Закон Мерфи
| Вид материала | Закон |
- Закон Мерфи, 404.99kb.
- Закон Мерфи, 397.26kb.
- Законы Мерфи, 256.37kb.
- Современные школы трансперсональной психологии, 981.78kb.
- Тема Внедрение проектного управления Паркинсон и Мерфи живы и хорошо себя чувствуют, 555.33kb.
- «Законы Мерфи», 141.04kb.
- «выхватывает», 294.47kb.
- Тематический план изучения логики № п/п Наименование тем Количество часов лекция, 146.97kb.
- Закон Ома для участка электрической цепи. Закон Ома для замкнутой цепи, 59.73kb.
- Закон Ома для участка электрической цепи. Закон Ома для замкнутой цепи, 46.75kb.
80
Замок поддается, и она быстро достает свой мобильный. Она пытается позвонить Исидору, но аппарат не работает – разрядилась батарейка.
Она замечает шкаф с картотекой. На карточках имена всех больных, которые лечились здесь: от булочника до мэра, от почтового служащего до владельца многомиллионного состояния, чьи яхты стоят на якоре в порту Канн. Столько людей когда то прошли через Святую Маргариту.
На каждой карточке сверху фотография, рядом с фотографией анкета, заполненная вручную. Вопросы по поводу страхов, надежд, разочарований, травм.
Графа гласит: «Расскажите о самом тяжелом моменте, который вы пережили в возрасте до десяти лет».
Выходит, у них в распоряжении оказывается знаменитый первоначальный рычаг, о котором говорит Исидор, – детская травма, которая может стать как тормозом, так и движущей силой.
Она с увлечением продолжает перебирать карточки. Она видит перед собой озабоченных людей, которым не удается принимать себя такими, какие они есть, и чьи шансы сломаться увеличиваются, если они задаются вопросами.
Иногда ум – наша слабость. Как если бы, – говорит она себе, – увеличили мощность двигателя, а водителю вдруг не удалось справиться с управлением. Чем сильнее мотор, тем больше они боятся и тем чаще попадают в аварии. Может быть, мы слишком умны. Может быть, мы должны перестать развиваться и поставить точку.
Эта идея внезапно кажется ей самой варварской: отказаться от быстрого и неуклонного роста человеческих возможностей, чтобы лучше их понять.
Мы передаем наш интеллект машинам, как теплый батат, который жжет пальцы. Избавляемся от него, потому что не умеем им управлять. Эйнштейн говорил, что мы используем только десять процентов нашего мозга, но, возможно, это уже чересчур.
Карточек так много. Бензодиазепин, антидепрессанты и снотворные средства – ширма краха.
Она смотрит на часы: восемь минут седьмого. Надо быстрее действовать. Санитар принес ей поесть около шести, потому что хотел удостовериться, что она спит (он не мог знать, что желание покурить, возобновленное недавним повторением, разбудит ее так рано), но другие санитары, вероятно, тоже встали на заре. В семь часов во дворе будет полно народу. Надо воспользоваться этой недолгой тишиной занимающегося утра.
Она отрывает подол своего пурпурного платья, чтобы освободить ноги. Слышит шум – несомненно, это приближаются санитары. Лукреция вылезает в окно.
81
Мышь встала на задние лапки, чтобы преодолеть новое испытание: вход, расположенный на высоте. Ей хватило энергии прыгнуть, чтобы побыстрее до него добраться.
82
Вот и двор. Человек проходит. Больной или санитар? Их невозможно отличить. Она прячется в ближайшем здании.
Стены здесь украшены простыми картинами. Персонажи держатся за руки в буколических лугах, усыпанных яркими цветами.
Какой то больной услышал, как она зашла. Он поднимается.
– Вот это да, журналистка! Добрый день, как поживаете?
– «Доктор» Робер! Хорошо, спасибо, а вы?
Прежде чем она смогла что либо сообразить, он прыгает на нее сверху. Некоторые больные помогают ему.
83
Фрейд вошел в клетку, где было много других самцов. Он сразу понял, что должен работать лапами и клыками, чтобы пройти. Видя, как близко он к заветной рукояти, он с еще большей яростью растолкал своих сородичей.
84
Под грудой нападающих она уже не может пошевелиться. Они держат ее за руки и за ноги.
– Робер, отпусти меня, и я найду способ передавать тебе сигареты, – кричит Лукреция Немро.
Робер оценивает предложение.
– Целые блоки. Без фильтров! – настаивает журналистка.
– Я знаю, что никотин вреден для здоровья, – заявляет пациент. – В последний раз меня отругали из за тебя. Если бы ты не предложила мне сигарету, меня бы не отругали. Я терпеть не могу, когда меня ругают.
– Извини меня, Робер.
В порыве он бьет кулаком по стене.
– Твои извинения ничего не стоят! Ты снова хочешь соблазнить меня сигаретами! Дьяволица!
Тяжело дыша, он выкатывает глаза.
– Я думала, это доставит тебе удовольствие.
– Конечно, это доставляет мне удовольствие. Массу удовольствия, это очевидно. Сигареты меня преследуют, снятся мне по ночам, я чувствую запах табака в порывах ветра днем, но…
Он успокаивается, собирается.
– Но это ничто по сравнению с моим желанием достичь Последнего секрета!
Он произнес эти слова, словно речь шла о помиловании. Другие тоже успокаиваются, будто одно упоминание об этом уже несет успокоение.
– Последний секрет?
– Это то, что нам дарит Никто.
– Кто такой Никто?
Все ворчат.
– Она не знает, кто такой Никто! – повторяют некоторые больные.
– А вот мы, наоборот, мы все знаем, кто ты есть. Ты грязная шпионка! Ты пришла сюда, чтобы наговорить в газетах гадостей о больнице и чтобы ее закрыли. Вы, журналисты, все одинаковы! Стоит появиться чему то красивому и чистому, как вы оплевываете это.
Лукреция начинает нервничать.
– Нет. Я с вами.
– Никто сообщил нам о твоем вторжении. Он лично упрекнул меня за то, что я тебя впустил. Мы с тобой кое что сделаем, что отобьет у тебя желание донимать нас. Согласны?
Все сумасшедшие одобряют. Некоторые издают странное ворчание. Лица других обезображены тиком.
Робер аккуратно берет молодую женщину за острый подбородок, будто для того, чтобы ее выслушать. Она внимательно смотрит на него большими изумрудными глазами. Обычно, когда она так смотрит на мужчин, они теряются.
– Тобой займется Люсьен!
У Лукреции плохое предчувствие.
– Люсьен! Люсьен! Люсьен! – вторят остальные.
– На помощь!
– Кричи, кричи, – говорит Робер. – Здесь тебе никто не поможет, в лучшем случае ты привлечешь других, которые захотят с тобой поразвлечься.
– Люсьен! Люсьен! Люсьен! – скандируют больные.
Этот самый Люсьен – большой весельчак с растрепанными волосами на маленькой голове и улыбкой, уродующей его лицо. Он подходит, что то пряча за спиной. Левой рукой он хватает журналистку за лодыжку. Она отбивается, но сумасшедшие держат ее еще сильнее.
Она смотрит на него испуганными глазами. Что у него за спиной? Нож? Клещи? Должно быть, он садист! Тут Люсьен показывает ей предмет: перо цесарки.
Ах, всего лишь это…
Она успокоена, но больной делает странную гримасу.
– Вы любите щекотку, мадемуазель? Моя маленькая одержимость – это щекотание.
Он приближает перо к стопе Лукреции. Кончиком пера цесарки мягко касается нежной подошвы. Поверхность кожи молодой женщины покрыта двумя тысячами термических рецепторов, пятью тысячами тактильных рецепторов и десятками нервных сосочков, чувствительных к боли. Длительный, вращательный контакт приводит в действие частицы Пачини, находящиеся в подкожной клетчатке. Рефлекс, пропущенный через нервную дугу бедра, поднимает ногу, идет к позвоночнику, спинному мозгу, попадает в мозг рептилии – тот, что не думает. Внутри перевозбужденные нейроны начинают выделять эндорфины.
Лукреция испытывает неудержимое желание рассмеяться. В зонах мозга происходит короткое замыкание. Она больше не может себя сдерживать и хохочет, пытаясь произнести:
– Нет, только не это! Вы не имеете права.
Но Люсьен более чем изобретателен. Она не может предугадать его действия. По тонкой коже подошвы ее ног проходят зигзаги. Она смеется, смеется.
В крови полно эндорфинов, и процесс начинает меняться.
После удовольствия – боль. Эндорфины уступают место веществу Рибрадикинину, гормону, несущему страдание. Одновременно ее мозг вырабатывает нейротензин.
Лукреция не осознает эту внутреннюю алхимию, но перепады становятся все более мучительными для нее – когда рот журналистки раскрывается в поисках воздуха и когда она плачет, корчась между двумя вспышками смеха.
Это невыносимо. Ей уже хочется настоящей боли вместо этой путаности ощущений.
А если бы Феншэ умер именно так? В щекотке? Какая ужасная смерть!
Она отбивается от рук сумасшедших, которые сжимают ее все сильнее и сильнее.
Пусть это прекратится, хватит!
Больные вокруг нее тоже смеются, но по другому. При виде тела хорошенькой молодой женщины из внешнего мира, тела, попавшего во власть самого извращенного из них, они чувствуют, что берут реванш над миром «нормальных», который их отверг.
– Мы заставим ее башку отключиться, – кричит малыш с лукавым взглядом.
Робер кажется самым спокойным. Она понимает это корой головного мозга, но ее мозг рептилии уже весь взорвался и передал в лимбический мозг, что нейромедиаторы горят.
Ее горло в огне, из глаз текут ручьи.
Я должна снова взять свой мозг под контроль. Я не собираюсь провалить все из за щекотки!
Однако ее мысль работает с трудом. Часть ее мозга постоянно хочет смеяться. В конце концов, смерть от смеха – красивая смерть.
Она отбивается и мечется.
Другая часть ее мозга решает, что надо как можно скорее найти укрытие для мысли. Место, которое ускользнет от власти щекотки.
Найти способ выбраться отсюда, – прописными буквами написано на панели этого чрезвычайного укрытия.
Подумать о чем нибудь грустном.
Кристиана Тенардье.
В визуальной области ее мозга возникает высокомерное и самодовольное лицо.
Наконец то Лукреция перестает смеяться.
Люсьен, встревоженный тем, что потерял свою власть, хватает другую ногу.
Лукреция больше не шевелится.
Больные отступают, изумившись, что перед ними человек, способный управлять своим разумом. Умение сохранять разум в такой момент впечатляет их. Этого достаточно, чтобы она высвободилась, растолкав нерешительных и удивленных пациентов. Но Робер включает сигнализацию.