместе с тобой? - умоляющим голосом спрашивал его Арман.
Разве не были они связаны одной тайной? Почему он не хотел объяснить ему и эту загадку?
- Нет, любовь моя. Ты еще не готов нести это бремя. Как и тысячу лет до того, оно останется лежать только на моих плечах. Когда-нибудь ты станешь помогать мне в том, что я должен делать, но только тогда, когда будешь действительно готов обрести знания и докажешь, что на самом деле хочешь все узнать. Когда станешь настолько сильным, чтобы быть уверенным, что никто и никогда не заставит тебя открыть эту тайну, если ты сам того не пожелаешь. А до тех пор... пойми... у меня нет другого выбора. Я должен покидать тебя. Я обязан позаботиться о Тех, Кого Следует Оберегать.
Те, Кого Следует Оберегать...
Арман долго размышлял, эти слова пугали его. Но хуже всего то, что они разлучали его с Мастером. Он переставал бояться этих слов, только когда Мастер возвращался и снова был рядом.
- Те, Кого Следует Оберегать, пребывают в мире... или в безмолвии, - обычно говорил он, скидывая плащ из красного бархата. - Большего нам знать не дано.
И вновь они выслеживали злодеев на улицах Венеции, вновь пировали вместе.
Сколько человеческих жизней могло все это длиться? Быть может, тысячу?
Но прошло, наверное, всего лишь полгода, прежде чем однажды ночью в глубоком подземелье возле самой воды он увидел возле своего гроба Мастера.
- Вставай, Арман! Нам надо бежать. Они пришли.
- Кто они, Мастер? Те, Кого Следует Оберегать?
- Нет, мой дорогой. Это не они - другие. Скорее, нам следует поторопиться!
- Но что могут они нам сделать? Почему мы должны бежать?
Белые лица за окнами. Сильные удары в дверь. Дребезжат стекла. Мастер оглядывается вокруг, смотрит на свои картины. Запах дыма. Запах горящей смолы. Они появились снизу. Они спускались сверху.
- Беги! Нет времени, чтобы пытаться хоть что-то спасти!
Оба мчатся вверх по лестнице, на крышу.
Черные фигуры, лица которых скрыты под капюшонами, швыряют горящие факелы в открытые двери. Внизу, в комнатах, бушует огонь, вырывается из окон, охватывает лестницу. Все картины в огне.
- На крышу, Арман! Скорее!
Существа в темных одеждах, очень похожие на них. И еще такие же, и еще... Мастер раскидывает их в стороны, прокладывая путь по лестнице наверх, они ударяются о стены и потолок, слышится хруст ломающихся костей.
- Отступник! Еретик! - ревут незнакомые голоса.
Чьи-то руки хватают и крепко держат Армана. Он видит Мастера на самом верху лестницы, тот обернулся и смотрит на него.
- Арман! Положись на свои силы! Скорее!
Но они толпой возникают за спиной Мастера, они окружают его. На место каждого, кого он сбрасывает вниз, встают еще трое. И вот уже не менее пятидесяти пылающих факелов сразу впиваются в красный бархат плаща и светлые волосы Мастера. Огонь с ревом взвивается к самому потолку и поглощает Мастера, превращая его в живой факел. Но и теперь пылающими руками он продолжает защищаться, отражает нападение, а они все швыряют и швыряют к его ногам горящие факелы.
Однако самого Армана потащили вниз по лестнице, прочь из охваченного пожаром дома, откуда доносились вопли смертных учеников Мастера. Потом с криками и воем его бросили в ужасный трюм корабля, который был еще страшнее, чем корабль работорговцев, и они поплыли прочь из Венеции, в открытое море, над которым раскинулся черный шатер ночного неба.
- Отступник! Отступник! - Горит погребальный костер, а вокруг него суетятся темные фигуры, и в небо летят крики:
- В костер! В костер!
"Нет, пожалуйста, не делайте это со мной! Нет!”
Ошеломленно застыв, он наблюдал, как к костру тащат учеников Мастера, его смертных братьев, единственных братьев, и не мог удержаться от горестного вопля, когда увидел, как их одного за другим швыряют в огонь.
- Нет!... Перестаньте! Они ни в чем не виноваты! Ради самого Господа остановитесь!...
Он, не переставая, кричал и плакал, но теперь пришла и его очередь. Он отчаянно сопротивлялся, а они подбрасывали его все выше и выше, и он вот-вот должен был упасть прямо в середину костра.
- Мастер! Помогите мне! Мастер!
Но все слова исчезли, и остался только протяжный горестный вопль.
Его избивают... он кричит... он сходит с ума...
И все же его вытащили оттуда. Вернули к жизни. Он остался лежать на земле, глядя в далекое небо. Ему казалось, что языки пламени лижут звезды, но он был далеко и даже не чувствовал жара. Он чувствовал запах обгоревшей одежды и опаленных волос. Лицо и руки нестерпимо болели, все тело кровоточило, он с трудом мог пошевелить губами...
- ... Все творения твоего господина уничтожены, все, что он из тщеславия и гордыни создал с помощью своего Темного Дара в мире смертных, - все образы ангелов и святых и портреты живущих ныне людей. Хочешь ли и ты быть уничтоженным? Или будешь служить сатане? Выбирай! Ты успел на себе испытать, что такое огонь, и костер по-прежнему ждет тебя, жаждет объять твое тело! Тебя ждет ад! Ты сделал свой выбор?
- Да...
- Служить сатане так, как это положено...
- Да.
- Все в этом мире лишь суета и тщеславие... И ты никогда не воспользуешься своим Темным Даром, чтобы потешить гордыню смертных... не будешь рисовать... сочинять музыку... декламировать стихи ради развлечения смертных... отныне и навсегда будешь служить только сатане и пользоваться Темным Даром лишь затем, чтобы соблазнять, приводить в ужас и разрушать... только разрушать...
- Да!...
- Всего себя посвящу моему единственному господину - сатане, только ему одному, сатане, отныне и навсегда... служить моему истинному господину во тьме, терпеть боль и страдания, отдать ему свой разум и сердце...
- Да...
- Не иметь никаких тайн от братьев моих в сатане, поведать им обо всем, что мне известно об отступнике и его деяниях...
Тишина.
- Поведать все, что тебе известно об отступнике и его деяниях, дитя! Не забывай, костер ждет тебя!
- Я не понимаю, о чем вы...
- Те, Кого Следует Оберегать... Расскажи о них!
- Рассказать о чем? Я ничего не знаю. Я знаю только, что не хочу больше страдать. Мне очень страшно.
- Правду и только правду, Дитя Тьмы! Где они? Где сейчас Те, Кого Следует Оберегать?
- Я не знаю! Если это в ваших силах, вы можете сами прочесть все в моей голове! Мне нечего рассказать вам!
- Но кто они, поведай нам, кто они? Неужели он тебе ничего не говорил о них? Кто такие Те, Кого Следует Оберегать?
Так, значит, они тоже ничего не знают о них?! “Когда ты станешь настолько сильным, чтобы быть уверенным, что никто и никогда не заставит тебя открыть эту тайну, если ты сам того не пожелаешь”. Мастер поступил очень мудро.
- Что означают эти слова? Кто они? Мы должны узнать ответ!
- Уверяю вас, мне это неизвестно! Клянусь вам собственным страхом, потому что, кроме него, у меня ничего больше нет! Я не знаю!
Одно за другим возникают перед ним белые лица. Холодные губы крепко прижимаются к нему в сладких поцелуях. Руки гладят его, и из запястий капает кровь. Они хотят через кровь узнать правду. Но какое это сейчас имеет значение? Кровь - всего лишь кровь.
- Отныне ты дитя дьявола!
- Да.
- Ты не должен оплакивать своего прежнего господина - Мариуса. Мариус сейчас в аду, и иного он не заслуживает. А теперь пей кровь, которая излечит тебя и возродит к новой жизни, а потом вставай и танцуй во славу твоего нового мастера - сатаны! И тогда ты станешь поистине бессмертным!
- Да. - Он поднял голову, и кровь обожгла ему язык, наполнила его мучительным томлением. - О, пожалуйста...
Вокруг него звучали непонятные латинские слова, слышался звон литавр. Они были удовлетворены. Они убедились, что он сказал правду. Они не станут его убивать, и восторг при этой мысли лишал Армана способности размышлять, заглушал боль,
- Вставай, новообращенный, и присоединяйся к сонму Детей Тьмы!
- Да, я повинуюсь.
К нему тянутся их белые руки. Трубы и лютни заглушают грохот литавр, звуки арф гипнотизируют. Он оказывается в центре движущегося круга. Головы всех закрыты капюшонами, черные лохмотья развеваются, когда его новые собратья высоко выбрасывают ноги и низко склоняют спины.
Потом они расцепляют руки и начинают кружиться на месте, высоко подпрыгивают в воздух и вновь кружатся и кружатся. Несмотря на то что губы их сомкнуты, он слышит пение, оно становится все громче и громче...
Кольцо вокруг него движется все быстрее, пение, скорее напоминающее однообразный вибрирующий звук, кажется, никогда не закончится, они не произносят ни слова, и в то же время создается впечатление, что они говорят что-то, высказывают свои мысли. Громкое пение похоже на стон, который вот-вот может превратиться в оглушительный крик.
Он вместе с ними поет песню без слов, крутится на одном месте, пока у него не начинает кружиться голова, потом выпрыгивает высоко вверх. Руки гладят его, губы целуют, они крутят его и передают друг другу по кругу, кто-то выкрикивает латинские слова, ему отвечает другой голос, следующий кричит еще громче, ему опять вторит кто-то...
Он летит, и его больше ничто не связывает ни с землей, ни с ужасными воспоминаниями о смерти Мастера и гибели его картин, гибели тех смертных, которых он любил. Его обдувает ветер, лицо обдает жаром. Но пение так прекрасно, и неважно, что он не в силах понять ни слова, что он не умеет молиться сатане, не знает, как следует в него веровать и как возносить ему молитвы. Никому ведь не известно, что он не знает этого, все поют единым хором, произносят какие-то заклинания, выкрикивают непонятные слова, кружатся, подпрыгивают, низко склоняются то вперед, то назад, запрокидывают головы, и в глазах их отражаются отблески обжигающего их пламени...
- Да! ДА!!! - кричит кто-то.
Музыка звучит все громче и громче. Бубны и литавры отбивают какой-то бешеный, дикий ритм, им вторят голоса, и все наконец сливается в едином неистовом и варварском мотиве. Вампиры с воем вскидывают руки; мелькающие в отсветах костра, судорожно дергающиеся фигуры движутся вокруг него, глухо ударяя пятками о землю. Это было поистине празднество бесов в аду. Оно приводило его в ужас и одновременно неудержимо притягивало, приглашало принять участие. И когда их руки схватили и закружили его, он принялся скакать и топать вместе со всеми, охваченный болью, завертелся в едином безумном танце, извиваясь и громко крича.
К рассвету он пребывал в полнейшем исступлении, и обретенные им новые братья, поглаживая, целуя и лаская, повели его вниз по ступеням лестницы в самые недра земли.
В последующие месяцы Арман не раз предавался мечтам о том, что Мастер не погиб в огне.
Ему снилось, что Мастер пылающей кометой свалился с крыши в спасительные воды канала. Что он выжил, а потом далеко в горах Северной Италии залечил свои раны. Ему снилось, что Мастер зовет его к себе, что он пребывает в обители Тех, Кого Следует Оберегать.
Иногда в своих снах он видел Мастера таким же могучим и прекрасным, как и прежде, буквально окутанным красотой. А иногда видел его сгоревшим до черноты, искалеченным, съежившимся, с огромными желто-золотистыми глазами, по-прежнему сияющими, и густыми светлыми волосами. Он видел, как обессиленный, с изуродованным телом Мастер ползает по земле и зовет Армана, умоляет его о помощи. А из видневшейся позади обители Тех, Кого Следует Оберегать, доносится запах ладана, обещающий чудеса древней магии, появление невиданной холодной красоты, лежащей вне пределов понятий добра и зла.
Но все эти видения были лишь плодом его воображения. Разве не говорил ему Мастер, что огонь и солнечный свет способны полностью уничтожить их? А ведь он своими глазами видел, как пламя охватило Мастера с ног до головы. Верить в реальность этих снов все равно что мечтать о возвращении к смертной жизни.
Глядя широко раскрытыми глазами на луну и звезды, на спокойную гладь моря, он ни на что больше не надеялся, не испытывал ни радости, ни горя. Все это мог дать ему только Мастер, но Мастера больше не было рядом.
- Я теперь дитя дьявола, - твердил он сам себе.
Он утратил всю свою волю и все желания, и впереди его не ждало ничего, кроме темного братства и способности убивать - теперь уже не только злодеев, но и совершенно невинных людей. Убийство превыше всего!
В огромном помещении римских катакомб, которое занимало общество, он преклонил колени перед Сантино, предводителем, который с распростертыми объятиями встретил его у подножия лестницы. Великий предводитель принял посвящение Тьме еще во времена Черной смерти. Он рассказал Арману о видении, посетившем его в самом разгаре эпидемии чумы 1349 года, когда ему было сказано, что Темное Братство само по себе должно превратиться в Черную смерть, вызывать у людей необъяснимый ужас, тревожить их и заставлять сомневаться в возможности милосердного вмешательства Господа.
Рассказывая историю вампиров, Сантино привел Армана в святая святых их убежища, где повсюду лежали человеческие черепа.
- Подобно волкам, мы существовали всегда, с истоков бытия человечества. И высшего совершенства мы достигли здесь, в Риме, где наше общество стало мрачной тенью римской церкви.
Арман уже знаком с основными обрядами, ему известны все запреты, а теперь ему предстояло узнать Великие Законы.
Первый: каждое общество должно иметь своего предводителя, и только он имеет право совершать Обряд Тьмы над смертными. Он должен следить, чтобы все ритуалы исполнялись как положено.
Второй: никогда обладателем Темного Дара не может стать урод или калека, ребенок или тот, кто не в состоянии выжить самостоятельно даже с помощью Темных Сил. Тот, кто получает Темный Дар, непременно должен быть очень красив, дабы совершением Обряда Тьмы еще сильнее оскорбить Господа.
Третий: магический обряд не должен совершать никто из старых вампиров, дабы кровь новообращенного не обрела чрезмерную силу. Мастерство и мудрость вампиров со временем возрастают, и потому с кровью старых вампиров может быть передано слишком много могущества и знаний. Раны и ожоги, в случае если не приводят к немедленной смерти, после излечения делают Детей Сатаны еще сильнее. Однако сатана охраняет своих последователей от чрезмерной власти стариков - все они без исключения рано или поздно сходят с ума.
В связи с этим Арман должен обратить внимание на то, что среди членов общества нет никого старше трехсотлетнего возраста. Никто из ныне живущих не помнит, каким было первое римское общество. Дьявол часто призывает к себе вампиров.
Арману необходимо также понять, что последствия Обряда Тьмы непредсказуемы, даже если его совершает очень молодой вампир и при этом тщательно соблюдает все необходимые ритуалы. По никому не известным причинам одни заново рожденные для Тьмы смертные становятся могущественными и сильными, как титаны, а другие больше напоминают ходячих покойников. Вот почему следует с особой тщательностью подходить к выбору смертных, здесь требуется великое мастерство. Чересчур страстные натуры с несгибаемой волей не подходят на роль будущих Детей Сатаны, равно как и те, которые напрочь лишены страстей.
Четвертый: никогда вампир не должен уничтожать другого вампира. Право распоряжаться их жизнью и смертью имеет только предводитель общества. В его власти также посылать слишком старых и лишившихся разума в огонь, если они не могут больше служить сатане как положено. Он обязан уничтожать и тех вампиров, которые были созданы не по правилам или неудачно. Обязан уничтожать тех, кто получил настолько серьезные раны, что не может выжить самостоятельно. И, наконец, обязан находить и уничтожать всех отступников и всех, кто осмелился нарушить законы.
Пятый: ни один вампир никогда не должен раскрывать перед смертным свою истинную сущность, а если это произойдет, он не может позволить смертному остаться в живых. Ни один вампир не имеет права рассказывать кому-либо из смертных историю вампиров, а если такое случится, смертный не должен оставаться в живых. Ни один вампир не имеет права записывать историю вампиров или доверять бумаге какие-либо истинные факты и знания, дабы это не мог прочесть кто-либо из смертных и поверить в то, что это действительно правда. Имена вампиров не могут быть открыты смертным, кроме как написанными на камнях гробниц. И никогда не должен вампир открывать смертным место тайного убежища другого вампира.
Таковы Великие Законы, которые должны соблюдаться всеми вампирами без исключения. И только при этом условии может благополучно существовать Великое Общество Бессмертных.
И все же Арману следует знать и о том, что испокон веков существовали легенды о древних вампирах, обладающих невероятным могуществом и не признающих никаких авторитетов. Они не склонялись даже перед самим дьяволом. Эти вампиры жили тысячи лет. Иногда их так и называют - Дети Тысячелетий. На севере Европы рассказывают легенды о Миле, который обитает в густых лесах Англии и Шотландии, а в Малой Азии - легенды о Пандоре. Ходят слухи, что в Египте до сих пор иногда встречают героя древних легенд - вампира Рамзеса.
Во всех частях света можно услышать такие легенды. И вполне возможно принять их за абсолютную выдумку, если бы не одно обстоятельство. Древний еретик Мариус был найден Детьми Тьмы в Венеции и понес заслуженное наказание. Легенда о Мариусе оказалась правдивой. Но Мариуса больше нет.
Арман ничего не ответил. Он не стал рассказывать Сантино о своих снах. Да и, по правде говоря, воспоминания об этих снах потускнели в его душе, так же как и краски на картинах Мариуса. Арман больше не хранил их ни в уме, ни в сердце, дабы никто не смог обнаружить их, если бы захотел туда заглянуть.
Когда Сантино заговорил о Тех, Кого Следует Оберегать, Арман снова поклялся, что не знает даже значения этих слов. Не знали его ни Сантино, ни кто-либо еще из известных Сантино вампиров.
Тайна умерла. Умерла вместе с Мариусом. А потому следует придать забвению эту древнюю и никому теперь не нужную загадку. Сатана - единственный наш Господин и Учитель. Только поклоняясь сатане, мы все поймем и все узнаем.
Арман завоевал расположение Сантино. Он выучил все законы, в совершенстве освоил ритуальные песнопения, обряды и молитвы. Он стал свидетелем грандиознейших шабашей. Он учился у наиболее могущественных, искусных и прекрасных вампиров, каких только ему приходилось встречать. Он сам стал таким знающим и умелым, что получил должность миссионера, призванного собирать в общины разбросанных по всему миру странствующих Детей Тьмы. Ему доверяли руководить во время шабашей и следить за правильностью исполнения Обрядов Тьмы, когда в них появлялась необходимость.
В Испании, Германии и во Франции он обучал других вампиров Темным Молитвам и Ритуалам Тьмы, он познал степень их жестокости и степень их стойкости и способности к выживанию. В обществе вампиров, в те минуты, когда он сидел в их окружении и чувствовал, что его собственная сила помогает им объединиться и найти покой, он ощущал, как в душе его бушует мрачное пламя.
В искусстве убивать ему не было равных среди Детей Тьмы. Он научился находить и приманивать к себе тех, кто действительно хотел умереть. Ему достаточно было приблизиться к человеческому жилищу и послать мысленный призыв, и жертва тут же оказывалась перед ним.
Молодые и старые, больные и калеки, негодяи и добропорядочные горожане, красивые и уроды - жертвами его становились все. Он убивал всех без разбора. При необходимости мысленно посылал им туманные видения, но никогда не приближался к ним сам и не заключал их в объятия. Напротив, влекомые необъяснимой, но безудержной силой, они бросались обнимать его. И только в те минуты, когда он ощущал прикосновение теплой человеческой плоти, когда приоткрывал губы и чувствовал пульсацию льющейся крови, он переставал страдать от горя и забывал о своих несчастьях.
В такие лучшие для него моменты ему казалось, что он идет путем чистой одухотворенности, что он свободен от всех пороков и соблазнов мира, за исключением чувственного восторга, который испытывает в минуты убийства.
В этом акте духовность соединялась с чувственностью, и, по его мнению, духовность побеждала. Для него это было нечто вроде Святого причастия, вкушения крови Детей Христа, служащего постижению сущности самой жизни в те краткие доли секунды, которые несут в себе смерть. И в эти минуты духовно равными ему были только христианские святые.
Но ему приходилось видеть, как уходят его величайшие спутники, как уничтожают себя, лишаются ума. Он был свидетелем неизбежного распада обществ, наблюдал, как бессмертие разрушает наиболее выдающихся Детей Тьмы. Иногда вдруг попадал во власть суеверного страха, и ему казалось, что его наказание состоит именно в том, что бессмертие никогда не разрушит его самого.
Быть может, ему суждено стать одним из древнейших вампиров - Детей Тысячелетий? Можно ли верить в правдивость существующих и поныне легенд?
Время от времени какой-нибудь странствующий вампир рассказывал о том, что легендарную Пандору видели в далеком городе под названием Москва или что Миль по-прежнему обитает на туманных берегах Альбиона. Странники упоминали даже о Мариусе - о том, что его видели в Египте или в Греции. Правда, ни один из них не мог похвастать тем, что видел кого-либо из древних своими глазами. На самом деле они ничего толком не знали. Это были не более чем давно всем известные сказки.
Они не доставляли удовольствия, но и нельзя сказать, чтобы расстраивали преданного служителя сатаны. Он продолжал ревностно исполнять все законы и обряды Пути Тьмы.
Но в течение долгих веков полного повиновения Арман глубоко в душе хранил две тайны. Они принадлежали только ему, и никому другому, они были его собственностью даже в большей степени, чем тот гроб, в котором он скрывался от света дня, и те несколько амулетов, которые носил на себе.
Первая состояла в том, что, несмотря на вечное мучительное одиночество и долгие поиски среди братьев и сестер тех, от общения с которыми он получал удовольствие, сам он никогда не совершал Обряд Тьмы. Такого подарка сатана не видел от него никогда, и он не хотел становиться творцом Детей Тьмы.
Вторая тайна, которую он никогда не открывал своим подданным ради их же спокойствия, заключалась во все возрастающей степени его отчаяния, в том, что он давно уже утратил всякую надежду.
Он давно ничего не жаждал, никого и ничего не любил, ни во что не верил и не испытывал ни малейшего удовольствия от своего с каждым часом возрастающего и внушающего всем благоговейный ужас могущества. Он существовал в абсолютной пустоте, за исключением наступающих каждую ночь его вечной жизни моментов убийства. Эту тайну он будет хранить до тех пор, пока вампиры будут в нем нуждаться и пока он будет оставаться предводителем их общества, потому что страх, который испытывает он, способен привести их в ужас.
И вот теперь со всем этим покончено. Великий круг замкнулся. Он давно чувствовал, что крут сужается, хотя и не отдавал себе в этом отчета.
Нарядно одетые путешественники принесли ему вести из Рима, причем вести эти были отнюдь не новы и известны многим, кроме него. Они рассказали, что Сантино покинул своих подданных. Некоторые говорили, что он лишился рассудка и скрылся где-то в сельской местности, другие - что он шагнул в костер, третьи утверждали, что его поглотил “мир”, что он был похищен и неизвестно куда увезен смертными в большой черной карете.
- Мы либо идем в огонь, либо становимся легендой, - сказал ему тогда тот, кто принес эту весть.
Потом до Армана доходили слухи о царящем в Риме хаосе, о множестве претендентов на главенство в обществе, которые, надев черные капюшоны, вступали в борьбу между собой. И вдруг все словно куда-то исчезли.
С 1700 года он не получал из Италии ни одного известия. Около полувека Арман не находил в себе сил и не видел достаточной стойкости духа в тех, кто его окружал, чтобы устроить настоящий шабаш. И все это время он не переставая думал о старом Мастере, видел во сне Мариуса, одетого в нарядный костюм из красного бархата, вспоминал полный его прекрасных картин дворец в Венеции - и ему становилось страшно.
Потом появился новый вампир. Взволнованные подданные примчались в подземелье под кладбищем Невинных мучеников, чтобы рассказать ему о новом вампире, который носит подбитый мехом плащ из красного бархата, безбоязненно входит в храмы, убивает тех, на ком есть распятие, и посещает места света. Красный бархат!... Он понимал, что это всего лишь совпадение, и тем не менее едва не лишился рассудка. Ему казалось, что это нанесенное лично ему оскорбление, и мысли об этом вампире причиняли Арману невыносимую боль.
Потом появилась женщина. Созданная новым вампиром красавица с волосами, напоминающими львиную гриву, и такая же сильная, как ее сын.
Вот тогда он и вышел из подземного склепа во главе членов общества вампиров, чтобы уничтожить нас так же, как когда-то, много веков назад, в Венеции существа в черных капюшонах уничтожили Мастера и разрушили его жизнь.
Но он потерпел поражение. Он надел на себя украшенную кружевами и расшитую золотом одежду. Его карманы были набиты монетами. Разум наполнился образами и картинами из тысяч прочитанных книг. Он был до глубины души потрясен тем, что ему пришлось увидеть в местах света, в огромном городе, который называется Париж, и в ушах его вновь звучали слова, которые когда-то шептал ему Мастер: “Ты больше никогда не увидишь иного солнца, кроме этого. Но миллионы ночей станут твоими, и ты узришь свет, который недоступен никому из смертных. Словно Прометей, ты украдешь его у далеких звезд - вечный и бесконечный свет, который поможет тебе постичь все тайны мира”.
- Я так и не сумел постичь обещанное, - сказал Арман. - Земля словно отказалась от меня. А вы, Лестат и Габриэль, напоминаете мне те образы, которые лазурью, кармином и золотом рисовал мой старый Мастер.
Он продолжал неподвижно стоять в проеме двери, обхватив себя руками и глядя прямо на нас. И я услышал безмолвно обращенный к нам вопрос:
"Что можете вы узнать от меня? Что я могу вам дать? Все мы изгнанники Бога. И передо мной не простирается Путь Дьявола, и не звучат в моих ушах колокола ада!”